Часть I. Алые сердца Корё – 16. Стрела на тетиве (1/2)

Фань Юнь?Стихи на прощание? В тот день Ван Ын впервые появился на стрельбище. Ему недавно исполнилось десять – знаковая дата для десятого принца, наследника влиятельного клана Сонгака, будущего воина, мужчины. И поэтому король Тхэджо решил, что Ыну довольно играть в мячики и рогатки и пора взять в руки настоящее оружие.

На небольшой утоптанной лужайке упражнялся в стрельбе третий принц. Он не глядя брал со стола стрелы и одну за другой пускал их прямо в красную сердцевину мишени, напоминавшую утыканные булавками игольницы мастериц в Дамивоне.

Ни одна стрела не пролетела мимо, не вышла за красный круг, не упала на землю, криво ткнувшись в капризную древесину.

Третьему принцу не было равных во дворце в стрельбе из лука, и поэтому Ын замер в стороне, нахохлившись от упрямства и зависти. Ему до смерти не хотелось брать в руки лук вместо привычной и такой послушной рогатки. И он как мог тянул время, понимая, что это глупо и совершенно напрасно. А ещё он не хотел учиться стрелять при остром на язык Ван Ё, который не преминет зло подшутить над ним, а помогать и подсказывать ни за что не станет, уж в этом-то сомневаться не приходилось.

И Ван Ын стоял у того за спиной и обиженно сопел, не решаясь ни покинуть стрельбище, ни подойти к столу и встать рядом со старшим братом для тренировки. Так бы он и проторчал там до полудня, когда солнце поднималось аккурат над лужайкой и начинало слепить глаза, что не позволило бы разглядеть мишени, но на его плечо вдруг легла чья-то рука, и, обернувшись, десятый принц увидел Ван Со. От неожиданности Ын даже присел, испугавшись и удивившись одновременно. Он очень редко встречал четвёртого брата, который жил в Шеньчжу, но зато много слышал о нём, и слышал такое, что заставило его сейчас сжаться от страха.

Ван Со приехал на очередной фестиваль Двойной Девятки по приказу короля и почти не показывался на людях, ожидая окончания праздника, чтобы вернуться в семью Кан. Ын и не разглядел его хорошенько, и не разговаривал ни разу. Надо же было им столкнуться сегодня утром, и где – на тренировочном поле! – Умеешь? – коротко спросил у Ына Ван Со, пристально следя за движениями третьего принца, будто изучая его манеру стрельбы. А может, так оно и было на самом деле. – Нет, – честно признался Ын и шмыгнул носом, от избытка чувств совершенно позабыв подобающе поприветствовать старшего брата. – Тогда почему стоишь? И рука на плече мягко, но настойчиво подтолкнула десятого принца к столу.

Ын с опаской приблизился к разложенным на алой скатерти лукам и разного вида стрелам: коротким и длинным, с перьями и без, с узкими, широкими и зазубренными наконечниками и тут же напоролся на насмешливый взгляд Ван Ё, который ничего не сказал и отошёл, демонстративно сложив на груди руки и приготовившись наблюдать.

Не обращая на него внимания, Ван Со взял лук, выбрал самую, как показалось Ыну, тяжёлую стрелу и уверенно положил её на тетиву: – Смотри. Секундой позже стрела словно нырнула в центр красного круга на свободной мишени, и десятый принц восхищённо вздохнул. Нет, ему никогда так не научиться! Он и меч-то держать толком не может: тот всё время норовит вывалиться у него из рук, хотя он тренировался на деревянном, а не на боевом. Что уж говорить о настоящем оружии!

– Бери лук, – скомандовал Ван Со. Он неспешно и понятно объяснял Ыну, как правильно встать и, не напрягаясь, развернуть тело в стойке, когда задерживать дыхание, куда смотреть, каким образом положить стрелу на тетиву и прицелиться, а затем выпустить её в мишень. А Ын слушал вполуха и таращился на его жуткую маску, открыв рот и не веря, что сам Волк учит его стрелять, и учит так спокойно, словно и не о нём шептались во дворце, как о диком звере, способном убить за любую малость и невозмутимо перешагнуть через труп. Неужели это тот самый четвёртый брат, страшилками о котором его пугали кормилицы? Закончив объяснения, Ван Со шагнул в сторону, и Ван Ын понял, что пришла его очередь и отвертеться не получится. Странное дело – когда стрелял Ё или Со, со стороны это выглядело настолько легко, что Ыну показалось, стоит ему взять лук – и у него теперь всё получится. Зря он, что ли, наловчился стрелять из рогатки? Это же почти одно и то же! Но неудобный лук никак не хотел держаться в руке вертикально, всё время западая вбок, вредная стрела то и дело выскальзывала из пальцев, виляя оперением, словно сойка хвостом, а упрямая тетива упорно не желала поддаваться, терзая его покрасневшие пальцы. Несколько стрел упали Ыну под ноги пустотелой соломой, парочка умудрились оттолкнуться от тетивы, но не пролетели и середины пути до мишени. Левая рука, державшая лук, быстро затекла, локоть немилосердно ныл, а подушечки пальцев правой горели от напряжения и жёсткого, колючего оперения стрел. Ван Ё лишь злорадно ухмылялся в стороне. Ван Со, по-прежнему игнорируя третьего брата, терпеливо поправлял Ыну стойку, поднимал уставший локоть и выравнивал капризную стрелу. Но у Ына ничего не выходило. Он злился и уже не видел не то что кругов, а и самих мишеней из-за отчаянных слёз, застилавших глаза. Наконец, Ван Со отошёл по зову посыльного, который с почтительным поклоном передавал ему какой-то приказ короля. Воспользовавшись передышкой, Ын положил ненавистное оружие на стол и отёр рукавом влажное лицо, обижаясь на весь белый свет. – Этот попробуй. Ын, удивлённо моргая, поднял голову на Ван Ё, который протягивал ему лук. С чего бы вдруг такая доброта?

Он видел в прищуренных глазах третьего принца издёвку и подвох, но не посмел не принять протянутое оружие, оказавшееся ощутимо увесистее прежнего. Оглянувшись в поисках поддержки Ван Со, Ын заметил его закаменевшее лицо и взгляд, направленный в сторону. Видно, послание от короля было не из приятных. Стало быть, помощи ждать не приходилось.

Удручённо вздохнув, Ын взял со стола лежавшую с края стрелу и только потом сообразил, что схватил охотничью, с утяжелённым остриём, покрытым зазубринами. Попробуй такую спусти с тетивы, куда уж там попасть в цель!

Но Ван Ё смотрел так язвительно, что отступать было поздно. Что произошло дальше, Ын так и не понял. То ли лук третьего принца оказался слишком громоздким для него, то ли тетива слишком норовистой или надорванной, то ли его руки слишком сильно дрожали. Положив стрелу на лук, он прицелился, выровнял дыхание, как учил его Ван Со, потянул на себя тетиву, стараясь удержать и лук, и хвост стрелы… Как вдруг его руку пронзила такая острая боль, что он выпустил оружие и взвыл, падая на колени. Краем полыхающего болью сознания Ын уловил хохот удаляющегося третьего принца, а потом среди красных пятен перед его глазами возникло лицо Ван Со. Тот скользнул убийственным взглядом по старшему брату, присел рядом с Ыном и, не обращая внимания на болезненное шипение и стоны, взял его правую руку и осмотрел кисть, безжалостно пробежавшись по каждому пальцу изучающими поглаживаниями, местами придавливая суставы. – Выбил, – уверенно подытожил он, глядя на стремительно отекающий большой палец, неестественно изогнувшийся вбок. – И как только умудрился! В ответ Ын лишь дёрнулся и залился новым потоком слёз, поскольку действия Ван Со вызвали очередную вспышку боли, которая поднималась вверх по руке и уже прожигала плечо. Ему было так плохо и обидно, что он почти перестал соображать. – Так… – четвёртый принц огляделся, взял со стола короткую толстую стрелу и протянул её Ыну. – Возьми в зубы и сожми! Ну! Десятый принц послушно взял стрелу и сунул её в рот. Было страшно. Он понимал, что сейчас станет очень и очень больно, сильнее, чем прежде. Но ему так хотелось, чтобы это мучение поскорее закончилось, что ради этого был готов перетерпеть и худшее.

?Брат, пожалуйста, помоги мне, – мысленно взмолился он, забыв, что ещё совсем недавно боялся четвёртого принца, как огня, а теперь видел в нём единственное скорое избавление от страданий. – Мне так больно! Так больно… Прекрати это, прошу тебя!? – Терпи! – приказал Ван Со, будто прочитав его мысли, приподнял пострадавшую руку и одним точным движением резко потянул большой палец на себя. Сквозь собственный крик и ослепительную вспышку боли, опалившую всё его тело, Ын услышал противный щелчок, а потом увидел, как удовлетворённо кивает и улыбается четвёртый принц.

Неужели – всё? Пока Ван Со приматывал ту самую короткую и толстую стрелу к его руке куском тетивы, пока сильными движениями гладил ему предплечье, разминая одеревеневшие в напряжении мышцы, Ын благодарно смотрел на него, чувствуя, как вместе со слезами словно высыхает, испаряясь, боль, а его прокушенные губы растягиваются в благодарной улыбке. Он так ничего и не сказал, когда Ван Со поднял его на ноги и встряхнул, веля быстро идти к лекарю, приложить холод и беречь руку, но в голове у него звучало жалобно и как-то особенно по-детски: ?Спасибо, братик! Спасибо!?

*** Может быть, ничего этого и не произошло, если бы он не задержался в саду после разговора с Ён Хвой. Но его так сильно ударили её слова о том, что всё это время Хэ Су прятала Ына и Сун Док у себя в Дамивоне, что Ван Со, едва выйдя от сестры, просто не смог сделать ни шагу и замер, привалившись плечом к засохшему платану. Он хватал ртом воздух, опираясь на старое дерево, и силился осознать, принять тот факт, что Хэ Су не доверяет ему. Однако, как он ни старался, у него ничего не выходило. Его сразила сама мысль о том, что Хэ Су не сказала ему об Ыне из опасений, что он убьёт родного брата. И при этом она знала о том, что Ван Со ищет десятого принца. Ищет, чтобы спасти его, а не покарать. Он же сам говорил ей об этом! Выходит, Хэ Су не поверила ему и все её слова были ложью? Выходит, и она, его последний луч света, не дававший ему кануть во мрак, считает его не человеком, а охотничьим псом, способным лишь на травлю и убийство? И для неё, как и для всех, он всего лишь животное? Как же так… Ван Со слепо огляделся вокруг, не зная, что ему сделать прежде: отыскать Хэ Су в тронном зале, чтобы посмотреть ей в глаза, или броситься в Дамивон, чтобы вытащить оттуда Ына и Сун Док, если они ещё там. Он колебался, пытаясь побороть нахлынувшую дурноту, пока не услышал десятого принца. – Брат! – где-то невдалеке отчаянно умолял Ван Ын, и в голосе его звучали слёзы напополам с безнадёжностью. – Позволь нам уйти! Пожалуйста! Этот крик сорвал Ван Со с места, как стрелу с тетивы. Когда он влетел во внутренний двор Дамивона, первое, что его мечущийся взгляд выхватил из окружавшего его марева, была Пак Сун Док. Дочь его наставника лежала без движения на дышащей пылью земле, а над ней на коленях склонился Ван Ын со стрелой в руке.

И Ван Со понял, что опоздал. Вне себя от ярости, окатившей его кровавым потоком, он расшвырял воинов и встал, закрывая собой младшего брата и его жену от короля. Тот криво ухмылялся на верхней галерее с новой стрелой, нацеленной в рыдающего Ына, который обнимал Сун Док, бессвязно уговаривая её очнуться. – Уйди, – бросил король, невозмутимо натягивая тетиву. – Зачем заходить так далеко? – воспротивился Ван Со в попытке прекратить это безумие.

– Ради поддержания мира от предателей нужно избавляться, – вздёрнув брови, спокойно пояснил Чонджон. – Отойди. – Остановитесь! Крик Ван Чжона, раздавшийся за спиной, пружиной подбросил Ван Со навстречу атаковавшим его стражникам, и он, защищая Ына от удара меча, ушёл в сторону, допустив тем самым смертельную ошибку, потому что, обернувшись на жалобный стон десятого принца, увидел у того в груди тяжёлую боевую стрелу. Это был конец. Чонджон стоял близко и был ловким и метким стрелком, поэтому шансов увернуться у открытого для удара Ына просто не было. Задыхаясь от отчаяния, Ван Со выронил меч и упал на колени перед младшим братом, который последним усилием схватился за его рукав и горячо зашептал, глотая слёзы и обрывки фраз: – Помнишь… в мой день рождения ты говорил, что подаришь мне всё, что я захочу? Ты же помнишь? Пальцы Ван Ына, дрожа, цеплялись за руку онемевшего от шока Ван Со. – Он сказал… – с усилием выталкивал из себя Ын. – Он сказал, что есть подарок, который можешь сделать мне только ты… Это он подговорил меня тогда, – принц всхлипнул и перевёл угасающий взгляд на Сун Док. – Эта девчонка… Я не могу отпустить её одну. Внезапно он закашлялся и захрипел, и Ван Со сильнее обхватил его, не давая упасть, а Ын приблизил к нему перемазанное в крови и пыли лицо: – Брат! – взмолился он, и было видно, как чудовищно тяжело давалось ему каждое слово, выходящее из его горла с рыданием и предсмертным свистом. – Сделай мне подарок! Последнее желание, которое можешь исполнить только ты! ?Нет! – всё внутри Ван Со взорвалось отчаянным протестом. – Нет! Нет! Пожалуйста, не проси! Не надо… Я не могу!? Но Ван Ын смотрел на него сквозь слёзы с такой мучительной надеждой, что Ван Со просто не сумел произнести это вслух. Какое-то мгновение он ещё боролся с собой, а потом в последний раз крепко сжал руку Ына, отцепил от своего рукава его холодеющие пальцы, поднялся на ноги, нашарил на земле отброшенный меч и занёс его для удара. ?Не надо!? – чиркнул по краю сознания слабый голос Хэ Су, и Ван Со, размахнувшись, ударил младшего брата, падая вместе с ним во тьму. Заходясь криком, он видел, как Ван Ын рухнул на землю, как потянулся окровавленными пальцами к руке Сун Док, но так и не смог её коснуться, в последний раз дёрнувшись и замерев. Как возле десятого принца оказался Ван Чжон, который тряс его, пачкаясь в крови, и только повторял, захлёбываясь слезами: – Нет! Брат… Ын… Вставай, ну же! Ын, открой глаза! Лишь теперь Ван Со окончательно осознал, что он только что сделал, исполнив последнее желание умирающего младшего брата. И тут его накрыл такой дикий смех, что он заставил отшатнуться стоявших поблизости стражников, а Чонджона – опустить ненужный лук. Ван Со задыхался в истерике, его трясло от смеха и страшной безысходности, которая ледяными тисками сжимала его сердце, заползала в уши, слепила глаза и разрывала горло болезненным стоном.

Что он наделал! Что же он наделал… Кто он теперь? Уж точно не человек. Человек не способен на подобное… Надо же! А ведь он так долго упирался, отвергая простую истину, доказывая всем: матери, отцу, братьям и прежде всего себе, что он не зверь, что у него тоже есть сердце! Смешно… Святые Небеса, как смешно и нелепо! Все эти его жалкие попытки доказать… стать… измениться… Стоило оно того, Ын, скажи, стоило? Его безумный хохот перешёл в плач напополам с отчаянным волчьим воем, которым он оплакивал себя прежнего. Того, кем ему больше никогда не быть. Ван Со заставил себя посмотреть на Хэ Су и увидел невыразимый словами ужас в её распахнутых глазах и на дрожащих губах, таких мучительно любимых… ?Почему же ты не сказала мне, Су? Почему не доверилась? Ведь ты могла спасти их. И меня тоже…? Но этого не произошло. И он, пошатываясь, пошёл прочь. Прочь от осевшей на землю Хэ Су, от рыдавшего над телом брата Ван Чжона. Прочь от навеки уснувших Ына и Сун Док, так и не осознавших, как коротка и быстротечна жизнь… Прочь от себя самого, оставшегося там, в окровавленной пыли, под ногами растоптавшей его судьбы. Под равнодушным взором Небес, которым, как всегда, не было до всего происходившего внизу никакого дела… Ван Со шёл, как в тумане, ничего не видя перед собой и не зная, куда вообще он идёт. В какой-то момент взгляд выхватил в окружавшей его багровой пелене фигуру генерала Пака, который натолкнулся на его молчание, как на стену, замер на миг, глядя на окровавленный меч в его руке, а потом рванулся дальше, оставив Ван Со одного со своей горькой печалью, окутывающей его непроглядным мраком. Он машинально переставлял ноги, давясь этой печалью, и знал, что у него не получится ни исторгнуть её из себя, ни выбелить, ни забыть. Она не станет светлой, не исчезнет, не развеется со временем.

Он не избавится от неё. Волки так не умеют. Если бы можно было выбирать, что нам помнить, а что нет, я бы с радостью забыл весь этот кошмар, чтобы никогда не возвращаться к нему ни в мыслях, ни в снах. Уверен, и ты бы не отказалась от этого, Су, ведь Ван Ын был так же дорог тебе. Но мне суждено до конца моих дней вспоминать, как я лишил жизни младшего брата, глядя ему прямо в глаза. И пусть это было не убийство, а милосердие, и я всего лишь помог ему, облегчил его уход вслед за любимой, сократив мучения, однако, понимая это разумом, я никогда не смогу принять это сердцем.

Я помню, как вглядывался в затуманенные страданием глаза брата и видел перед собой маленького мальчика, слышал его прерывистый жалобный голос: ?Брат, пожалуйста, помоги мне! Мне так больно! Так больно… Прекрати это, прошу тебя!? И мне казалось, что я уже слышал это прежде. Моё сердце едва не разорвалось, когда я осознал, о чём меня просит Ван Ын, но он давился булькающим хрипом, и промедление означало продление его агонии, прекратить которую он умолял, не представляя, на что обрекает меня своей последней просьбой. Потому что этот удар стал роковым и для меня тоже. Одним взмахом меча я перерубил не только трепещущую надорванную нить жизни Ына, но и свою собственную на два несоединимых куска – мои навечные ?до? и ?после?. Брата и братоубицы, теперь уж наверняка. И спрятаться теперь не за что. От себя не спрячешься. Никогда и нигде. За тем взмахом меча больше не осталось меня, прежнего. Я своими руками отсёк гремящую цепь и окончательно превратился в дикого волка. Пути назад больше не было.

Как бы я ни хотел и ни пытался забыть, Су, и перед собственной смертью я буду помнить прощальный взгляд Ван Ына, вновь говоривший мне: ?Спасибо, братик! Спасибо!? Это я, я погасил его! И теперь не знаю, есть ли мне хоть какое-то прощение и оправдание или я выдумал его сам, чтобы не сойти с ума…*** Чхве Чжи Мон бежал, запинаясь о неровные плиты церемониального двора, сам не зная, куда он пытается успеть, ведь всё уже случилось. Об этом ему красноречиво поведало мёртвое лицо Ван Со и его обнажённый меч, на котором стыла, засыхая, кровь десятого принца. А потом и сам Ван Со скривил рот в презрительной усмешке в свой адрес. – Чжи Мон, – заговорил он чужим, треснувшим голосом. – Я думаю, мне придётся превратиться в дикого зверя. Укусить руку, что меня кормит, и самому стать хозяином. Обезумевшим волком. Потому что выбора у меня просто нет. По бледным щекам Ван Со катились слёзы, но взгляд был суровым и твёрдым, и Чжи Мон понял, что время пришло – четвёртый принц наконец-то принял решение, пусть и не в полной мере осознавая, какую цену в итоге ему придётся за это заплатить.

А над дворцовой площадью раскатами грома, слышными одному лишь астроному, гремела клятва: ?Я, Ван Со, стану королём Корё!? Только теперь Чжи Мон в полной мере осознал, что это такое – ненависть.

Он стоял на коленях, одной рукой опираясь о дощатый пол веранды, а другой цепляясь за выглаженную ветром и временем колонну – свою единственную опору, и смотрел, как на опустевшем дворе возле тел Ван Ына и Сун Док сидят на земле Хэ Су, Ван Чжон и генерал Пак, недвижимые в своём горе, будто изваяния Будды. А перед внутренним взором астронома разворачивалась недавняя картина, которую он не застал, но в этом не было нужды: он и без того всё видел. Видел, как Сун Док, защищая беспомощного десятого принца, в одиночку расшвыривает дворцовую стражу – опытных, матёрых воинов в доспехах с боевыми мечами. Как Чонджон, склонив голову, с искренним интересом наблюдает за всем этим с верхней галереи в окружении министров и телохранителей. Как Ван Со, появившись будто из ниоткуда, пытается заслонить собой обречённого младшего брата… Чжи Мон смотрел – и ненавидел их всех! Всех, кто заставил его быть здесь и смотреть, не вмешиваясь, когда надо, и влезая, когда его об этом не просят. Всех, кто присутствовал на жестокой замедленной казни невинного мальчишки, которого угораздило родиться принцем во влиятельной семье и не умереть во младенчестве, что было бы для него самым лучшим подарком Небес. Всех, кто обрёк Ван Ына на смерть – такого юного, красивого, доброго, бестолкового и только-только научившегося любить… ?Жизнь коротка и быстротечна?, – сказал перед смертью король Тхэджо. Как же больно, что десятый принц так этого и не понял, отталкивая своё счастье по глупости, упрямству и неверию, лишив себя и свою жену пусть и немногих, но солнечных дней взаимной любви, которые в итоге превратились в единственную ночь, проведённую ими в объятиях друг друга накануне смерти.

Неужели их жизни, трепетные и юные, как весенняя трава, стоили того, чтобы превратиться в мёртвые камни в основании Великого царства на благо прогресса и истории? Ведь Ван Ын и Сун Док только начали постигать вкус жизни и любви! Насколько же это всё дико, бессмысленно и жестоко, Святые Небеса! Взглянув на небо, Чжи Мон скривился и перевёл дыхание. Его душа просто разрывалась на части. Как же он всё это ненавидел! Но больше всего он ненавидел себя. Честно. Глубоко. Истово. Ненависть, не изведанная им ранее, не понятая, не прочувствованная до конца, сейчас струилась по его венам, стучала в висках и слепила глаза и разум. Чжи Мон упивался этой ненавистью, умывался ею, будто кровавыми слезами, и смотрел. Он смотрел на Ван Со, чьё выражение лица в хищном оскале безумного смеха было абсолютно диким. И чувствовал всем своим бессмертным существом адскую боль, сжиравшую изнутри четвёртого принца. Чжи Мон закрыл и вновь открыл глаза, возвращаясь в настоящее. Он смотрел на генерала Пака, который баюкал на руках мёртвую дочь – единственный смысл своей непростой и полной нескончаемых сражений жизни и говорил, обращаясь в никуда: – Как-то я сказал ей, что тринадцатый принц очень красив, а четырнадцатый принц хорош в боевых искусствах. Я предлагал ей выйти замуж за одного из них, но эта упрямая девчонка выбрала десятого принца, ведь он же её первая любовь… – генерал горестно усмехнулся и вновь почернел лицом: – Знай я наперёд, не допустил бы этого. Хотя… будь ей известна их судьба, она всё равно бы за него вышла. Если что-то задумает, то уже не отступит. Генерал невидяще посмотрел на Хэ Су и спросил: – Скажите мне только одно: мою дочь принц сильно любил? Мою Сун Док? – Сильно, – прошептала Хэ Су. – Очень сильно. Они любили друг друга. – Это хорошо, – сквозь слёзы улыбнулся несчастный Пак Су Кён. – Тогда я рад. Этого хватит… Прости, Сун Док, твой отец больше ничего не может для тебя сделать. И он заплакал и засмеялся одновременно, обнимая Сун Док, как живую. А Чжи Мон, глядя на него, чувствовал себя виноватым в этой смерти, которая, как и многие другие, калёным железом отпечатывалась на его совести. Он смотрел на Ван Чжона, рвавшегося из рук Хэ Су, что не давала ему броситься вслед за четвёртым принцем и покарать его за смерть Ына, в которой Ван Со был совершенно не виноват. – Не надо, пожалуйста, не надо! Остановитесь! – рыдала Хэ Су, цепляясь за рукав Ван Чжона. – Ван Ын сам этого хотел и молил об этом… Вы не должны винить принца Со. Ему сейчас тоже тяжело… Чжи Мон не выдержал и отвернулся.

Если бы у него оставались силы и мужество, он бы вышел из своего укрытия и приблизился к этим несчастным, которые были ещё живы, но умирали сейчас от горя на его глазах. Однако ничего этого у него не осталось.

И Чжи Мон просто сидел, спрятавшись за колонну, которая скрывала его от горюющих, но не могла спрятать от самого себя. Он сидел, не в состоянии пошевелиться, и ненавидел. Святые Небеса, как же люто он себя ненавидел!*** Этот поистине чёрный день всё тянулся, никак не желая раствориться в закате, словно ещё не всю кровавую дань собрал с притихшего к вечеру дворца. Но вот наконец солнце рухнуло за вздыбившийся горной грядой горизонт, и Ван Со остался один в темноте. Он стоял на балконе башни, тщетно пытаясь не думать о том, что случилось. Сегодня ночью он не смотрел на далёкие звёзды, которые напоминали ему о несбыточном, не любовался робкой луной, так похожей на ту единственную, кого он любил и должен был забыть. Стоило Ван Со поднять глаза – и он видел Хэ Су. Их первый снег, ветер на скале над Сонгаком, тёплый дождь после ритуала, звездопад в день её рождения, розовое молоко рассвета над кромкой моря… И не мог этого вынести. Поэтому он смотрел во тьму прямо перед собой, куда ему предстояло теперь идти. Без неё. Его одиночество нарушил тринадцатый принц, возникший рядом так бесшумно, что Ван Со заметил его лишь тогда, когда Бэк А заговорил. – Ван Ына признали изменником, поэтому похорон не будет, – едва слышно сказал тот, сумрачно глядя всё в ту же тьму, которая жадно ждала уже двух принцев вместо одного. – Нам запрещено облачиться в траур и похоронить их рядом с семьёй. Тела Ына и Сун Док были оставлены в лесу на растерзание воронам, но мы уже тайно похоронили их, – Бэк А сглотнул невыплаканные слёзы. – Ты знаешь... Вытащить стрелы из тела никак не удавалось, поэтому Чжон просто сломал их. Это... это... – Ын помнил произошедшее в день его рождения, – медленно проговорил Ван Со и попытался улыбнуться, но у него не вышло. – Даже я сам успел всё забыть… Он сказал, что только я могу сделать ему этот подарок.

– Ын благодарен, – наконец-то повернулся к нему Бэк А, теряясь в словах. – Он благодарен тебе за то, что ты сделал для него. – Ваше Высочество! Принцы не заметили, что к ним присоединился Чжи Мон, который протягивал Ван Со вскрытый конверт. – Я обнаружил на столе письмо, оставленное придворной дамой Хэ. В нём сообщается, что десятый принц скрывается в Дамивоне, – продолжал между тем астроном, заставляя Ван Со принять конверт, который ожёг ему пальцы.

Сообщается, значит… Ван Со проглотил царапнувший горло ком и смял конверт, даже не пытаясь его открыть. Стало быть, она всё-таки решилась довериться ему. Надо же, как лестно… Только смертельно поздно, поздно для них обоих. Он не глядя сунул мятую бумагу обратно в руки Чжи Мону и решительно направился вниз.

Он знал, где искать Хэ Су. Там, где она сама будет его искать.

Ван Со не мог понять, что он чувствует, выходя на залитую лунным светом лужайку на берегу озера, возле зарослей лотоса и камыша, где они с Хэ Су провели столько радостных и трепетно-грустных минут, где они открылись друг другу и были счастливы. Здесь, как и прежде, тонко пахло самшитом и можжевельником, и в этот запах вплетался аромат озёрной воды и цветущего лотоса – её аромат.

Ван Со болезненно скривился и тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Всё это осталось в прошлом, в его жизни ?до?, которую он сегодня перечеркнул одним взмахом меча. Его тянуло сюда, всегда тянуло, и сейчас тоже. И в то же время он боялся, что, поддавшись чувствам и воспоминаниям, не справится с собой, не сделает и не скажет то, что собирался.

Но пути назад больше не было: за спиной зияла пропасть. Он увидел её сразу, ещё до того, как шагнул на спускавшиеся к лужайке ступени. Хэ Су стояла у кромки воды и, морщась, потирала ладошкой больное колено, которое и спустя годы после пыток продолжало её терзать.

Ван Со вспомнил, как сегодня она неловко осела на землю, увидев его удар. Видимо, тогда и потревожила ногу. И внутри тут же всколыхнулось тепло и нежность, а руки потянулись к Хэ Су – подхватить, обнять, утешить... Однако стоило только ей обернуться и броситься ему навстречу – и руки сами собой сжались в кулаки, а из бездны за спиной пахнуло холодом.

Очевидно, и Хэ Су ощутила это, потому что, вглядевшись в его непроницаемое лицо, погасла и качнулась назад. – Теперь и ты видишь во мне чудовище? – едко осведомился Ван Со, не веря, что он говорит эти слова, и говорит их ей. Но какой-то демон противоречия будто толкал его к краю и заставлял всё это произносить, растравляя душу себе и Хэ Су. – Я убил Ына. – Я знаю, что вы сделали это против воли, – покачала головой Хэ Су.

– Почему ты скрывала, что он в Дамивоне? – продолжал наступление Ван Со, с каким-то странным удовлетворением замечая, как поникла Хэ Су, как задрожали её губы. – Ты не доверяла мне? Смолчала из опасения, что я убью Ына? – Да, вы правы, – откуда-то издалека откликнулась она, глядя на его руки. – Я беспокоилась за десятого принца и боялась, что вы будете вынуждены лишить его жизни, чтобы защитить мою. Я надеялась, что всё наладится, когда они сбегут… Но слишком поздно поняла, что приняла неверное решение. Поэтому я и написала письмо, – Хэ Су подняла на него глаза, полные слёз. – Я… доверяю вам. Не сразу, но я действительно начала вам доверять. Я поняла, что моих чувств достаточно, чтобы верить вам во что бы то ни стало.

Она говорила, а Ван Со разрывался на части от желания прижать её к себе и от горечи предательства на губах. – Но теперь всё изменилось, – услышал он себя со стороны и поразился, как ровно и холодно звучит его голос. – Видя тебя, я буду вспоминать, к чему привело твоё недоверие. Ын умер по твоей вине. И я всегда буду помнить, как убил его. Ван Со ранил Хэ Су каждой фразой и понимал, что никогда не простит себе эти безжалостные слова. А ведь однажды Хэ Су сказала ему почти то же самое: ?Видя вас, я вспоминаю всё то, что хотела бы забыть?. Какая злая ирония судьбы… – Из-за любви к тебе, – продолжал он, выворачивая себя наизнанку, – я подчинился королю, чтобы спасти тебя… Но тех чувств больше нет. И закончим на этом*. Он отвернулся, чтобы уйти, но замер, услышав её срывающийся голос: – Это ложь! – воскликнула Хэ Су сквозь слёзы. – Вы лжёте мне! Его губы скривились в саркастической и насквозь фальшивой полуулыбке: – Мы пообещали друг другу не лгать. И он ушёл, не оборачиваясь: Хэ Су тоже осталась в его жизни ?до?. По ту сторону пропасти. Он сам себя к этому приговорил. Разве нет? Вот только проклятое сердце никак не желало успокоиться и колотилось умирающей птицей о его грудную клетку, пока он шёл к башне и, пошатываясь, поднимался по лестнице.

Измотанный событиями минувшего дня, раздавленный собственными решениями, принятыми под давлением безысходности, Ван Со скорчился от мучительной боли, хватаясь за перила. Боль скручивала его изнутри, напоминая о том, что он всё ещё жив, что он всё ещё чувствует и что будет помнить… Помнить каждое мгновение этого проклятого дня. Помнить о том, что он не лгал Хэ Су.

Как Ван Со ни старался, избегать её не получалось. И сердце предательски заходилось, стоило ему заметить тоненькую фигурку Хэ Су во дворце или даже услышать её имя от кого-то из придворных.

Это было просто невыносимо! Ему нужно было куда-то сбежать из Сонгака, всё равно куда, лишь бы подальше от неё и всего того, что он ей наговорил. И повод нашёлся довольно быстро: Чонджон решил перенести столицу в Сокён по требованию своего дяди Ван Шик Рёма, который оказал ему поддержку в обмен на эту малость. А Ван Со был назначен королевским посланником для наблюдения за строительством нового дворца. Разумеется, Чонджон сделал это, чтобы удалить от себя угрозу, не решившись открыто избавиться от цепного пса, чьи клыки и свирепость ещё могли бы пригодиться.

Ван Со это стерпел. Он покинул Сонгак ночью, попрощавшись только с Чжи Моном и Бэк А.

А больше прощаться ему было не с кем. Генерал Пак, который был ему когда-то близок, как отец, нет, ближе отца, так и не простил ему потерю единственной дочери. И пусть всем было известно, что Ван Со не лишал её жизни, скорби Пак Су Кёна это не умаляло. К тому же король во всеуслышание объявил, что именно четвёртый принц убил десятого принца Ван Ына и его жену Пак Сун Док за совершение государственной измены, за что получил в дар землю для возделывания и возведения дома.

Покачиваясь в седле на лесной дороге, туманно-призрачной в свете луны, Ван Со вспомнил обидные слова генерала после совещания в тронном зале: – Теперь вы будете приглядывать за строительством нового дворца. И к тому же, стали богаты. Нажились на убийстве моей дочери и зятя! Проживёте долгую жизнь состоятельным человеком.

Сказав это, генерал хотел было плюнуть Ван Со под ноги, однако сдержался и пошёл прочь. За ним поспешили главы влиятельных кланов, которые, проходя мимо Ван Со, бросали на него презрительные взгляды и, не стесняясь, плевали в него словами: – Да разве он человек после убийства младшего брата? – Безумная псина короля! – Чудовище! Всё это Ван Со тоже стерпел.

И готов был стерпеть ещё многое ради достижения своей цели – трона Корё. А иной у него не осталось.

Я страшно ошибался, Су, надеясь, что побег из Сонгака принесёт мне облегчение и хоть какое-то подобие покоя.

Отправившись в Сокён, я будто вернулся в прошлое. Влиятельные семьи во главе с наместником Ван Шик Рёмом приняли меня с настороженной холодностью, как когда-то принял Шеньчжу, а потом и родной дом. И пусть я больше не носил маску, но от меня шарахались, как прежде, и перешёптывались за спиной, называя зверем и братоубийцей. За мной повсюду следовали шпионы короля, полагая, что я об этом не догадываюсь. Я снова остался один. Для меня это было не ново, но теперь, когда я узнал, что такое благосклонность отца, братское плечо, объятия любимой, выносить одиночество стало стократ тяжелее. Потому что оно больше не спасало и не казалось надёжным укрытием.

Однако я принял решение и там, в Сокёне, шёл к своей цели всё это время. В одиночку, без стаи и своей души, оставленной в Сонгаке. Для того чтобы взойти на трон, мне не нужна была душа. Я желал стать королём и стремился к этому. Но причины были иными. Нет, их просто стало больше, и моё смутное желание окрепло. Прежде я хотел надеть корону, чтобы ты стала моей и отдала мне своё сердце. Чтобы ты наконец почувствовала себя свободной и никто не смел ломать твои крылья. Я мечтал о троне, чтобы больше никто – никто! – не мог манипулировать мной и использовать меня. Но теперь, после того, что случилось с Ыном и Сун Док, я стремился к власти ещё и затем, чтобы избавить страну и близких мне людей от безумия старшего брата и его безнаказанной слепой жестокости.

Да, я желал недостижимого. Но разве я желал этого из тщеславия или гордыни? Ты же знаешь, что нет, Су. Ты всегда это знала. И когда отговаривала меня от трона, и когда провоцировала завладеть им. Сейчас он мой, а ты – нет. И я понимаю, как ничтожно мало он значит по сравнению с пустотой внутри. Но тогда… Тогда я твёрдо решил добиться своей цели, чего бы мне это ни стоило. Я должен был стать королём и положить распрям конец, даже если я буду вынужден убивать. Я не осознавал только одного – что цена может быть непомерно высока. А ведь генерал Пак предупреждал меня: ?Вы помните слова, сказанные почившим королём, Ваше Высочество? Ради блага государства и правящей династии король должен быть готов пойти на жертвы и отказаться от всего иного. Так кого вы принесёте в жертву?? Ты знаешь ответ, Су. Знаешь, как никто другой. И простишь ли меня когда-нибудь? Те два года в Сокёне тянулись для меня гораздо дольше посольской миссии во вражеские земли по приказу короля Тхэджо. Пусть я всего лишь наблюдал за строительством нового дворца, и не было битв, не было ранений и плена, но я перенёс это время гораздо тяжелее, чем все прежние испытания.

Кто бы мог подумать, что одиночество может превратиться в такую изощрённую пытку! Я полагал, что справлюсь, но я ошибался, Су. Рядом со мной не было никого, кто мог бы стать мне отрадой, собеседником или добрым другом. Никто не спрашивал, хорошо ли я спал, вовремя ли поел, легко ли у меня на душе. Я никому не был нужен – и это вновь терзало меня, особенно остро из-за того, что я успел понять и почувствовать, каково это – быть нужным. Особенно – тебе. Надеясь забыть тебя, я постоянно думал о тебе. Все мои попытки вытравить тебя из памяти и из сердца рассыпались в прах, а при одной мысли о тебе начинало нестерпимо ныть в груди. И если при свете дня я хоть как-то мог забыться в делах, то ночью становилось просто невыносимо. Стоило мне покинуть Сонгак, как меня вновь начали мучить кошмары. Я никак не мог привыкнуть к тому, что ты далеко и что я сам отступился от тебя. Я должен был, но не хотел привыкать и сопротивлялся, как мог, а сопротивляясь, лишь усугублял проблему.

Кошмары наваливались на меня, стоило мне закрыть глаза. Моя мать с ножом в руке, алые пасти виселиц, одной из которых в жертву досталась ты, издевательства и поругание толпы в день ритуала дождя, презрение отца, страх братьев, смерть Му и Ван Ын, залитый кровью, – всё это лишало меня рассудка ночь за ночью, видение за видением... Я не знал, куда деться от поглощающей меня с заходом солнца тьмы, пока однажды не оказался на берегу лесного озера, на которое наткнулся случайно, возвращаясь с рудников, где добывали камень для строительства. Заночевав там, я впервые спокойно спал. На траве, под звёздным небом Корё… Мне снилась ты, Су. Такая, какой я оставил тебя во дворце: в одежде придворной дамы, с невыразимой печалью в глазах, но живая и невредимая. Ты стояла на берегу нашего озера и говорила мне: ?Я буду ждать вас, Ваше Высочество…? А на твои плечи падал то ли новогодний снег, то ли дождь из осенних листьев, то ли лепестки отцветающей вишни… Когда я проснулся и осознал, что впервые за долгое время спал, и спал без изматывающих кровавых сновидений, меня озарила догадка – всё это случилось благодаря запаху диких трав, озёрной воды и цветущего лотоса – твоему запаху, который убаюкивал меня и врачевал душевные раны.

С тех пор я перестал сопротивляться себе самому и больше не гнал твой образ из мыслей. А ещё я приходил к тому озеру так часто, как только мог, чтобы думать о тебе, дышать тобой, спокойно спать и видеть тебя во сне…*** Чонджон сходил с ума.

Шёл 948-й год – третий год его правления, и ни для кого не было тайной, что король Корё безумен. Он начал слышать голоса вскоре после смерти десятого принца и его жены, и министры даже во время официальных приёмов замечали, как Чонджон вдруг начинал в панике оборачиваться, словно искал кого-то, и, думая, что его не слышат, в ужасе бормотал себе под нос, без конца повторяя одно и то же: ?Брат, позволь нам уйти! Пожалуйста, брат!? Неслучайно на четвёртый день казни изменников он вдруг потребовал, чтобы во дворцовом храме провели обряд упокоения, хотя до этого сам исступлённо кричал, запрещая похороны и поминовение брата с невесткой. Минуты просветления его рассудка вспыхивали всё реже, скрываясь в пелене помешательства, которое со временем становилось всё очевиднее и острее.

Во дворце поговаривали, что Ван Ё повредился головой ещё тогда, при падении с обрыва. И это было весьма недалеко от истины. Ведь неслучайно Ван Шик Рём так долго скрывал его в своём поместье, сам король то и дело жаловался лекарю на головные боли, а придворная дама Хэ не успевала заваривать ему травяной чай с ромашкой и мятой, остужавшей его пылающий разум.

Получив от Бэк А письмо с тревожными новостями, Ван Со принял решение вернуться в Сонгак, несмотря на то, что доложить ему было нечего: дворец в новой столице до сих пор не был достроен. Но тринадцатый принц настоятельно просил его приехать. К тому же, после двухгодичного отсутствия домой вернулся Чжон. Отправившись защищать границы, он поклялся не возвращаться во дворец, однако уступил просьбам обеспокоенной матушки. Он со своей армией разгромил войско киданей, принеся мир на север Корё, и стал великим генералом. Но королева Ю звала его не ради того, чтобы поздравить: её план был иным, и, догадываясь об этом, Бэк А умолял Ван Со приехать, опасаясь новой бури во дворце. Стоя перед дверями личных покоев Чонджона, где он молился в этот час, Ван Со убедился в том, что опасения брата не были беспочвенными: изнутри доносился звон ритуального колокольчика, прерывающийся визгливыми криками его матушки и тёмными пятнами голоса короля.

– Ваше Величество! Примите же решение! – убеждала сына королева Ю. – Назовите Чжона наследным принцем. Он будет поддерживать вас! Ваше Величество! Вы слышите меня? – Матушка, – отвечал ей глухой заторможенный голос Чонджона. – Кого вы видите во мне? Я человек или свинья? Для вас я не сын, а кабан, которого вы ходите принести в жертву ради трона! Все вокруг жаждут моей смерти. И вам я был нужен только ради получения власти. ?А король не так уж и безумен?, – вскользь подумал Ван Со, слушая прерывистый смех Чонджона, эхом отдающийся от стен и потолка просторной комнаты.

Внезапно за дверью стало тихо, и в этой подозрительной тишине отчётливо прозвучал голос короля, в котором не было ни тени помешательства или недавнего сумасшедшего смеха: – Чжон хочет взойти на трон? – громким шёпотом, похожим на змеиное шипение, осведомился Чонджон.

Решив, что ждать дальше не стоит, Ван Со толкнул дверь и вошёл внутрь.