8 (1/1)

Your defenses were on high

Your walls, built deep inside

Yeah, I'm a selfish bastard

But at least I'm not alone

My intentions never change

What I want, it stays the same

And I know what I should do

It's time to set myself on fire? Thirty Seconds to Mars - Was it a dream? Даже закончив с импровизациями, уснуть терзаемый любопытством Моцарт не смог?— и, наконец, решительно постучал в приоткрытую дверь. —?Еще не спите, маэстро? —?вопрос был риторическим, а вид строгого учителя на засыпанной конфетными обертками кровати?— бесценным. —?Прости за беспокойство, Антонио… вообрази, привез пять нотных тетрадей для работы, и ни единой ручки или карандаша! Не мог бы ты мне одолжить? Отец частенько шутил, что сказочник из Вольфа вышел бы не хуже музыканта?— только гонорар получал бы ремнем. —?А? —?Сальери вынырнул из размышлений, осознавая, что марципановая провокация незаметно оказалась съедена, а провокатор столь же внезапно оказался на пороге спальни и с милой улыбочкой разглядывал беспорядок на постели. —?И тебе не спится, Вольфганг? —?Что там, карандаш? —?музыкант с некоторым удивлением взял со столика возле кровати невесть как попавший туда из рабочего кабинета предмет канцелярии. —?Вот, возьми. Вольфганг на мгновение застыл, а потом решительно переступил порог и преодолел разделяющие их несколько шагов. Антонио непроизвольно отметил легкую дрожь в кончиках тонких пальцев и совсем не сонный блеск глаз. Ему даже не надо было опускать взгляд, чтобы убедиться, насколько его ученику, должно быть, неудобно сейчас в джинсах. —?Доброй ночи,?— маэстро улыбнулся ласково и выжидающе. В конце концов, Моцарт отвернулся и направился к двери, всей худощавой спиной демонстрируя ужасное разочарование. ?Вилли Вонка на полставки?… Вот накликал, честное слово. —?Доброй,?— попытался он ответить как можно доброжелательнее, составляя в то же время коварные планы и впрямь поработать до утра. Жаль, гитару толком и не слышно, сюда бы барабанную установку… —?Еще раз извини за беспокойство,?— обернулся Вольф уже у двери, обещая себе хотя бы во сне сцеловать конфетные крошки с изогнутых в притворно ласковой улыбке губ… Угроза импровизировать до утра была забыта, стоило Моцарту вернуться в комнату и юркнуть под одеяло. Гораздо больше хотелось как можно крепче удержать в памяти трогательно-соблазнительный вид Антонио на засыпанной блестящими обертками кровати, а на кончиках все еще дрожащих пальцев?— тепло мимолетного прикосновения. ?У нас с тобой разное представление о доброй ночи… и особенно?— сладких снах?,?— прошептал юноша, обращаясь к сонному своему видению, не отстраняясь, как наяву, но мысленно склоняясь ближе, касаясь смуглой щеки и заглядывая с непозволительно близкого расстояния в темные блестящие глаза. Глаза настолько усталые, что Моцарта чувствительно куснули сочувствие и совесть?— слишком мимолетно, впрочем, чтобы прекратить тревожить любимого учителя посреди ночи. Сальери показалось, что он лишь на минуточку прикрыл глаза?— а стоило моргнуть, и под ладонью зашуршала цветная фольга, а Моцарт снова маячил на пороге. —?Хм… Какая часть фразы ?доброй ночи? была тебе непонятна? —?уже строго нахмурился он. —?У нас с тобой разное представление о доброй ночи… и особенно?— сладких снах,?— удивленный недовольством собственного сновидения, все же улыбнулся Вольфганг, приближаясь вплотную, и поспешно коснулся губами уголка чужих губ, собирая сладкие крошки?— точно боялся, что его оттолкнут даже во сне. —?Знаешь, я тоже люблю сладости… жить без них не могу. А вы меня бессовестно провоцируете, маэстро… —?ничуть не менее бессовестно облизнулся Моцарт, тихо рассмеявшись. —?Вольфганг… ты, кажется, не понимаешь… —?нет, мальчишка абсолютно точно не понимал, каких сил стоило Антонио сдержаться и не ответить! Не перехватить инициативу… не сломать его, невинного и наивного, как хрупкую сахарную фигурку! А кроме того,?— Сальери иронично улыбнулся сквозь невесомый поцелуй?— ему все время казалось, что стоит ему потом оторваться от Моцарта, и первым, что он увидит, будет очень недовольное лицо его отца. И это как минимум. И хорошо, если не последним… Так что пришлось осторожно удержать ученика за подбородок и заставить себя отодвинуться хоть на сантиметр. —?Н-не понимаю… —?Вольфганг кивнул, действительно удивленный выкрутасами собственного подсознания. Хотя если бы Сальери поступил иначе… пожалуй, это был бы уже не он. —?Тогда, может, объясните мне, маэстро? —?смиренно предложил юноша, накрывая властную руку своей ладонью и прижимаясь щекой к теплым пальцам. Так, кажется, было куда логичнее… —?А так просто ты не отстанешь, нет? —?вздохнул Сальери, смягчая резкость фразы машинальным поглаживанием почти по-девичьи мягкой щеки. —?Объяснить то, в чем я с таким трудом признался сам себе? А впрочем, это ведь только сон… Я был младше тебя, Вольф, когда влюбился в твоего отца. Боготворил его с первой минуты, но когда все изменилось… Он так и не узнал, почему я прекратил наши занятия. И с тех пор я всегда равнялся на него, такого, каким запомнил… А теперь смотрю на тебя, так на него похожего и полную противоположность?— и не знаю, к кому испытываю эти чувства. А ты еще и провоцируешь! —?Это была не провокация… —??а предложение?, закончил про себя Моцарт, вместо этого резковато напоминая:?— Но здесь, в этом сне, только я, а не мой отец! Даже вспылив, он все же не смог заставить себя оттолкнуть ласковую руку: наяву ведь оставались лишь доброжелательная (пока что) улыбка и возможность смотреть… а не как сейчас, ловить мгновения осторожной ласки, прикасаться свободной рукой к сильному плечу, груди, ощущать, как быстро бьется чужое сердце. —?А еще я ужасно боюсь тебя сломать,?— повторил Антонио свои недавние мысли, так же осторожно поглаживая уже шею и ощущая, как от бешеного, горячего биения пульса страх этот будто тает и отдаляется. —?Ты все еще так юн, вряд ли опытен, наивен и доверчив… —?Сломать, маэстро? Ломают ведь не так,?— слабо улыбнулся Моцарт, вспоминая Лойзи и ее насмешливую игру с беззащитно открытым сердцем, невольно подаваясь навстречу прогоняющему ледяные воспоминания теплу. —?Совсем не так… —?и отблеск очень взрослой боли в по-детски распахнутых глазах все-таки сорвал какой-то ограничитель. Вольфганг еще только расслабился под кошачьей лаской, а Тонио уже подался вперед, притягивая его к себе и вовлекая в почти болезненный для обоих поцелуй. Пальцы неизвестно когда и как запутались в русых волосах, распуская неаккуратный хвост?— и так же резко отпустили, стоило Сальери прийти в себя. И все же музыканту казалось, что воспоминание о блестящих, влажных, чуть припухших губах и сорвавшемся с них прерывистом вздохе отпечаталось в памяти ярче ожога или клейма. —?Ломают по-разному. И временами не раз. —?Нет. Так исцеляют раны,?— упрямо поправил Моцарт, не успев толком отдышаться. Какая глупость?— думать, что сны являются лишь воспоминаниями о реальности! Разве он знал наяву, что можно целовать вот так, одновременно выпивая душу и вдыхая ее обратно в покорно приоткрытые губы?.. Какая глупость?— разве слышал он мелодию, которая пульсировала в загнанном, хриплом дыхании, прикосновениях, бархатном голосе Антонио, когда-нибудь раньше? Сальери с легкостью узнал блаженно-остановившийся взгляд?— музыканта, вслушивающегося в струны мира,?— и ненадолго умолк, позволяя Вольфгангу запомнить услышанное, а себе?— просто полюбоваться. —?Ты ведь даже не догадываешься, как я написал свои лучшие композиции,?— выдохнул он наконец, не узнавая собственного голоса. —?Писал их криками, а порой и кровью, мольбой о пощаде кого-то столь же доверчивого… и сильного. Ты не слышал этого в них, Моцарт? —?Кровью? Ты? —?недоверчиво прошептал тот, наконец, очнувшись, и вопреки предупреждению прижимаясь сильнее, касаясь легкими поцелуями виска, уголка губ, шеи, доказывая им обоим, что недостаточно напуган для незамедлительного пробуждения в холодном поту. —?Простите, но я слышал музыку, а не крики, маэстро… —?Что значит?— обработка,?— пошутил Антонио, усилием воли оставаясь недвижимым под легкими, ненавязчивыми, однако непрерывными прикосновениями?— впрочем, ненадолго. —?А теперь серьезно. Иначе я, конечно, умею. Но не сказать, чтобы мне этого было достаточно. Ты уверен, что оно тебе надо? Последние слова Сальери почти промурлыкал в губы ученика, невесомо поглаживая его по волосам?— а в следующее мгновение без предупреждения потянул зажатые в кулаке красновато-русые пряди, заставляя откинуть голову назад?— до боли на грани слез; тут же, не ослабляя хватки, прижал к себе свободной рукой, забираясь под футболку и выводя кончиками пальцев невесомые узоры по низу спины. —?Я думал, это был мой сон… но ты даже здесь все контролируешь? —?к удивлению Антонио, Моцарт не вскрикнул, а тихо рассмеялся. —?Теперь я точно уверен, что хочу настоящего тебя. А то вдруг мне будет недостаточно? Изначально Вольфганг имел в виду исключительно эмоциональный план… но уточнять не видел необходимости. Особенно сейчас, млея во власти все еще почти-ласковых рук, отстраненно осознавая, как чувствует себя настроенная до дрожи в струнах гитара под умелыми пальцами… и продолжая вслушиваться в почти неприлично чувственную мелодию. Сальери только покачал головой?— а что тут скажешь? —?обещая себе с самого утра сразу же записать эту музыку гибкой покорности, удивления и восторга, блеска глаз и дрожащих в полуулыбке губ, возбужденного дыхания, в котором уже прорывались тихие стоны. ?Ты и впрямь точно идеальный инструмент… которому так мало нужно, чтобы зазвучать?. —?Еще немного, и я узнаю, можно ли уснуть во сне… —?вдруг с притворным возмущением промурлыкал Вольф, стоило хватке в волосах слегка ослабнуть, и тут же подался вперед, запуская пальцы в идеально уложенные темные волосы и решаясь, наконец, на первый настоящий поцелуй. Да, да, именно этих нот сейчас недоставало, пусть легкие прикосновения и ощущались по прежнему словно слабые электрические разряды… Расслабившись, Антонио позволил ему вернуть иллюзию контроля, в которую юный Моцарт все еще наивно верил. К тому же, хоть ему и досталась вся коробочка марципановых конфет, губы и язык дарителя были отчего-то слаще, и эту сладость хотелось собрать до капли, ничего не упуская. Оторваться с крайней неохотой пришлось лишь тогда, когда обоим перестало хватать воздуха. —?Наигрался? Может, пора уже и просыпаться? —?Сальери усмехнулся, больше не скрывая голодного желания, которое тщетно пытался удержать в рамках. —?Или останешься, мой смелый мальчик?.. —??Наигрался??! Маэстро… вот вы бы серьезно смогли сейчас остановиться? —??смелый мальчик? рассмеялся, про себя удивляясь тому, что до смеха его доводят значительно чаще, чем до обещанных криков и просьб. —?А кроме того, ненавижу просыпаться в такую рань… —?лениво добавил Моцарт, бесцеремонно и удобно устраиваясь на чужой кровати и притягивая законного ее владельца за плечи, как устраивают на груди сонного кота,?— убедительно почесывая за ушком. С непривычки едва не разомлев от ласки, которую привык дарить, но точно не позволять кому-то еще, Антонио тем не менее был поражен и даже слегка обижен: стремление не напугать младшего Моцарта привело в итоге к тому… что тот просто не воспринимал его всерьез! ?Интересно,?— улыбнулся Сальери про себя,?— будет ли он так же смеяться, когда я воплощу в жизнь все те яркие образы, которые гоню от себя сейчас?? И?— вывернувшись из объятий, навис над наглецом, перехватывая над головой беспокойные ручки. Казалось, никогда в жизни он еще не был так осторожен, и тем не менее, до этой ходячей проблемы наконец-то должно было дойти. Желательно без травм… пока что. Вольфгангу пришлось прикусить губу, сдерживая слишком довольную улыбку: ну не запугаешь его словами, что поделать! А вот так… когда на чувствительных запястьях смыкались сильные горячие пальцы и прижимал к постели вес не менее горячего даже сквозь слои одежды тела, гораздо легче стало быть послушным и умоляюще заглядывать в глаза. Умоляя о большем, разумеется. Антонио одобрительно усмехнулся при виде того, как из темных глаз пропала ласковая насмешка, придававшая Вольфу тревожащее сходство с его отцом,?— и вознаградил за послушание коротким поцелуем-укусом. Моцарт всхлипнул и попытался укусить в ответ, безуспешно, если не считать того, что после нового поцелуя на нижней губе проступили капельки крови. —?А ведь действительно сладкий… Только не марципановый определенно, кондитеру стоит изменить рецепт,?— промурлыкал Сальери на ушко своему ?десерту?. Ему отчаянно хотелось снова поцеловать, укусить, оставить метку, и не одну, на шее, груди, возле выступающей косточки таза… но прежде всего никак нельзя было оставлять свободными беспокойные руки. Расстегнув пряжку ремня на Моцартовых джинсах, он с удовольствием подметил нервную дрожь?— ?о да, ты еще не представляешь всего, что можно с ним сделать…??— но пока что просто стянул им тонкие запястья, зафиксировав руки над головой с помощью обычно скрытого подушками карабина в изголовье. —?Маэстро… Тонио, пожалуйста! Прошу, еще… и сильнее,?— Вольфганг, все же осознав, что игра закончилась, и начинается нечто совершенно иное, больше не сдерживал просьб. Все равно наутро на память ему не останется ни единого следа или метки, пока он не осмелится убедить Сальери наяву?— и теперь он знал, что ни за что от этого не откажется. —?Но… а как бы ты изменил рецепт? —?поинтересовался, не удержавшись, хоть и не хотелось отвлекать и отвлекаться. —?Печенье с корицей,?— улыбнулся Антонио, стягивая с послушно прогнувшегося навстречу Вольфа мешающую футболку примерно до уровня локтей, усиливая ощущение обездвиженности. —?Да, с корицей и карамелью… —?уточнил, коротко, будто на пробу, лизнув шею чуть ниже подбородка. О сладостях Сальери мог рассуждать с не меньшим энтузиазмом, нежели о музыке… впрочем, не тогда, когда можно было смаковать, а не говорить. —?Звучит вкусно… —?Вольфганг невольно облизнул губы, все еще горящие от поцелуев-укусов, в следующее мгновение забывая обо всех рецептах и даже не пытаясь сдерживать крики и всхлипы. Дорожка укусов пролегла от шеи до левого соска, на котором была оставлена последняя метка?— вырвавшая из горла первый настоящий стон. Повторив то же с другой стороны, в последний момент Антонио лишь едва коснулся твердого соска губами, с интересом наблюдая за реакцией Моцарта, разомлевшего от жадных, но все еще осторожных, ласк. —?Тонио!.. —?юноша проснулся от собственного крика, тут же до боли прикусил губу?— но, разумеется, не смог сдержать мольбу, прозвучавшую… хорошо, если не на весь дом! —?За что вы так со мной, маэстро… —?почти обиженно пробормотал Вольфганг, обнимая верную гитару и торопливо восстанавливая в памяти услышанный во сне мотив.