Людоед (1/1)

недавноОбычно высокий господин Юрий Андреевич Фальковский не убивает в машине. Всё-таки грязная это штука — умирающий: всякие мышцы у него расслабляются, и не только от страха, а потом весь салон смердит. И избавиться от вони непросто: как ни стараются потом мойщики, а всё равно Юрий Андреевич обострённым нюхом чует её отголоски. Разве что обивку менять. А автомобиль, чай, не казённый — то есть, по бумагам-то, конечно, казённый, высокие господа копить дорогое имущество не имеют права. Но бумага то бумага, а на деле в полном личном распоряжении тульского чиновника Юрия Андреевича Фальковского есть целый автопарк.Нет, разумеется, если надо, Юрий Андреевич и ему подобные умеют фильтровать восприятие и не обращают внимания на запахи людских тел. Иначе как бы терпели живых брезгливые хищники во времена, когда человечество относилось к личной гигиене пренебрежительно? В конце концов, можно и вовсе дыхание остановить. И перед подчинёнными, менеджерами, которым эти авто приписаны как служебные, и партнёрами-людьми господину смотрящему Тулы нисколько не стыдно: не их это собачье дело, разит ли от хозяйской машины смертью. Если и заметит кто — пикнуть не посмеет. Просто неприятна сама мысль, что какая-то дрянь смертная может запачкать последними следами своего существования одну из его, Юрия Андреевича, любимых игрушек.Так что пока они катаются по городу, попутчице Юрия Андреевича ничего не грозит. Прелесть в том, что девчушка-то об этом понятия не имеет, и обмирает от ужаса каждый раз, как замечает на себе ленивый взгляд варка. Какое-то время его забавляет просто наблюдать, как её аура переливается оттенками паники, будто янтарь в лучах заката, как накатывают, чередуясь, то тёмно-лазурные волны отчаяния, то бледно-васильковые с бирюзовыми мазками — отрицания и надежды. Картина, достойная кисти Айвазовского. Впрочем, если бы Айвазовский глядел на мир глазами старшего, впечатляющих полотен он бы уже не писал. Юрий Андреевич смакует эту мысль с особой мстительностью: сам-то он не живописец, да и вообще не творец ни в какой области, и никогда им не был. Но утешает себя тем, что окажись на его месте гений какой угодно величины — а всё равно не сдюжит против этой холодной всепожирающей пустоты внутри. Которую всё сложнее хоть ненадолго чем-нибудь заполнить.Тяжело это — вот у тебя буквально вечная жизнь впереди, а приходится признать её бесперспективность. И прожил-то от неё, казалось бы, всего ничего, только-только третью сотню разменял, а уже невыносимо устал.Юрий Андреевич глядит на спутницу оценивающе, улыбается ей, вызывая тем самым новый шквал эмоций. Недолго купается в нём, и на миг ему становится легче. Хорошо, но мало: девушка выдыхается, скоро её страх притупится. Что бы такого с ней сделать, чтобы растянуть удовольствие?Например, освежить в памяти “святые девяностые”. Это ж когда было! Уже больше века прошло. Вырвать ноготь или сразу два, так, чтоб с мясом, и, посасывая кровь из неухоженных пальчиков, глядеть жертве в глаза… Вкус, конечно, не ахти, но с лихвой окупается букетом переживаний. Да и кровопотерю легко контролировать, истязание можно растянуть хоть на целую ночь. Впрочем, нет: с таким материалом игра не стоит свеч. Опыт у Юрия Андреевича богатый, и он подсказывает, что его сегодняшняя попутчица под настоящими пытками красиво держаться не будет, сломается быстро. И останутся ему лишь её скулёж да примитивная боль поедаемого живьём зверька. Так себе развлечение. Увы, но “играть в ноготки” имеет смысл с кем-то действительно стойким, лучше всего — с тем, кто будет терпеть и ненавидеть своего мучителя до самого конца. Эта девочка на подобное явно не способна, к ней нужен другой подход. Такой, чтоб подольше сохранились сладкие нотки иллюзорной веры в спасение.Он может легко обмануть её, сказав, что сегодня ему нужна не кровь, а лишь немного тепла её тела. “Соглашайся, милая, цена свободы не так уж высока: просто сделай, что я хочу, и вернёшься домой”. Юрий Андреевич знает, как убедить девицу саму переступить через стыд, воспитание, убеждения, как снимать слой за слоем целомудрие с души. Можно давать ей передышки, шептать всякое — вдруг ещё поверит. А в финале он поставит её, истомленную, испачканную, оплёванную перед зеркалом — “погляди-ка, во что ты превратилась”. Пусть умирает с мыслью, какая же она никчёмная.Но подобный сценарий Юрий Андреевич совсем недавно уже разыграл. Правда, ту секретаршу он действительно отпустил. Как оказалось зря. Ну, не рассчитал слегка, пятерых сразу обслужить — за вознаграждение, между прочим! — ей оказалось занадто. И дура решила уйти по старинке, наглотавшись таблеток. Хотя казалось бы, сейчас в школах учат: сводишь счёты с жизнью — делай это общественно полезным способом. То есть, сдавайся добровольно на потребление. А то ни себе, ни людям, право слово.Да и с сегодняшней жертвой в процессе воплощения такого плана Юрия Андреевича ждёт всё та же скука. Сам он давно горизонтальные танцы не танцует, только наблюдает. А наблюдать придётся за бревном: не похожа эта юная барышня с заусенцами и в одежде не по фигуре на опытную и чувственную нимфу. Типичная дочь алкоголика, чей внутренний мир расцветает так ярко не благодаря богатству жизненного опыта, а вопреки.Покойная секретарша, по крайней мере, была зрелой женщиной, да и с формами поаппетитнее.А самое главное, Юрий Андреевич не особо-то и голоден. Девчушка, что сидит перед ним, впечатлила с первого взгляда, случайно подвернулась под настроение. Но чем дольше Юрий Андреевич думает над тем, что ему с ней делать, тем меньше нравится ему идея тратить на хлипкую однодневку время и лицензию. Но не отпускать же её, в самом деле.И тут Юрию Андреевичу приходит на ум ещё одна отличная игра: когда-то он читал интересные факты про сомов. Разумеется, пруда с крупной рыбой поблизости нет, но тут главное — сам принцип.— Гриша, сворачивай за город, к старому заводу, — командует он водителю.Там хорошее место, где их никто не потревожит. Он слышит как сердце девушки пропускает удар, чует хлынувший по её крови кортизол — осознание близкого конца вводит эту мышку в ступор. С одной стороны, и хорошо, тише вести себя будет в дороге, а то крики и сопли раздражают, с другой — могла бы и посопротивляться, что ли, для приличия. Голосок у неё прорезается только тогда, когда Фальковский вытаскивает её из машины. Сдавленно что-то лепечет, брыкается, виснет на его руке кулём после оплеухи — вот и вся борьба. Ну ничего, сейчас он её расшевелит.— Домой хочешь? — чётко произносит он ей в самое ухо, чтоб дошло. Она тут же затыкается, затаив дыхание, и кивает. Послушная девочка.— Гриша, достань аптечку и поставь вон туда, на лестницу, где почище. — Ещё не хватало кофр запачкать.Высокая трава, выгоревшая на жарком солнце до рыжины, укрывает пустырь перед остовом цеха, тут и там торчат одинокие бетонные сваи и обломки плит. Лестница, куда поднимается Гриша, лишена перил и давно никуда не ведёт, от неё осталось пять или шесть ступенек.Вообще-то, в послевоенное время производство Тулы подняли из руин, Юрий Андреевич за реиндустриализацию взялся всерьёз. Но именно этот завод был в таком состоянии, что спасать уже нечего, проще новый построить — и сразу в другом месте, с соблюдением экологических норм.Юрий Адреевич берёт растерянную жертву под локоть и отводит в сторону от машины. — Слушай внимательно, правила просты: дойдёшь до аптечки — свободна. Гриша отвезёт тебя обратно. Поняла?Она не соглашается сразу же, сосредоточенно оценивает обстановку, пытаясь понять, в чём же подвох. Точно дочь алкоголика: эти, в отличие от наивных домашних девочек, давно живут с мыслью, что люди рядом вовсе не обязательно добры и готовы помочь, и положиться нельзя даже на близкого. Но делать нечего, и она кивает, понимая, что всё не может быть так просто, сейчас последует уточнение про препятствия.Она ждёт чего угодно, но не двух молниеносных ударов: по ярёмной вене справа и в подколенную ямку слева. Юрий Андреевич не любит выпускать когти, он же не дикий зверь; вместо этого он пользуется специально заточенным до бритвенной остроты брюшистым скальпелем. Лезвие легко справляется с тонкой тканью летних брюк, хотя разрез выходит не слишком аккуратным. Вампиру требуются доли секунды, чтобы убедиться: раны что надо, и он отступает. Пить он пока не собирается, только смотреть.Он с азартом наблюдает, как жертва, ещё не до конца осознав произошедшее, внезапно лишившись его поддержки пошатывается, хватается за горло. Секунду-другую разглядывает кровь на пальцах. И наконец-то понимает.Игра на выживание не может надоесть. Человек горит с обоих концов: жизнь утекает из тела, а он рыпается, напрягает силы, до последнего цепляется за шанс: вот же оно, спасение, так близко!Девушка зажимает порез на шее ребром ладони — грамотно, хотя и не очень умело, всё-таки на себе это делать сложнее, чем манекену на курсах. Но поначалу недооценивает серьёзность раны на ноге — а вот незачем цеплять на себя тёмную мешковину, ни стиля, ни практичности, — и делает первые, самые уверенные шаги. Спотыкается о что-то невидимое в траве, цепляется злосчастными штанами, видимо, за проволоку — и как только её всю не растащили? Юрия Андреевича запах крови пьянит, происходящее заводит лучше всяких скачек, хотя маневры единственной участницы забега никак не назвать быстрыми — наоборот, действо тянется, тянется и тянется, и именно в этом его главная прелесть. Девица выпутывается, обращает-таки внимание на ногу. Выгнувшись, осматривает её, раздвигает пальцами прорезанную дырку в ткани — чуть ослабив при этом нажим на шее, рука-то устаёт, — и обнаруживает, что из обманчиво маленькой ранки кровь утекает непрерывной струйкой. В панике девица останавливается, старается нащупать, где пережать вену над раной, зачем-то даже подгибает ногу.А кровь всё течёт.Кроткая вспышка радости: девица соображает стянуть с головы тоскливо-зелёную ленту, что держала русые волосы в подобии опрятной причёски. Длины ленты хватает на то, чтобы обхватить бедро над коленом, да только одной рукой тугой узел не завяжешь. К тому же тут, по-хорошему, нужна давящая повязка, однако сымпровизировать валик девице, видимо, нечем. Юрий Андреевич тихо смеётся, когда эта дурёха отпускает шею и тратит силы на перевязку. Правая рука у неё уже дрожит от напряжения, а узел всё равно не выходит достаточно тугим. Тогда она просто крепко заворачивает концы в скрутку — могла бы с самого начала это сделать, — и придерживает их левой. Снова зажимает ярёмную, и наконец-то продолжает движение, теперь куда осторожнее. А значит, ещё медленнее.Её уже слегка ведёт, кружится голова. Но пока что девица ещё держится, пройти-то осталось всего ничего. Юрий Андреевич неспешно следует за ней, наслаждаясь каждым мгновением... Ему даже не приходится переставлять аптечку подальше: девица падает в четырёх шагах от лестницы, рефлекторно выставляет перед собой руки, затем судорожно вытирает их об одежду, особенно правую — как бы грязь в рану не занести. Она слабнет с каждой секундой, чтобы подняться, ей нужна опора — и нога остаётся без скрутки. Каких-то шесть ступенек до победы, но она снова падает на второй, на этот раз крайне неудачно: больно бъётся коленом об острый край, вздрагивает всем телом и заваливается набок, скатываясь с лестницы в траву. Юрий Андреевич останавливается прямо над жертвой, но отступает, когда она пытается ухватиться за него. Она ещё силится подняться, но взгляд её уже не может сфокусироваться. Больше смотреть не на что. Удовлетворённый представлением, Юрий Андреевич забирает аптечку и на обратном пути перешагивает через ещё живое тело: нет, пить он сегодня не будет. Сливки он уже снял, самое яркое из неё уже выдохлось, а сосать остывающую без пяти минут падаль — оно того не стоит. Надо бы карточку оставить, чтобы полиция знала, к кому обращаться, когда тело найдут. Сказать, что заел девчонку по лицензии, а уж где и как — это его, высокого господина Фальковского, право вытворять со своей добычей всё, что вздумается. И дело закроют, за отсутствием состава преступления.А вот шиш им. Пусть работают. Кто они вообще такие, чтобы он сам на себя для них рапорты сочинял?А как найдут его — он улыбнётся им в лицо и скажет, что, видимо, его визитку ветром сдуло, вот незадача. ***Эйфория от убийства улетучивается быстро. Какое-то время он прокручивает в голове воспоминания, смакует их, но и они через несколько дней теряют краски, становятся пресными, как сильно разбавленный чай.А полиция всё не звонит. В конце недели Фальковский интересуется сам: оказывается, тело нашли только вчера, убийца в розыске. Юрий Андреевич пожимает плечами, придумывает новые детали к своей легенде: карточку ветром сдуло, а про труп на пустыре он услышал поздно, и решил, что кого-то ещё убили. Не обращался, так как не связал со своим легальным потреблением. Не обязан. Это ведь полиция должна с этим разбираться, а не он.Но время идёт, а никто к нему не приходит. В очередном выпуске новостей сообщают результаты экспертизы: следователи считают, что убийца — человек, а не старший. Юрия Андреевича эта ситуация несказанно забавляет. Весь день он ходит в приподнятом настроении, а под вечер понимает, что в эту весёлую игру можно поиграть ещё раз.Только вот что бы такого в неё добавить, чтобы стало ещё лучше?