Часть I. Алые сердца Корё – 16. Стрела на тетиве (2/2)
Не обращая на него внимания, король вновь схватился за колокольчик и, утонув в очередном приступе дикого смеха, заявил, глядя куда-то поверх головы Будды, невозмутимо взиравшего на него сверху: – Раз вы так боитесь, наследным принцем станет Со! Они ведь оба ваши сыновья! – и Чонджон захохотал, в упор глядя на мать, которая в ужасе отшатнулась от него, больше не пытаясь скрыть свои истинные чувства.
– О чём ты говоришь? – взвилась она в гневе, игнорируя присутствие среднего сына. – Мы обсудим это позже. Безумец! И королева Ю бросилась вон, задев Ван Со краем своего роскошного одеяния и обдав его густым запахом пионов, давно забытым, но от этого не менее тошнотворным и удушающим. Чонджон посмотрел ей вслед на редкость ясным, спокойным взглядом и, ухмыльнувшись, бросил Ван Со: – А ты во многом можешь пригодиться…
Сказав это, он тут же закрыл глаза и вновь начал раскачиваться, барабаня в перевёрнутую жестяную миску и терзая колокольчик. Ван Со молча наблюдал за этим, раздумывая о том, как изменился его наглый и самоуверенный старший брат за минувшие два года. Его лицо осунулось, глаза запали и воспалились, а зрачки то и дело исчезали за веками, придавая Чонджону сходство с грубо сделанными статуями Будды в бедных деревенских храмах. Но, в отличие от Будды, король не был безмятежен и недвижим. Безумие завладевало им всё больше. А это значило, что цель Ван Со оказалась близка как никогда.
Он вернулся вовремя. Пока он так думал, стараясь не морщиться от оглушительного грохота, король вдруг замер, швырнув колокольчик в сторону. – Ука и Чжона сюда! – приказал он, поднимаясь на ноги и перебираясь за стол. – И чаю мне! Живо! Когда принцы появились в зале, Чонджон стучал кулаком по колену и орал на Ван Со, замершего перед ним в сдержанно почтительном молчании: – Почему из-за смерти нескольких рабов ты снова прекратил строительство? – брызгал он слюной и закатывал глаза, будто четвёртый принц стоял не в отдалении, а нависал прямо над ним. – Земли Сонгака истощены! Королевская власть в опасности! Жрецы и шаманы это подтверждают. Пока он говорил, а вернее, кричал, дверь за спиной стоявших перед ним принцев отворилась, и в комнату вошли служанки с чайными подносами. Ван Со не было нужды оборачиваться: он и так понял, что Хэ Су рядом. Он почувствовал её присутствие, её взгляд – как дуновение весеннего ветра с озера. Запахло водой и лотосом. И сразу вся его броня, все стены, что он так упорно строил эти два года вместе с дворцом в Сокёне, рухнули и рассыпались в прах. Он стоял, глядя прямо перед собой, сжимал пальцы и думал лишь о том, что всё это было напрасно – его попытки забыть её, закрывшись обидой и отдав всего себя одной-единственной цели.
Значит, Чонджон по-прежнему держал её при себе как удобный инструмент манипулирования, не поверив в то, что она рассталась с Ван Со и больше не представляет для него никакого интереса как залог королевской безопасности и покорности четвёртого принца. Толково и весьма дальновидно для того, кто слыл безумцем… А между тем Хэ Су прошла мимо, и Ван Со окутало щемящим теплом и медовым ароматом, от которого задрожали руки и всё перевернулось внутри. Он с усилием вернулся к тому, что говорил ему король, и ответил, всё так же глядя в пол, хотя ему мучительно хотелось поднять глаза и увидеть её: – Нам не хватает людей и припасов. Поэтому те, кто есть, работают через день. Он едва успел договорить, как в него полетела фарфоровая чашка. Ударив его в грудь, она с резким звоном разбилась об пол. Краем глаза Ван Со заметил, как напряглись стоявшие рядом братья, но не шелохнулся до того момента, пока не услышал вскрик Хэ Су, заставивший его дёрнуться и поднять голову. – Если людей недостаточно, не позволяй им спать! – в исступлении кричал Чонджон. – И пусть они сами добывают себе еду!
Он грубо схватил Хэ Су за руку, за то самое запястье, где под тонкой тканью прятался памятный шрам: – Выжимай! Выжимай из них все силы! Вы должны успеть в срок! – надрывался он, сдавливая руку Хэ Су так неистово, что она кусала губы, жмурилась и всхлипывала, не смея пожаловаться или вывернуться из его безумной хватки.
Ван Чжон шагнул было защитить её, но Ук задержал его, не давая попасть под гнев короля.
Чонджон не просто выказывал своё недовольство – он проверял Ван Со, станет ли тот по-прежнему защищать Хэ Су, бросится ли ей на помощь, доказав тем самым, что она небезразлична ему, как он пытался убедить всех вокруг. И если так, то четвёртый принц и правда ещё может пригодиться. Всё это Ван Со прекрасно понимал. Да, король сходил с ума, но редкие всполохи его просветления были тем острее и опаснее. Сейчас же времени на раздумья не было: ещё чуть-чуть – и Чонджон сломал бы хрупкие кости Хэ Су, и Ван Со, не выдержав её мучительных стонов, упал на колени: – Я совершил смертный грех, Ваше Величество! Это было очень и очень рискованно. Сказать такое потерявшему рассудок королю означало спровоцировать того на немедленную расправу. Но сейчас это было неважно. Лишь бы уберечь её. – Ваше Величество, позвольте говорить без посторонних, – раздался вдруг голос восьмого принца, от которого Ван Со не ожидал ни поддержки, ни помощи. Минуты капали, как вязкая сосновая смола, а он не смел поднять голову в ожидании отклика короля на своё покаяние и, сжав зубы, ждал. А когда его слуха коснулся облегчённый выдох Хэ Су, сумел выдохнуть и сам. Но не поднял глаза, даже когда её юбки прошуршали рядом с ним.
Он сумел спасти её. Снова.
Всё возвращалось на круги своя.*** Всё возвращалось: все воспоминания, чувства и чаяния Ван Со, вроде бы угасшие за время его отсутствия в Сонгаке. Угасшие, но не сгоревшие дотла. Да и это угасание ему только казалось… Ван Со убедился в этом с беспощадной ясностью, когда его самого пронзила боль, которую испытывала Хэ Су в сумасшедшей хватке Чонджона. Он чувствовал её. До сих пор воспринимал, как часть себя самого, а быть может, после долгой разлуки ещё глубже и сильнее. И что с этим делать – понять не мог. И не знал, куда себя деть от охватившего его смятения. Как иначе объяснить то, что он оказался в полночь на озере, на их лужайке, где каждый камень, каждое облако самшита, каждая струна камыша хранили столько воспоминаний, эмоций и слов, что Ван Со стоял у воды, ошеломлённый всем этим, не в силах сопротивляться? Как иначе объяснить то, что Хэ Су стояла за его спиной и, когда он обернулся, встретила его взгляд со спокойной уверенностью, что он будет здесь? – Уходите, не дождавшись меня? – спросила она с мягким упрёком, хотя в голосе её сквозила горечь. – За два года вы ни разу не появились тут. Неужели вы действительно забыли меня? – Да, – выдавил из себя Ван Со, упорно не поднимая на неё глаз. – Сегодня я забрёл сюда случайно. Сказав это, он направился прочь, но не прошёл и нескольких шагов, когда Хэ Су догнала его и обняла, прижавшись к его напряжённой спине. Это прикосновение ожгло Ван Со и заставило его замереть в невыносимом желании ответных объятий, которому он упорно сопротивлялся. – Но я вас не забыла, – тихо говорила Хэ Су, и её голос, в который, словно нити дождя, вплетались отзвуки слёз, связывал Ван Со по рукам и ногам, заставлял путаться мысли и сводил на нет всю его прежнюю решимость держаться от неё поодаль. – Побудьте со мной немного, прошу вас. Неужели я не заслужила хотя бы такую малость?
Мольба Хэ Су звучала в каждом вздохе, каждом движении рук, которые отчаянно сжимались в кольцо, не давая Ван Со пошевелиться. Он ощущал, как его окутывает давно забытое, но от этого не менее желанное тепло – тепло её тела, её любви, от которой он тщетно пытался заставить себя отказаться. Он стоял и каждой клеточкой ощущал учащённое биение её сердца, которое стучало совсем близко от его собственного, отзывавшегося на призыв таким же неистовым стуком.
Ван Со не сомневался – Хэ Су слышит это, слышит и не верит его словам. А ведь когда-то он точно так же умолял её не уходить отсюда, побыть с ним, утешить хотя бы своим присутствием и молчанием в его объятиях. Тогда он, впервые прижав её к себе, просил горячим шёпотом: ?Только миг… Побудь со мной… Мне так плохо… без тебя?. Как давно это было! И было ли вообще? А рука сама тянулась к её сомкнутым ладоням – коснуться, накрыть, не отпускать…
Но Ван Со сжал пальцы в кулак, ощущая, как при этом на его шее будто затягивается петля. – Хорошо ли вы спите, Ваше Высочество? – продолжала шептать Хэ Су, прильнув к нему в отчаянном порыве. – Хорошо ли питаетесь? Не это ли он мечтал услышать, погрузившись в искреннюю заботу, как в парную воду, нагретую ласковым солнцем?
– Вы всё ещё злитесь на меня?
Если бы он только мог… Ван Со проглотил душившие его слёзы. Побыть бы с ней ещё минутку! Ещё хоть немного постоять, оттаивая в тепле её объятий и слов, щемящей нежности и обманчивой надежды… Он позволил себе выждать ещё три стука сердца, а потом поднял руку и решительно разорвал замок пальцев Хэ Су, сплетённых у него на животе. И уходя, чувствовал всей кожей её тоску и любовь, о которой грезил столько лет, а теперь отталкивал сам, казня себя и проклиная. Но всё возвращалось, просачиваясь в истерзанную душу Ван Со независимо от его стремлений и усилий отрицать и не думать… И вслед за полночью он встретил полдень на том же самом месте, перебирая драгоценные воспоминания, как редкие жемчужины в шкатулке. Он вновь видел, как Хэ Су, будто весенняя синичка, смеётся и легко восклицает: ?У меня всё хорошо. Вы же здесь! Так разве я одинока?? Вновь ловил её в свои объятия в шаткой лодке… Вновь просил позволения поцеловать её… Вновь целовал, признавшись ей в любви, и слышал ласковый шёпот: ?Больше никогда не забывайте эти слова…? Он смотрел на притихшую воду и улыбался своим воспоминаниями, касаясь их с трепетом и необоримой грустью. А образ Хэ Су не исчезал перед его внутренним взором, как его наваждение, как жизненная необходимость. Как и она сама, печально вздохнувшая за его плечом. – Остановись! – предостерегающе воскликнул Ван Со, когда Хэ Су шагнула ему навстречу. – Нам лучше не видеться больше.
Знал – если она опять коснётся его, как минувшей ночью, если обнимет и заговорит, он не выдержит. Каким-то непостижимым звериным чутьём Ван Со уловил неожиданную угрозу, услышал хищный треск натягивающейся тетивы и, подняв глаза, заметил стрелу, нацеленную в Хэ Су. А в следующее мгновение уже падал на камни, сжимая её в своих объятиях и чувствуя, как в его руку, повыше локтя, вонзается дикая боль. Когда Ван Со осознал, что только что сделал, он встретил неверящий взгляд Хэ Су, которая лежала в его руках, целая и невредимая, лишь донельзя испуганная. А её глаза были так близко, что он отчётливо видел собственное изумление в расширившихся от страха зрачках. Он успел! И спас её снова.
Вот только… Неловко поднявшись, Ван Со ощутил, как его руку ядовитой змеёй обвивает боль: стрела задела его, ужалив пусть и навылет, но весьма глубоко и ощутимо: сквозь его пальцы, сжимавшие рану, пачкая ткань рукава, обильно сочилась кровь.
– Вы в порядке? – вскрикнула Хэ Су, потянувшись к ране, но Ван Со оттолкнул её руку и весьма вовремя: перед ними на лужайке появился Чонджон в сопровождении Ван Вона и целой свиты придворных и служанок.
Значит, это король выстрелил в Хэ Су: перед глазами Ван Со мелькнуло его сосредоточенное лицо за остриём стрелы на тетиве, а вслед за этим виски проломила неприятная догадка. Увидев их вдвоём, Чонджон вполне справедливо усомнился в том, что их чувства угасли, несмотря на то, что за эти два года они не виделись и не написали друг другу ни слова, о чём ему исправно докладывали шпионы. Разумеется, король захотел проверить, не напрасно ли держит на привязи своего свирепого пса. Ведь если рабов время от времени пороть, они будут работать только лучше. – Мне казалось, я теряю сноровку, – ухмыльнулся Чонджон без тени смущения, невозмутимо глядя на то, как Ван Со и Хэ Су поднимаются на ноги. – Вот я и решил проверить, так ли это. Он прищурился и поинтересовался:
– Ты ранен? Так невинно, будто и не стрелял только что в беззащитного человека. – Всего лишь царапина, – отозвался Ван Со, чувствуя, как нестерпимо горит рука. – Ой, надо же, – всунулся Ван Вон, бесцеремонно тыча пальцем в них с Хэ Су. – А вы двое, оказывается, всё ещё мило общаетесь!
И по его гаденькой улыбочке Ван Со догадался, кто подал Чонджону идею, а может быть, и лук со стрелами.
– Если убьёте придворную даму ради забавы, – отчеканил Ван Со, – пойдут слухи. – И правда, – согласился король, притворно вздыхая. – Нехорошо выйдет. Я не подумал. И он ушёл, неприкрыто радуясь своей выходке. – Будь осторожен! – бросил Ван Со вслед направившемуся за Чонджоном Ван Вону.
– А я-то тут при чём? – хмыкнул тот, но по его взгляду было понятно: Ван Со не ошибся в своих предположениях.
Девятый принц продолжал выслуживаться и лебезить перед королём, как паршивый шакал без чести и достоинства. Поморщившись от боли и бросив последний взгляд на Хэ Су, Ван Со поспешил прочь, убеждая себя в том, что она ни о чём не догадалась, хотя всё в нём кричало об обратном. Значит, ему оставалось только одно – покинуть Сонгак. И чем быстрее, тем лучше. Однако намереваться – это одно, а осуществить – совершенно другое. И никому не известно, как Небеса смеются, забавляясь порой людскими надеждами, стремлениями и планами.
Несмотря на то, что Ван Со собирался выехать обратно в Сокён на следующий же день, он не смог сделать это ни назавтра, ни днём позже: рана на руке никак не заживала и, казалось, только ширилась и терзала его всё сильнее.
Он никому не хотел говорить об этом, но во время встречи с Бэк А, который прибыл во дворец, как только узнал о его возвращении, на него вдруг накатила страшная слабость, в глазах потемнело и он едва не упал со стула: тринадцатый принц еле успел поддержать его. А поддержав, по неведению так крепко схватил как раз за раненую руку, что Ван Со взвыл от боли, а на рукаве его сквозь бесполезную повязку тут же проступили алые пятна. Пока Бэк А приводил его в чувство, меняя повязку и отпаивая травяным чаем, Ван Со был вынужден рассказать ему о том, что случилось. – Я только не понимаю, почему рана никак не затягивается, – закончил он, благодарно кивая брату, который помогал ему надеть ханбок после перевязки, обернувшейся настоящей пыткой. – На мне всегда всё заживало, как на…
Он запнулся, потому что сравнение с собакой в свете отношений с королём его покоробило, а иного слова он не находил. Как на волке? Ещё лучше…
Пока он размышлял об этом, устало прикрыв глаза, до него донёсся голос Бэк А: – Я думаю, это яд. – Что? – изумился Ван Со, так резко повернувшись, что у него тут же закружилась голова. – Яд, – мрачно повторил тринадцатый принц и оглянулся на дверь. Убедившись в том, что никто не подслушивает, он придвинулся к Со и зашептал: – Пока тебя не было, у Ван Вона появилось новое увлечение. Ему отовсюду стали привозить яды: змеиные, травяные, ещё какие-то. Я не знаю подробностей, потому что меня почти не было в Сонгаке, но наш девятый брат объяснял это своим внезапным интересом к лекарскому делу и то и дело вызывал к себе придворного врача, будучи совершенно здоровым. А ещё я слышал, что в последние месяцы во дворце стали часто умирать служанки… Услужливая память тут же подсунула Ван Со картинку – криво ухмыляющийся Ван Вон за спиной Чонджона: ?А я-то тут при чём?? Ещё как при чём! – И ты думаешь… – Я почти уверен! – воскликнул Бэк А, но тут же вновь перешёл на шёпот: – Ван Вон не отходит от короля, следует за ним повсюду и постоянно торчит в тронном зале. И я думаю, что дело вовсе не в его неожиданном интересе к медицине. Когда это у него вообще был интерес к чему-либо, кроме денег?
Бэк А выпрямился и сокрушённо покачал головой. – Стрела была отравлена, – договорил за него Ван Со, чувствуя – так и есть.
Чистая рана, даже более глубокая, уже затянулась бы и не беспокоила его так сильно. Ему ли не знать! А его воспалившаяся рука немилосердно горела, боль медленно расползалась дальше, к тому же, добавилось ещё и это – слабость и головокружение. – Где Чжи Мон? – спросил Ван Со, чувствуя, как на него накатывает очередная волна дурноты. – Я не знаю, – пожал плечами Бэк А. – С твоим отъездом и он куда-то пропал. Чонджон ведь его не жалует. Я слышал, Чжи Мон ненадолго возвращался во дворец, а потом снова исчез.
– Как всегда, когда он нужнее всего… – сквозь зубы просипел Ван Со, сопротивляясь новому приступу боли и понимая, что проигрывает. – Мне тоже надо… убраться отсюда. – Куда, брат? Тебе же требуется помощь! – Всё равно куда, – упрямо бормотал Ван Со. – Я во дворце не останусь. И если… Если этот яд не из тех, к которым меня приучал генерал Пак, тогда… – он закрыл глаза, сглатывая горькую слюну. – Тогда тем более… Только не здесь!
И он потерял сознание.
Лицо Бэк А колыхалось перед ним размытым пятном, а звуки доносились как сквозь толщу воды. Себя он почти не ощущал. Вернее, ощущал, но не собой, а сгустком пульсирующей боли, охватившей уже всё его тело. Эта боль была нестерпимой, и Ван Со то и дело проваливался в темноту, где задыхался и мучился от жгучих волн, накрывающих его одна за другой, всё чаще и болезненней.
В одну из редких минут просветления, когда тринадцатый принц пытался напоить его рисовым отваром вместе с какой-то незнакомой служанкой, Ван Со спросил: – Где я? – Не волнуйся, ты не во дворце, – ответил Бэк А, жестом отсылая девушку из комнаты. – А где? Слова давались с трудом: губы почти перестали его слушаться. – В моём доме. Это недалеко от Сонгака. – Давно?
– Пару дней. – И что? – Плохо дело, – не стал ходить вокруг да около Бэк А. Ван Со закрыл слезящиеся глаза. Его вдруг охватило странное равнодушие. Пусть так. Всё равно. Жалко только, что он не успел сказать ей, сказать…
– Брат… – позвал его Бэк А. Ван Со с трудом разлепил веки и, несмотря на всю тяжесть своего состояния, хмыкнул, вспомнив, что всё это уже когда-то было: яд, беспамятство, слабость, боль, Бэк А. Небеса умеют забавляться, и ещё как! – Брат, позволь, я позову Хэ Су, – проговорил тринадцатый принц и заторопился, заметив, как Ван Со протестующе сжал губы. – Вчера во дворец вернулся Чжи Мон. Я поговорю с ним. Уверен, он поможет. Да, и это тоже мелькало в памяти, вот только… Не слишком ли поздно на этот раз? – Я оставлю тебя, – продолжал Бэк А, радуясь, что не встретил сопротивления. – Мне нужно самому всё ей рассказать, а заодно поговорить с Чжи Моном. Мы что-нибудь придумаем! Отдыхай, тебя никто не потревожит. И… поправляйся скорей. Ответить Ван Со так и не смог: его вновь поглотила тьма. Ему снилось, что он умирал в горах, где его бросили Каны. Он лежал под выступом скалы, на заледеневших камнях, красных от крови, которая сочилась из рваных ран, оставленных на его теле волками. Эту битву он выдержал, но выдержит ли следующую? И вообще – доживёт ли до неё... Своего оружия он лишился в схватке с дикими зверями. Огонь в костре еле теплился. Одеревеневшие пальцы нащупали последний факел, который не было сил даже поднять.
На горы опускались сумерки, и вдали уже слышался призывный волчий вой. Значит, вернутся… Вернутся, как только соберутся в стаю. Придут к нему с полной луной.
Что ж, значит, такова его судьба… И даже непонятно, стоит ли сожалеть ли о её жестокости: ведь она милостиво дарует ему смерть, избавляя от страданий, душевных и телесных. Он всё равно никому не был нужен: урод, чудовище, порченый щенок, которого за ненадобностью вышвырнули из стаи.
Стало быть, всё это к лучшему... Только… как же больно, святые Небеса! Как нестерпимо горячо, будто огонь из костра перекинулся на его кожу и теперь жадно слизывал с неё кровь шершавыми звериными языками, от которых саднило и передёргивало. А может, стая уже вернулась, и это был вовсе не огонь?
Он попытался приподнять голову и оглядеться, но это ему не удалось: перед глазами было темно. Боль вгрызалась в его тело волчьими клыками и рвала пылающую плоть. Скорей бы… И вдруг он ощутил, как откуда-то подул прохладный ветер, и ему даже почудился запах лотоса. Странно – посреди зимы, в горах?
Он глотал этот вкусный свежий ветер, вливающийся в него тёплой водой со слабым травяным ароматом, и ощущал, как огонь внутри угасает с каждым глотком.
А потом пошёл снег... Он падал крупными ласковыми хлопьями на его полыхающую кожу, на все вдруг вскрывшиеся раны. Он не таял, а холодил и успокаивал. Снежинки скользили по коже, щекоча и врачуя боль, и сами собой исчезали звериные языки огня в ранах, и кожа остывала, как озёрная вода после заката. Он открыл глаза и сквозь туманную небесную дымку увидел полную луну, склонившуюся над ним с ласковой печальной улыбкой. Луна смотрела на него с таким участием и нежностью, что от одного её взгляда ему стало легче. И отчего-то хотелось плакать. Как же он устал! Так устал бороться и сопротивляться, что просто опустил отяжелевшие веки и заснул, на этот раз глубоким, спокойным сном, потому что знал – его луна будет рядом. Она не исчезнет с рассветом в молоке облаков, и он снова её увидит. Проснётся – и останется с ней... В комнате было тепло. И как-то уютно, что ли. Исчез раздражающий ноздри запах крови и смерти, а в свежем воздухе витал приятный аромат трав, расплавленного свечного воска и ещё чего-то такого родного, что Ван Со не мог определить, балансируя на грани яви и сна. Он прислушался к себе: странно, боли больше не было, лишь вяло ныла раненая рука, на которой ощущалась тугая добротная повязка. Ван Со приоткрыл глаза, силясь вспомнить, что с ним произошло после того, как он потерял сознание, беседуя с Бэк А. Однако последнее, что всплывало в памяти, – это слова брата: ?Я уже всех отослал. Не волнуйся?, а ещё загадочный сон с лунным инеем на коже, глотками исцеляющей прохлады и ласковыми снежинками, такой осязаемый, будто и не сон это был вовсе. Сколько он проспал? И где он? Неужели во дворце? При этой мысли, сверкнувшей отблеском клинка, Ван Со тревожно вскинулся на постели. И всё вспомнил: отравленную стрелу, незаживающую рану, слабость и вязкую дурноту, помощь и заботу Бэк А. Вспомнил – и успокоенно выдохнул: значит, он в поместье брата, один, без чужих недобрых глаз и ушей. Ван Со сел на постели, только теперь заметив, что на нём свежая одежда, а вокруг чисто и по-ночному сумрачно, но сумрак этот был добрым, умиротворяющим, разбавленным мягким сиянием свечей, едва слышно потрескивающих по углам. Он обвёл комнату взглядом, ещё затуманенным отступающим сном, – и замер, от неожиданности сжав повязку на руке так, что её прострелила ушедшая было боль. Рядом с его постелью, у стены, сидела Хэ Су. Она спала, обхватив колени и устало склонив голову к плечу. Сперва Ван Со подумал, что его никак не отпускает сон, что стоит ему приблизиться к ней – и она исчезнет, как бывало не раз в его тоскливых ночных видениях. Он неловко поднялся, поневоле баюкая потревоженную руку, шагнул к Хэ Су и присел рядом, вглядываясь в любимые черты. И его снежный сон вмиг перестал быть для него загадкой: всё, что привиделось ему в беспамятстве, нашло своё объяснение. Он едва коснулся кончиками пальцев бледной щеки Хэ Су, как она вдруг, почувствовав его, открыла глаза и тут же потянулась к нему умоляющим пытливым взглядом. Сколько раз он порывался сбежать от этого её взгляда – и всё напрасно… – Почему ты здесь? – спросил Ван Со, запоздало отдёргивая руку. Ответ был ему известен, однако от внезапного смущения и досады на свою несдержанность, разбудившую Хэ Су, он не придумал сказать ничего другого. – Я хотела кое-что спросить у вас… Поэтому Бэк А помог мне, – в её глазах читалась такая мольба, что Ван Со вместо резких слов, готовых сорваться с языка, лишь сухо обронил: – Спрашивай и уходи. – Вы всё ещё не забыли меня? – прошептала Хэ Су. – Вы говорили, что больше не любите меня… Но вы же лгали мне?
Неужели это было настолько очевидно? – Ступай домой, – только и ответил Ван Со, не зная, как реагировать на это и не солгать ей вновь.
Он поднялся на ноги и отвернулся от неё, чтобы не видеть этих огромных, бездонных, как звёздное небо, глаз, отчаянному призыву которых он просто не смог противостоять. Но Хэ Су заговорила так пронзительно, словно к нему взывала сама её душа, измученная сомнениями и разлукой. – Мы не во дворце! – воскликнула она, принимая его холодность за осторожность. – И королю никто не доложит. Я должна услышать ответ! Ради этого я покинула дворец, рискуя жизнью! Эти два года я ждала вас каждый день… Я бы очень хотела повернуть время вспять. Тогда бы… я с самого начала… доверилась бы вам.
Каждое её слово капало на шрамы и раны Ван Со – на теле и душе – расплавленным железом, растравляя их и вновь заставляя кровоточить. А Хэ Су продолжала говорить, её голос дрожал от слёз и отчаянной решимости: – Я спрошу снова. Ответьте мне, только не лгите! Скажите… – она умолкла, затем вдруг резко выдохнула и произнесла: – Вы всё ещё любите меня? Здравый смысл кричал ему: ?Отступись! Уходи, пока не поздно! Солги! Ты сбережёшь её, утаив от Чонджона свои чувства. Ты добьёшься своей цели, не опасаясь за её жизнь!? А глупое истерзанное сердце настойчиво колотилось в закрытую дверь его рассудка и умоляло сказать правду.
Терпеть эту борьбу внутри больше не осталось сил. Одержимость и звериная тоска по Хэ Су, которые он так долго в себе давил и прятал, захлебываясь ими, вдруг затопили его сознание, и Ван Со сорвался, как стрела с тетивы. Шагнув к Хэ Су, он обхватил ладонями её мокрое от слёз лицо, жадно прильнул к трепещущим губам и тут же ощутил, как она отвечает ему, обнимая за плечи, – так знакомо и жарко, что в её прикосновениях мгновенно растворилась вся боль, все его сомнения, уступив место невыносимому счастью и жгучему желанию.
Он и забыл, как Су маняще пахнет медовыми сладостями и утренней озёрной водой, какая нежная у неё кожа и как прохладно-шелковисты волосы, из которых он сейчас бессознательно вынимал шпильки, одну за другой, освобождая тяжёлую волну, наконец легко заструившуюся меж его нетерпеливых пальцев. Шпильки падали на пол, наполняя комнату тихим звоном колокольчиков, цветущих в луговом разнотравье, и воскрешая в памяти запах полевых цветов под ночным летним небом…
На миг отстранившись от Хэ Су, Ван Со заглянул ей в глаза и улыбнулся, безмолвно отвечая на её вопрос и сам находя в них ответы на своих вопросы, которых больше не осталось. Её лицо было так близко, что он видел каждую золотистую крапинку в потемневших от волнения глазах, каждую драгоценную слезинку на ресницах. Эта близость кружила голову и дурманила, и, целиком отдаваясь захватившему его чувству, Ван Со вновь приник к её приоткрытым губам.
Наконец-то он обнимал и целовал её так, как ему хотелось всё это время – все эти потерянные годы, которые они восполняли сейчас, без оглядки на чьё-то мнение и правила. Сейчас это время – ушедшее, настоящее и грядущее – принадлежало только им, как они принадлежали друг другу. Когда Ван Со ощутил тёплые пальцы Хэ Су на своей шее, щеках и висках, по его телу прошла горячая волна радости, снося остатки осторожности и сомнений. Его кожа внезапно стала настолько восприимчивой, что каждый невесомый вздох любимой, касавшийся его вишнёвыми лепестками, будоражил его, заставляя вздрагивать и желать большего. И он, не отрываясь от поцелуя, потянулся к завязкам на её ханбоке, снимая с неё одежду – слой за слоем, лепесток за лепестком… Это волшебство позволяло ему проникать в самую сердцевину цветочного бутона, пьянящий аромат которого кружил голову и сводил с ума. А тонкие лепестки ткани падали к его ногам с тихим шорохом весеннего сада, когда вслед за тревожным зимним ожиданием приходит истинное наслаждение, настоящее, глубокое, выстраданное… Скользя губами от пульсирующего виска Хэ Су по её разгорячённой поцелуями щеке и изящной шее к обнажившейся впадинке между ключицами, Ван Со ощущал, как дрожит её тело и оглушительно бьётся сердце, отвечавшее ему взаимностью.
Он мягко увлёк Хэ Су за собой на футон и, освободив её от последнего кусочка шёлка, опустил в облако одеяла. Ему безумно нравилось и её рваное дыхание, и алеющие от стеснения щёки, и тихие стоны, которые он ловил губами, как серебряный летний дождь. Ему хотелось чувствовать её, впитывать её, раствориться в ней – и он нетерпеливо отбросил в сторону мешавшую ткань, с готовностью упавшую с её плеч под приглушённый вздох смущения и робкого протеста. Наконец-то он увидел её. Увидел – и, задохнувшись, замер от восхищённого изумления.
Обнажённое тело Хэ Су – это было нечто сверх его восприятия и понимания прекрасного, за гранью всех его ожиданий и чаяний. Он смотрел, не в силах осознать эту первозданную красоту, а Хэ Су тянулась к нему, стыдливо прячась в его объятиях, и неловкими движениями снимала с него одежду. Её робкие прикосновения казались ему одновременно и снежинками, и искорками пылающего костра, и было так жарко и холодно, что он плавился и леденел, и вновь плавился, а перед глазами его мерцал лунный иней и вспыхивали звёзды… Оставшись нагим, Ван Со помедлил ещё полстука сердца, вглядываясь в любимые глаза, а потом вернулся в поцелуй, прильнув к Хэ Су так сильно, чтобы почувствовать её. Почувствовать каждой частичкой тела и души, которые навсегда слились с её.
Он наконец-то ощущал Хэ Су всей кожей и сходил с ума от этой ошеломляющей лавины ощущений. Су, его Су была с ним, всецело отдавая себя ему, без прежних сомнений, без обречённой покорности, без принуждения, условностей и страха. Её податливое горячее тело отвечало ему, губы шептали его имя, позабыв о титулах и приличиях, а маленькие ладошки скользили по его спине, вызывая дрожь. Она наконец-то любила его и принадлежала ему одному! И гасли в комнате свечи, одна за другой, уступая место блаженному покрову темноты, наполненной ласками, шёпотом и любовью – чистой, глубокой, искренней. И была эта ночь бесконечной и мучительно прекрасной, как и их соединение – скольжение по краю боли и наслаждения, которое не описать словами, не охватить разумом, которое можно только чувствовать, впитывая в себя и запоминая навечно, потому что подобное бывает только раз… А потом, в предрассветных сумерках, Ван Со лежал рядом со спящей Хэ Су, и любовался ею, тихонько перебирая её волосы и пытаясь осознать произошедшее.
Что творилось там, за стенами этого притихшего в чувственном смущении дома, там, в далёком кровожадном дворце и вообще где-либо под звёздным небом Корё – ему было безразлично сейчас. Всё это не имело никакого значения, потому что Хэ Су – его Хэ Су, уже навсегда его – была рядом с ним.
Ван Со зачарованно смотрел на неё и не верил – неужели теперь она принадлежит ему? Неужели он всё-таки дождался, и это случилось спустя столько лет ожидания и страданий? За это время, что бы ни происходило между ними и вокруг, он успел навсегда прирасти к ней, прикипеть кровью, и вот Хэ Су, настоящая, живая, трепетная, окутала его своей нежностью и подарила себя, свою любовь и невыносимую ласку, на которую он не смел и надеяться. Её ресницы подрагивали во сне, а губы улыбались, и Ван Со ласково гладил её спутанные волосы, влажную разгорячённую кожу, веря и не веря тому, что видит, что чувствует и чего не сможет забыть до последнего вздоха. Мне казалось, я не вынесу всего этого, Су. Всего этого счастья, которое обрушилось на меня той ночью. Неужели всё, чего я касался, что ощущал внутри – всё это было моим? Неужели это – мне? Разве такое возможно? Сколько же я тебя ждал… Сколько смотрел, не смея подойти и коснуться, не имея на это права!
Но ты была со мной, в моих объятиях, такая любимая, такая близкая, такая – моя… И я боялся заснуть – вдруг тебя не окажется рядом, когда я открою глаза? Так было и в ту ночь, и после… Всякий раз, когда ты засыпала возле меня, моя Су, мне было страшно – останешься ли ты со мной после пробуждения? Я понимал, что это смешно и глупо, что ты была только моей, и все равно не мог себя пересилить. Я наконец-то чувствовал тебя всей душой, всей кожей, всем своим тоскливым одиночеством, которое ты заполнила собой, свежим цветочным дыханием и ласковой мягкостью рук. Никто, никто не касался меня так, как ты! Никто не смотрел на меня так! Никто не стал частью меня самого – только ты, моя Су! Я любовался тобой и мечтал, чтобы эта ночь длилась тысячу лет. Чтобы и через тысячу лет мы всё ещё были вместе. Ведь я был уверен, что ты теперь навсегда принадлежишь мне.
Я до сих пор в это верю, слышишь?
Ты – моя! Даже покинув меня, ты остаёшься моей, и спустя тысячу лет будешь моей. Я это знаю. И никогда тебя не отпущу.* К этому эпизоду есть стихотворная иллюстрация ?Не верь!?:/readfic/9486908