Правда и раскаяние. (1/1)
После первого похода на Теночтитлан я подал в отставку, сославшись на ранение, которое на самом деле практически меня не беспокоило, и вернулся в Испанию. Как я ошибался… Можно было бы оправдаться молодостью, но она не причем; я был глуп. Я пробыл с Кортесом больше года, я видел все, что он делал. Теперь я могу с полной уверенностью заявить: аборигены не дикари и не грязь. Все, что говорят об индейцах – ложь. Образованные народы ничего не знают об этом самобытном народе.
С самого нашего похода мы шли напролом. Первые попадавшиеся нам поселения были мелкими и незначительными, но чем дальше мы углублялись в материк, тем больше становились деревни. Через несколько месяцев, после первого моего штурма, Кортес послал отряд на очередное истребление. Войдя в город, именно город, я окончательно все осознал. Индейцы не были дикарями! У них была своя культура, свои законы, свои морали, даже своя письменность. Все, о чем рассказывал нам капитан вывернутая действительность. Он преподносил нам ацтеков, как животных, на самом деле, некоторые из них выдающиеся личности, даже крепче многих европейцев.
Когда мы пришли в Теночтитлан, индейский тлатоани (правитель) принял Кортеса и приближенных. Мы впервые могли пообщаться и ацтеками через переводчиков. Тогда я и повстречал его.
Мальчик, сейчас я так его называю, на самом деле, он был моложе меня всего на несколько лет, по имени Лапа Ягуара. Индейцы признают человека с головой ягуара главным своим божеством и очень его почитают. Этот мальчик был сыном вождя одного из крупных поселений, что мы разорили. Он знал, что я враг, но все равно шел на контакт. Сначала мы просто смотрели друг на друга, сидя напротив за столом переговоров. Его черные глаза отливали красным и золотым, а упрямо сжатые губы даже не становились светлее. Лапа Ягуара смотрел на меня не отрываясь, даже не моргал, будто выжидал добычу. От этого зрительного контакта мне становилось не по себе. К тому времени, я успел разочароваться в затее с завоеванием и порабощением Америки и искал повода покинуть чужой континент. Он был именно чужой, не пустующий. Нас испанцев там никто не ждал, мы были там лишними, как уродливая бородавка на теле прекрасной девушки. Ацтекам не нужна была наша помощь, не нужны были наши открытия и культура, у них все было.
Огромный островной город-государство, в который мы ворвались без приглашения и смешные в своей нелепой одежде, со своим глупым оружием, поразил бы любого европейца. Ацтеки разбирались в астрономии и математике, прекрасно умели обрабатывать камень, нам – просвещенным людям – такое мастерство и не снилось. У них существовала своя уникальная религия, свои культы, свои мифы и истории. Племена безоговорочно слушались и уважали вождя, следуя только установленной издавна морали, меж жителями не было войн, если от этого не зависела возможность выжить. Джунгли были разбиты на определенные территории, каждое племя охотилось на своей. Конкиста разрушила все это. Я уничтожал этих людей своими руками.
Первое, что сказал мне Лапа Ягуара: ?Я убью тебя, как ты убил отца!?. Он жаждал отомстить мне. Я просил прощения у этого мальчика с глазами хищника больше сотни раз, заплатил нашему переводчику за неразглашение почти все, что заработал за год. Не думаю, что гордый сын вождя простил меня, но он рассказал о своем народе; не так много, как бы мне хотелось узнать, но времени было непростительно мало. Он рассказал мне несколько легенд и объяснил, почему олицетворением бога считается Ягуар. Индейцы считали, что за все время существования мира, он пережил пять периодов, каждый из них называли ?солнце?. Время, в котором живем мы, считается пятым ?солнцем?.
- Невероятно!.. – все, что я мог сказать, а Лапа Ягуара ненавидел меня за такое поведение еще больше. Я знал, что Кортес устроит массовую резню и просил мальчика уходить из города, рассказывая о предстоящей войне, но он наотрез отказывался, считая, что нельзя менять свою судьбу. Этот молодой и по-своему мудрый индеец не поддавался ни на какие уговоры. Когда пришел приказ о моем переводе обратно в Испанию, я решил последний раз посмотреть в эти черные, злые глаза. В нашу последнюю встречу, Лапа Ягуара сказал, что гибель их народа была предсказана, они провинились перед богами тем, что стали похожи на нас. Он говорил это с такой глубокой грустью, что мне стало стыдно за свое существование. Тогда я молча покинул его, молча покинул Америку.
В Испании я продолжил служить, но уже при штабе и, подчиняясь своему дяде, который всю жизнь просидел, зарывшись носом в бумаги. Он не верил моим рассказам, а я не пытался его переубедить, только просил не упоминать при мне индейцев. Несколько лет после моей отставки по окнами часто слышалось: