Жажда золота и правда. (1/1)
Идти через густые заросли действительно трудно, даже труднее, чем я думал, но это не страшно! Я уже слышу лязг металла впереди, чувствую запах гари – это тлеют дома дикарей. Кортес рассказывал нам за ужином, что эти индейцы похожи на животных. Они совершенно не приспособлены к нормальной жизни, даже выглядят, как обезьяны. Мне уже не терпится проткнуть своим длинным ножом одного из них!
Мы уже совсем близко и вот мои руки раздвигают воздух вместо тяжелых листьев какой-то травы, я выхожу на вытоптанную площадку. Это селение, точнее то, что от него осталось. Низкие дома из дерева и сухих листьев сгорели практически полностью, они расположены вокруг большой поляны, в центре которой сложен большой костер. Наверное, аборигены собираются вокруг него вечерами, может быть, даже разговаривают. Интересно, они кричат, как животные или умеют внятно произносить слова? Надо спросить у Кортеса, когда закончим с этим мусором.
Я осматривался стоя у границы джунглей, когда один из офицеров с веселым кличем проскочил мимо, потрясая окровавленным ножом. Я последовал за ним в центр протоптанного плато. На этой дикой земле нестерпимо воняет чем-то сладковатым и пряным, никогда раньше не слышал этот запах, он щекочет ноздри и почему-то вызывает тошноту. Я прохожу мимо домов и вижу разрубленные на куски, окровавленные и обгоревшие тела. Когда наша славная конкиста напала на дикарей, они еще спали. Женщины индейцев ходят почти без одежды, не прикрывают грудь – это еще раз доказывает сходство этого народа с животными.
Где-то впереди я слышу громкий смех Кортеса и рык, поднимаю голову и поворачиваюсь на звук. Двое офицеров держат за руки беременную женщину, растянув ее тело перед капитаном, а тот неестественно хохочет, глядя на нее. Мои ноги сами делают несколько шагов, нужно услышать больше и разглядеть дикарку. У нее жесткие, даже на вид, черные волосы, затянутые в подобия косичек и собранные на затылке, просто огромные темно-карие глаза, в которых легко читается боль и ненависть; ее пересохшие пухлые губ дергаются и вытягиваются в ужасную гримасу – нормальные люди не могут так раздирать рот. У аборигенки ужасные зубы, они заходят один на другой и сплошь прогнившие. Она извивается и кричит громко и жалобно, а Кортес давит каблуком ботинка на ее большой живот. Сама женщина невысокого роста, худощавая, рядом с солдатами в полном обмундировании она выглядит и вовсе крошечной.
- Почему ее не убили? – с неподдельным интересом спрашиваю я и смотрю на радостного и лютого командира.
- Сдохни, тварь!
Кортес наотмашь бьет ее по лицу и перерезает горло до самого позвоночника, я смотрю, как завороженный. Вот так выглядит смерть. Солдаты бросают женщину, сорвав с ее рук серебряные браслеты вместе с кожей; аборигенка корчится в луже собственной крови, все еще издавая клокотание, и обнимает живот. Я смотрю в ее гаснущие чернеющие глаза не в силах оторваться, она шевелит губами и, кажется, что-то шепчет, мне мерещится, что я понимаю. Нельзя понять бормотание умирающего животного, я крепче сжимаю нож и отворачиваюсь.
Большинство солдат собирают все ценное и складывают в телегу, чтобы отвезти к кораблю, за ними наблюдать не интересно. Я иду дальше и снова слышу рык Кортеса, он кричит на офицеров и рубит веревки. Мне становится любопытно. Я огибаю воз с драгоценными металлами и вижу наскоро сделанную виселицу. Читая лекцию о никчемности дикарей, капитан одну за одной обрубает веревки и через балку перевешивается тело мертвого ребенка. Конкиста, которой я служу, мучает и вешает детей. Разве этого я хотел? Где враги и опасность, почему только мы нападаем? Индейцы даже не защищались. Мне хочется спросить об этом, но страх сковывает все тело. Я ошибался, неужели ошибался? Нет, не может быть. Если Кортес делает так, значит, аборигены виноваты. Наш капитан непогрешим! Слава конкиста!..
Меня снова выворачивает, и я оборачиваюсь. Тот тошнотворный запах, что преследует меня с самого начала – запах смерти. На двух плоских камнях сложены тела мужчин, конкистадоры готовятся их поджечь. Солдаты по очереди подходят к этой горе из тел и оскверняют мертвых, я хочу вмешаться, но слышу одобрительные возгласы Кортеса, и слова застревают в глотке, собираясь вырваться, вместе с месивом начавшего перевариваться завтрака. Меня рвет.
Вернувшись в лагерь, офицеры начали делить добро. Деревушка действительно была маленькой, и почти ничего ценного там не было. Мне противно даже подходить к костру. Пока мы все вместе шли к берегу, меня еще несколько раз вырвало. Я сижу в своей палатке и стараюсь избавиться от дрожи в коленях. Меня всего сковывает холодом, о какой жаре говорят остальные…
-