Глава 16. Пир во время чумы. (1/1)

Вдохновению нужны болезнь, увечье, безумие.Чак ПаланикОсень вспыхнула в Вене жгучим пламенем, охватив город вихрем пожухлых листьев. Цвета живописным контрастом сменяли друг друга с поразительной скоростью. Заливали дороги хмурые дожди, заволакивая небо свинцовыми тучами. Ленивое солнце согревало последним теплом посеревшую землю. И если бы не ужасное отвратительное чувство, что гложет меня день за днем, то я мог бы сказать, что, быть может, все еще обойдется. Я же должен хоть как-то повлиять на историю своим присутствием, ведь так? Впрочем, Моцарт в последние дни был необычайно весел, он полностью увлекся работой над новой оперой*. Единственное, что могло хоть ненадолго отвлечь его от работы – это прогулки с семьей и друзьями, и то в конце концов он начинал говорить об опере, с восторгом рассказывая о певцах, выбранных музыкантах, о либретто и о самой музыке. Глаза его словно светились изнутри, да и выглядел он не столь болезненно. Наоборот, его энергии можно было позавидовать. И я позволил себе допустить мысль, что все еще будет хорошо.

В день премьеры Моцарт не находил себе места, охваченный сильнейшим волнением. И пусть премьера в Freihaustheater** не пройдет с таким размахом, как, например, в Бургтеатре, но тем не менее последние приготовления проводились с тщательным усердием.

А вот в свете подобного оживления не разделяли. По Вене поползли разномастные слухи о том, что опера обречена на провал, что успеха ей не видать и даже то, что император всеми силами пытался ее запретить. Я поражался, кто вообще придумывает эту чушь.

- Не обращайте на них внимания,- не уставал повторять Моцарту я,- Все пройдет просто великолепно, я в этом уверен.

- Почему?- Читал.И этот ответ успокоил его окончательно. Сальери так же оказывал ему свою поддержку, заверив его, что обязательно будет присутствовать на премьере.

Вечерело и всеобщий мандраж усилился. Возможно, все ощущали, что сегодня будет особенный вечер, а может, волнение попросту было заразно. Одно я знал наверняка – все должно пройти безупречно и никак иначе.

- Ну, пришло время пожелать Вам удачи,- сказал я, когда до начала оставалось не больше десяти минут. Моцарт стоял за кулисами и осторожно выглядывал в зал из-за опущенного занавеса. Было видно, что он чертовски нервничает.- Спасибо, Анре,- выдохнул он, пытаясь успокоиться,- Нет, Вы представляете, столько лет и знать не знал о волнении, а сейчас меня буквально трясет, словно оробевшего дитя.

Людей в зале в самом деле собралось немало, свободных мест определенно не осталось, некоторым даже пришлось стоять в проходе.

- Все будет хорошо,- ответил я, и он кивнул. Музыканты и певцы засуетились еще сильнее. Пора было начинать.

Я спустился в зрительный зал, занимая свое место, так же пытаясь подавить в себе очередную волну неконтролируемой тревоги.

Тем временем в зале воцарилась тишина, опера вот-вот должна была начаться.

***Казалось, аплодисменты, раздавшиеся после последней отзвучавшей ноты, способны были оглушить, рукоплескания перемежались с криками “Браво”. За кулисами Моцарта поздравляла уже целая толпа, его обступили со всех сторон плотной стеной. Народу было так много, что все с трудом умудрялись не толкаться и не наступать друг другу на ноги. Моцарт едва успевал отвечать на бесконечные комплименты и поздравления, почти неразличимые среди всеобщего гомона. Все наперебой хотели выразить ему свое почтение.

- Поздравляю,- к Моцарту “вне очереди” пропустили Сальери, который дружески положил тому руку на плечо,- Опера превосходна, я восхищен Вашим гением.

Глаза Моцарта засветились радостью, счастливо улыбнувшись, он поблагодарил его, желая ответить что-то еще, но толпа почитателей вновь утянула его в вихрь нескончаемых комплиментов. Я в свою очередь, не имея возможности сказать ему хоть пару слов, терпеливо ожидал, когда это волна наконец схлынет, зажатый в углу между стеной и людьми. Наверно, почти полчаса я слушал бесконечные извинения и в конце концов перестал чувствовать пальцы ног и, наоборот, полностью прочувствовал каждое свое отбитое чьим-то локтем ребро. Когда людей значительно поубавилось, а за кулисами и вовсе не осталось никого, я вздохнул с облегчением. Хоть не затоптали, и на том спасибо.

- Ох, я думал, что еще чуть-чуть и они разорвут меня на куски,- вздохнул Моцарт, устало улыбаясь,- Но это так прекрасно, я готов сейчас играть для них всю ночь!

- Поубавьте свой энтузиазм,- на сегодня Вы и так положили все свои силы ради непревзойденной работы,- сказал Сальери, внимательно разглядывая его лицо,- Вы необычайно бледны, друг мой, с Вами точно все в порядке?- Конечно же, в порядке, с чего Вы взяли?- искренне удивился Моцарт. Но даже я заметил, что выглядел он, мягко говоря, не лучшим образом.

Моцарт сделал несколько шагов к выходу, намереваясь пойти лично поблагодарить музыкантов, как вдруг резко остановился, словно налетев на невидимую стену. Взгляд его будто бы затуманился, а в следующее мгновение его глаза закатились, и он, как подкошенный, без чувств упал на пол. Мы с Сальери бросились к нему и, подняв на руки, перенесли на диван, зовя кого-нибудь, кто мог привести врача.

Моцарт достаточно долго не приходил в сознание, бледное, почти белое лицо не выражало ничего, и я, вцепившись в его руку, непрестанно считал его пульс. Очнувшись, он еще некоторое время приходил в себя, отсутствующим взглядом смотря в никуда. В эти минуты я окончательно понял, что неизбежное не обманут даже самые изощренные обходные пути.