Кирпич в стене (1/1)

когда-тоСмешно сейчас вспоминать, но когда-то в юности Юрий Андреевич всерьёз верил в идеалы социализма. По-детски, наивно, как в кино, где Мальчиш-Кибальчиш сжимал в кулачке красную звёздочку, и она давала ему силы стоять до конца.Разумеется, в детстве Юры Мальчиша-Кибальчиша ещё не было: Юра родился в 1906 году в Серпухове, когда в ещё, казалось бы, крепкой Российской Империи вовсю набирала обороты реакция и бросались бомбами террористы. Ничего из этого, конечно, мальчик Юра сам не запомнил, картину происходивших событий ему дали потом, в вечерней школе.О той потерянной стране он запомнил другое: скучный двор за окном, злой голос матери, требующий вставать сейчас же, и детский гробик на столе.Он был старшим ребёнком в семье рабочего. В пятнадцатом году отца забрали на фронт: после Великого отступления в траншеях не хватало мяса по-пластунски. Юре было девять, он едва умел читать и новостями о мире дальше соседней улицы не интересовался вовсе, так что, скорее всего, эту чёрную шутку он подхватил не тогда, а услышал где-то позже. Потери в рабочей силе восполняли бабами. Мать стояла у станка по шестнадцать часов, чтобы прокормить двух сыновей и дочку. Юра оставался за старшего, нянчился с мелкими в меру своего понимания. Когда в феврале семнадцатого страна вовсю скидывала царских орлов с крыш, семья Юры хоронила его трёхлетнюю сестричку. Он плохо помнил её лицо, только маленькие закоченевшие кулачки, которые хмурая соседка разжимала с неженской силой, чтоб вложить свечечку.Неудивительно, что для Юры мир выглядел до примитивности просто: было тяжело, голодно. А стало — лучше. Кого за то благодарить? Раньше сказали бы — бога, а теперь говорили, что новую власть. Эта новая власть вернула в дом отца, чудом уцелевшего в мясорубках империалистической. С отцом в дом пришли хлеб и листовки, а ещё много-много красного. Отец верил новому знамени, и Юра поверил тоже.Как бы глупо это сейчас ни звучало, но когда совсем молодой ещё Юра пошёл устраиваться на завод, он сделал это не только для семьи, но и для страны. Время было такое: молодость, лозунги, счастье для всех не за горами… А что разруха — так это царизм, буржуи и война постарались. Временные трудности, и он своими глазами видел, как день за днём, потихоньку они преодолевались. Когда начинаешь с самого дна, прогресс заметить легче.В армию он тоже пошёл добровольно, в двадцать четвёртом, когда основные бои Гражданской уже отгремели. И там нашёл, как проявить себя: в РККА его приметили как смекливого и талантливого паренька, такие были нужны. Дослужившись до командира роты инженерно-сапёрных войск, он в двадцать девятом всё же вернулся домой, в родной Серпухов. Жизнь складывалась прекрасно.Первый кирпич, вынутый из крепкой стены его веры в советскую идею, был белым камнем Серпуховского кремля. В тридцать четвёртом всесоюзный староста объявил, что для стройки Московского метро нужен материал, и кремль решено было разобрать. Юрий — опять добровольно — участвовал в этом историческом деле и с гордостью выполнял поставленную задачу.А позже узнал, что камень из древних стен пошел не на историческую стройку, а разлетелся по стране. Тогда-то звёздочка Мальчиша-Кибальчиша дала первую трещинку, маленькую, но горькую: в письме матери Юрий откровенно описал свои переживания от того, что вместо великой цели им подсунули фальшивку. Кажется, письмо это попало куда следует — по крайней мере, впоследствии Юрий Андреевич был в этом более чем уверен, и утверждал в мемуарах, что видел его в архиве. Но даже если и так, то “крамольное” письмо, никак на его судьбу не повлияло — видимо, органам и без того было чем заняться.