02. (1/2)
В библиотеке много книг, но все не его. На темных обложках красовалось его имя, имя Одасаку и даже имя уверенно сошедшего с дорожки ума Гоголя. Но строки в этих книгах ему не принадлежали. В этом месте нет ничего, что связывало бы бывшего убийцу с нынешним автором. Хотя название книги "Больше не человек" порождало знакомые воспоминания.Полки тянуться до самого потолка, покрытые пылью. Хочется подойти совсем близко, столкнуть несколько рядов, поднять пыль и посмеиваясь сбежать. Хочется, но уже не ему. Хочется тому человеку, что на год младше, не знающий всех будущих проблем. Догадывающийся, но отступающий. Тот Осаму Дазай, которого привыкли видеть все, самовлюбленный, придурковатый суицидник, сейчас так отчаянно цепляющийся за жизнь не для себя.
Дазай усмехается, поправляя бинты на руках. Это здание бесконечно, хотя парень обошел только зал с девятью столами. Библиотека огромна, в ней тысячи, возможно миллионы книг незнакомых Дазаю авторов. Тут есть и с именем Осаму Дазай, но не он сочинял эту писанину. Сейчас куда важнее найти примерный план здания, как минимум для определения местоположения и как максимум для спасения Чуи. Не спасения конечно, его же не пытают и даже в заперти не держат, просто позволяют валяться без сознания, наблюдая. Чуя точно должен будет Дазаю за это что-нибудь. И плевать, что самого Дазая шляпник спасал не один десяток раз.
В мире где жил Куникида, Акутагава, Кью, тот самый мир, откуда пришел он сам сейчас находится в состоянии хаоса. Столько криков, крови и смертей, что ночи перестали скрывать содеянное.
Дазай до сих пор помнит холодный шепот стоящего над Чуей Достоевского. Его тонкие губы растянулись в усмешке, повторяя те же слова: – Чудесные ночи, залитые кровью,Увядшие жизни людей.Красивые слухи, покрытые солью,И звезды как души детей...И Дазай помнит взгляд Чуи, помнит свои дрожащие руки, но сейчас, – сейчас – все это позади. Осталась только найти нужную лестницу, времени у него предостаточно.Самая узкая лестница с изогнутыми перилами выглядела подходяще; пробовать все равно придется, почему бы не начать с этого?
На удивление идти долго не пришлось, еще издалека были слышны голоса. Кажется его двойник общается с Чуей? Нет, с Тюей. Какое идиотское имя, похожее, но у Чуи все равно лучше. Бесслышно пройдя вперед, Дазай остановился. Парень с яркими, красными волосами стоял в дверном проеме, а перед ним, у другой стены сидел, отвернувшись, Тюя. С такой же идиотской шляпой как и у его напарника. И манерой речи похож.
О, кто-то обиделся, какая драма. Недавно случившееся намного хуже, этот парень не имеет права расстраиваться. Он не знает ни жутких прикосновений смерти, не знает голоса ужаса. Не имеет права сейчас ныть, не имеет.– Не расстраивайся, Тю, все расскажу тебе я, – парни вздрогнули, резко поворачиваясь к дверному проему. Дазай прищурил глаза, поведя плечом. Словно готовился к представлению, которое сам же и устроит. – Негоже оставлять своих напарников в неведении.На лице Дазая отразилась одна из самых отвратительных улыбок, которые он приберегал специально для Чуи.Столько удивления и раздражения отразилось на лице одного из авторов, сочинившего много грустных историй. Но возможно там были и иные эмоции. Парень сидящий на койке встал, медленно изучая Дазая, оценивая взглядом его бинты и рубашку.– Кто... Ты как..?– Что именно ты мне расскажешь? – Тюя прервал знакомого ему Осаму. Этот наглый и решительный взгляд не должен был принадлежать Тюе. Это взгляд Чуи, никак не этого автора.
– Знаешь, очень многое, – Дазай прищурил глаза, наклоняя голову. Да, он действительно многое может поведать. Например о неправильной схожести взгляда Тюи с его напарником. Голубые, небесного цвета, глубокие и неповторимые, но с бесчестно дублированными эмоциями. У Чуи длинные ресницы, добавляющие выразительности и это нагло повторил стоящий перед Дазаем парень. Это неправильно! Это эмоции Чуи, никак не этого недоделанного автора!
И глаза Тюи Накахары так же прекрасны, что неправильно, неправильно!
Дазай вздохнул, переводя взгляд. Уголки его губ чуть дрогнули, когда он заметил сжимаемые кулаки рядом стоящего Осаму Дазая, сильно отличающегося от него самого. Кто-то в бешенстве, как мило. Интересно, это из-за факта, что его игнорируют, или причина в чем-то другом... Дазай перевел взгляд на Тюю. Нет, причина в чем-то другом.
– Ну, перед этим, – парень поднял перебинтованные палец вверх. Чуя ненавидел, когда Дазай так делал. После этого обычно следовала словесная перепалка, сообщающая какая он плохая скумбрия. – Ответишь мне ты, Тюя.– Ох, правда? Почему же меня не привлекает твое предложение? – Накахара задумчиво приложил руку к губам, драматизируя. Так не поступил бы его Чуя. – А, точно-– Ты согласишься совершить со мной парный суицид? Можем даже втроем? – Дазай перевел изучающий взгляд на другого, стоящего совсем близко автора.Повисло затянувшееся молчание. Осаму, парень с яркими волосами, перевел полный удивления взгляд на Дазая. Он словно хотел предупредить, что Тюя цепляется за жизнь даже после смерти.– Идиот! – в забинтованного парня полетела небольшая вазочка, стоящая на тумбе у койки. Мимо цели она не пролетела, попадая в то место где мгновенье назад стоял перебинтованный ублюдок и улыбался.
– Не попал! Тюя, не ужели ты разучился стрелять? – вторым полетело складное зеркальце, принесенное Анго с целью шутки.Единственная причина, по которой Токудо еще не проснулся заключалась лишь в том, что он без сознания.---Понять что-либо было сложно. Что произошло, или хотя бы где он, – непонятно. Открывая глаза Чуя сел, облокачиваясь о стену. Впереди стоит тумба с вазой и камелиями, его нелюбимыми цветами. Чуя поморщился, стараясь вспомнить что-нибудь связанное или понятное, но мысли отчаянно путались, создавая паутинку неизвестности.
Перед глазами плывет, но образ детектива Рампо то и дело вспоминается. Рампо, Дазай, По, Мори, Элис и Куникида, мгновенье назад старающийся спасти Акутагаву. Там был кто-то еще, отчаянно отказывающийся вспоминаться. Только тонкие руки и яркие глаза.
Чуя впился руками в волосы, – почему так трудно вспомнить? Книг было много, но открыта лишь одна. Над ней склонился По, что-то решительно напевающий, резко и быстро, словно времени не хватало. Но ведь так не было, времени было достаточно для того, чтобы умереть от прикосновения холодной руки смерти. Шуточки Дазая, смех Рампо, улыбка Элис оставались, но изменился сам мир.
И Чуе казалось, что это к лучшему.Тихие шаги отвлекли от раздумий, открываемая дверь заставила вздрогнуть и прищурить глаза. На пороге стоял высокий мужчина, – выше Дазая – с длинными волосами, собранными в хвост.
– Ну и кто же ты такой? – голос с тянущимися нотками раздался снизу, притягивая взгляд. Серый кот со строгим воротником приподнял голову, встречаясь взглядом с Чуей.– Встречный вопрос. Что это за место? – парень сложил руки на груди, поднимая брови. Ни кот, ни рядом стоящий мужчина не ответили и Чуя, не дождавшись ответа, выдал: – Накахара.
Глаза напротив стоящих наполнились удивлением. Он что-то не так сказал?
– Я Накахара Чуя. Что это за место?
– Библиотека. Но ты не можешь быть Накахарой Чуей, это имя уже занято. – рядом стоящий мужчина сложил руки на груди. Он кого-то напоминал тусклым цветом глаз и безэмоционально следящим взглядом. Такие же резкие эмоции, одновременно выражающие скуку и непричастность.– Технически, может. – кот нахмурился, подходя ближе. – Мое имя Нэко, это Акутагава Рюноскэ. Я директор этого места. Ответь на несколько вопросов, я тебе все объясню.Меньше всего этот мужчина походил на Акутагаву. Совершенно непохожи, хотя взгляд одинаково холодный, вот чем Чую зацепило.Отвечать ни на какие вопросы не хотелось, особенно не вызывающему доверия коту. Что-то в нем было не так, но понять этого Чуе было не дано. За несколько лет в Мафии он научился складывать примерное мнение о человеке, но Нэко был слишком правильным. Все в его поведении и словах кричало о правдивости, но как-то слишком легко. Посмотришь на Акутагаву, все примерные практики разбиваются о лед, а Нэко... очень простой, словно носит маски порядочного гражданина, скрывая свои настоящие побуждения.– Ты помнишь что-то, до того как попал сюда?
– Помню.– Расскажешь?– С чего бы это? – Чуя притянул ногу ближе, складывая на нее руки, остававшиеся по прежнему в перчатках.