Ай, противный горбун! (1/1)

Возле Дворца Правосудия столпились нищие, великолепная троица: слепой, паралитик и безногий. Было двенадцать часов дня. Внезапно к ним подсоединился уродливый горбун из Собора Богоматери – за какую-то вину выгнали его священники из залы, где проводилась церковная служба.– Шалом, Квазимодо! – гнусаво поздоровался с ним безногий, видя несчастное чудовище ещё издали.Горбун произнёс невнятное ругательство и смачно плюнул на юбку прохожей девушки, которая не то, чтобы смеялась над ним – ничем не высказала своего презрения к его безобразной внешности.– Ты не в настроении? – спросил у Квазимодо паралитик.– Не люблю девок с кривыми ногами, – ответил горбун. – Ещё я видел, как она задрала платье, чтобы перепрыгнуть через лужи. На её ногах слишком много кучерявых и чёрных волос. Не люблю излишнюю волосатость на женском теле. Это вызывает у меня отвращение.– Бывает, – подтвердил безногий и затянул для прохожих: – Подайте Христа ради!Паралитик тем временем рассматривал какие-то бумажные листовки.– Что это? – спросил безногий.– Выбросил из своего окна поэт Пьер Гренгуар, – ответил паралитик. На листовках были наброски рисунков голых женщин в различных позах. Калеки с интересом их рассматривали, даже слепой распахнул глаза, потому что, как мы знаем, эти калеки были не теми, за кого себя выдавали. – Одного не пойму: зачем он это выбрасывает? Это нужно хранить, копить в папке и периодически пересматривать.– Очевидно, бездарный поэт пробует себя, как и бездарный художник, – причмокнув, заметил Квазимодо. – Я бы тоже выбросил. Линии не ровные, никаких знаний анатомии. Единственное, что он чётко тут нарисовал – это жир на бёдрах. Фу!Прохожий сельского вида бросил горбуну монетку, так как он стоял среди бродяг, которые выпрашивали милостыню. Звонаря это разозлило. Он догнал прохожего, нагнул его и заорал:– Ты что кинул, сельский болван? Ты кому кинул? Быстро поднял! И заруби на своём носу, провинциал, какие люди настоящие парижане, а какие годные только возить навоз! Чтоб я тебя больше здесь не видел! Убирайся!Провинциал извинился и ушёл. Излишне говорить, что монету назад ему не отдали.– Зря ты так, – сказал уроду слепой. – Тебе сколько платят за работу звонаря? Парень, тебе только двадцать, а ты уже скалиозник. Уходи от этих попов и стой с нами! Благодаря твоей роже нам сегодня кидают втрое больше. Почему, ты думаешь, мы не идём никуда работать? Думаешь, нас никуда не берут? Нет. Мы попрошайничаем – так больше за день заработаем. На пойло и жратву всегда хватает.– Однако, я никогда не видел, чтобы вы просили милостыню прямо возле Дворца Правосудия. Вы слишком осмелели, невиданная наглость, – заметил Квазимодо. – Тут же вся судейская знать бродит. Капитан как придёт, так вас и попрёт с дубинками!– Капитан не попрёт, – ответил паралитик. – Мы ему в этом месяце уже платили!Калеки захохотали.– Так слушай же, что мы тебе предлагаем, Квазимодо, – продолжил слепой. – Каждый месяц мы отдаём половину своей милостыни. Плюс, каждый день он отбирает у нас третью долю. И даже так нам с головой денег на жизнь хватает. Ты, звонарь, ни за месяц, ни за год не получаешь того, что мы получаем за один день, даже отдав львиную долю Шатоперу. Ты же гробишь спину, ничего не получая взамен.Горбун притворился глухим и поплёлся в другой квартал – в его голове родилась идея. Квазимодо подошёл к капитану Мае Феди, который вёл службу на неблагополучных улицах.– Чего уставился, урод? Пошёл вон! – гаркнул офицер.– Я умею гадать по руке совершенно бесплатно, – ответил горбун. – Я догадываюсь, что вас ждёт повышение до генерала. Я, такой бедный, убогий, хотел бы порадоваться за вас, хотел бы увериться.Мае Феди ухмыльнулся и подал руку:– Смотри, чучело, что там увидишь? Про генерала ты перегнул. Скажешь свою речь и получишь в своё горбатое рыло! Мне поперёк горла стоит этот выскочка Феб де Шатопер. Он капитан, как и я. Да все знают только его, он патрулирует знатные улицы, а мне достаются лишь помойные кварталы.– Я вижу, я вижу... – говорил горбун, – линия карьеры, но она изменчива, может случиться, может нет. Вижу, над капитанами есть начальство.– Сообщил мне новость! Все знают, что нами руководит Тристан Отшельник, кум короля. Сегодня он проверяет, как я патрулирую эти грязные улицы. Завтра проверяет улицы Феба де Шатопера.– Линия на вашей руке говорит, что вы уговорите его проверить сегодня улицы господина Феба. Если Тристан Отшельник увидит, что Феб позволяет бродягам попрошайничать возле Дворца Правосудия и воровать возле церквей, он будет в страшном гневе. Он понизит Феба в должности. И вы поменяетесь с ним местами. Но это не точно. Линия извилистая. Будет так или нет, всё зависит только от вас.Глаза капитана Мае Феди загорелись и он вручил горбатому золотой.Квазимодо возвращался в Собор, а выходил он в город, потому что цыганка попросила его найти и привести к ней её возлюбленного Феба. Звонарь знал, что Феб не согласится прийти – он подлец. Но ведь мог и согласиться – надо и такое просчитать. С теперешним раскладом карт, Феб прийти к цыганке по-любому не сможет – можно его и не искать, и не говорить, что девушка его ждёт.– Отдал бы этот золотой, чтобы видеть сейчас, как Тристан Отшельник чихвостит Феба, трясёт кулаком над его мордой, угрожая отправить его охранять королевских свиней, а не особняки для знати, но пора возвращаться на колокольню, – злорадно шептал Квазимодо.Читателю надоело читать про похождения подлого горбуна. Ну его, он ещё даст о себе знать. А пока – самая весёлая пара всех времён и народов: Клод Фролло и Эсмеральда.Эсмеральда сидела, заламывая руки в жалостливой позе на крыше Собора, и смотрела вниз на площадь. Её думы были заняты, как всегда Фебом: как он мог поверить, что она хотела его убить; она должна с ним поговорить, она должна всё объяснить.Кто-то тронул девушку за плечо, она вздрогнула.– Попалась! – проговорил человек в сутане – перед ней стоял архидьякон. –Свисти, не свисти, девочка, твоё чудовище тебя не спасёт. Я видел, он далеко в городе. Будь моей или повешу.– Убери руки с моего сердца! Грязный священник! Я вырву твои гадкие органы и засуну их тебе в рот! – подскочила цыганка. Клод схватил её за руки. – Я принадлежу моему Фебу! Моя любовь сейчас придёт. Я его жду.– Смотри внимательнее на балкон. Это он? Под руку с ним прекрасная дама.– Это его сестра, – не моргнув глазом, ответила Эсмеральда.– Он её обнимает.– Родственники обнимаются.Феб и знатная дама жарко поцеловались. Эсмеральда выпучила глаза на это, направляя руки в пропасть, на самом краю крыши. Она схватилась за голову, вцепилась в свои волосы и закричала.Клод пытался обнять её и успокоить, но она дёргалась и извивалась в его руках, из глаз ручьями полились слёзы.– Оставь меня! – выкрикнула цыганка. Клод отпустил её.К ней вернулось самообладание, она отскочила на несколько шагов и выпрямилась, гордая, неприступная. Клод смотрел на неё новыми глазами:– Ты в этом белом длинном платье, ты не похожа на цыганку. Ты похожа на высокомерную знатную даму, которая от скуки ушла в монастырь. Ты стала выше ростом. Закрытые плечи, эти рукава – ты не похожа на себя. Я хочу, чтобы ты стала такой, как раньше: когда улыбалась, когда танцевала тогда, пусть в своём порванном платье чуть ниже колен; когда много смеялась.Эсмеральда не дала ему утереть свою слезу.– Эту девушку ты убил! Ты подставил меня в убийстве! Убийца! Ты ничего не скажешь. Пойдёшь вон!– Хочу сорвать твой подол... и утереть им свой пот! – крикнул Фролло. Он схватил её на руки и бегом понёс её в её келью.Священник бросил девушку на постель.– Если Феб меня предал, это не значит, что я сразу же отдамся тебе! В один миг я разочаровалась в любви. Если я больше не верю в любовь Феба, я не верю ни в чью любовь! Что ты делаешь? – кричала цыганка.Клод оторвал низ её белого платья, чтобы оно стало короче. Затем обнажил её плечи.– Так выглядит больше похоже на тебя! – проговорил Клод. – Я во всем виновен! Но почему ты не даёшь мне заладить мою вину?Девушка плюнула ему в глаз. Оторванным клочком от белого платья он утёр свой глаз, уселся на девушку верхом, связал её руки и привязал их к спинке постели. Затем, возвышаясь над девушкой, зажал своими ногами её ногу. Тут Клод увидел распятье над постелью. И перекрестился.Он снял с себя свой чёрный плащ и завесил им это распятье.– Я не хочу, чтобы Он этого видел! – пояснил Клод Фролло.– Грязная свинья! Мерзкий священник! Развратное чудовище! – кричала девушка, дёргая ногами. – Если я когда-нибудь ещё и полюблю, он будет похожим на Феба, только лучшим! Он будет благородным! Чистым! Верным! Новое солнце! И когда-нибудь он повесит тебя, чудовище!– У меня к тебе предложение, – шептал на ухо девушке архидьякон, улёгшись возле неё. – Я хочу дать тебе выбор. Месяц. Нет, три месяца. Если за три месяца ты не захочешь меня, я от тебя отступлюсь. Трону ли я тебя? Это зависит только от тебя.Он обнажился. И она увидела его возбуждённый член, и вскрикнула.– Доставь мне радость своей рукой. Девушка, если ты сможешь это сделать только своей нежной рукой, я к тебе не прикоснусь. Клянусь Пресвятой Девой! И не притронусь никогда. Если за три, нет четыре месяца таких радостей ты меня не захочешь, я оставлю тебя.– Развратное чудовище! – кричала цыганка.Священник лёжа справа от цыганки, левой рукой обнял её тонкий стан, правой рукой – отвязал одну её руку.Он взялся за корень своего члена и поднёс к нему своей рукой её руку. Её маленькая рука с тонкими пальцами была холодной. Он показал, как ей водить вперёд-назад. Потом убрал свою руку, чтобы это делала только она. Сам священник закрыл глаза. Он издавал звуки, как кот.– Я не хочу тебя, – низким голосом говорила дева, вынужденная совершать то, чего не делала.Он стонал. В один момент ей показалось, что всё закончилось.– Всё? – спросила красавица.Клод открыл глаза и взглянул в её изумлённое лицо – в его глазах был сатанинский блеск и похоть. Он улёгся на девушку, яростно целуя её плечи и шею, его руки трогали её ноги.– Нет! Нет! Проклятый! – кричала цыганка. – Лжец! Лжец! Я знала, что тебе нельзя верить! Чудовище!В тот момент когда он вошёл в неё, она дико закричала, как преступница, которую пытают раскалённым железом. Крик этот услышал бы даже глухой.– Больно! Больно! Ненавижу тебя! Ненавижу! Вытащи его! Вытащи его!Фролло сразу же вышел из неё. Не глядя на лежащую девушку, он сел на постели, отвернулся от неё. Его сердце колотилось, в двух его глазах появилось по одной слезе. Он опустил голову и закрыл руками лицо.Клод забыл, что одна рука цыганки была свободна. Она дотянулась до чего-то железного. Это было распятье. Оно было хлипко приделано. Девушка ударила им Клода по голове. Священник упал без сознания.Эсмеральда потеряла дар речи и не смогла кричать, увидев голову Клода на постели. Одна рана сбоку его лба чуть-чуть кровоточила. Девушка боялась пошевелиться.Через время архидьякон пришёл в себя. Он тронул свой лоб. Посмотрел на свои пальцы. Они были в крови.– Что это? Ты меня била? – возмущённо спросил он испуганную девушку. Затем он увидел упавшее на пол распятье и поднял его. – Ты ведьма! Кощунство, – грубо вынес он вердикт. Быстро одеваясь он проговаривал: – Голова Господа! Ты совершила кощунство. Ты ведьма! Если я и сомневался в этом, теперь я уверен, что был прав в самый первый день, когда посмотрел на тебя. Ты не совершала убийства, за которое была осуждена на казнь, но ты всё равно, как никто достойна виселицы. Животное! Тварь! Лилит. Демоница. Змея во плоти. В твоих жилах течёт не кровь женщины, а кровь ящерицы. Ты не любишь никого. Ты не испытываешь жалости. Не любишь ты и Феба.Помолчав, он спрятал распятье в складках своей чёрной одежды:– Я вернусь завтра. С гвоздями. Я прибью его на место. Я ещё буду изгонять из тебя дьяволов.Он ушёл, хлопнув дверью. Она осталась сидеть на постели в глубоком шоке, не могла даже рыдать. На постели смешалась его кровь и её.****Спускаясь по лестнице, Фролло думал:– Истеричная, эгоистичная, высокомерная паникёрша, она никогда не испытывает ко мне жалости. Совершает кощунство, даже не давая себе отчета. Язычница! Саломея с головой Иоанна Крестителя на подносе, с моей головой! Вавилонская блудница верхом на семиглавом драконе с чашей ядовитого вина. Она тварь! Но я не могу от неё отказаться!Она так не орала, когда её пытали испанским сапогом, чуть не сломав её ножку. От её крика боли я тогда чуть не покончил с собой. На этот раз при мне не было кинжала. Неужели я настолько ей омерзителен? Неужели моё тело для неё – тяжёлое орудие пытки, хуже стула инквизиции?Клод вспомнил рисунок в одной из книг судейской библиотеки – пыточное орудие под названием "груша", которое применялось для особо опасных преступниц. Это орудие по форме напоминало фрукт, но имело четыре лепестка. Когда палач вставлял эту вещь в самые интимные места и начинал закручивать винт, лепестки "груши" раздвигались в разные стороны, разрывая отверстие.– Я уверен, несчастные, которых пытают самыми жестокими способами, орут меньше, чем она. Неужели сравнимо ей с чудовищной пыткой ощутить меня внутри?Голова архидьякона болела. Но эту боль можно пережить и найти выход, как лечить. Мужчина был обижен.– Я уничтожен. Я не знаю, как себя вести? Божий знак. Иногда Господь быстро напоминает о своей расплате. Крест Господень! Им она меня не убила – и это первый знак. Знак того, что я должен отступиться. Но я не могу от неё отказаться!****Когда Квазимодо вернулся в Собор, он решил заглянуть в слуховое окно кельи цыганки. Он любил подглядывать, хоть доселе никогда не видел, чтобы девушка занималась самоудовлетворением. Но сейчас то, что он увидел не укладывалось в его косматой голове – цыганка помогала заниматься самоудовлетворением архидьякону.Квазимодо вырвал у себя два клока волос:– Негодяи! Изменники! Ненавижу!Первым порывом горбуна было ворваться в келью с ножом и убить Фролло. Он быстро остановил себя – кто он такой, чтобы вмешиваться. Здесь нужен более серьёзный план, чтобы помешать соединиться этой паре.

Горбун ударился головой об стену в поиске идей. В сердце его встретились священник и цыганка.– Нет! Нет! Этому не бывать! Не бывать им вместе! Я не позволю.