Есть только миг (1/1)

когда-тоВампиром Юрий Андреевич стал в сорок третьем, когда оказался, раненый, в центре переливания крови.Перед этим он, уже майор, успел и повоевать, и, после того, как попал в окружение и выжил, попартизанить. Даже секретарём подпольного райкома был одно время, тогда же впервые пересёкся с Волковым. Но обратил Фальковского не Аркадий Петрович, а одна невзрачная с виду медсестра.Она сделала всё, что могла, чтобы спасти его от смерти, и более чем преуспела — но вернуться сразу в строй вампир Юрий не мог: первые годы не-жизни солнце — существенная проблема. Его создательница устроила так, что способного офицера комиссовали по ранению — от которого, благодаря дьявольской регенерации, не осталось ни шрама, — и отправили в Мурманск, за полярный круг. Позже Юрий Андреевич со смехом вспоминал, как мучился в первые годы, выискивая подходящих жертв, перебирал, шёл на сделки с совестью. Трудно представить, но пить кровь ему было не страшно и даже не противно, а попросту стыдно. Нет, он уже давно не был наивным юношей, и твердолобым гуманистом не был — иначе бы создательница прошла мимо. Она разглядела в нём будущего хищника раньше, чем он сам о себе это понял. Но тогда, в Мурманске, несмотря на немалый боевой и жизненный опыт, он всё ещё не до конца растерял остатки революционной романтики. Если бы не крепкая воля старшей, он, может быть, сорвался бы, бросился в какую-нибудь авантюру ради “всеобщей пользы”, как он её тогда понимал, натворил бы дел. Но обошлось: не засветился и не сгинул, а жил — если можно так назвать то жалкое прозябание, — креп и набирался опыта.И тут грянул двадцатый съезд.У Фальковского наконец-то открылись глаза, и он ошарашенно уставился на людей вокруг. Это что ж получается: он всё это время стыдился упыриной сущности, старался как-то возместить обществу мнимый ущерб, из кожи вон лез, работая на морозе, в условиях, которые холоднокровные вампиры вообще-то переносят хуже людей — а оказалось, главный его кумир сам упырь ещё похлеще? И зачем, и кому были нужны его старания, если народ, оказывается, всё устраивало и так? А те, в ком Юрий Андреевич видел свет и огонь, выходит, ошибались точно так же, как и он — а то и не ошибались вовсе, действовали осознанно. Тогда в чём разница между хорошим и плохим? Есть ли она вообще?И тихий голос разума внутри подсказал: нет её, и не было никогда. Гнев и разочарование выжигали ещё долго. Он больше не мог смотреть на людей со светлыми лицами — их оставалось всё меньше, но они так и не исчезли до последнего, — раньше он опасался их и уважал, теперь презирал за глупость и слепоту. Он следил за всё новыми и новыми разоблачениями, ужасался масштабу террора и не понимал, как мог сам его не замечать. Видимо, обласканный властью, он избирательно запоминал признаки прогресса и игнорировал вопросы о его цене. Но постепенно боль унялась, а за ней пришло своего рода облегчение: он понял, что на общем фоне он ещё не самое большое зло, и со стыдом ушёл груз вины. Он всего лишь брал по одной жизни по полнолуниям, он не обманывал миллионы и не порабощал народы. В родное гнездо он вернулся после гибели создательницы. С его послужным списком найти хорошее место оказалось легко: он устроился преподавать — и заведовать материальной базой, — в Серпуховское высшее командно-инженерное училище. Фильм про Мальчиша-Кибальчиша вышел в шестьдесят четвёртом, но Юрий Андреевич посмотрел его уже в семидесятые. Детская сказка, выстроенная на выразительных и знакомых символах, всколыхнула что-то забытое. Выйдя из кинотеатра, Юрий Андреевич криво усмехнулся: красная звёздочка — это не Тайна, а пустая стекляшка.