Часть II. И не было тысячи лет – 2. Хэ Су. Исповедь (1/2)

Настроение: IU – Love poem?…Однажды к нам гость

из далёких прибыл краёв

И передал мне

привезённое им письмо.

В начале письма –

как тоскует по мне давно,

И далее всё –

как мы долго в разлуке с ним.

Письмо положила

в рукав и ношу с собой.

Три года прошло,

а не стёрлись эти слова...?Девятнадцать древних стихотворений,

17-е стихотворение

(пер. Л. Эйдлина) Несмотря на то, что в торговом центре ?Лотте? Чжи Мон бывал уже не раз и лично курировал организацию выставки, он всё-таки умудрился заблудиться. Видимо, поднимаясь на лифте с подземной парковки, в задумчивости нажал не на ту кнопку, иначе как объяснить то, что он вдруг очнулся вовсе не там, где надо, и долго плутал по коридорам, пытаясь определить, как попасть на четвёртый этаж. Почему-то ему и в голову не пришло попросить помощи у проходящих мимо людей, охраны или хотя бы просто взглянуть на указатели. Ну как так? Он никогда не страдал топографическим кретинизмом, да и не топографическим тоже, а вот надо же – острый его приступ случился именно тогда, когда опаздывать было крайне нежелательно. Всё-таки сказывалось нешуточное волнение и, что греха таить, страх – удастся или нет. Но отступать было поздно, да он и не собирался. Приближалось затмение, которое он творил сам. Солнце и Луна сходились, и, чтобы они не проскользнули мимо друг друга, а соединились, и на этот раз навсегда, им нужна была помощь. Снова, как и тысячу лет назад. Появившаяся перед ним вывеска ?Культура косметики эпохи Корё? привела его едва ли не в восторг по многим причинам, в которые Чжи Мон предпочёл не углубляться: не было времени. Слегка запыхавшись, он подошёл к группе посетителей, ожидавших вместе с администратором Чон Сохён, которая при виде его сменила озабоченное выражение лица на профессиональную приветливую улыбку: – Добрый день, господин Чхве! – и тут же повернулась к собравшимся: – Уважаемые гости, я рада представить вам господина Чхве Чжи Мона – искусствоведа, историка и организатора этой занимательной ретроспективной выставки. Сегодня господин Чхве лично проведёт для вас экскурсию и расскажет об экспонатах из своей уникальной коллекции. Кланяясь и отвечая на приветствия, Чжи Мон заметил, как Сохён выразительно посмотрела на часы у информационного стенда и покачала головой. ?Точность – вежливость королей!? – прочёл он в её укоризненном взгляде.

Ну да, ну да, только вряд ли госпоже Чон было известно продолжение этой затасканной оборванной фразы, равно как и то, кому её приписывают. А старина Людовик* вообще-то сказал: ?Точность – вежливость королей, но обязанность для их подданных?, поэтому пунктуальность его, Чжи Мона, – это всего лишь любезность, пусть он и организатор выставки, а никакой не король и никогда им не станет.

Хм. Где-то он уже это слышал. Отмахнувшись от накрывшего его чувства дежавю, Чжи Мон придал своему лицу деловитость и обвёл взглядом группу гостей. Хорошо, что он захватил очки. Почему-то в них ему было спокойнее: он уже отвык выступать перед людьми, тем более в такой день, когда нервозность его зашкаливала. Может, стоило получше выспаться и не пить настолько крепкий кофе? Хотя чего уж теперь… Его обстоятельный рассказ слушали с явным интересом и вниманием, и даже Сохён перестала дуться и ходила за ним, смешно приоткрыв рот, а возле стенда с керамическими шкатулками и кувшинчиками для масел и вовсе зависла, как подросток, зачарованно разглядывая прекрасно сохранившиеся узоры и эмаль. – Под влиянием буддизма в Корё стали популярны купальни, – вещал Чжи Мон, то и дело поглядывая на примыкавший к выставочному залу торговый островок косметики, где две девушки в униформе раскладывали на стендах всевозможные тюбики и баночки с кремом. На обеих были серые юбки делового покроя и лёгкие розовые жакеты. За одной из девушек, бледной и какой-то встревоженной, бывший астроном, а ныне искусствовед и историк, следил особенно пристально, стараясь при этом не потерять нить собственного рассказа: – В тот же период начало развиваться изготовление средств для мытья и купания. Писатель и путешественник тех времён Со Кун ездил по стране и описывал в своей книге, как в столице начали делать мыло, добавляя в рецепт всевозможные травы и даже ароматические масла. Задумчивая девушка в серо-розовой униформе никак не желала хотя бы посмотреть в его сторону. Стараясь не показать разочарования, Чжи Мон повысил голос: – В Корё существовало много аналогов современных масок для лица. На рынке Сонгака продавали товары из-за границы, там было даже знаменитое розовое масло из Болгарии. Уже в те времена из этого масла создавали косметику…

Его живой рассказ неожиданно для него самого увлёк не только женщин, но и мужчин в группе, и по окончании экскурсии Чжи Мон ещё минут пятнадцать отвечал на вопросы и пояснял, как использовались притирания и почему одни и те же засушенные цветы клали и в чай, и в целебные мази. Он говорил и досадовал на то, что девушка у торгового островка так и не подошла к выставке, даже на минуту не заинтересовавшись происходящим. Чжи Мон фанатично собирал эти шкатулки и флаконы по всей Южной Корее, дольше всего проторчав в Кёнджу* и даже умыкнув парочку с местных раскопок. Но мародёром он себя вовсе не считал: надо лучше охранять национальное достояние и наследие прошлого, господа! Однако его опасные ночные вылазки в гробницы Кёнджу были сущей ерундой по сравнению с пребыванием в Кэсоне*, где Чжи Мон оставил о себе ?добрую? память, прихватив с собой целую коллекцию полотен и чудом при этом не попавшись. И пусть он до сих пор наверняка находился в розыске у местной полиции, его это волновало мало. Во-первых, возвращаться в Северную Корею и даже в демилитаризованную зону он не собирался, по крайней мере, в ближайшем будущем. Во-вторых, он свистнул в руинах дворца Манвольдэ картины, которые сам же когда-то там и припрятал. Посему в-третьих и в-главных, совесть его была чиста, ведь все эти преступления он совершил во имя благого дела! Вот только та, ради кого он неоднократно нарушал не только границы, но и закон, помогать ему в этом благом деле почему-то не спешила.

Чжи Мон вздохнул и картинно закатил глаза: – Женщины! Сказав это, он тут же наткнулся на возмущённый взгляд Чон Сохён. Ну вот, пожалуйста! Теперь он к своим прежним провинностям стал в её глазах ещё и женоненавистником. Ладно, чего уж там, кем он только ни был! Одним клеймом больше, одним меньше – невелика беда.

Сейчас у него есть заботы поважнее, чем собственный подпорченный имидж. Распрощавшись с посетителями выставки и оставив привередливую и щепетильную госпожу Чон встречать тех, кто заглянул туда без экскурсии, Чжи Мон направился к косметическому островку, с удивлением ощущая неприятный холодок в животе. Неужто он настолько сильно волнуется? – Здравствуйте! – с искренней улыбкой, так отличавшейся от натужной мимики Сохён, поклонилась ему девушка-консультант. Её поклон был по-старинному изящным, а спина удивительно прямой, отчего на миг Чжи Мону показалось, что девушка одета не в жакет с короткой юбкой, а в роскошные струящиеся ткани десятого века. А взгляд её огромных глаз оказался таким тёплым и…родным, что экс-звездочёт и вовсе потерял дар речи. Он с усилием вынырнул из прошлого, заметив, с каким удивлением смотрит на него девушка, ожидавшая хотя бы вежливого приветствия. – Ваша фамилия Го? – вместо этого поинтересовался Чжи Мон, подчёркнуто глядя на бейдж на розовом жакете. – Что? – удивилась было она, но тут же её улыбка расцвела ещё больше. – А, да. Я Го Ха Чжин. Она смотрела на него открыто, дружелюбно и… не узнавала. Может, напрасно он сбрил бороду? И очки, наверное, нужно было снять. – А вы знали, что в эпоху Корё ваша фамилия звучала как ?Хэ?? – рискнул закинуть удочку Чжи Мон. – О! Правда? – Го Ха Чжин быстро справилась со смущением и указала своей маленькой ручкой на стенд: – А мы как раз продаём косметику по рецептам эпохи Корё. Забавное совпадение! – Совпадений не бывает, – возразил Чжи Мон. – Просто всё возвращается на своё место. – Что? – в глазах девушки мелькнуло тревожное недоумение. Вот кто тянул его за язык? А хотя… Ему нужно было как-то подтолкнуть её, заставить вспомнить, но при этом не перегнуть палку. Но в самом деле, не рассказывать же ей, какую многоходовку он провернул, чтобы организовать рядом с выставкой, посвящённой косметике древнего Корё, этот торговый островок ?isoi?, да ещё и с представленной линейкой средств на основе болгарской розы, которую, к слову, Чжи Мон терпеть не мог. А вот, кстати, почему бы и... да? Чтобы заполнить возникшую неловкую паузу, Чжи Мон шумно втянул носом воздух и сощурился: – А здесь очень сильный аромат роз! – Так ведь при изготовлении нашей продукции используется розовое масло, – мигом оживилась Го Ха Чжин. Упоминание привычной темы вернуло ей уверенность. Она взяла в руки флакон, показывая его Чжи Мону: – Например, в этой сыворотке. В её состав входит экстракт болгарского розового масла.

Она сказала это и вдруг умолкла, часто моргая и глядя в одну точку. А Чжи Мон весь подобрался – неужели? – Вы в порядке? – обеспокоенно склонился он к Го Ха Чжин. – Что? – непонимающе взглянула на него девушка. – А, да… Всё хорошо, – она глубоко вдохнула и продолжила, но голос её дрожал: – При регулярном использовании этой сыворотки состояние вашей кожи непременно улучшится. Она отложила флакон и как-то уж очень поспешно схватила со стенда ближайший к ней тюбик: – А вы знали, что уже в эпоху Корё существовал аналог ВВ-крема?

Ещё бы он не знал, когда самолично доставал его ингредиенты для одной служанки из Дамивона, чтобы та помогла скрыть шрам четвёртому принцу перед ритуалом дождя! – Сейчас и мужчины пользуются им… Внезапно тюбик выскользнул из рук Го Ха Чжин, а сама она резко побледнела и покачнулась, не закончив фразу. – Вам стоит присесть, – заботливо заметил Чжи Мон, изо всех сил стараясь за вежливостью спрятать рвущуюся наружу радость. – Да что это со мной? – пролепетала Го Ха Чжин, опираясь ослабевшими руками на стойку с косметикой.

К ней подбежала её напарница, задев плечо Чжи Мона. – Так не пойдёт! – воскликнула она, подхватывая подругу под руки. – Тебе нужно отдохнуть. Иди домой! Я сама тут справлюсь. – Извините, – дрожащим голосом попрощалась с Чжи Моном Го Ха Чжин и побрела к служебному выходу, прижимая ладонь ко лбу и повторяя в смятении: – Что же это со мной? ?Ничего особенного, госпожа Хэ?, – мысленно ответил Чжи Мон, глядя ей вслед. – ?Просто вы наконец-то начинаете вспоминать свою жизнь. Свою настоящую жизнь?. Ждать ему пришлось недолго.

Переодевшись, Го Ха Чжин появилась в торговом зале в лёгком белом сарафане. С распущенными волосами она выглядела чуть менее скованной и бледной, но по-прежнему потерянной.

Чжи Мон наблюдал из-за кофейного автомата, как она прошла мимо лифта, мельком глянув на ожидавшую его толпу покупателей, и направилась в малолюдное крыло этажа, очевидно, собираясь спуститься по служебной лестнице, расположенной в самом его конце. Есть! Довольно потирая руки, Чжи Мон двинулся за ней, стараясь не попадаться ей на глаза, впрочем, это было несложно, учитывая то, в каком она была состоянии. У вывески ?Картины эпохи Корё? Го Ха Чжин задержалась, а затем нерешительно шагнула к картине, висевшей прямо напротив входа. На ней была изображена церемония изгнания злых духов, где воины в устрашающих масках обнажили мечи в древнем ритуале. Чжи Мон стоял в коридоре за спиной девушки, прячась за разросшийся фикус, и не видел её лица, но был уверен, что она слышит то же, что и он – лязганье металла, бой барабанов и крик: ?Защищайте короля!? Картина словно ожила при появлении Го Ха Чжин и теперь говорила с нею. Дыхание девушки участилось и было отчётливо различимо в гулкой тишине зала. Она прошла дальше и замерла возле следующего полотна, квадратного, сохранившегося чуть хуже, однако довольно ярко передающего ликование людей на дворцовой площади и шум ливня, что омывал центральную фигуру в белом, воздевшую руку к небу.

– Кван… джон? – ошеломлённо прошептала Го Ха Чжин. – Так это был не сон... Точно, не сон! Она шла по залу действительно будто во сне, и каждая картина заставляла её вздрагивать от новой волны воспоминаний и вызванных ими чувств. А Чжи Мон не сводил с неё пристального напряжённого взгляда и вместе с нею заново проживал все эти моменты, что были теперь лишь опавшими сухими листьями с некогда цветущего дерева жизни.

Жизни в древнем Корё. Их было немало, этих картин на пожелтевшей от времени плотной рисовой бумаге: местами истлевших, покрытых пятнами, со стёртыми красками, и каждая из них рассказывала свою правдивую трогательную историю. День рождения десятого принца Ван Ына, которому Хэ Су пела песню в присутствии его братьев. Её неумелый земной поклон королю Тхэджо при их первой встрече, когда тот не знал, смеяться или негодовать. Столкновение в лесу с бандой однорукого, от которого Хэ Су пыталась защитить Ван Чжона, или он её – непонятно. Игра принцев в ?пёрышко? – весёлая, живая, как и они сами. Тогда ещё – живые… У двух заснеженных картин, висевших рядом, Го Ха Чжин не сдержалась и всхлипнула. Восьмой принц, бережно поддерживающий за руку оступившуюся в сугробе кузину своей жены, и он же, несущий под снегопадом уснувшую, навечно уснувшую Хэ Мён Хи. – Пусть спит, – повторила Го Ха Чжин слова Ван Ука, обращённые к ней, к Хэ Су, тысячу лет назад на дорожке сонного зимнего сада.

Тысячу лет назад! Девушка в смятении переводила взгляд с одной картины на другую, и Чжи Мон слышал, как она всхлипывает: сперва едва различимо, затем всё громче. Он оглянулся – хорошо, что это крыло этажа пустовало, здесь не было ни магазинов, ни развлечений, ни офисов. Не зря он выбрал для выставки этот укромный уголок торгового центра, и в будни напоминавшего муравейник! Ему не нужна была посещаемость экспозиции. Он ждал одного посетителя. Вернее, двух, но… на всё воля Небес! Наконец, Го Ха Чжин приблизилась к самой большой, лучше всех сохранившейся картине – и ахнула, пошатнувшись. А в ушах Чжи Мона прозвучал властный голос императора: ?Рисунок должен быть точным, чтобы смотрящий видел меня, как живого?. Чжи Мон с облегчением выдохнул, едва себя не обнаружив. Не напрасно он возлагал на этот портрет такие надежды! Не напрасно столько рисковал ради него и других висевших здесь полотен! Ведь он, покинув дворец, специально разыскивал в Чхонджу того самого художника, что изобразил императора так искусно и точно. Помнится, в тот день ещё четырнадцатый принц едва не распрощался с жизнью, додумавшись просить у Кванджона разрешения жениться на его же возлюбленной. Нет, он не просил – он ставил императора перед фактом. Безумец! Но вот ведь как тогда всё обернулось… Увесистый мешочек монет сделал своё дело, и старый мастер Юн внимательно слушал, пока астроном растолковывал, что нужно было запечатлеть на бумаге. Да, сюжеты картин были не совсем обычными, а имена тех, кого требовалось нарисовать, привели художника в полнейшее замешательство, но Чжи Мон не поскупился, и мастер Юн постарался на славу, а руины дворца Манвольдэ надёжно сохранили полотна до поры до времени… И вот теперь четвёртый император Корё с печальным упрёком взирал с портрета на стоявшую перед ним Го Ха Чжин и как будто спрашивал: ?Неужели ты не узнаёшь меня, Су??

Она узнала. Узнала – и разрыдалась.

Не замечая притаившегося у входа в зал Чжи Мона, она обернулась к последней картине, не такой большой и насыщенной, как предыдущие, но полной настолько пронзительной, щемящей тоски, что она передалась даже Чжи Мону, не говоря уже о самой Ха Чжин. На полотне был изображён император, в одиночестве застывший на площади перед дворцом, который будто нависал над ним, давил на него и угрожал. И никого не было рядом: никто не стоял за плечом Кванджона, не держал его за руку, не прикрывал собой. Некому было ни помочь, ни защитить, ни утешить его в этом бесконечном противостоянии. Все покинули его. Четвёртый император Корё нёс свою неподъёмную скорбную ношу совершенно один: с рождения и до смерти. – Простите! – сквозь слёзы взмолилась Го Ха Чжин, обращаясь к тому, кто остался там, по ту сторону картинной рамы, по ту сторону непреодолимой толщи времени. – Простите, что оставила вас одного! Она закрывала лицо руками и горько плакала, повторяя: – Простите меня…

Чжи Мон разрывался между желанием подойти к ней и успокоить и необходимостью позволить ей выплакаться, как когда-то он давал выплакать и отпустить свою боль Кванджону. Да, это тяжело – вот так вспомнить и осознать, но гораздо страшнее держать всё в себе – Чжи Мон знал это как никто другой. Однако когда колени Го Ха Чжин подломились и она, обессилев, опустилась на пол, сжимаясь в комочек в безотчётной попытке закрыться от навалившегося на неё бремени собственной вины, Чжи Мон не выдержал. Он ещё раз огляделся, убедившись, что рядом нет ни души, и неслышно подошёл к скорчившейся на полу девушке, чьи худенькие плечи вздрагивали от рыданий. Едва ли не впервые в жизни он не знал, что сказать и как сказать и поэтому просто протянул ей свой носовой платок, так кстати оказавшийся в кармане. Го Ха Чжин непонимающе посмотрела на платок, а когда подняла голову, глаза её расширились от потрясения: – Господин… Чхве Чжи Мон? – прошептала она, словно видела его в первый раз.

Хотя так оно и было на самом деле. Она действительно видела его впервые. Его – другого и другими глазами. Глазами Хэ Су. – Приветствую вас, госпожа Хэ, – мягко улыбнулся Чжи Мон. – Позвольте мне помочь вам. Он вложил платок в мокрые пальцы Ха Чжин, а затем, бережно и почтительно обнимая её за плечи, помог ей подняться.

Сама не своя от шока, девушка молча приняла его помощь и последовала за ним на подземную стоянку, где Чжи Мон усадил её в машину, пристегнул и, усевшись сам, протянул бутылку воды. Не спрашивая ни о чём, Го Ха Чжин приняла её с благодарной улыбкой, но губы её тряслись и она всё время отводила взгляд. Время. Ей нужно время, напомнил себе Чжи Мон и повернул ключ зажигания.*** Мотор уже остыл, когда Го Ха Чжин наконец вышла из оцепенения. Она скользнула взглядом по мандариновым деревьям, росшим у её дома, и брови её вскинулись – не с удивлением, скорее, с пониманием. – Вы всё знаете обо мне, да, господин звездочёт? – повернулась она к терпеливо молчавшему на водительском сиденье Чжи Мону, и в голосе её прозвучал не вопрос, а утверждение. Пока они ехали по полуденному Сеулу, она выпила всю воду и немного успокоилась, однако по-прежнему комкала в руках синий носовой платок, что насквозь промок от слёз.

Чжи Мон не удержался от мысленной похвалы в свой адрес. Надо же, как удачно он прихватил платок перед выходом – как знал! Хотя чего тут удивляться: интуиция проводника. Такое враз не исчезнет. – Не всё, госпожа Хэ, – с лёгкой улыбкой покачал он головой, затем вышел из машины и, обогнув её, открыл дверь со стороны девушки. – Далеко не всё, поверьте мне. Опустошённая слезами и воспоминаниями, Го Ха Чжин позволила ему взять себя под руку и фактически втащить на третий этаж, но у двери в квартиру ожила. Замок гостеприимно щёлкнул, и девушка жестом пригласила Чжи Мона войти. – Входите, господин Чхве, – усмехнулась она, заметив, что он помедлил на пороге. – Это не Дамивон, и у меня нет соседей, так что не бойтесь запятнать мою репутацию. Разрешение императора вам не требуется. Чжи Мон прошёл вслед за ней в маленькую светлую кухню в голубых тонах и сел на диванчик у окна, где поддувал лёгкий сквозняк и было не так жарко. – Чай? – спросила Го Ха Чжин, наливая воду в фильтр. – Или, быть может, кофе со льдом? – От вашего изумительного чая я никогда не откажусь, госпожа Хэ, – благодарно улыбнулся экс-астроном. – Целую вечность его не пил! – и по изменившемуся лицу девушки понял, что ляпнул не то. Но он всего лишь старался разрядить обстановку, и, видимо, получилось у него плохо. Потому что он заметил, как напряжена Ха Чжин, как подрагивают её руки, пока она достаёт из разных мешочков травы и засушенные цветочные лепестки и смешивает их в нефритовой ступке. Несмотря на волнение, движения её были уверенными, ловкими и при этом плавными, так что Чжи Мон невольно залюбовался ею. Да что говорить, он просто по ней скучал! – Прошу прощения, госпожа Го, – очнувшись, исправился он. – Я привык называть вас иначе. – Называйте так, как привыкли, господин звездочёт, я не против, – пожала плечами Хэ Су – да, именно Хэ Су! Она вынула из шкафчика чашки и поставила их на стол перед гостем. – Так вот почему я никак не могла после комы свыкнуться со своим настоящим именем! Оно казалось мне неуютным, словно я надела чужую одежду. – Имя Хэ Су было вашим десять лет. – Да. Целую жизнь, – вздохнула девушка и отвернулась, пытаясь скрыть вновь навернувшиеся на глаза слёзы. – Простите, я ненадолго.

Она вышла, и вскоре из ванной послышался шум воды.

Этот звук вернул Чжи Мона в тот самый день, чуть больше года назад по меркам времени Го Ха Чжин, когда он выдернул её из привычного мира. И вот уже приглушённое журчание водопроводной воды сменилось свежим бисерным шумом водопада в городском парке, гомоном детей и плачем растрёпанной девушки, что весьма неоригинально пыталась избавиться от проблем с помощью бутылки соджу. Он, Чжи Мон, оказался её единственным слушателем, которому она изливала душу. И которому, кстати, отдала початую бутылку, встретив его выразительный взгляд попрошайки. – Вы когда-нибудь хотели заснуть на сотню или даже тысячу лет? – спрашивала его Го Ха Чжин, не ожидая ответа. – Я хочу. Очень хочу! У меня всё идёт наперекосяк, и не видно просвета в этой жизни…

Соджу на жаре быстро разморило её, и девушка еле выговаривала слова. А может, затруднение вызывала и разбитая губа, которой Ха Чжин периодически касалась и морщилась от боли. – Ты говоришь себе, что всё будет хорошо, однако обязательно случается что-то плохое, – бормотала она, пока Чжи Мон жадно пил, причмокивая от удовольствия: денёк выдался не по-майски знойным и сухим. – Было бы здорово просто заснуть и больше никогда не просыпаться. Как бы мне хотелось всё забыть, но не получается!

Ха Чжин тяжко вздохнула и шмыгнула носом.

– Как бы я хотела забыть придурка, бросившего меня с кучей долгов, девку, которая увела у меня парня… Никому нельзя верить! И вообще, как вышло, что всё это произошло со мной? – её жалобный голосок истончился до стона, она уткнулась лицом в острые коленки, обтянутые джинсами, и разревелась уже в открытую.

– Жизнь нельзя изменить по своему желанию, – сказал Чжи Мон её растрёпанному рыжему затылку, подрагивающему от плача. – Только если умереть и снова возродиться. Он изрёк эту глубокую мысль и завалился на бок, устроившись на потрёпанном рюкзаке. Притворился спящим, хотя сам исподтишка наблюдал за девушкой, что пыталась теперь утопить свои беды в слезах вместо алкоголя. А он, Чжи Мон, взял и утопил её! Натурально. Не своими руками, конечно. Он же не изверг какой! Просто заранее обстряпал всё так, что Ха Чжин бросится спасать из воды мальчонку, поскользнувшегося на мостках, передаст его суетящимся родителям, а сама уйдёт под воду. Да так глубоко, что вынырнет аж в древнем Корё, попав в тело юной аристократки, кузины жены Ван Ука. Эту тихоню-притворщицу как раз занесло в королевскую купальню поглазеть на принцев, но она оступилась и потеряла сознание в воде, ударившись головой о каменный выступ. Конечно, хлопотно было перемещать и её тоже, но Чжи Мон потом удостоверился, что настоящей, а вернее, бывшей Хэ Су весьма недурно жилось в Чосоне при дворе Седжона. Не самый плохой расклад, а? Спору нет, всё можно было устроить иначе, без лишнего шума и драмы, но в тот раз выбирать ему не приходилось: надвигалось солнечное затмение, и время поджимало. Самому-то ему для перемещения это было непринципиально, а вот с другим человеком, а тем более двумя, иначе бы не вышло. Так всё и началось. Так двадцатишестилетняя Го Ха Чжин стала шестнадцатилетней Хэ Су, которой предстояло пробраться в сердце дикого волчонка, принца-изгоя, чтобы сделать из него великого правителя. А заодно покорить других принцев, сблизиться с самим основателем государства, настроить против себя принцессу Хванбо… Всего и не перечислишь, да и надо ли? – Почему именно я, господин Чхве? От неожиданности Чжи Мон дёрнулся, возвращаясь в настоящее, и едва не опрокинул локтем свою чашку. Хэ Су наблюдала за ним из дверного проема, где стояла, опираясь спиной о косяк. Её волосы были подколоты кверху, а умытое лицо прояснилось, хотя в уголках глаз поблёскивали притаившиеся слезинки. – Не знаю, – он пожал плечами, будто сомневаясь в собственных словах. – Просто случайность. Пришло время давать ответы на вопросы, а он никак не мог взять себя в руки и сосредоточиться. Или это последствия? – Вы же сами говорили, что случайностей и совпадений не бывает, – кольнула его Хэ Су, и Чжи Мон невольно улыбнулся – туше?. На миг ему померещилось, что перед ним та самая жизнерадостная и острая на язык девчонка, которая привлекла внимание всех принцев и столько раз шокировала своим поведением членов королевской семьи. Но нынешняя Хэ Су была такой, какую сделала из неё придворная жизнь в древнем Корё, полная опасностей, интриг, лжи и предательства. Из смелой, озорной и весёлой она превратилась в кроткую и осторожную. Чжи Мон хорошо помнил, как на её лице всё реже стала появляться улыбка и почти никогда не звучал её особенный задорный смех, что просто изводило Кванджона, который не мог понять причин подобных перемен. Неудивительно, что после всего пережитого – пыток, потерь и мучений – она серьёзно заболела. К тому же та, прежняя Хэ Су, страдала пороком сердца. Так стоило ли удивляться тревожности, болезни и ранней смерти возлюбленной императора? Чжи Мон слишком долго молчал, и Хэ Су оторвалась от стены, чтобы заварить чай: вода как раз закипала. Она занималась угощением и не торопила его, словно тоже чувствовала, что ему нужно время. Впрочем, придворная дама Хэ всегда была поразительно чуткой и деликатной, как и её наставница. – Да, говорил, – наконец согласился бывший астроном, поочерёдно принимая у Хэ Су из рук тарелки с сушёными фруктами, пастилой и медовым печеньем. – Случайностей не бывает. Есть лишь воля Небес.

Он расставлял сладости и думал, что опять брякнул не то. Нет, сегодня определённо не его день! – Воля Небес? – переспросила Хэ Су, разливая чай по чашкам и усаживаясь на стул по другую сторону круглого обеденного стола. – Вы серьёзно? Чжи Мон хмыкнул, вспомнив, как против этой его заезженной фразы постоянно восставал четвёртый принц, который на дух не переносил, когда звездочёт прикрывался своей универсальной отмазкой. Хотя смеяться тут было не над чем.

Воля Небес. Основа всего. Непреложный закон. Истина в своей первозданной сути, в каком бы веке она ни звучала и как бы к ней ни относились: с почтением, равнодушием или сарказмом. Она просто была – и всё.

– Да, я серьёзно, – кивнул Чжи Мон, вдыхая божественный аромат чая придворной дамы Хэ и жмурясь от наслаждения. Чай из пионов! Что ни говори, а лучшего чая он не пил действительно целую вечность. И пусть до сегодняшнего утра Го Ха Чжин не помнила себя прежнюю, но руки её не забыли, как измельчать и правильно смешивать засушенные листья и цветы и как заваривать дивный чай, ведь она сколько лет подавала его императорам Корё! Мышечная память, перебравшаяся из прошлого в настоящее вместе с душой. И надо же – пионы, его любимые цветы! Любимый чай! Он слишком долго отказывал себе в этом нехитром удовольствии, чтобы не вызывать гнев Кванджона с его нетерпимостью к этим ни в чём не повинным цветам и жёсткой психосоматикой, которую нельзя было сгладить и приглушить ничем, как Чжи Мон ни пытался. Стало быть, придворная дама Хэ помнила его вкусовые пристрастия, как помнила предпочтения и каждого из принцев в напитках и сладостях. Это было чертовски приятно! Чжи Мон улыбнулся своим воспоминаниям, не торопясь отпил чай и вновь посмотрел на Хэ Су: – Да, воля Небес, но, если вам будет легче принять это по-другому, то можно рассматривать произошедшее как стечение обстоятельств, обусловленное стоявшей передо мной задачей, внешними факторами и… вашим появлением в парке у озера. Хотя, честно сказать, я был уверен, что вы придёте туда, и специально поджидал вас на пирсе. А ещё Чжи Мон знал, что жизнь несчастной продавщицы косметики летела в тартарары и Ха Чжин как никто другой готова была променять своё жалкое существование на что угодно. Как знал о ней и нечто другое, более значимое для его миссии. – А для чего вам нужно было в тот день изображать из себя бомжа? – лукаво глянула на него Хэ Су поверх чашки, и Чжи Мон едва не подавился пастилой. – Тоже по воле Небес? Какая хорошая память к деталям, однако! – Скажем так, это был производственный эксперимент, – не очень изящно ушёл он от ответа, стуча ладонью по груди. – Вот как? – удивилась девушка. – И что же, он вам удался? – Забирая вас в Корё, я рассчитывал на несколько иной эффект, – признался бывший астроном после того, как прокашлялся. – Проще, если можно так выразиться. – П-проще? – губы Хэ Су задрожали, и она поспешно поставила чашку с горячим чаем на стол.

– Простите, госпожа Хэ, – смутился Чжи Мон и принялся крутить в пальцах кусочек сушёной хурмы. – Я сегодня сам не свой, и мне трудно подбирать правильные слова. Простите. Они некоторое время пили чай в тишине. На кухне витал запах пионов и недосказанности, и оба понимали, что весь их разговор ещё впереди. – Зачем же вы забрали меня туда, господин Чхве? – наконец спросила Хэ Су. Она поднялась из-за стола, чтобы заварить ещё чая, и Чжи Мон был благодарен ей за эту передышку: ему вдруг стало сложно смотреть ей в глаза. – Не из-за имени же, что в древнем Корё произносилось как ?Хэ?, – она непроизвольно повторила интонацию Чжи Мона, с которой он выдал эту фразу в ?Лотте?, и они переглянулись с понимающими улыбками. – В чём была ваша, а вернее, моя задача? – Если коротко – направить ход истории в истинное русло.

– И я это сделала? – Да, госпожа Хэ. Вы стали ключевым звеном во многих процессах и событиях при королевском дворе Корё, без которых не случилось бы то, что должно было случиться.

Чжи Мон намеренно не упоминал Ван Со, ожидая, что Хэ Су заговорит о нём сама: ему важно было понять, что она думает об императоре, как помнит его, кем он остался в её сердце. Сам бывший звездочёт уже не мог залезть к ней ни в голову, ни в душу, но именно сейчас эта беспомощность его вполне устраивала по многим причинам.

Вернувшись за стол, Хэ Су долго разглядывала чаинки в чашке, а потом заговорила, медленно, будто что-то вспоминая тут же, по ходу своего рассказа: – Когда год назад я вышла из комы, я всё не могла понять, что произошло. Конечно, мне всё рассказали: как я прыгнула в воду за мальчиком, как спасла его, а сама внезапно пошла ко дну. Никто так и не сумел объяснить, почему. И я сама тоже. Я неплохо плаваю, течения в озере не было, однако меня вдруг накрыла багровая тьма и потащила куда-то… куда-то вниз, а у меня не осталось сил ей сопротивляться. Говорили, что в тот момент произошло солнечное затмение. Мне кажется, я что-то такое видела сквозь толщу воды перед тем, как… захлебнуться.

Хэ Су сделала пару глотков остывшего чая. Она сидела на удивление прямо и держала чашку так изящно, как это могла делать только благородная дама. – Родители мальчика навещали меня в больнице, когда я пришла в себя. Это было с их стороны очень мило, да и сам Ын Юль оказался славным, он напомнил мне брата. Благодаря помощи этой семьи и моим родственникам мне удалось расплатиться с долгами, я вернулась домой, нашла работу, всё как-то устроилось, но… эта жизнь почему-то казалась мне не моей, словно меня… – она умолкла, подбирая слова. – Не знаю, как лучше сказать… Словно меня звали, настойчиво звали куда-то назад, откуда я ушла не по своей воле. Словно меня искали там. И зов этот усиливался в моих снах. Дошло до того, что я стала бояться засыпать. Хэ Су в упор посмотрела на Чжи Мона: – Вы вернули меня сюда, господин Чхве? Почему так рано? В её голосе ему послышался открытый упрёк.

– И да, и нет, – откликнулся Чжи Мон, отвечая на её первый вопрос. Но второй тоже требовал ответа. – Там, в прошлом, к моменту смерти… – он запнулся, хотя правда оставалась правдой, и пытаться отрицать или скрашивать её было бы глупо, – вы достигли того возраста, когда утонули здесь, спасая мальчика. Поэтому вас нужно было оттуда забрать. Временная петля, всё просто. Логичнее всего, да чего уж там, и легче было возвратить вас обратно в ваше тело. Но психологическая травма от немедленного пробуждения могла стать критической, и мне не оставалось ничего иного, как погрузить вас в кому, из которой вы благополучно вышли год назад.