Сирень (1/1)
На самом деле, даже сам Врубель не мог объяснить свою любовь к этому цвету, но в собственном доме художник старался выдерживать именно его. Мягкие подушки, обивка дивана, шторы в спальне, да даже любимая пижама. Всё, от аметистового до лавандового, включая пурпурный. Фиолетовый. Михаил слишком сильно любил фиолетовый. Правда, старался скрывать это, и это было обосновано. Отец его был военным человеком, со строгой выдержкой и серьёзным характером, соответственно маленькому Мише, как мужчине, почти не позволялось слабостей. Ребёнок и так рос не сильно крепким и сильным, соответственно, военным бы никогда не стал, так ещё и проявил интерес к живописи, а не к истории, как рассчитывал Александр Михайлович. Именно поэтому живописец почти никогда не упоминал о своей любви к столь ?женскому? цвету.
Но из всех оттенков фиолетового Врубель обожал больше других всего лишь один. Цвет сирени. Само это растение своим видом очаровывало и даже как-то успокаивало художника в период приступов мигрени и обострения его душевной болезни. Под окнами дома живописца в Петербурге рос огромный, шикарный куст тёмной сирени, и его цветения Михаил ждал каждый год больше, чем своё день рождения. Нельзя сказать, что другие прекрасные цветы в ухоженной клумбе перед домом не радовали его взгляд и не становились источниками вдохновения, но сирень прочно заняла особое место в сердце Михаила.
Такая ярая любовь не могла остаться без внимания. Каждый раз, когда поздним весенним вечером художники шли из академии до своего небольшого съёмного домика, Муха не мог не заметить, как Врубель всё время оборачивается на чей-то двор. Поначалу он даже ревновал и по своей глупости чуть не уличил Михаила в предательстве, но потом всё же понял, куда устремлён его взгляд. Сирень. Необычайно пахучая, очень пёстрая и красивая. К своему стыду, Альфонс не знал, как называется этот вид, но Врубель как-то упомянул, что именно такая растёт на бульварах в Москве.
Зная то, что Миша любил сирень даже больше, чем Климт фасоль с томатами, Муха даже пару раз пытался посадить небольшой кустик у них прямо под окнами, но, к сожалению, ничего не вышло, какие бы виды и саженцы он не пробовал. Не та почва. До цветения дожило всего лишь одно маленькое деревце, да и то загнулось, дав всего два-три цветка, но Врубель всё же успел их написать, даже не срезая. К сожалению, впоследствиималенькая Ярослава порвала этот холст, чему Альфонс очень огорчился, но, как не странно, не Михаил. Он считал, что это полотно получилось не таким особенным, каким должно было быть. Врубель преспокойно содрал холстину с подрамника и убрал её подальше в шкаф, потому что Муха чуть ли не в истерике бился, умоляя символиста не выкидывать картину и надеясь хоть как-то её починить, что оказалось невозможным, не смотря на все усилия.
У любви к сирени была ещё одна странная причина, о которой поляк совершенно не хотел распространяться. Сирень росла во дворе клиники, где Михаил проходил лечение почти на протяжении года, когда его состояние переходило из крайности в крайность. Когда на Врубеля нападала эмоциональная активность, он просил запирать себя в палате под присмотром медсестры, где подолгу мог ходить вокруг собственной кровати и что-то очень живо рассказывать, что-то, понятное только ему. Он не был буйным и никогда не причинял никому вреда, разве что лишь однажды себе, когда во время очередной речи резко махнул рукой и случайно опрокинул на себя чашку чая, которую забыл убрать с утра, а после этого весь день сокрушался, какой он неловкий. Но были и приступы ужасной меланхолии апатии. Только тогда Миша пускал к себе Альфонса и вместе они весь день напролёт сидели возле входа в больницу под большой сиренью и говорили. Точнее, Муха говорил. Символист просто был не в силах сформулировать что-то стоящее и удержать в памяти все истории, поэтому просто мило улыбался своему спутнику и задавал короткие вопросы. Одни и те же. На протяжении нескольких месяцев. В одном и том же порядке. Это Альфонс понял уже на третье посещение, но даже никогда не говорил об этом Мише. Они оба не хотели друг друга расстраивать. И, конечно же, почти на каждое день рождения символиста Альфонс творил чуда. Каждое утро каждого 17 марта он заполнял их комнату многочисленными букетами сирени, чтобы Врубель мог проснуться с улыбкой. Всё же, он очень любил сирень. Но чуть меньше, чем Альфонса.