Пролог (1/2)

Стэнфорд Глифул пришёл к должности архидьякона ровно 18 лет назад, сразу же начиная свою охоту за ненавистными цыганами и людьми, игнорирующими закон. Он казнил и сажал их за решетку без всякой жалости, но считался довольно уважаемым народом человеком. Большинство людей придерживалось его точки зрения.

Мужчина посещал Собор Парижской Богоматери по вторникам, средам и воскресеньям. Там его ожидал… Особенный человек. Вернее, Глифул называл его уродливым, но чем-то эти двое были похожи. Они оба были... Странными. Главное уродство Стэнфорда – это дефект на руках, образующий по одному лишнему пальцу. Иной раз его удивляло, как существо с шестью пальцами вместо пяти не утопили ещё в младенчестве, но он был благодарен, что этого не произошло.

Наверху, там, где каждый день, когда приходило время, звонили колокола, жил парень. Ему уже было за восемнадцать, но Глифул не планировал выпускать его в свет, даже если его уродство было легко скрыть. Пятна на его лбу выглядели необычно и уродливо, и это сразу же бросалось в глаза. Возможно, это не так сильно пугало, но Глифул придерживался своей точки зрения.

Он вошёл в небольшую комнатушку наверху, рядом с колокольнями. Его двоюродный внук не просто проводил здесь время, а жил. Зимой здесь было холоднее, но в дни с благоприятной погодой это место всегда оставалось золотой жилой. Виды на Париж с собора открывались просто неописуемой красоты, не говоря уже о самом содержимом этого старинного строения. Стэнфорд осмотрелся по уже знакомому помещению. Знакомый декор, огромный самодельный макет посередь комнаты, выходящей на балкон. Мэйсон был мастером на все руки, если его так можно было назвать. Когда ты уже не один день или год находишься на одном месте, начинаешь фанатично искать, чем можно занять своё время, кроме звона колоколов по строгому церковному расписанию.

Он наконец остановился возле свободного стола, находящегося в паре метров от макета, накрытого запылившейся от времени ветхой тканью. Здесь они с Мэйсоном обычно ужинали, когда Глифул приносил поесть. Иногда это делал другой человек, один из немногих, которому Глифул доверял также, как самому себе, а для него это было большой редкостью.

— Мэйсон... — позвал парнишку мужчина, держа в руке плетеную корзинку с виноградом.

— Я принёс поесть. Выходи, мальчик мой, — с приторной улыбкой продолжал Форд, положив корзинку на обеденный столик.

Он расположился за знакомым столом, сложив руки в чёрных перчатках на своих коленях.Его костюм, состоящий лишь из чёрных и белых тонов, напоминал одеяние святого отца. Волосы были поседевшими от годов, а ведь ещё недавно Стэнфорд мог похвастаться копной каштановых гладких волос, совсем не имеющих седых прядей. Годы проходят незаметно и вон он – архидьякон, имеющий власть и почёт. Кто бы мог подумать, что церковь имеет такое влияние? Кажется, без особого желания, на его зов отозвался молодой симпатичный парень, волосы которого были слегка зачесаны вверх, а кожа была почти аристократично-белоснежной. Его нельзя было назвать страшным. Младший Глифул обладал довольно привлекательной, можно даже сказать немного смазливой внешностью. Двоюродный внук, которого он всегда прятал от общественности.

— Хорошеешь с годами… — похвалил старик, вздыхая, — но твой лоб…

Глифул перевёл взгляд на родимое пятно на лбу Мэйсона, которое было довольно заметным и выделялось красноватыми пятнами в форме созвездия большой медведицы. Это всё ещё цеплялось ему в глаза, тем более что паренёк предпочитал открывать свой лоб на всеобщее обозрение.

— Благодарю, господин Глифул, — без особого энтузиазма отозвался Мэйсон, доставая с полки серебряную и деревянную тарелку, — когда я уже смогу есть с серебряных наборов? — также уточнил тот.

— Когда-нибудь. Неси сюда, я принёс тебе виноград.

Парень подошёл, раскладывая по столу разные по виду столовые приборы. Он выглядел немного вялым и скучающе оглядел виноград, кисть которого Глифул щедро положил на деревянную тарелку перед ним.

— А когда я смогу присоединиться к торжеству снаружи?

Мэйсон сложил руки. Он всегда был довольно вредным, но сегодня был куда более придирчивым, даже не притронувшись к лакомству.

Старший Глифул замолчал. Каждый раз, когда дело доходило до очередного вопроса, связанного с внешним миром, он повторял:

— Мир жесток. Повторяй, — Стэнфорд криво улыбнулся, услышав в ответ лишь молчание.

— Повторяй, выродок! — уже крикнул Глифул, поднимаясь из-за стола.

— Когда твоя мать бросила тебя и твою старшую сестру на произвол судьбы, я был человеком, который помог тебе. Твоя сестра-близнец сгинула от холода в том сугробе, помнишь?

Мэйсон замолчал. Его лицо сменилось безрадостным, словно ухудшившаяся погода. Такое бывало, когда солнце закрывали тучи, но именно так обычно сменялись эмоции на лице младшего Глифула.

— ...Мир жесток, — всё-таки пробормотал парень, не поднимая глаз, и решаясь, наконец, сыграть в игру своего двоюродного деда.

— Смотри на меня, и говори дальше: мир зол. Одному только мне в этом городе грешников и лжецов ты можешь доверять. Я — твой единственный друг во всей Франции, — мужчина обошёл стол, положив руки на плечи голубоглазого парнишки.

— Мир зол и жесток. Одному тебе в этом городе я могу доверять, ибо ты – единственный мой друг.

Мэйсон прикрыл глаза, дернув плечами, едва руки старика оказались на его плечах.

— И в этом злом мире только мне ты нужен таким. Вредный, избалованный мальчишка с жалким уродством.

Одна из рук скользнула на лоб парня в белоснежной, потрепанной рубашке. В голосе Стэнфорда звучало явное острое хладнокровие.

— И в этом злом мире... Чёрт, я не... — засомневался паренек.— Повторяй, Мэйсон, — вторил Глифул, в то время как рука на плече парня больно сжалась.

— Ты не такой как все, и ты уродлив. Стоит только людям увидеть это… — вторая рука мужчины сжалась на лбу парнишки, — они будут издеваться, и ненавидеть тебя. Ты не можешь выйти.