Бархатное Ничего (1/1)

Это так непривычно…? — Гаскойн! Гаскойн, осторожнее!?И неудобно.Небо… черное. Не багровое, не смоляное, оно больше не напоминало драгоценный обсидиан или лазурную бирюзу. Такое же черное, как белые (он не видел, просто знал это) одежды стоявшего перед ним человека. Черное, как все вокруг.Сложно было сказать, есть ли у этой темноты цвет. Но она точно пахла жгучим спиртом, а на вкус отдавала железом.От запаха крови тошнило, а от жжения и свинцовой боли тянуло лечь на холодный пол, приложиться к нему раной, уже стянутой чистыми бинтами.?Рука метнулась к оружию, дернула механизм… Но он замер, со скрежетом и скрипом заклинило рукоть. Раньше секира никогда не подводила?.Тихие шаги и скрип открывающейся двери отвлекли от мрачных мыслей. Обычно в лазарет не пускали посторонних, но Хенрик долго и настойчиво дежурил у двери, наверняка прилично надоев персоналу.Старый охотник вздохнул, виновато глядя на приятеля. Ему казалось, что все произошло по его вине. Стоило лишь заметить опасность раньше, может быть, убедить сменить оружие на более надежное? Перепачкан кровью, но жив и невредим, ценой страшных шрамов на лице церковника.?Волк набросился было на потерявшего бдительность мужчину, но взвизгнул и замер, когда тяжелый камень врезался в бок твари. Ликантроп не раздумывая сменил цель, рванул к новой жертве с рыком. Тяжелая когтистая лапа прочертила кровавую полосу поперек, срезая светлые пряди волос?.— Гаскойн, ну как ты? — Хенрик осторожно положил руку на чужое плечо, желая то ли приободрить, то ли просто показать, в какой стороне находится.— Паршиво. — угрюмо прохрипел церковник, поворачивая голову на звук. — Морфин, зараза. Лучше бы на живую зашивали…Мужчина угрюмо усмехнулся, присаживаясь на кушетку рядом. Гаскойн все еще "смотрел" туда, где он стоял минуту назад, и, беспокойно хмурясь, продолжал:— Долго шили, потом перевязывали. Не знаю, как много, потерял счет на седьмом отпечатке.— Двадцать три открытые раны, — безразлично отозвался медик со стороны залитого кровью операционного стола, — удивительно, что вообще жив остался. Судьба бережёт вас, Отец.В ответ Гаскойн фыркнул.— Значит, двадцать три. Только вот они все заживут, ну, шрамы останутся. Не страшно. А вот…Хенрик поник и помрачнел еще сильнее, и без продолжения прекрасно понимая, что церковник собирался сказать. И он прав. С такими травмами выходить на охоту больше нельзя. Как ни молись, зрение уже не вернуть.Возможно, это даже к лучшему. Ведь Виоле и девочкам нужен отец, а не охотник. Никто и подумать не мог, что Гаскойн решит жениться, что будет так счастлив в браке. Болезнь не помешала ему быть счастливым даже в такик тяжёлые времена, и стоят ли ошибки Церкви всего этого?Пожалуй, и самому Хенрику давно пора было оставить полные чудовищ улицы. Хотя бы ради дочери.— Идем, Гаскойн. Я провожу тебя домой.Церковник, кивнул с трудом поднимаясь. Сегодня Охота снова забрала себе частичку нетронутой, чистой от шрамов кожи, очередной фрагмент давно пошатнувшегося рассудка. Ярнам смог отнять у Гаскойна глаза, но не способность видеть. Ведь ему давно уже не обязательно смотреть, чтобы по размытым силуэтам узнать, где находится враг.Но об этом никто не должен узнать…