реквием проигравшего ? кайдзи, тонегава (1/2)
временные рамки: пост-канон пятой арки, ауГрязные кабаки со сценами для караоке принадлежали к тому особо изощренному типу извращений, которые были доступны только избранным — тем, кто буквально существовал на дне общества или же пытался на время нырнуть туда, в надежде сбежать от страшного и мрачного ?сейчас?. В этих местах никого не волновало то, кем ты являлся, здесь важны были лишь деньги — чтобы спускать их на выпивку, конечно же, ту, которая делала грустные и тоскливые песни таких же отбросов, как и ты, только красивее и приятней.И можно было самому выйти и спеть, и тебе бы даже похлопали — все это создавало невообразимо приятную атмосферу общего единения, ту, где все были равны. В таких местах решал лишь голос.Кайдзи тянуло к таким местам.
После их возмутительно наглого победа от людей ?Тэйай? с двумя миллиардами иен жизнь начала приобретать слишком странные очертания. Они были хороши — даже слишком — но все же Кайдзи хотелось абсолютно иного, того, что в самом деле сделало бы его счастливее. И хотя все в жизни наладилось, настолько, что грех было жаловаться — он до сих пор соглашался на прогулки с Микоко и даже покупал ей бесполезные подарки, те, что заставляли ее улыбаться, а прохожих вокруг считать, что между ними нечто большее, чем есть действительно — он все равно не мог сказать, что живет так, как хочет. Как надо — это вовсе не так, как ему хотелось бы. Но как бы он не старался, отыскать путь на правильную (для себя, конечно же) дорогу жизни пока не удавалось, впрочем, Кайдзи не отчаивался. Он чувствовал, что когда-нибудь он вновь вернется к азартным играм. Это было неизбежно. А там и до правильного — но неправильного для всех остальных — жизненного пути недалеко.
И сегодня, вроде бы, все было как обычно. Кто-то пел, а Кайдзи, сидя в первых рядах, попивал пиво, играясь уже с пустой банкой. Мыслями он был далеко от мира, размышляя о вещах совершенно недостижимых, вроде повторной игры с председателем — той, что станет местью за всех павших на ?Дороге Храбрецов?. Наверное, только этого он и ждал. Не знал, что будет делать дальше, но чудовищно жаждал реванша. И за подобными страшными (потому что они и правда были таковыми) размышлениями он бы, наверное, и пропустил следующего человека, что вышел на сцену, но сквозь пелену мрачных мыслей донеслись слова — тоскливые, песня о каком-то неудачнике. Неохотно позабыв о председателе, Кайдзи медленно поднял голову и вперился взглядом в пожилого мужчину на сцене, что исполнял эту песню. И что-то в нем показалось ему знакомым, что-то очень странное, то, что заставило Кайдзи в подозрении прищурить глаза. Он не знал подобных стариков — с челкой, почти что скрывавшей глаза, с этим певучим голосом, он не был похож ни на одного из знакомых Кайдзи, кто мог бы сунуться в подобную дыру.
Песня продолжалась.И пока Кайдзи томительно размышлял о том, кто бы это мог быть, он пристальней вглядывался в лицо, и с каждой секундой осознание все ближе и ближе настигало его, заставив широко распахнуть глаза и открыть рот. И ответом на его вопрос ?кто? стали шрамы — страшные безобразные следы на скулах. И там, под челкой, скрывалось кое-что более ужасающее. Кайдзи знал это точно. Он сам видел, как этот человек ударился лбом о раскаленную плиту перед безумным стариком, жаждавшим извинений.
Некоторые картины из жизни невозможно забыть, как эту.Это был Тонегава.Осознание этого, казалось, ударило Кайдзи и едва не сбило с ног. Он хотел уже выскочить на сцену и прервать песню, но почему-то сдержался и хищно вслушался в звучавшие слова. Почему-то сюжет напоминал ему о себе — словно Тонегава исполнял именно ее. Намеренно. Было огромной неожиданностью, что оказался таким восхитительным певцом, и рассеянно Кайдзи подумал, что Тонегава — человек многих талантов.
Талантов, что были убиты Кайдзи за одну игру.
Но ему не было стыдно за это. Скорее это была простая горечь, последовавшая за уважением, потому как то, что совершил этот безумец, стало для Кайдзи одним из самым ужасающим мгновением за ту ночь. Смерть Ишиды и Сахары из-за каких-то долгов, а потом и это, такое зверское наказание... И то, с какой гордостью принял его Тонегава, не могло не поражать даже Кайдзи. В том поступке он словно видел себя, того, что резал ухо в ванной. Не это ли называли отражением судеб? Может быть.Какая разница.Наконец, песня завершилась, и Тонегава медленно удалился в тень, уступая место новому исполнителю. И уже под какую-то бодрую веселую музыку Кайдзи вскочил на ноги и бросился следом за человеком, ставшим первой ступенькой в его маленьких победах над ?Тэйай?. Человеком, виновным в смерти всех тогда на мосту. Человеку...— Постой!Кайдзи удалось догнать его лишь на улице, на заднем дворе.
Держа в руках пачку сигарет, Тонегава медленно поднял на него взгляд, полный почти пронзительного равнодушия и раздражения. Но почему-то в ответ Кайдзи глупо улыбался — встречи с такими людьми, пусть и очень нехорошими, наверняка были к лучшему. Он узнал, что стало с Тонегавой — точнее, что у того вроде бы все было даже очень неплохо, раз он позволял себе прохлаждаться в такой дыре и даже исполнять песни на сцене. Вряд ли ему дозволили бы подобное на месте второго лица в корпорации, но сейчас-то, когда правой рукой Хедо стал Куросаки...— О, Кайдзи-кун.Вскинув бровь, Тонегава, внезапно, бросил на него вполне заинтересованный взгляд и прищурился. Щелкнув зажигалкой, он попытался было задымить, но то ли та сломалась, то ли газ кончился, пара щелчков ничего не дала. Но тут помог Кайдзи — протянув свою зажигалку, он дал старому противнику прикурить, после чего запустил в рот сигарету и сам. И они замерли рядом, вдвоем, словно не было между ними никакой игры на жизнь, и словно оба не вышли из нее с невозможными потерями.
Повисла тишина, и, смотря на едва проглядывающие сквозь огни города звезды, Кайдзи вспоминал ту страшную ночь. Тогда их было видно гораздо лучше. Звезды, которые он помнил вместе с множеством смертей на небоскребе. Рука сжалась в кулак, но он не позволил себе и с места сдвинуться. То были дела прошлые, и Кайдзи уже понял, кто был его главным противником.Хедо.— Смотрю, ожоги так и не сошли, — пробурчал он, косясь на Тонегаву.
Тот ответил на это широкой ухмылкой.— Смотрю, оттяпанные пальцы ты себе все же пришил.
— А-а-а! Хорош! Подловил. Столько денег еще за это запросили, пиздец просто...Между ними вновь повисла тишина, прерываемая лишь гулами музыки изнутри кабака. Все это место было таким грязным, таким... не тем, куда по мнению Кайдзи мог пойти Тонегава. Ему было жутко интересно узнать, что же сейчас он делал, но спросить он не решался. Это было глупо — интересоваться его жизнью, словно спрашивая у старого друга. Они — не враги. Хедо устроил эти безумные игры, но и Тонегава был не лучше. И то, что личная вендетта у Кайдзи была скорее к старику, чем к бывшему заместителю председателя, вовсе не означало, что он забыл все произошедшее.
Говорили, что время лечило. Смотря на шрамы на пальцах, Кайдзи думал, что это была лишь сладкая глупая ложь. Он не забудет никогда всех тех, кто пал.
— У тебя были ко мне какие-то вопросы? Или ты просто пришел посмотреть? — обернувшись к Кайдзи, Тонегава посмотрел на него с такой пугающей ироничной ухмылкой, что ему стало не по себе. — Или, может, хочешь поглумиться? Я слышал о твоей победе на ?Трясине?. Неплохой куш для такого бродяги, как ты.Раньше бы Кайдзи огрызнулся в ответ на такое, но сейчас он лишь раздраженно отмахнулся, не зная, что и ответить. Это событие — победа в пачинко — стала отправной точкой в его жизни, той, из-за которой почти каждая собака в подполье знала его имя и внешность. Если бы не пачинко, то Мураока никогда бы не попытался сыграть с ним. Если бы не пачинко, то Казуя никогда бы не заинтересовался в нем. А вместе эти два человека и сотворили ту вторую роковую ночь, из которой Кайдзи уже вышел победителем. Он чувствовал себя превосходно и пугающе в тот момент — ведь действовал словно старик-председатель. Даже почти забрал жизнь у противника, но все же умудрился его спасти.И эта мысль грела душу.