4. Half of my love (1/1)

Понимала ли я раньше, что такое боль? Откуда предположение, что боль имеет предел?Все в этом мире имеет начало и конец. Все, кроме боли. Просто когда она становится слишком сильной, чтобы с нею справиться, человек сходит с ума, отключается или умирает. Ревность, измены, предательства?— суета, незаслуживающие внимания пустяки. Все в этой жизни можно исправить. Все, кроме смерти.А что такое ?потеря?? Разве ?отпустить? и ?потерять??— это одно и то же? Ни на йоту. Я попрощалась с Биллом, я отпустила его… Да разве же это имеет значение теперь, когда Билла вообще нет? Я могла передумать сотню раз, простить его, бросить, вернуться, найти его спустя десятилетия, а теперь… Что я могу теперь?Добравшись до дома, Энди запер дверь и усадил меня в кресло перед собой. Он говорил. Много говорил. ?Его больше нет?, ?я сам видел тело?, ?с ним его родные?, ?тебе не нужно видеть его таким?, ?главное теперь?— ребенок? и еще много чепухи, в которую я напрочь отказывалась верить. Мне было невдомек, как Энди может лгать о таких вещах. Как может говорить об этом вслух, когда и думать о таком страшно?Я кричала на него, крутила пальцем у виска, колотила в закрытую дверь, пытаясь выбраться из Эндиной квартиры.В утреннем новостном выпуске показали место катастрофы, груду металла, в которую превратилась машина, и фото Билла: улыбающегося, красивого; такого, каким я видела его, всякий раз закрывая глаза. И снова множество ненужной информации: ?водитель был нетрезв?, ?на огромной скорости?, ?не справился с управлением?, ?смерть наступила мгновенно?.Ужас мешал осознанию, но оно, к сожалению, пришло.—?Он искал тебя накануне аварии. Я сказал ему, где тебя можно найти. Билл поехал за тобой. Это я во всем виноват, Эмма.И с этим я согласилась охотно. Внезапно, рядом материализовался человек, которого можно обвинить, наказать, да что угодно… Он страдал, но страдал недостаточно.Энди не слишком сопротивлялся, но особого физического вреда ему причинить не удалось. Тогда я перебила все его вещи. Все, что могла разбить. Он не мешал мне. Но это ерунда, такая ерунда… Вот если бы я могла забрать слова, которые сказала ему в тот день. В них я облекла всю свою ненависть, отчаяние. Пять лет прошло, а они до сих пор звучат в моей голове: ?Лучше бы ты умер! Ты, а не он! Я бы все отдала, чтобы поменять вас местами?. Он не должен был простить мне этих слов. Никогда. А он и не подумал меня в них винить. Я видела в его глазах, что он и сам не прочь поменяться с Биллом местами.Вскоре, сил для борьбы не осталось. Я больше не пробовала сбежать, не рвалась к Биллу. Если Энди уезжал, рядом со мной всегда дежурила Барбара. Ни разу я не осталась одна. И все же я ощущала тотальную изоляцию от всего внешнего. Закрылась, ушла в себя, осталась наедине со своими мыслями. Я должна была сидеть за рулем той машины, или по крайней мере сидеть рядом, на пассажирском сидении. О, умереть вместе с Биллом?— это недоступный, сказочный подарок. Я должна была умереть вместо него.Плакала, пока могла; периодически проваливалась в забытье, и тогда дневной кошмар бодорствования сменялся ночным. В моих снах Билл неизменно был жив. Все они были наполнены его голосом, его смехом. Мы занимались любовью. И все же это были кошмары: краешком сознания я никогда не забывала, что он мертв, что его здесь быть не должно. Ужас, который я испытывала после?— сложно передать словами.Около двух месяцев мы с Энди не разговаривали, существуя под одной крышей. Все наше общение сводилось к необходимому: он заставлял меня есть, спать и двигаться; я произносила ?да? или ?нет? по ситуации. Чувствовала ли я свою вину перед ним? Чувствовала. Но мне не было стыдно, потому что не было сил.Когда мы заговорили, остановиться уже не смогли: потоки слов сменялись потоками слез, накопившихся за период молчания. Все разговоры только о Билле и о ребенке: Энди как мантру повторял, что я должна жить ради него. Раньше потеря Билла была моей личной трагедией, которую я не могла и не хотела разделить ни с кем. Теперь у нас с Энди было общее горе. Мы нашли друг в друге некую опору, нащупали что-то, что делало невыносимую боль чуточку терпимее. В один миг я поняла, что кроме Энди у меня никого нет; и если он исчезнет, я умру, не справлюсь.Незадолго до родов, он сделал мне предложение. Я вышла за Энди не потому что любила, а потому что не могла потерять. Решение о браке было естественным: мы жили вместе, пусть и без единого намека на романтику; и о том чтобы разъехаться речи идти не могло, ибо мы нуждались друг в друге отчаянно, а малыш нуждался в родителях.Свадьба была грандиозная: невеста на сносях, с гигантским животом, затянутым в синий комбинезон; жених, одетый не менее изящно: в джинсы и толстовку; и единственный гость?— Барбара Мушиетти. Никаких тостов, пожеланий молодым, рыдающих родителей, брачной ночи, медового месяца. Просто я официально сделалась Эммой Мушиетти. А неделю спустя родился маленький Билл. Билл Мушиетти.С появлением ребенка трудности для нас не закончились. Я впала в жесточайшую депрессию, едва увидев малыша, и отказывалась брать его на руки. Испугалась. Долгие месяцы не смогли подготовить меня к материнству. Ребенок был живым, орущим напоминанием о навсегда потерянном любимом человеке.Забота о Билле целиком легла на Эндины плечи. Он отказался от крупного контракта и освоился в роли няньки для малыша и его мамы. Невероятно, но Энди действительно был счастлив: он сделался лучшим на свете отцом. Ну а я… Неделями я наблюдала со стороны, как растет мой сын. Я не была ему матерью: не кормила грудью, не меняла подгузники, не укачивала. Никогда не прощу себе и этого.Самостоятельно преодолеть психологический барьер я оказалась не в состоянии; и муж уговорил меня встретиться с психологом, которого сам же и нашел. Встречи стали регулярными и возымели таки некоторый эффект: я начала подходить к ребенку, когда тот был на руках у Энди.Сперва толку от новоиспеченной мамочки было немного: часами сидела у кроватки вместе с мужем, слушала как Билл сопит… Но одна из таких ночей была особенной. Пока Энди готовил смесь, я осторожно коснулась ладошки сына указательным пальцем, и мальчик рефлекторно сжал его крохотными пальчиками. Так началась наша любовь: Энди прибежал на крик сломя голову, и обнаружил нас с малышом истошно орущими.Что до Энди и меня… Сложно сказать, в какой момент мы действительно стали мужем и женой. Прошел не год и не два, прежде чем он поведал, что влюбился в момент нашего знакомства. Четырнадцать лет я была удивительно слепа. Ни разу за все эти годы, мне не приходило в голову, что Энди может быть ко мне неравнодушен.Переоценить значение этого человека в моей судьбе невозможно. Основательный, сильный, надежный,?— он всегда был константой; всегда был моей тихой гаванью и спасательным кругом. В трудные времена я искала у него поддержки, совета, приюта; и он неизменно давал мне намного больше, чем я просила. Энди не принимал благодарности, не нуждался в извинениях и никогда не требовал чего-то для себя. Друг, спутник, личный супергерой, если понадобится. Меньшее, что я могла для него сделать?— стать его женой.Наши отношения не похожи на качели. Нас объединяет спокойная, глубокая привязанность, ровная и непоколебимая. Время и испытания только укрепили ее.Любить?— непозволительная роскошь, удовольствие для избранных. Моя любовь покоится на кладбище. Ничто на свете этого не изменит. Человек умирает?— чувства к нему остаются и отравляют изнутри. Мучительные, бесконечно сильные, самые что ни на есть больные. Время не притупляет их, живая половина расколотого целого носит их в себе тяжелым грузом и с этим грузом живет.Билл не оставляет меня ни днем ни ночью. Я вижу его в кошмарах: реалистичных, пугающих мнимой досягаемостью. В них он живой и всегда непозволительно близко; будто издевается над моими чувствами к Энди, демонстрируя какими на самом деле должны быть чувства. Просыпаясь, я ощущаю его рядом и это пугает до смерти. Наваждение отступает под натиском повседневных хлопот и сменяется непроходящим страхом за сына: Билл сквозит в его облике, мимике, характере. Растет сын?— растет сходство. Оно уже ошеломляет.Билл не позволяет забыть о себе. Он никогда меня не отпустит.