2. (1/1)

— Руки из карманов, — Аля мотнула головой.Бригадир вынул руки из карманов. Ему всё это не нравилось, и гадать не надо было. Чувства, как у всех них, проступали на обветренной коже, вырывались на податливом, как первый осенний снег, лице.— Нет, и по швам не вытягивай.— А что? — Он утомлённо дёрнул бровями. — Сплясать?— Какие вы все умные, — проворчала Аля.Устала и она. Приехали рабочие, стали ставить свой барак, племя всё больше и больше выражало недовольство — ей, конечно, единственной, кто жил в деревне.Да, теперь сомнений не оставалось — чужаки. Приехали навести свои порядки. Даром, что бригадир их так улыбчив и уважителен и с вождём проговорил до вечера, хотя обычно тот спешит отделаться от гостей. Неважно, с каким огнём в глазах Аля слушала истории у костра и каких диковинных лакомств привезли работяги.— Может, в руки что-нибудь взять? — спросила Самар.— Котелок?— Бревно возьми, — вздохнула Аля.— Они длинные. Я один не подниму.— Леший, — прошипела она. — Хоть что-нибудь мы сегодня сделаем или нет?— Мы — сделаем. — Рыжебородый мужик прежде молча курил на штабеле брёвен и лениво глядел на девушек и командира, но не удержался.Самар улыбнулась.— Племя без одного охотника выживет, — заметила она. — Племя без шамана умрёт.Мальчик вдруг взглянул на неё внимательно, будто силился узнать, хоть они ни разу в жизни и не виделись до того дня.— Врата зови, — сказал он рыжебородому. — Держать будете с двух сторон, а на фотографии не видно будет.Аля расхохоталась.— Мы, кажется, не знакомы. — Бригадир наклонил голову. — Давно ты ей помогать взялась?— До того, как вы приехали. Самар.— Никит. Хотя чего там, все по фамилии кличут — Драминым.Слово оказалось угловатым на ощупь, как тырзынские дома, как квадрат фотоснимка.Аля возилась, засыпала вновь свои порошочки.— Не видел тебя здесь раньше.Рыжебородый вернулся, с ним — ещё один работяга. Лица у обоих недовольные, всё это, мол, ненастоящее, фальшивка.— Занята была, — ответила Самар, не обращая внимания на хмыканье колдующей над фотоаппаратом Али.С рабочими прибежали собаки, стали путаться в ногах, заглядывать в глаза.— Кыш! — крикнула Самар, и прибавила пару команд на родном языке. Всё лучше, чем продолжать тот неловкий разговор с мальчиком и его угловатой фамилией.— Не пускай их внутрь.— Почему?Собаки, позабыв Самар, тёрлись вокруг него, извивались, как сумасшедшие.— Привыкнут к вам.В светлых глазах мелькнула искорка.— Хоть бы и привыкли. Мы здесь надолго.— Нельзя их баловать.— Да что ты в самом деле? — он приподнял брови. — Зайди сама погрейся.— Спасибо, мне есть где погреться.К сыплющимся наружу эмоциям чужаков Самар привыкла, но этот будто играл. Не прятал, но и не показывал, вихлял где-то вдалеке за деревьями, как опытный зверь, не стремился скрыться, зная — бесполезно.Охотника, который сумеет такого изловить, чествуют в племени несколько дней.Погреться было где, но не слишком её там ждали — и он знал.По углам покатились смешки, едва Самар зашла в барак. На полу жгли три костра, спутник её метнул значительный взгляд на самый шумный и направился к дальнему, где сидели всего два мужика.— Что у вас? — кивнул он на кружки.Мужики перемигнулись и ухмыльнулись, но сдаваться не спешили.— Да я могила, — пообещал Драмин. — Ну хоть даму угостите.Один из них, с рыжей бородой, самый старший, решился.— Бальзам, — заговорщицки шепнул он. — Последняя бутылка.— То есть не единственная? Нехорошо от начальства утаивать.— Да чего ж, — вмешался тот, что помоложе, — если начальство занятое ходит?— Начальству положено занятым быть, — усмехнулся Драмин. — А расслабляться как, не вашей ли бодягой жжёной?— Бодяга не наша! — возмутился бородатый.— И на расслабление множество способов имеется, — подмигнул молодой и протянул Самар помятую жестяную кружку. Приятель его угостил начальство.Питьё, от которого голова кругом идёт, она пробовала не раз. Всё в той же Тырзе. Шаманы презирали южную отраву, но волновали ли тогда её шаманы, вожди, духи? Через два года после переезда ей только и хотелось — перестать их помнить. Забыть, что было давно, забыть, что было вчера. Получалось до непонятного легко, пара рюмок — и ноги не держали, а тот после бутылки к соседям ходил, после двух — громил комнату. Да вспомнить только, как её из Тырзы забирали...Бальзам совсем не то был, что водка. Голова кругом мгновенно пошла, пока бородатый рассказывал какую-то историю из юности, махал руками и едва не кричал, но то был не горький колючий туман, а дым от костра — лезущий в нос, слезящий глаза, а всё же тёплый и родной, единственное спасение от смерти в холодную ночь.— Степняки дичей, — говорил бородатый, качая головой. — Дичей намного, здешние-то само гостеприимство. Там некоторые и людей жрут, ага.От других костров сперва всё оглядывались на них, а теперь подтягиваться начали, вот уже Самар окружили тела — и собаки тут, одна растянулась прямо поперёк ног, и деваться уже некуда от дыхания, от гомона, от жара.Воспоминания кружили: вот бабки тырзинские шепчутся, и явно, так явно про неё — зачем же шептаться? Вот дверь распахивается, забегает отец. Куда ему, она вовсе не девочка. Вот моль из распахнутого шкафа вылетает, бьёт крыльями по лицу, пыль вьётся в солнечных лучах — сухая, как бессонница.— Армия-то, армия! — кричал лысый работяга. — Смех один! Правильно сделали, что дерьмо копать отправили.— Врошка, а Врошка, — хохотал молодой. — Нас тоже дерьмо копать отправили.— Мы сами! — ударил себя в грудь кулаком.— За себя говори! И не дерьмо, а лёд! То хоть раскопать можно.— Неудачная мысль была, — шепнул Драмин ей в ухо.Самар хватило только на то, чтобы качнуться — вроде кивнуть.— Плохо? — обеспокоился он.— Да не страшно. У меня всегда так.Драмин вывел её на морозный уличный ветер. Земля покачивалась, будто пыталась что-то сказать.— Чтоб тебя псы разодрали! — прорезал густую, как жир, тишину цепкий голос.— О, слава лешему, — вздохнул Драмин. — Помоги.— Могу помочь с избиением тебя дрыном, — пробурчала Аля и подхватила Самар под руку. — Знаешь, — обратилась к ней, — что мне ответили, когда я спросила, не пойти ли тебя поискать?— Ничего, — выговорила она избитым языком.— Ладно им на всё насрать! — Аля всё возмущалась. — Ты-то должен был понимать!— Перестань, ничего не случилось, — успокаивал её Драмин.— Ты не в Петерберге!До него всё не доходило, что та пытается сказать, а Самар глядела в небо и представляла, будто уже лежит — и никуда больше не двинется.Хохотала и хохотала.— Что смешного? — возмущался лысый Врошка. — Чуть два человека не подохли, а ей смешно!Разудалые громкие голоса ватаги рабочих, Алин смех — Самар поморщилась и прикрыла уши. В том и беда была: слишком много, слишком громко. Эви испугалась и убежала, ещё бы не пугаться.Самар завязала края бинта и вздохнула.— Вон отсюда. Жить будешь. Ты подходи.— Помоги нам леший, — покачал головой работяга, бросил на неё лукавый взор и вышел из полутьмы чума.Драмин молча занял его место — приготовился принимать свою судьбу. Знал, что будет — могучий Врошка орал, как младенец, материл дикарей с их припарками, которые только больней делают. Материл, но сидел. Было в этих людях какое-то благоговейное доверие к ритуалам — то, чего самой Самар не хватало всю жизнь. Перетянутая наскоро рука побелела, и струйки крови на коже были точь-в-точь шаманский раскрас.Она разрезала и сняла рукав. На губах Драмина блуждала задумчивая улыбка, будто не ему только что едва не отрезало руку — или голову.?Спасибо, девочка рядом была, — гудел рыжебородый, кивая на Алю. — Углядела, как валится?.?Выйди теперь, нечего толпиться?, — подгоняла его Самар.И промывая рану, всё не могла вытеснить его голос из головы.— Сами виноваты. — Драмин посмеивался, когда первые капли горького сока упали на раскрытую плоть. Тут же сморщился и сжал зубы. — Да что там, я сам виноват.— Всё бы вину искать, — проворчала Самар.— Спасибо, кстати... — Фраза перешла в крик. Он отдышался и продолжил. — Что возишься... с парнями и со мной.— Принеси второй котелок, — велела она Але. — Должен был прогреться.Девочка выскользнула из чума, и остались только они двое да бьющее в просветы красное солнце.— Сейчас зашивать буду, — предупредила Самар.Драмин скрипнул зубами.— Сам вижу.Тяжёлое дыхание его отдавалось во всём теле. Игла проходила мягко, словно душа, вылетающая из путника, затерянного в снегах. И туда-сюда — возвращалась приглядывать за непутёвыми потомками, а потом вновь скрывалась в лесах, говорить с оленями и соснами.Аля принесла котелок, и Самар сжалась в предчувствии шума, который та всегда приносила с собой, но она лишь моргнула, глядя в глаза, и вышла на улицу.Закончив со всеми припарками и перевязав предплечье, Самар с размаху села на пол и запрокинула голову.— И учти — голов не пришиваю. Что бы там твои дурни ни говорили.Они сидели в тишине. Это она в нём полюбила — понимание, когда нужно помолчать. Но то молчание как-то не так ощущалось, будто не всё было на виду, не всё исчерпывалось простыми действиями и взглядами.Поцелуй был мимолётным и мягким, как весенняя тьма.Весенняя тьма, в которой сани летели, разрезая последний снег, увозя её обратно к северу.— Не стоит нам этого всего делать, — отрезала Самар, отходя.— Чего — всего?Глаза у него были растерянные, отросшие волосы нелепо падали на них, мешая смотреть.— Ничего.Третий день Самар не выходила из деревни. Аля опять не спрашивала. Хорошей она была — умела читать по губам и закрывать глаза.— Я пойду, — сказала однажды.— Иди, — махнула рукой Самар.— Нет, не к ним. К озеру вашему.— Иди.— Не хочешь со мной?Самар промолчала. Не всегда стоит слушать желания.И она ушла, волоча свой фотоаппарат, шатаясь под его весом. Иногда Самар задумывалась, как же ей неймётся: уехать из дома в снежную пустыню, носить за собой всюду громоздкую машину, закрываться на полдня в чуме — проявлять картинки, возиться, намешивая растворы. Не из долга, не из любви — не из любви к кому-то и уж точно не из любви к искусству.Может быть, и она следовала за той невидимой нитью, что вечно тянет саму Самар выйти из деревни и уйти куда глаза глядят, и никогда не тосковать о доме.Дважды в жизни она сделала так. Первый — в детстве. Девочку, замёрзшую, но не испуганную ни капли, привели домой охотники на второй день — о, как разволновалась мать, никто и никогда не видел её такой.Подходит сзади, думает, она его не слышит.— Привет, — сказала Самар.— Я... — Он замялся. — Знаешь, где Алёша?— С вами? Ушла, но должна была вернуться...Она оборвала фразу. Оглянулась на Драмина. Увидела на неподвижном лице всё, что стоило видеть.