Чистота залог здоровья (1/1)

Эпизод первый. Все оттенки зелёного. - А у вас на Земле все еще моря есть?- И моря есть, и реки, и порядочные люди есть, господин Уэф.- Дикари, плакать хочется. ? — Ты ей водки налил, что ли, Гэндальф? — несмотря на непрекращающуюся качку Спок пытается сохранять лицо и командный тон. Лейтенант Ухура восклицает ?уиииии? и, обмотав шею коммандера бюстгальтером, пытается вовлечь его в глубокий поцелуй. Поперхнувшийся от напора Спок комично приседает, как последний пацак перед чатланином*, что сводит на нет всю субординацию. — Да вы что, коммандер! Разве я могу предложить даме водки? — смертельно оскорбляется детина, нервно поправляя накладной бюст. — Это чистый спирт! — Ага, заливай, маймуна веришвило*! — злобно цедит Спок. — Стала б она со спирта так жопой вертеть!— Ну, — Хэндорф мнется в нерешительности, сконфуженно теребя резиновый сосок накладной груди, — там еще ?Виагры? таблеток пять… Может, шесть. Не больше десяти. ?Ох, еб твою мать?, — мысленно фейспалмит Спок. ?Это что же — придется снять кальсоны??— Снимай, снимай свои штаны, — пьяно бормочет Ухура, делая губки бантиком и подставляя их Споку. — Люби меня, люби, ярким огнем ночью и днем сердце сжигая…— Мээээээ, кхэ-кхэ, — доносится из угла страдальческое мычание капитана.— Пойло я конфискую, — сурово заявляет коммандер, ловко уворачиваясь от поползновений нетрезвой женщины и пряча флягу во внутренний карман.В его взгляде, словно невзначай задержавшемся на обтянутых униформенными брюками упругих ягодицах обнимающего ведро Кирка, сквозят вожделение и непонятная грусть. ***Шаттл скрипит и шатается, как раздолбанный пепелац*. Ухура танцует приватный танец. Спок поддерживает кальсоны. Капитан, лицо которого впервые в жизни напоминает заплесневелый сыр, непривычно бледен и сосредоточен только на ведре. Лица остальных красны от смущения. Нормианские ?проститутки? с деланным интересом рассматривают красоты помоечного пейзажа за стеклом иллюминаторов.— Зырь, Митяй, — бомж в ушанке оскаливается, демонстрируя рот, полный гнилых пеньков. — Зырь, чо творит, а? Это ж театра, Митяй, ?Эльф и Мавра!?. Понял?— Сука, — изрекает немногословный Митяй, долго морщится и добавляет, — экзотика, сука!— А кальсончики какие заебанческие, — ?ушанка? смахивает слезу зависти. — Зеленые, бархатные, красота! Мечта, а не кальсончики, Митяй, а? Наденешь такие — и никакие твоей жопе ветра не страшны, Митяй!— Сука, — одобрительно кивает Митяй, поднимая вверх расплющенный подагрой палец. ***— Корнишоны! — Ухура умиленно потирает ладошки над трёхлитровой банкой маринованных огурцов. — Где взял?— Да так, — Спок неопределенно пожимает плечами. — Бартер, первичная форма коммерции.Глаза его с тоской следят за русским в ушанке, демонстрирующим обтянутый бархатной зеленью зад восторженной толпе соплеменников. — От же ж сука! — восхищенно ухает Митяй.Пока лейтенант шумно хлебает рассол, выжатый, как лимон, Спок натягивает униформенные брюки на голое тело. Голое тело, лишенное постоянной поддержки гульфика, чувствительно трется об острое колено коммандера. ?Мать честная! Сделайте меня развидеть это?, — стонет Кирк, вновь припадая к ведру, в котором и так уже, кажется, плавают его желудок, печень и мозг.***— Короче, правительство Российской Федерации нашло, наконец, решение, как разом избавиться от двух извечных проблем государственного масштаба, — щебечет Ухура, аппетитно хрустя огурцом. — А именно от помоек и коммунистов. — И какое же? — вкрадчиво интересуется коммандер. — Атомная бомба?— Хорош жрать, лейтенант, — шипит ничего не понимающий Кирк, которого тошнит всякий раз, когда Ухура подносит зеленый огурец ко рту. Гениталии Спока все еще стоят перед глазами капитана. — Говори, чего напереводила, пока эти уроды не очухались!Подтверждая его опасения, снаружи доносятся пока еще робкие, но становящиеся все смелее и смелее возгласы аборигенов: ?Кончай антрахт, ебтваю, сучий потрох!? Кто-то нестройно скандирует: ?Груп-по-ву-ха! Груп-по-ву-ха!?— А я тебе о чем? — таращит глаза лейтенант. — Чтобы избавиться от помойки, русские пригласили к себе на бесплатную демонстрацию представителя компании ?Кирби?. У них как раз появилась новая модель пылесоса ?Мегатрон смерти?. Электричества не надо, мешка не надо, мусор попадает в портативную черную дыру, а из неё прямиком сюда, на Кронос. — Ни хуя себе! — чешется Кирк.— В большинстве стран эти пылесосы запрещены, потому что засасывают все без разбора. Но русским, как обычно, по хую мороз. В результате огромная армия обитателей помоек вместе с отбросами была переправлена сюда.Ропот в обступившей шаттл толпе нарастает. Об иллюминаторы разбиваются первые самодельные гранаты из тетрапаков с просроченным кефиром. — Сюда же было перенаправлено всё коммунистическое наследие, включая шедевр той эпохи - мозаичное панно ?Ленин на бревне?. Так что Кронос, капитан, это не просто помойка — это последний оплот социализма. ***— Чего они там орут? — беспокоится Кирк, с опасением посматривая на Спока.— Приказывают нам покинуть шаттл, — старательно переводит Ухура, — они намерены испытать на нас новейшие методики БДСМ, пиздеть с нами за жизнь, напоить, а после неделю опохмеляться…— Будем прорываться с боем, — мужественно произносит Кирк, чувствуя, как от страха поджимаются яйца. — Однажды я пил с русскими. Чуть не умер. А потом похмелялся. Так вот лучше б я умер, когда мы замахнули по первой.Капитана передергивает от воспоминаний. Ведро опять неудержимо влечет его к себе. — Кажется, пакеты с кефиром у них закончились, — Спок напряженно всматривается в беснующуюся толпу. — Сейчас они перейдут на банки с тухлой тушенкой, и нам пиздец. — Предложения? — План ?Троянская кобыла?, — изрекает коммандер. — Запускаем в толпу "нормианских блядей", и пока они отвлекают аборигенов приватными танцами, хватаем Харрисона и транспортируем его на ?Энтерпрайз?.— А мы как же? — с ужасом спрашивает взбледнувший с лица Хэндорф.— Родина вас не забудет, — хмуро говорит Кирк. — Так, дамы, сиськи в руки — и марш выполнять свой патриотический долг.— Есть, сэр! — бляди вытягиваются по стойке ?смирно?.— Каблуки только не сломайте, — добавляет Кирк. — Я эти туфли у Чехова спиздил. А он мозг ебет так, что МакКою и не снилось. * - использована терминология "Кин-дза-дза!", в т.ч. "маймуна веришвило" - обезьяна, сын осла.Эпизод второй. "Волшебный луч в кромешной тьме"*. - Пепе, то что мы сейчас с тобой увидим, так лучше б мы с тобой не видели.* Yo, I'll tell you what I want, what I really really want,So tell me what you want, what you really really want,I'll tell you what I want, what I really really want,So tell me what you want, what you really really want,I wanna, I wanna, I wanna, I wanna, I wanna, Really reallyreallywannazigazig ha.**Предельные децибелы, сотрясающие шаттл, срывают с толпы бомжей обветшалые ватники, линялые тельняшки расползаются по швам, обнажая татуированные на нечистой коже серпы и молоты, профили вождей, надписи ?Любви достойна только мать!?. Из бород выпадает капуста, из зубов — пломбы, перепуганные насмерть вши бегут в истерике, издавая звуки, которые никто ни разу не слышал от вшей даже в наркотическом приходе. Глухие обретают слух, слепые от рождения прозревают, с удивлением оглядывая помоечный пейзаж. — Со святыми упокой, — завывает Витёк и крестится правой рукой, придерживая левой предмет острой зависти соплеменников — байковые зеленые кальсоны, ставшие ощутимо тяжелее.— СУКА! — с какой-то новой тональностью произносит Митяй.Из шаттла вываливается размалеванная, переливающаяся пайетками кодла переодетых блядей. Хлопают искусственные ресницы. Густой слой синих теней осыпается, как штукатурка со стен сортира. В авангарде толпы возникает глухое, одобрительное повизгивание. Митяй, тараща заплывшие от фингалов буркалы, пересчитывает девиц по пальцам, потому что одна сука и еще одна – это уже две, и впадает в экстаз. If you want my future forget my past,If you wanna get with me better make it fast,Now don't go wasting my precious time, Get your act together we could be just fine.**Голосистая команда нормианских девах тем временем вклинивается в толпу. Трясутся накладные бюсты, потрясается до самых глубин воображение. Все, кого не ушатал паралич с первых аккордов допотопного хита, забыв про тушенку, устремляются в погоню за плиссированными юбками, удаляясь от космолёта организованной толпой, напоминающей благотворительный марафон в поддержку мира во всем мире. Спок следит, чтобы Ухура плясала не слишком увлеченно. А то мало ли что. Кирк, все еще зеленея лицом, вообще ни за чем не следит. Нижнюю часть лица капитана скрывает дырявый носок, только что снятый с собственной ноги. Иначе на планете дышать невозможно. Троица, скрываясь за мощными задами нормианского прикрытия, выскакивает из шаттла и короткими перебежками совершает отчаянный бросок за ближайший шлакоотвал. Коммандер бормочет что-то про ?тут вам не райские кущи, а если бы были и райские, то на хуй сдался такой рай без противогаза? и сочувственно смотрит на капитана, старательно пыхтящего в носок.— Спок, у тебя рожа слишком бледная, — шипит Кирк, — нас засекут. Быстро раскрась ебло углем, пока нас тут не спалили. Во всех смыслах этого слова!И он косит голубым глазом в сторону закопченных печей, в топки которых чахлые аборигены подбрасывают что-то, отдаленно напоминающее скрюченные трупы. Коммандер, который смерти, конечно, не боится, но надеется, что еще какое-то количество дней жизни и процветания позволят ему затащить капитана в постель, рисует вокруг глаз стрелки, подводит брови и губы, прячась за грядой, сложенной из томиков ?Капитала? и ?Экономикс?. Вулканский мейк-ап вышибает из головы Ухуры остатки познаний в области балетных па. Однако афродизиачное пойло, принятое буквально пару часов назад, делает свое дохлое дело, и лейтенант Ухура начинает громко, раскатисто и непристойно ржать. Лошади бы обязательно позавидовали этому заливистому ржанию, но, к сожалению, на ближайшие пять-десять парсеков вокруг Кроноса не наблюдается ни единого даже самого завалящего табуна. ?Спайс-герлз? недоуменно умолкают, сбитые с толку неожиданным весельем. Ровненькая гряда томиков ?Капитала? осыпается, открывая перед озверелой от неутоленной страсти толпой Кирка в носке, Спока в макияже и томно держащуюся за живот лейтенанта Ниоту Ухуру. — Негра! — забыв о провисших кальсонах, изрекает Витёк, которому внезапно хочется экзотической любви, о которой в сочинениях Ленина нет ни слова. — Зырь, Митяй, негра!!!— Ебать, негра, — забывшись на миг, тянет воодушевленный Митяй, но, поняв, что сказал слишком много, поправляется и добавляет свое коронное: — Сука! ***— Газовый баллончик? — коммандер косится на зажатый в лапе капитана предмет и нервно втягивает воздух. Атмосфера на планете чистотой и свежестью живо напоминает нервнопаралитический газ. — Серьезно, Кирк? Тут лом нужен. Не меньше.— Где я тебе лом возьму? — рассудок капитана слегка туманится, так как носок, при всей его кажущейся надежности, пропускает. Кирк бормочет, что у него есть еще и фазер, правда, сломанный, потому что работает только в режиме оглушения. Притаившийся за спиной капитана Спок невозмутимо советует подтереться сначала бракованным фазером, а потом завершить процесс баллончиком, после чего засунуть оба предмета поглубже в задницу, потому что там им самое место.Кирк багровеет и пятится, пока не натыкается задом на Спока. ?Перед смертью не надышишься?, - слова сами собой складываются в голове коммандера в светящуюся неоновую надпись. – ?А почему, собственно, и нет?? - дерзко возражает кто-то мелкий и пакостный, мерзко хихикая и побуждая сдержанного вулканца уложить ладони на бедра капитана. — Гомосятина! — ?ушанка? захлебывается праведным негодованием, обусловленным генетикой потомственного зэка в пятнадцатом колене. — Мочи пидоров!Осознание конечности долгой и процветающей жизни заставляет Спока прижаться сильнее к капитану. Кирк понимает, что против гомосятины в такой позе ему возразить нечего, и готовится к худшему. — Доброе утро! — вдруг говорит кто-то бархатным баритоном.От звуков этого голоса у всех женщин в толпе немедленно случается оргазм. Случается он и у нескольких мужчин, но они мужественно молчат. Кирк багровеет еще сильнее, прикрывая внезапный нелогичный стояк крышкой от мусорного бака. Витек забывает придержать кальсоны. Митяй молчит и сипло дышит, принимая предоргазменные судороги за приступ астмы. — Хто здесь? — Витек угрожающе вытирает сопли ушанкой, поглядывая в сторону кучи, сложенной из гипсовых горнистов вперемешку с мощными бабищами с веслом. — Выходь, мать твою. Утро ему доброе, ишь. Кому доброе, а кому, мил человек, последнее*. И какое такое вообще на хуй утро!? Ночь на дворе!— Тогда с хуя ли загуляли? — дипломатично интересуется темнота приятным баритоном.У женщин в толпе немедленно случается второй оргазм. На сей раз накрывает даже бывшую самогонщицу бабу Зину девяносто пяти лет от роду. — Дык это, — поняв, что в посланцев отстреливают последними, Витек берет на себя роль парламентария. — Праздник у нас… как его… м-мать… Новый Год! О! Театру, вишь, привезли, новогодняя программа тут, порнуха, ?Голубой огонек?.— Оно и видно, что голубой, — насмешливо отвечает голос, наверняка не имея в виду Спока и Кирка, стоящих в двусмысленной позе на всеобщем обозрении. — Гомосятина! – пищит полузадушено кто-то в толпе, но его тут же затыкают сальной варежкой.— Порнуха, говоришь, — голос становится задумчиво-мягким.Женщины, включая бабу Зину, кончают еще раз. Лицо Кирка становится просто страшным. Он пытается отлепиться от Спока, в ответ на что вулканец злобно шипит, чтобы капитан не дергался и не обламывал кайф.— Вот это я удачно зашел, — обладатель бархатного голоса выпрыгивает из-за кучи горнистов и внезапно оказывается лицом к лицу с отважно выполняющим дипломатическую миссию Витьком в обосранных кальсонах. Чувствуя слабость во всем теле, Витек опять забывает придержать штаны. Незнакомец, напоминая толпе русских сошедшего с рубля 38-го года Стаханова, а приезжим — сурового терминатора, явившегося по душу Сары Коннор, проходится вдоль рядов, шурша серебристым плащом. Сходство было бы полным, если бы вместо отбойного молотка или старой доброй базуки, в руках незнакомца непонятно с какого хуя не красовался бы допотопный кинопроектор. Разглядев в мужественном профиле чудо-робота из капиталистической сказки знакомые черты, Кирк мутнеет окончательно. — Ах ты, сволочь, — фальцетом орет капитан, выдираясь из объятий вулканца, — а ну иди сюда, урод чертов, программист-разоблачитель, журналюга ты гребанная. Сам за изнасилование три срока отмотал, а туда же! — адмирала Пайка разоблачать ему приспичило, и за что? ЗА ЧТО??? Один раз — не пидорас! На носу своем заруби это, хуйло твое немытое, иди сюда, говорю, козлина, я тебе покажу изнасилование! Пусти меня, пусти, — это уже Споку, — морда остроухая, я щас ему устрою тут изнасилование по высшему разряду, будет потом через собственную жопу звездное небо рассматривать!!!Харрисон (а это, конечно, был он), вусмерть заебанный тупыми угрозами еще в прошлой жизни, только усмехается, глядя на то, как на напряженном лице капитана поочередно сменяют друг друга все цвета радуги. Брызгающие слюни и сопли долетают до него, оседая на полах элегантного плаща. Он поправляет прическу, рассматривает свой маникюр, обкусывая заусенцы великолепными зубами. Женщины снова кончают. Спока тоже накрывает, но в его случае катализатором являются, скорее, беспорядочные трепыхания капитана, а не манипуляции таинственного правдоруба.— А это што за поеботина? — подобравший кальсоны Витек вспоминает о своем долге перед отечеством, — чай не пылесос? У нас тут, мил человек, против пылесосов с некоторых пор предубеждение. Мы все больше вениками пользуемся. Когда настроение есть. — Предпочитаю плеть, — небрежно говорит Харрисон.Ухура немедленно кончает в пятый раз. Кирку, утомленному борьбой и стояком, хочется выпить. Споку, в голове которого только что воплотились самые смелые фантазии, хочется запеть, что он бабочка, и пуститься в полет над мусорными кучами. — А эта хуйня, дядя, — брюнет рассматривает громоздкий предмет, — называется кинопроектор. Чистые простыни есть?После этого вопроса кончают абсолютно все, включая нормианских блядей, о которых по ходу дела все забыли, и адмирала Маркуса, лежащего в объятиях дородной поварихи за три тысячи световых лет от Кроноса. Баба Зина, не выдержав напряжения, отдает богу душу. После девяносто пяти лет мытарств старушка-самогонщица, не один год снабжавшая пойлом все поселки в устье реки Уссури, умирает просветленной. — Да ты охуел, родной, — в беседу вклинивается старикашка лет семидесяти, пятьдесят из которых — заслуга толстого слоя говна и перхоти, покрывающих его лицо. — Мы люди работящие, с хуя ль нам мыться? Почесаться, что ли, лень? Социялизьм тут, сука, где прилег — там и постелено. На весь Кронос одна белая вещь — панталоны Клавки-многостаночницы. — Многостаночницы? — игриво поводит бровью терминатор Стаханов.Из толпы доносятся сладострастные стоны.— Ты не подумай чего, — старикан мотает патлами. — Девка она честная, еблю вертолетом не приемлющая. А многостаночница, потому как жопа у ей такая, шо на пяти токарных станках с трудом помещается. Старикан тычет кривым пальцем в необъятную девицу в бигуди со словами ?покажь, покажь человеку портки, язва сибирская, вишь, человек жопы такой не видал ни разу?, и Клавка, чьи восемь подбородков мгновенно покрываются румянцем, отгибает краешек байкового халата, слепя кроносцев белизной исподнего. — Мадам, — брюнет нежно сжимает мощную длань девицы. Толпа снова обессиленно кончает. Спок отползает от Кирка, хватая ртом воздух. Кирк перестает придерживать крышку мусорного бака, потому что она висит САМА. — Великий вождь мирового пролетариата любил задвинуть мне за завтраком, что кино — одно из важнейших искусств. Заветы Ильича — это свято, не правда ли? Мы же не хотим нарушить их, да? — Тут брюнет подцепляет пальцами узел на поясе халата и понижает голос до умеренно-бархатистого. Клавдия в полуобморочном состоянии позволяет снять с себя байковое великолепие. Пронзительные глаза Харрисона гасят в и без того пустой голове зачатки крамольных мыслей. — А теперь, милая, повернитесь-ка личиком к Мавзолею, а попкой к нам. И исполните свой партийный долг, как честная комсомолка, спортсменка и… ну да, конечно, красавица. Повернувшись к толпе необъятной духовкой промышленных масштабов, Клавдия понимает, что влюбилась. Окончательно и навсегда. — Прошу занять места, товарищи, — громко объявляет Харрисон. — Сегодня вы увидите самое эпичное порно начала 21 века.Джон нажимает на пару кнопок. На огромных панталонах мелькают кресты и какие-то цифры, а затем появляется надпись, живописно изгибающаяся апокалиптической чайкой в районе соединения двух половин необъятной многостаночной кормы: ?Ирония судьбы, или нефритовый стебель в багровых сумерках?. * Из к/ф ?Человек с бульвара Капуцинов?** Spice Girls - WannabeРубль 1938г. - http://i020.radikal.ru/1312/d5/09d016b4bcbd.jpg Эпизод третий. Sayonara. — А о чем думаете Вы?— Я думаю о горячем чае.— Ну о горячем чае я тоже думаю, но все же откровенность за откровенность.* Осознание, что множественный оргазм не является выдумкой праздных домохозяек, накрывает Спока внезапно, и он приваливается боком к обломкам берлинской стены. Кирк, вконец измочаленный железным стояком и желанием выпить, с низкого старта устремляется к причине своего негодования. Потерявший бдительность брюнет, брезгливо рассматривающий происходящее на экране непотребство, не замечает прущего на него капитана. Воодушевленный капитан пытается врезать Харрисону кулаком по лицу. Потом ещё раз. И еще.— За Кристофера Пайка! — страстно мычит он, яростно метя в эпичные кудри, — за Звездный Флот, за маму, за папу, за меня!!! Три часа проходят в изнеможенном молчании. Капитан падает на колени, едва не уткнувшись носом в начищенные ботинки сверхорганизма. Харрисон, удерживавший Кирка все это время на расстоянии вытянутой руки, упираясь ладонью в его макушку, скучающе зевает, элегантно прикрывая другой ладонью рот, и откровенно забавляется, не забывая любоваться на роскошный пресс капитана.— Капитан, — закатывает глаза лейтенант Ухура, — отъебитесь от него. У русских вон после порнухи разрыв шаблона и переворот мироздания произошел. Нас зовут. — На хуй русских, — утомленно огрызается Кирк, прикладываясь щекой к ботинкам. — На хуй все. Я устал. — Русские обещают вас взбодрить, — говорит Ухура. — Говорят, чтобы мы следовали за ними в баню. Угрожают парить нас вениками, напоить, а потом отпустить.Обладатель стильного пальто вновь невозмутимо сообщает, что предпочитает плеть. На случай, если с первого раза не до всех дошло. Кирк пачкает слюной блестящие ботинки. Несколько решительно настроенных аборигенов, вооруженных берёзовыми вениками, приговаривая "Чистота, залог здоровья, порядок превыше всего", волокут мимо уже не сопротивляющегося Спока, который, будучи в команде самым чистоплотным и порядочным, не находит аргументов для возражения. Харрисон опускает ироничный вгляд на Джеймса Тиберия:- Да сдаюсь я, сдаюсь.. Уговорил, - он легко подхватывает ватное тело капитана на руки и тащит в парную мимо пластиковой елки, наспех украшенной не слишком облезлыми предметами утиля. ***Проводы заезжей ?труппы? живо смахивают на похороны тещи вождя во время его же свадьбы. Половина населения Кроноса плачет, не скрывая слез. Остальная половина благоухает березовыми почками и первачом. То тут, то там мелькают свежие вышитые крестиком косоворотки и цветастые сарафаны. Тело бабы Зины отправляется в топку. Харрисон полирует маникюр. Кирк переваривает самогон. Спок глупо улыбается, растроганно оглядывая до скрипа отмытые хари провожающих. Ухура пьет на посошок с Митяем, оказавшимся дивным юношей весьма приятной наружности в длинных пепельных кудрях. ?Сайонара, сука?, - интимно шепчет он, запрокидывая граненый стакан. Нормианские бляди раздают автографы. Бригада мрачных таджиков хмуро волокет шаттл за отвалы. Из него решено сделать памятник жертвам кинематографа. Команда ЮСС Энтерпрайз вместе с пленником готовится к транспортации.— А ты точно не можешь остаться? — двухметровый детина в праздничной косоворотке с робкой надеждой заглядывает в глаза одной из нормианских блядей, при подробном рассмотрении оказывающейся мистером Хэндорфом. — Старый Новый Год справим, а после Пасхи поженимся. Оставайся, а?Мистер Хэндорф, бледный от воспоминаний о событиях двух последних часов, только ковыряется в кучке экскрементов носком чеховской кокетливой босоножки. Детина размазывает по пухлым румяным щекам зеленые сопли.— Ну, пожалуйста. Ну, оставайся, — канючит он, цепляясь за плиссированную юбку.На лицах провожающих блестят слезы. Хэндорфа мучает баттхерт. Харрисон страдает от хронического фейспалма.— Дама остаться не может, — изрекает он, понимая, что пора завязывать с трогательными сценами прощания, иначе пребывание в помойке рискует затянуться на неопределенный (и весьма длительный) срок. — Она обручена. Со мной.Харрисон мужественно поправляет укладку. Румяные дородные девицы, прижимающиеся к нему с обоих боков, разочарованно стонут. — Это как это — обручена? — вскидывается Кирк, но внезапно вспомнив, что ему должно быть по хуй, поспешно затыкается.— Блядь, Кирк, это ХЭНДОРФ! — хмуро подъебывает капитана циничный Спок. Единственное, чего коммандеру хочется в этот момент: убраться поскорее с Кроноса и немедленно застирать постепенно светлеющее обширное пятно на черных штанах. Он уже представляет, как пьяно осклабится МакКой, увидев обкончавшуюся теплую компанию в транспортерном отсеке, и морщится от неловкости и врожденной вулканской деликатности. — Прощайте, милые дамы, — изрекает Харрисон, улыбаясь своим подружкам (где-то в глубине ревущей печи обугленный труп бабы Зины кончает в последний раз). — Когда вернусь, надеюсь, повторим (а вот и не в последний…)Он подмигивает и поочередно прикладывается губами к щекам обеих девиц. Небрежно отпускает бездыханные тела, и они с громким стуком падают на груды какого-то хлама. Девица помощнее на некоторое время приходит в себя, доставая из соблазнительного декольте размера 185Y небольшой сверток:— Мы тут с Валюхой гостинчик тебе собрали, Иван Джулианыч. Как ты и просил. Рагу из медведя, перекиси трехлитровку, вазелина полкило. Смотри не злоупотребляй, голубчик, перекисью. От нее волосы портятся.С этими словами деваха окончательно теряет сознание. Харрисон подхватывает сверток, многозначительно глядя на Кирка. Начинается транспортация. * "Ирония судьбы или с лёгким паром"