Часть II. И не было тысячи лет – 3. Ван Со. К истокам ручья (1/2)

В длинных узких коридорах цокольного этажа главного корпуса Пусанского национального университета было темно, пусто и от этого слегка жутковато.

Чхве Чжи Мон двигался практически наощупь, полагаясь лишь на собственную память и для подстраховки скользя рукой по шершавой оштукатуренной стене, отмечая дверные проёмы. Первый поворот направо – и он будет на месте.

Слабо пахло жасмином и почему-то мандаринами. Чжи Мон невольно ухмыльнулся: а чего он ожидал – затхлого запаха плесени и влажного камня, свойственного подвалам старых зданий? Ерунда какая, честное слово. Он же в одном из лучших вузов страны, в Кымджон-гу, а не в каком-то провинциальном заброшенном ханоке c подземным ходом. Что-то у него разыгралось воображение! А впрочем, всему виною нервы. В тишине, заложившей уши ватой, откуда-то сверху изредка пробивались приглушённые звуки вечеринки по случаю завершения научной исторической конференции, посвящённой эпохе Троецарствия. Этот балаган в приглашении громко именовали торжественным приёмом, который на деле оказался банальным распитием элитного спиртного под BTS и прочий k-pop. Хоть бы классику поставили, что ли. Для солидности. Азиатский масштаб, как-никак, не какой-то там внутриуниверситетский междусобойчик. Продолжая мысленно ворчать, Чжи Мон так же, абсолютно по-стариковски, неуверенно и осторожно переставлял ноги, стараясь не налететь на что-нибудь угловатое, а главное – громкое. Шум ему был совершенно ни к чему. Странно, что здесь, в переплетении полуподвальных переходов, не горели даже дежурные лампы, хотя нетрудно было догадаться, кто и почему мог их вырубить. Но зато, по счастью, тут не было и вездесущих камер, равно как и назойливых волонтёров, от которых на конференции и в кампусе было просто не отбиться. Целый день звездочёта-мизантропа спасал только независимый вид и бейдж с указанием названия крупного сеульского центра искусств и учёной степени по истории. Как это работало в совокупности, он не заморачивался. Не пристают – и слава Небесам! Нащупав рукой нужный поворот, Чжи Мон с облегчением выдохнул, а секундой позже готическое безмолвие пустынного цоколя в лучших традициях жанра украсил придушенный вой и звук тела, мягко привалившегося к стене. И какому идиоту пришло в голову снять на углу часть плинтуса, оставив выступающим остро срезанный край? Неужели трудно было догадаться, что здесь может пройти человек в летних текстильных слипонах, которые позволяют пальцам ног в полной мере ощутить все прелести удара о выступающую острую деревянную планку! Постояв минуту в позе болотной цапли и шипя сквозь зубы, Чжи Мон наконец сморгнул навернувшиеся слёзы и выпрямился. Жить можно, пальцы, вроде, целы. Слипоны, кстати, тоже. А в нём, похоже, зреет зануда. Это что, тоже последствия? Кто бы мог подумать! Прихрамывая, Чжи Мон шагнул за поворот и тут же охнул от неожиданности, наступив на яркий люминесцентный клинок света, падающего из открытой двери. Этот холодный луч показался ему таким же чужеродным в окружавшей его вязкой войлочной темноте коридорного тупика, как и он сам, явившийся сюда в столь поздний час. Дав себе пару секунд на то, чтобы справиться с волнением, Чжи Мон неслышно шагнул в крохотное помещение, служившее чем-то вроде приёмной. Свет, сочившийся из внутреннего кабинета, перереза?л сумрачную проходную комнату надвое и предостерегающе впивался в любого, кто осмеливался нарушить покой хозяина этих владений. ?Империи?, – машинально поправил себя Чжи Мон, перемещаясь так, чтобы видеть пространство кабинета, насколько позволяла щель в приоткрытой двери. Запах жасмина усилился. ?Приветствую вас, Ваше Величество?, – привычно дёрнулись губы, а спина сама собой согнулась в поклоне, но Чжи Мон в последний момент удержался, чувствуя, что заливается краской смущения, будто его слышали и видели как минимум половина участников сегодняшней конференции в переполненном амфитеатре аудитории. В действительности же с ним рядом, а вернее, в глубине погружённой в полумрак комнаты, находился один-единственный человек, который был сейчас для Чжи Мона важнее всего остального населения Земли за исключением, быть может, только Хэ Су. Глядя на него, Чжи Мон замер, затаив дыхание от радости и какого-то глубинного благоговения напополам со страхом. Исход его миссии, которую он ныне определил себе сам, зависел от человека, сидевшего за столом вполоборота к нему. Золотистая струя в песочных часах, истончаясь, почти иссякла. Сегодня, в самое ближайшее время, всё должно было завершиться, а вернее, начаться заново. Во всём помещении, на контрасте с тесной приёмной поражавшем своими неопределимыми размерами, работали всего два источника света – экран ноутбука и вытянутая настольная лампа, отчего-то развёрнутая от стола ко входу, что и порождало настолько яркий узконаправленный луч света. Первый источник позволял разглядеть хозяина кабинета, второй же, по-видимому, служил ориентиром для таких неожиданных визитёров, как Чжи Мон. А может, банально бликовал по экрану, отчего лампу так безжалостно отодвинули в сторону.

Молодой мужчина за компьютером был неподвижен и сосредоточен. Худые жилистые кисти рук с рельефно проступающими венами лежали на клавиатуре, изредка перемещаясь по кнопкам в скупых движениях, какие бывают при длительном монотонном чтении с экрана. Глядя на эти руки, Чжи Мон явственно ощутил тиски на собственном горле и сглотнул, отгоняя давние воспоминания и нынешние опасения. Идеально ровная спина опытного наездника не касалась высокой плоской спинки офисного кресла, и всё равно будто сливалась с ней.

?Трон, не иначе. Не хватает только ступенек?, – беззвучно хмыкнул Чжи Мон и, переведя взгляд на лицо мужчины, вздрогнул от шокирующего сходства, но тут же одёрнул сам себя: какое там сходство, если перед ним тот самый человек, только возродившийся в ином мире, в иную эпоху. Временные петли, цикличность и непреложный закон Мироздания. Всё естественно – чему тут удивляться? Стараясь дышать как можно тише, Чжи Мон с жадным интересом разглядывал сидевшего за столом. Разумеется, он видел его прежде, и не раз, но всё издали либо мельком, поскольку сам не хотел быть узнанным раньше времени. А настолько близко и в относительно спокойной обстановке – впервые. Смоляные волосы в современной классической стрижке с небрежно спадающей на левую сторону чёлкой. Хищный разрез глаз, скорее лисий, нежели волчий. Заострённые черты лица с крупным прямым носом и упрямым подбородком. Бледная ровная кожа, расчерченная едва заметным шрамом на левой щеке. Да, есть вещи, которые остаются неизменными и спустя века. Правда, происхождение этого шрама было иным, не столь трагичным, но суть от этого не менялась. И восприятие тоже. ?А красив, чёрт! – неожиданно подумал Чжи Мон с невесть откуда взявшейся завистью. – И шрам его нисколько не портит, даже украшает. Пожалуй, и за айдола сошёл бы?. Вот только айдолы все сплошь милашки и душки, искрящиеся блёстками и позитивом, а мужчина за ноутбуком прямо-таки источал мрачный холод. Его сухопарая фигура, обтянутая чёрной шёлковой водолазкой с высоким глухим воротом и такого же цвета джинсами, напоминала обугленный ствол дерева на пепелище.

Четвёртый принц Ван Со собственной персоной. А вернее, император Кванджон. Год этак на десятый своего правления, когда уже совсем слетел с катушек после смерти Хэ Су и закаменел в неживом отчуждении. Это был он. И в то же время что-то в нём было не так, что-то неуловимо изменилось – Чжи Мон это чувствовал даже теперь, но суть ухватить пока не мог. Причём внешнее сходство было поразительным, вплоть до шрама, и всё же...

Ладно, с этим можно и потом разобраться. Если, конечно, представится такая возможность. Горло вновь на миг перехватили цепкие невидимые пальцы, но это ощущение тут же исчезло, и Чжи Мон продолжил своё тайное наблюдение, длившееся уже многие месяцы. Это если не брать в расчёт минувшие века, продираясь сквозь которые к сегодняшнему дню, Ван Со довелось побывать и генералом, и магистратом, и путешественником, и даже мятежником. И всякий раз Чжи Мон навещал его, не давая о себе знать, и исчезал, убедившись, что тот продолжает свой долгий путь по мирам и столетиям. В нынешней жизни четвёртый император Корё не был воином или правителем, но оставался ярким и значимым, поскольку Небеса не уготовили для него иной судьбы и на небосклоне всё так же горела его звезда. Он вновь носил своё прежнее имя. Во все эпохи, в каждом перевоплощении его звали только так и никак иначе. Ван Со, как и всегда, плевал на условности и на то, что кто-то мог счесть его имя странным, необычным и каким угодно ещё. Более примечательным, но вполне себе объяснимым был тот факт, что из раза в раз он рождался на корейской земле, к которой его душа была привязана настолько сильно, что он просто не мог появиться на свет где-либо в другом месте.

Чжи Мон часто размышлял о небесной справедливости. И в такие моменты, как этот, думал, что она всё-таки есть, всё-таки проблёскивает время от времени мельчайшими искорками, смягчая суровость Судьбы. Как иначе объяснить то, что Ван Со не оказался где-нибудь в Камбодже или, скажем, на Аляске? А вот то, чем он занимался в этой, да и в прошлых жизнях, было вполне себе объяснимо. Он оставался собой. Всё помнил. И искал. Никогда не переставал искать свою Хэ Су.

И неслучайно теперь доктор Ван был учёным и археологом, автором интереснейших научных работ по истории Южной Кореи, начиная со времён Троецарствия, Корё, Чосона и до современности. Он фактически возглавлял Национальный исследовательский институт культурного наследия страны, хотя неоднократно отказывался официально вступать в эту должность. Работал на базе нескольких крупнейших южнокорейских университетов, совмещая научную деятельность с археологическими экспедициями. И продолжал искать. В профессиональных кругах о нём говорили со священным ужасом, поскольку доктор Ван прославился невыносимым характером и стальной категоричностью. На любых научных исторических дебатах он в пыль разносил оппонентов, опрометчиво пытавшихся спорить с ним на предмет каких-нибудь нюансов минувшей эпохи, какую ни взять, словно он там жил, что было недалеко от истины, но вовсе не обязательно для огласки. Его зачастую сравнивали с волком, который зубами вгрызался в противника, не оставляя тому ни единого шанса. Однако справедливости ради стоило отметить, что доктор Ван очень ценил тех, кому удавалось поразить его новыми находками или фактами, что случалось крайне редко, как солнечное затмение. С учетом того, что он был едва ли не единственным в мире специалистом по раннему Корё такого высокого уровня. Те из его коллег, кто был посмелее, правда, таких находилось немного, позволяли себе на эту тему шутки, сравнивая доктора Вана с одной известной исторической личностью из десятого века с потрясающим сходством повадок, не говоря уже об имени. Его называли Императором, иногда – Волком. Разумеется, за глаза. Рискнул бы кто-нибудь пошутить с доктором Ваном, назвав его так в лицо! Откуда-то взявшийся сквозняк бросил чёлку на глаза неподвижно сидевшего мужчины, и он досадливо поправил её, заставив Чжи Мона напрячься, но потом снова закаменел, глядя в экран. Все эти сведения о Ван Со его прежний советник и придворный звездочёт кропотливо собирал долгое время, тенью преследуя его с того момента, как обнаружил в этой жизни. Его вовсе не нужно было усердно искать: как и в далёком прошлом, хоть Ван Со и не хотел сиять, но сиял ярче всех. Недаром его нарекли этим именем, которое он сохранил и доныне. Недаром его звезда оставалась ослепительной во все времена, в каждом из миров, на небосклоне Корё, Чосона и не только. Он никогда не угасал, оправдывая своё имя и свою поразительную внутреннюю силу. И на его свет Чжи Мон пришёл так быстро, словно пересел с одной станции метро на другую.

Звездочёт невольно посмотрел себе под ноги, на луч света, что исходил сейчас, казалось, от самого Кванджона Ван Со, что было весьма метафорично. Инстинкт самосохранения надрывался, умоляя Чжи Мона развернуться и уйти. А совесть и душа просили остаться. Иначе ради чего это всё? Он боязливо поёжился, непроизвольно потёр шею, глубоко вдохнул – и толкнул дверь кончиками пальцев. Оторвавшись от экрана, доктор Ван поднял на него недовольный взгляд, в котором ясно читалась угроза. Его вид не обещал ничего хорошего тому, кто обнаглел до такой степени, что помешал ему работать без предварительного согласования встречи с его личным ассистентом, тем более в такое позднее время. Шагнув в кабинет, как в пропасть, Чжи Мон с отчаянной решимостью встретил ледяную тьму глаз императора. В первое мгновение ничего не произошло. Но почти сразу же на непроницаемом лице мелькнуло узнавание и едва уловимая, обманчивая искра радости, тут же сменившаяся вспышкой неуправляемого гнева.

Чжи Мон не успел удивиться этому позабытому проблеску эмоций на знакомом, словно вырезанном из камня, лице, как вдруг оказался припёртым к стене, а на горле его сомкнулись железные пальцы. Ему померещилось, или он действительно услышал, как совсем рядом с ним клацнули волчьи клыки?

– Ваше Высо… Вели… господин Ван, отпустите меня, – пытался воззвать к милосердию императора Чжи Мон, безуспешно дёргаясь в его руках и даже не пытаясь отмахнуться от чувства дежавю.

– Где ты был? – прорычал Ван Со, игнорируя отчётливую синеву кожи и набухшие сосуды в глазах своего бывшего советника и придворного астронома. – Тысячу лет! Где. Ты. Был? – Я… был… не тут, – прохрипел вконец обалдевший от нехватки воздуха Чжи Мон. Он царапал ногтями запястье Ван Со и совершенно по-рыбьи открывал рот в жалких попытках глотнуть воздуха. А почувствовав, как кровь угрожающе прилила к голове, издал сиплый свист, потому что на членораздельные звуки сил у него больше не осталось. Император не рассчитал свою хватку. А может, как раз таки рассчитал. Закатив глаза, Чжи Мон покорно приготовился к просмотру хроники своей жизни, которую обещают умирающим в преддверии конца. Интересно, с какого момента начнётся отсчёт – мелькнуло у него где-то на краю меркнущего сознания.

Перед ним в радужных кругах уже замаячил знакомый портал, через который он больше никогда не сможет пройти, как вдруг Ван Со разжал пальцы.

Чжи Мон тут же рухнул на пол пустым мешком из-под риса. Запрокинув голову, он кашлял и глотал кондиционированный сухой воздух кабинета с таким наслаждением, словно это был утренний туман в хвойном лесу. А когда открыл слезящиеся глаза, то прямо перед собой, на расстоянии каких-то жалких сантиметров, увидел лицо императора, присевшего перед ним в пытливом ожидании. Обнаружив Ван Со так близко, Чжи Мон отпрянул, но, позабыв о стене, ощутимо приложился затылком о шершавый кирпич так, что прокусил губу. Тёплый приём, нечего сказать! А на что он, собственно, рассчитывал? На объятия и фанфары? После всего того, что натворил, а вернее, наоборот, – что не сделал? Слизывая кровь с раны на губе, Чжи Мон сосредоточился на восстановлении дыхания, которое никак не желало приходить в норму. Знает ведь, на какие болевые точки давить, дьявол! Всегда знал. Наука генерала Пака, не иначе… Ну за что ему всё это, святые Небеса? Сначала поседел от нервов, затем чуть не покалечился, теперь его едва не придушили с последующим микросотрясением от удара. Что дальше? Четвертуют? Сварят в масле? Или просто снесут полыхающую огнём голову несчастного астронома, оказав ему тем самым терапевтическую услугу? Чжи Мон разлепил мокрые ресницы, и замутнённый взгляд его наткнулся на висевшие на стене мечи.

Ну вот, пожалуйста! И за инструментами казни ходить далеко не надо. Всё к вашим услугам, как говорится. Тем временем Ван Со, убедившись, что Чжи Мон функционирует, пружинисто поднялся на ноги и коротко кивнул в сторону кожаного дивана у противоположной стены, на которой и располагалась коллекция дамаска. Несчастный астроном, неловко поднявшись, проковылял к дивану. Разумеется, чёрному. Здесь всё было в мрачных тонах, в этом аскетичном кабинете без живых цветов, светлых красок, картин и плакатов на стенах, выложенных необработанным бурым кирпичом. Единственным украшением нарочито грубой кладки служило холодное оружие, которое, судя по грозному и потрёпанному виду, было далеко не музейным экспонатом. ?Действительно волчье логово?, – невольно подумалось звездочёту-эстету. И всё это: лабиринт узкого коридора с выключенными лампами, дальний тупик, острые плинтусы и клинки света в темноте – служило своеобразной охраной покоя императора, привыкшего к одиночеству и мраку, внутри и снаружи. Был бы Чжи Мон в порядке, то ухмыльнулся бы подобным ассоциациям, что лезли сейчас ему в голову. Но горло немилосердно саднило, ныл палец на правой ноге, гудел ушибленный затылок, а прокушенная губа пульсировала болью с привкусом металла и вдобавок ко всему дико хотелось пить. Мельком оценив страдания Чжи Мона, Ван Со подошёл к вытянутому узкому окну высоко под потолком, что объяснялось цокольным этажом, и распахнул приоткрытую створку настежь. С улицы тут же густо потянуло жасмином, и пара назойливых цветущих веток даже просунулись в окно.

?Так вот откуда сквозняк и запах! А где тогда мандарины?? – тупо подумал Чжи Мон, огляделся и, ничего подходящего не обнаружив, вернулся взглядом к Ван Со. Наблюдая, как тот двигается по кабинету, как тянется к ручке на окне, как затем огибает длинный стеллаж с книгами, направляясь к столу у дивана, Чжи Мон с невольным восхищением, щедро приправленным белой завистью, отметил сдержанные упругие движения и гибкое сильное тело воина с пластикой пантеры, несколько необычной для человека академического образа жизни и занятий. Эту опасную звериную грацию, так знакомую астроному, непросто было заметить в просторных одеждах древнего Корё, а теперь она прямо-таки бросалась в глаза. Ах, да! Помнится, он отмечал себе, что Ван Со и здесь с юности занимался боевыми искусствами, в чём преуспел не меньше, чем в науке. Тхэккён, джиу-джитсу, хапкидо, тхэквондо, что-то ещё, кажется…Чёрные пояса, победы, даже приглашение в Национальную сборную – всё это значилось в нынешней биографии императора, но было для него далеко не главным, служа, скорее, инструментом, а не целью. Цель у него была одна. Пока Чжи Мон приходил в себя, даже не пытаясь управлять скачущими мыслями, Ван Со налил в стакан воду из прозрачного кувшина, где плавали свежие листья мяты с кусочками лимона, опустился в кресло напротив (тоже кожаное и чёрное, разумеется!) и протянул стакан своему гостю, который тот принял с благодарным поклоном, насколько позволяла ему поза мученика и неоднократная за сегодняшний вечер контузия. После недолгого молчания, во время которого Чжи Мон жадно глушил прохладный напиток, стараясь при этом не подавиться, Ван Со произнёс: – Я знал, что однажды ты явишься. Ждал тебя. Всё-таки поперхнувшись на последнем глотке, Чжи Мон закашлялся. – Я тоже рад видеть вас, Ваше Величество, – искреннее, хоть и невпопад ответил он, ощущая, что может свободно дышать и разговаривать. Но слова почему-то не шли. Не было их и у Ван Со, или он пока просто не считал нужным что-либо говорить. В последний раз они смотрели друг другу в глаза в далёком 975-м, когда император умирал, тяжело, мучительно, цепляясь не за жизнь, а за надежду. Когда он просил звездочёта о помощи, и тот дал ему слово. От болезненных воспоминаний у Чжи Мона сжалось сердце. Он вздрогнул – и вдруг всё понял. Он наконец понял, что смущало его в тридцатилетнем докторе исторических наук, который с виду был обычным человеком из плоти и крови. Его глаза! Таких древних глаз астроном не встречал ни у кого из проводников. Ни разу! Из тёмной бездны расширившихся в сумраке кабинета зрачков Ван Со на Чжи Мона смотрела сама тысячелетняя скорбь, помноженная на знания и воспоминания.

А может, он ошибается? Может, Ван Со и не человек вовсе, и даже не волк, а кумихо? Ведь не зря в легендах говорится, что девятихвостым кумихо становятся только те лисы, которым удалось прожить тысячу лет, как четвёртому императору Корё. Пусть с перерывами, вновь и вновь проходя через смерти и рождения, но зато с неделимой на лоскуты нескольких жизней памятью – одной на весь его долгий путь. Тысячелетие темнело в его глазах, не обрамлённых ни единой морщинкой, какие бывают у тех, кто часто улыбается: ни в прошлых жизнях, ни в нынешней улыбка была несвойственна Ван Со.

Чжи Мону, на которого, очевидно, повлиял шок и удар головой, неожиданно пришло на ум сравнение с обсидианом – вулканической лавой, застывшей после бурного извержения. Из обсидиана издревле изготавливали магические шары, в которых можно видеть прошлое, настоящее и будущее. А ещё из него делали наконечники стрел и боевые клинки. И глаза Ван Со словно были из обсидиана: по цвету и по сути. Однако сейчас, давным-давно потускневшие и подёрнувшиеся пеплом, они вновь блестели. В них разгорался знакомый огонь нетерпеливого ожидания: император понимал, что его бывший советник явился сюда не просто так, и ждал объяснений.

По этой и многим другим причинам Чжи Мон сейчас ощутимо робел перед ним, несмотря на то, что столько раз видел его при смерти, беспомощным, опустошённым, рыдающим и слабым. Робел, несмотря на всё своё прошлое могущество, знания и прочее. Поставив пустой стакан на низкий столик между диваном и креслом, Чжи Мон заметил, что его пальцы дрожат, отчего стекло неприятно звякнуло о стекло.

Он попытался взять себя в руки и с глубоким вздохом выпрямился, поднимая взгляд на Ван Со, который, прищурившись, внимательно смотрел на него, не делая ни единого движения – просто замер в своём кресле, как мраморное изваяние, нет, как четвёртый император Корё Кванджон на троне в приёмном зале. От него даже точно так же веяло холодом, как и тогда во дворце. Не напрасно доктор Ван слыл жёстким, нелюдимым и очень, очень закрытым человеком. Никто не знал, откуда он, есть ли у него семья, чем он интересуется, кроме истории, археологии и боевых искусств. На фотосессии и интервью он никогда не соглашался, даже для научных изданий. Все встречи, насколько это было возможно, проводили его ассистенты, которые словно дали обет молчания, лишь только речь заходила о личности доктора Вана. В прессе о нём писали, что это не человек, а легенда, которую ревностно охраняют приближённые. И всё равно, несмотря на эти сведения, ситуацию и собственное взвинченное состояние, Чжи Мон чувствовал, что Ван Со рад видеть его.

Ему вдруг захотелось улыбнуться этому угрюмому человеку, отгородившемуся от всех стеной времени, воспоминаний и потерь. Но, приоткрыв рот на вдохе, вместо этого Чжи Мон неожиданно зевнул, окончательно сконфузившись. Сказывалось неимоверное нервное напряжение и вторые сутки без сна. В ответ на это Ван Со только насмешливо дёрнул уголком рта и, не вставая, протянул руку к внушительного вида кофемашине. Нажал на кнопку, глянул на зардевшегося Чжи Мона – и нажал повторно, для двойной порции. Аппарат заурчал, перемалывая зёрна, и вместе с разливающимся по кабинету вельветовым кофейным запахом на Чжи Мона вдруг снизошло спокойствие. И почему он настолько разволновался? Всё идёт, как надо. Всё возвращается на круги своя. А то, что ему досталось, так поделом! Тем более, это же четвёртый, а не восьмой. Его методы во все времена были несколько… своеобразными, но действенными, стоит признать. Ван Со никогда ничего не делал без причины, ни в том мире, ни в этом. И награждал, и карал по заслугам, ни разу при этом не ошибившись, словно являл собой небесное правосудие. Этот факт всегда удивлял астронома и заставлял предполагать об императоре невероятные вещи, даже на взгляд проводника. Когда две фарфоровые чашки наполнились свежим горячим напитком (чёрным, без сахара, а каким же ещё?), одну Ван Со протянул Чжи Мону, а вторую взял сам и, перехватив озадаченный взгляд астронома, по-своему его истолковал. – Мой ассистент сейчас занят. Однако я вполне способен и сам сварить себе кофе, тем более если для этого требуется одно движение, – пояснил он, откидываясь на спинку кресла с чашкой в руках, умудрившись при этом не расплескать её содержимое. – Да, в каком-то смысле раньше было удобнее – вся эта толпа служанок и придворных за спиной… – Он усмехнулся, пожимая плечами. – Но сейчас мне нравится больше. И одного ассистента вполне хватает. Зато лишний раз никто не раздражает. Не зря Чжи Мон вспомнил о приближённых, оберегающих покой императора! Взгляд Ван Со в потолок ясно обозначил, где и чем сейчас занят его ассистент – отдувается за него на вечеринке, прикрывает отсутствие доктора Вана, чей утренний доклад об археологических находках в Кёнджу и их толкование произвели настоящий фурор. – Сам я предпочитаю жить и работать ночью, чтобы мне никто не мешал. Удивил! – мысленно хмыкнул Чжи Мон, несмотря на боль в губе смакуя отличный кофе, ведь он и сам существовал точно так же, по-волчьи, если не вынуждали обстоятельства. Он окончательно расслабился, радуясь бодрящему напитку (на чай из пионов тут рассчитывать, естественно, не приходилось) и тому, что император наконец-то нарушил затянувшееся молчание. Чжи Мон по-прежнему называл его императором: просто не мог пересилить себя. Привычка. Уважение. И суть. – Итак… – следуя его мыслям, продолжил Ван Со, возвратив на подставку свою чашку и складывая руки на груди. – Я тебя слушаю. Ты всегда исчезал, когда был нужнее всего, а теперь вдруг поступаешь наоборот. С чего вдруг? Чжи Мон с минуту смотрел на него, вновь растеряв все слова, что в свете происходящих событий его самого почти не удивляло. Но не мог же он с ходу просто заявить: ?Я нашёл Хэ Су, Ваше Величество!? Хотя… кто знает, как вообще было бы лучше поступить. Открыв рот и уже набрав в грудь воздуха для того, чтобы начать издалека, Чжи Мон увидел, как вдруг изменилось лицо Ван Со. Пристально глядя астроному в глаза, тот внезапно побелел, весь напрягся и после судорожного вдоха сипло произнёс: – Ты знаешь, где она. Он сказал это утвердительно, но с такой призрачной, рвущейся на клочки надеждой, что у Чжи Мона внутри всё скрутилось в тугой узел. – Да, Ваше Величество, – выдавил он из себя с неожиданным трудом. Вот и сообщил.

А ведь такую речь сочинил! Всю дорогу из Сеула в Пусан репетировал за рулём. Беспокоился, как начать. А тут – на тебе! Вся подготовка в труху… Не знай Чжи Мон императора, мог бы подумать, что тот умеет читать мысли. Но это были всего лишь поразительная интуиция и зоркое сердце, которое отчаянно рвалось к своей цели и безошибочно считывало все знаки судьбы. Некоторое время Ван Со смотрел на него в глубочайшем потрясении, пытаясь, видимо, осознать услышанное, а потом плечи его упали и он закрыл глаза, пряча неестественно бледное лицо в ладонях, откуда донёсся его сдавленный голос: – Тысячу лет я искал её. В каждой своей жизни искал, но не мог найти. Всякий раз наступал момент, когда ко мне возвращалась та, давняя память о Корё. И о ней. И я начинал искать… Ван Со перевёл дыхание, отнял руки от лица и, выпрямившись в кресле, посмотрел на Чжи Мона: – Почему я не мог найти её? – Потому что её там не было, Ваше Величество, – откликнулся звездочёт, отмечая невероятную усталость и смятение на лице императора, который безумно хотел и боялся поверить. – В тех мирах, где вы искали. – И ты ждал тысячу лет, чтобы прийти ко мне и сообщить это? Если бы тон Ван Со не был таким потерянным, а взгляд – ошеломлённым, Чжи Мон решил бы, что тот сейчас разнесёт к чертям собачьим разделяющий их стеклянный стол и вытрясет из него всю душу за промедление. За то, что не пришёл и не сказал сразу. И не только за это. Но так поступил бы четвёртый принц. Император – вряд ли. А доктор Ван – никогда. Поэтому Чжи Мон вместо того, чтобы отодвинуться на безопасное расстояние, склонился к нему: – Всё гораздо сложнее, Ваше Величество. – А упростить – не вариант? – сухо поинтересовался Ван Со, постепенно приходя в себя, о чём свидетельствовала возвращающаяся на его лицо краска и упрямо сжавшиеся в тонкую полосу губы. – Поймите, Ваше… – Ясно, – оборвал его Ван Со. – Тогда упрощу я. Он резко поднялся на ноги, а вслед за ним невольно встал с дивана и Чжи Мон. – Где она сейчас? – впился в него обсидиановый наконечник стрелы. – В Сеуле, – как-то сразу сдался звездочёт. – Вернее, недалеко от него. – Через час ты заедешь за мной и отвезёшь меня к ней, – приказал император. Его минутная слабость прошла, хотя голос и подрагивал, выдавая сильнейшее волнение. – А по дороге мы поговорим.

Он направился к столу с ноутбуком, на ходу уточняя: – Мой адрес здесь, в Пусане, я полагаю, ты знаешь? Чжи Мон лишь кивнул в ответ. Ещё бы он не знал! Знал, равно как и адрес его апартаментов в Сеуле, а также в Осаке и Шанхае.

Ван Со не ошибся и в этом. – Я могу заехать за вами утром, – предложил Чжи Мон, глядя на тёмные круги переутомления и хронического недосыпа под глазами императора: тот по-прежнему мало и плохо спал.

– Я сказал, через час, – отрезал Ван Со и добавил тоном, не допускающим двусмысленного толкования: – И только попробуй исчезнуть на этот раз. Я тебя из-под земли достану! ?А ведь достанет!? – поёжился Чжи Мон.

Его Величество слов на ветер не бросает. Да и самому бывшему астроному теперь не спрятаться. Нигде. И никогда. Они расстались на пустой университетской парковке, где по странному стечению обстоятельств их машины оказались рядом, хотя утром Чжи Мон и внимания на это не обратил. – Сорок пять минут, – скользнув взглядом по часам, уронил Ван Со и исчез во внушительного вида внедорожнике Кia Mohave (разумеется, чёрном!), что смотрелся рядом с серебристым приземистым седаном Чжи Мона той же марки, как хищник рядом с кроликом, тем более с этой своей знаменитой ?улыбкой тигра?. В её хромированном оскале звездочёту почудилась насмешливая угроза, и он отчётливо услышал: ?Только попробуй исчезнуть на этот раз. Я тебя из-под земли достану!? Но подобного у Чжи Мона и в мыслях не было. Как раз наоборот.

*** Пусан они покинули даже раньше, чем прикидывал Чжи Мон, направляясь сюда из Сеула. Стоило ему в назначенное время подъехать к неприметному двухэтажному зданию в самой глубине сосновой рощи на берегу водохранилища Хведон, как пассажирская дверь справа бесшумно открылась, напугав впечатлительного астронома до смерти. Часто-часто моргая, он смотрел, как в салон его автомобиля просачивается сама ночная тьма. Хотя это был, разумеется, всего лишь Ван Со – в чёрных джинсах и чёрной же рубашке, как будто других цветов в его гардеробе не водилось в принципе. С его влажных после душа волос стекала по скулам вода, на что он не обращал никакого внимания. Смерив по-дурацки открывшего рот Чжи Мона недоумённым взглядом, он бросил на заднее сиденье сумку, пристегнулся и вопросительно поднял одну бровь – чего ждём? Поехали! Осторожно выруливая на шоссе по узкой гравийной дороге, петлявшей между сосен (само собой, Ван Со и здесь умудрился обосноваться подальше от людей!), Чжи Мон на чём свет стоит клял свою расшатанную нервную систему, а заодно и человека, упорно молчавшего рядом с ним, пока они выбирались из северных пригородов Пусана на трассу, ведущую к столице. Хорошо, что в этот поздний час движение на дороге было минимальным, что дало Чжи Мону возможность успокоиться и даже некоторое время поразмышлять о том, кто всякий раз умудрялся на ровном месте лишить его душевного равновесия. Пару раз он покосился на своего спутника, но тот даже не повернул к нему голову. Сидел и смотрел прямо перед собой. Сам ведь хотел поговорить! Так почему молчит? А может, ему, как и Хэ Су, тоже необходимо время? Ведь несмотря на всю свою исключительность, Ван Со был, прежде всего, человеком, с бьющимся, как у всех, алым сердцем, и душой, разодранной в клочья страданиями, потерями и мучительным ожиданием. И после подобного известия ему тоже нужно было прийти в себя, какой бы внутренней силой он ни обладал. Что ж, времени у них с избытком. Хотя – это ещё как посмотреть... Чжи Мон подавил вздох и переключил передачу. Как же с ним непросто, святые Небеса! Ну что за волчий нрав! Непредсказуемый и мрачный. Даже почивший император Ван Гон, от которого сын унаследовал силу и твёрдость характера, был проще и понятнее в самом уважительном смысле. Но только не Ван Со. Несмотря на то, что когда-то Чжи Мон умел читать души и видел любого насквозь, четвёртый принц, а затем и император, тоже четвёртый, всё равно оставался для астронома загадкой. Внутри него клубилась тьма и будто стоял некий барьер, на который Чжи Мон натыкался всякий раз, когда пытался просканировать намерения и мысли Ван Со. Тот не пускал его. Сознательно или случайно, он был для него закрыт. Одно было неизменным и очевидным – его горячая несдержанность, которую слегка отшлифовал дворец, но, разумеется, не уничтожил до конца. Однако сейчас это было даже во благо – то, что они вот так резко, без лишних разговоров, сорвались обратно в Сеул, до которого ехать им предстояло несколько часов плюс полчаса – на северо-восток, в сторону Намъянджу. Когда они пересекли мост через Нактонган и помчались по трассе к Тэгу, Чжи Мон не вытерпел и вновь оглянулся на Ван Со, который был так неподвижен, что могло показаться – он спит или расстроен. Но бывший советник императора слишком хорошо его знал. О нет, Ван Со не был ни расслаблен, ни подавлен. Напротив, он сидел, сжавшись, как зверь перед прыжком. Или, скорее, как стрела на тетиве. Чжи Мон и без прежних способностей слышал низкое нетерпеливое гудение тетивы, а потом и увидел отблески обсидианового острия в чёрных глазах императора, когда тот наконец-то удостоил его взглядом. – На дорогу смотри, – проронил он, тут же вновь отворачиваясь. От неожиданности Чжи Мон так резко крутанул руль, уходя из-под встречного света фар какой-то фуры, что машина ощутимо подпрыгнула на ухабе, и из открывшегося бардачка на колени Ван Со вывалились рекламные проспекты выставок картин и косметики эпохи Корё. – Так значит, это твоя затея? – ничуть не удивился император, разворачивая буклет о живописи. – Я слышал. Сеул, ?Лотте?, верно? – Да, Ваше Величество, – кивнул Чжи Мон, сбрасывая скорость. Ну наконец-то заговорил! Нужно было раньше машину как следует тряхнуть! Подумав так, астроном устыдился и едва не принялся извиняться, но вовремя себя остановил: император и так, должно быть, считает его немного того. Впрочем, как и всегда, так что чего уж там… Он покосился на Ван Со, который, задержав дыхание, рассматривал на развороте буклета свой собственный портрет работы мастера Юна и без сомнения вспоминал сейчас, кто явился к нему тогда во дворец и зачем... – Я надеялся, что вы заглянете на выставку, хотя бы из простого любопытства. Вы как раз были в Седжоне*, когда я открывал её и занимался рекламой. Если бы хоть раз четвёртый принц последовал его плану! Проигнорировал он усилия Чжи Мона и теперь. Не имея ни крупицы информации о Хэ Су, он и в этой жизни, как и в предыдущих, искал её, фанатично, непрерывно обследуя Северную и Южную Кореи, особенно территории древних государств Силла, откуда происходил клан Хэ, Пэкче и не только. Он пропадал в архивах, на раскопках, перечитал уйму книг, делал всё возможное и невозможное, чтобы сдержать своё слово. И неизвестно, сколько ещё он бы искал, поэтому Чжи Мон и устроил эту выставку, чтобы воскресить память Хэ Су. Чтобы они с императором не разминулись. Но не тут-то было! – Я как раз уехал из кампуса в Кёнджу, – продолжил вслух его мысли Ван Со, мельком уточнив дату открытия выставки на буклете. – Нужно было собрать материалы перед конференцией.

Чжи Мон понимающе кивнул. Ну разумеется! Этот ажиотаж вокруг древней гробницы №?44 в Джоксаме, где Национальный исследовательский институт культурного наследия вот уже несколько лет проводил раскопки, коснулся и доктора Вана. И пусть Хэ Су не была той самой принцессой некогда могущественного царства Силла, что, по предположениям археологов, была похоронена в этой усыпальнице, Ван Со не мог пропустить подобное событие, тем более что реликвии, найденные при раскопках, могли дать ему какие-то зацепки для дальнейших поисков. Что ему какая-то частная выставка в столичном торговом центре! Чжи Мону и так невероятно повезло: он просто чудом перехватил доктора Вана на конференции в Пусанском национальном университете и рискнул заявиться к нему в святая святых – личный кабинет в цоколе, потому что наутро тот вновь собирался уехать, только куда – астроному было неизвестно. А маленький снежок, пущенный им, стремительно летел со склона, превращаясь в лавину, и терять время было уже нельзя… Всё это напоминало ему игру в догонялки, только он не мог с уверенностью сказать, кто теперь был преследуемой целью. Обхватив двумя руками руль, Чжи Мон постарался сфокусироваться на главном. Что за мысли в голову лезут, когда ему следует думать и беспокоиться совершенно о другом? – Хэ Су… – выдохнул меж тем Ван Со, и голос его сорвался. – Она пришла на твою выставку? – Да, – подтвердил его догадку Чжи Мон и добавил: – Вернее, я привёл её туда. В определённом смысле. – Расскажи мне о ней, – едва слышно проговорил Ван Со. – Всё, что тебе самому известно. Ты же с самого начала знал, что она из другого мира. Я помню, как ты мне это сказал. И поэтому тоже хочу знать. Всё с самого начала.

Император не приказывал. Он просил. И вновь в который раз при взгляде на него у Чжи Мона зашлось сердце. Он начал с того самого затмения, которое перенесло Го Ха Чжин в мир Ван Со и превратило её в Хэ Су – единственную возлюбленную четвёртого императора Корё. Его свет и силу. Его самую большую потерю и мучительную боль, не проходящую вот уже тысячу лет.

Чжи Мон говорил, не глядя на своего спутника, сосредоточившись на матовой змеиной шкуре шоссе и своих собственных воспоминаниях, куда он нырнул подобно Ха Чжин и, как и она, не мог вынырнуть до сих пор. И всё это время, что астроном рассказывал о прошлом, Ван Со молчал. Он закаменел в своём чутком внимании и был донельзя напряжён, хотя ни единым звуком этого не показывал. Но в этом не было нужды: в машине только что не потрескивало от сгустившихся эмоций их обоих. Ван Со слушал, впитывая каждую фразу Чжи Мона, сопоставляя его слова с тем, что пережил и помнил сам. Что-то он знал. О чём-то догадывался. А чего-то не мог и предположить. И тогда его дыхание менялось, выдавая его с головой. Он смотрел в лобовое стекло автомобиля, как в зеркало, и слушал, возвращаясь к себе прежнему, заново оценивая свои решения и поступки, понимая при этом, что изменить ничего уже нельзя, но исправить – можно.

Морщась, глотал паршивый кофе из автомата на заправке под Кимчхоном, куда они заглянули на несколько минут, и слушал, не перебивая и не задавая вопросов, время которых ещё не пришло.

Нервно барабанил пальцами по бедру, когда рассказ звездочёта плавно свернул к финалу, и только скрипел зубами при участившемся упоминании имён Ван Ука и Чжона. И по-прежнему пасмурно молчал. Но когда Чжи Мон дошёл до момента ухода Хэ Су из дворца, справа послышался глухой стон. Император до сих пор не мог себе этого простить и переживал свою ошибку так же остро, как и в момент её свершения. Астроном впервые за долгое время повернулся к нему, взглядом спрашивая, стоит ли продолжать. Ван Со сидел, запрокинув голову и закрыв глаза. Его губы кривились от сдерживаемых чувств, а руки дрожали на сведённых вместе коленях. Чжи Мон почему-то никак не мог оторвать взгляд от этих пальцев, лунно белых на чёрном, подсознательно притормаживая, чтобы не случилось беды. Из оцепенения его вывел хриплый голос Ван Со, похожий на треск разрывающейся ткани. – Дальше, – не открывая глаз, потребовал он, когда пауза слишком затянулась. А дальше были последние месяцы жизни Хэ Су в доме Ван Чжона, о которых прежде император не желал знать, чтобы не страдать ещё сильнее под бременем неверного толкования доносов своих шпионов и собственных ошибочных выводов, продиктованных гордыней, ревностью и обидой. Но теперь он вынужден был всё это принять, что давалось ему с невероятным трудом. Рассказывая о смертельном недуге госпожи Хэ, резко усугубившемся после того, как она разрешилась от бремени, о её стремительном и неотвратимом угасании, Чжи Мон то и дело поглядывал на Ван Со, состояние которого вызывало у астронома серьёзные опасения. И как бы он ни старался сгладить острые углы, где-то умалчивая, а где-то и высветляя отдельные особо мрачные моменты, не изменяя сути, помогало это мало. Императора колотило от услышанного. Он задыхался и то и дело трясущимися руками оттягивал ремень безопасности и прижимал ладонь к груди, тщетно пытаясь успокоить рванувшее сердце. Его прерывистые неглубокие вдохи и выдохи беспокоили Чжи Мона и заставляли отвлекаться от дороги, что было крайне опасно: они приближались к Сеулу, и несмотря на глубокую ночь, движение у столицы стало более интенсивным. – Последнее, о чём умоляла госпожа Хэ, умирая на руках у Его Высочества, было: ?Берегите мою дочь. Не допустите того, чтобы она попала во дворец?. И когда Ван Чжон спросил, почему, она ответила лишь: ?Потому что он не придёт?. Умирая, она думала только о вас и тосковала, провожая каждый уходящий день в напрасном ожидании. – Я приду, – прошептал Ван Со, его пальцы сжались до хруста, а по мертвенно-белой щеке скатилась крупная одинокая слеза, как до этого простая вода. – Я приду, Су. Обещаю. – Ваше Величество, – нерешительно добавил Чжи Мон, пытаясь сообразить, как лучше закончить рассказ об этом трагическом периоде и перейти от прошлого к настоящему. – Вы должны знать, что до самой своей смерти госпожа Хэ не снимала заколку с лотосом. И когда она… умерла, ваш подарок был у неё в волосах.

Услышав это, Ван Со дёрнулся, зачем-то оглянулся на заднее сиденье и прохрипел, с трудом расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки: – Останови… Чжи Мон притормозил у опушки хвойного перелеска, за которым уже виднелись в негасимом мареве мегаполиса пригороды Сеула, и, не выходя из машины, смотрел, как Ван Со вывалился наружу, едва справившись с замком ремня безопасности. Он стоял, уперев руки в колени и стараясь продышаться. Но выходило у него плохо. Так бывает, когда долгое время – а в его случае столетия – удерживаешь в себе то, что таить нельзя, иначе оно начнёт отравлять кровь и разъедать душу, неизбежно лишая покоя и рассудка. Астроном терпеливо ждал. Иного ему не оставалось.

Отголоски его собственной застарелой боли под конец долгого рассказа и невольного возвращения в прошлое прорвались сквозь толщу времени и мазнули по горлу. Ему тоже захотелось выйти на воздух, но он заставил себя остаться в машине, понимая, что императору нужно побыть одному и прийти в себя. Он не следил за временем и очнулся лишь тогда, когда Ван Со тяжело упал обратно на сиденье и пару минут слепо рассматривал приборную панель. – Спасибо, – вдруг сказал он, заставив астронома вздрогнуть. – И… прости. – За что, Ваше Величество? – удивился Чжи Мон, глядя в сухие, горячие глаза императора. Слёз больше не было. Их выжгло время. – За всё, – коротко ответил тот, дрожащими руками пытаясь попасть в замок ремня безопасности.