Руины (Икой, Урараги, джен) (1/1)

Эта корочка хлеба ничтожна. Она сухая, жёсткая от воздуха – язык невольно тянется к нёбу и проходится по еле ощутимым ранкам: чёрствым хлебом можно пораниться. Он того не стоит. Но Икой не намерен отдавать без боя даже его: такое на дороге не валяется, да и кто знает, сколько придётся голодать. Парни вокруг него не то чтобы крупные, но настолько агрессивные от недостатка еды, что говорить с ними можно только на их языке – языке кулаков и грубой силы. Они старше, им лет по пятнадцать, но Икой достаточно юркий, чтобы увернуться от удара, перехватить корку прямо из чужих рук, напоследок дать ногами по коленям и дать дёру – только ярко-красный хвост мелькнёт за углом.Главная улица города не самая ровная здесь, только бы не споткнуться – а за спиной ругательства старших парней и свисток: они привлекли внимание полицейского, а эти ребята здесь строгие, даже злые, ведь тут невозможно следить за порядком – порядка тут нет уже давно. Здешние тупики хорошо знакомы Икою, и в какой-то момент он резко сворачивает с главной дороги: между двумя домами узкий проход, в конце мусорный бак и кирпичная стена. От крышки бака он изо всех сил отталкивается и пролезает в разбитое окно. Квартира пустует уже давным-давно, здесь можно переждать погоню. Из-за стены, у соседей на полчаса, слышен телевизор: новости крутят. Кого-то снова нашли без сознания у сточных каналов, а кто-то там наверху создаёт новые материалы. Это новости USC: кто-то там платит подземному городу за мрачные сюжеты, чтобы разбавлять новостные репортажи, торговцы такой информацией выделяются среди похожих на Икоя: у них новая одежда и высокомерный взгляд. Они не смотрят недоверчиво из-под чёлки, как Икой. Квартира такая пустая. Здесь всего одна комната, это больше общежитие. Пол из фанеры, сломанный стул в углу, старомодные обои. Одиноко.А в другой квартире ругаются. Взрослые. Наверно, они такие злые, потому что еды мало, а им нужно больше, чем маленькому Икою. Или, может, настроение плохое. От голода. Корочка хлеба точно не стоила того: её уже не получится съесть, она такая жёсткая, что ею можно ударить. Икой не ел со вчерашнего утра, а уже вечер, и ночью лучше бы сидеть где-нибудь в уголке, а не шастать по улицам. Те парни, наверно, уже ушли. Икой осторожно выглядывает в окно и прислушивается изо всех сил: его висячие ушки ловят меньше звука, поэтому лучше потратить время, но изучить обстановку: потом станет легче. Так учит Урараги. Он не говорил, что делать, когда и холодно, и страшно, а ещё голодный и безумно скучаешь, и большой город кажется просто гигантским. Икой находит небольшое убежище на каменной возвышенности у водопада: здесь повсюду отдельные обваливающиеся стены. Урараги говорил, что там, наверху, это необычный фонтан: вода уходит вниз, будто исчезает. А здесь, внизу, это источник питьевой воды для всего города. В центре есть свой фонтан. Он не работает, но раньше из стойки во все стороны струилась вода, билась о железные ноты и искрилась от света. Теперь там только мусор. Спасибо, что жители верха не бросают окурки в свой фонтан. А ещё возле фонтана глубоко в землю уходит небоскреб. Это единственное здание, у которого есть окна даже под землёй, у остальных зданий верхнего города тут только всякие цокольные этажи, они закрыты, окон на них нет. У нижней части небоскрёба даже свой лифт на семь этажей. Икой жмется спиной к стене и всматривается в отражение своего города в стеклах здания, пока не замечает движение: в лифте вниз спускаются женщина в рабочей форме и маленькая девочка – кролики с гордо поднятыми ушками. Девочка дёргает маму за подол пиджака и тычет – ну конечно, прямо на Икоя. Наверно, спрашивает, кто он такой. Её мама не хочет рассказывать, но сложно, что ли, сказать, что это отбросы, которых выкинули сюда, чтобы они не засоряли USC? Икой забывает про хлеб на своих коленях и уже по привычке поднимает руки и прижимает ушки ещё сильнее к голове: да, он слышит чуть хуже других, да, таким, как он, тяжелее в музыке, да, из-за ушек он подвержен болезням, и да, он живёт в самом рассаднике этих болезней, тебе так сложно рассказать об этом? Девочка капризно прыгает на месте, в её ушах блестят золотые серьги, она точно не хочет узнать, что Икой здесь прячется от голода и побоев, что ему нужно куда-то деться, пока не наступила ночь, а часы на башне движутся к вечеру, и с каждой минутой всё страшнее, хотя здесь не темнеет. Она останавливается и прячется за мать: похоже, Икой смотрит слишком злобно, но у него уже ноют ушки, ноют корни цветных прядей, ноет всё тело – причина такого существования. Женщина тоже вздрагивает и жмёт на какую-то кнопку в лифте, а потом они скрываются в здании, зато...– Вон он! Зато Икой слышит, что ему пора делать ноги, и поскорее. Он устал, он не может найти, куда свернуть, а в ладонь врезается детский кусочек хлеба, который он так и не выпустил из рук. Полицейский даже не запыхался, он точно хочет схватит Икоя и отдать наверх: люди оттуда не любят, когда на них смотрят не так, как им хочется, Икой сделал как раз это. Ему не жаль, но теперь срочно нужно где-то спрятаться, куда-то пропасть, а грохот сапог преследователя уже так близко, почти над ушами, почти схватил... Его правда хватают и утаскивают куда-то в сторону, а полицейский пробегает мимо и ругается под нос. Икой хочет заорать, но его рот зажимают ладонью, а другой рукой с силой прижимают к себе: проём в стене очень маленький. Шаги скоро утихают, Икоя отпускают, но он успевает только развернуться – и что-то сзади будто толкает его обратно:– Урараги! – живой. Живой, и здоровый, и чистый, и... Здесь. – Я думал, тебя...Ему не дают договорить: обнимают в ответ и почти незаметно забирают из рук чёрствый хлеб. Теперь не одиноко и не страшно, и даже не холодно, но он всё ещё чуть-чуть голоден. Урараги не только принёс еду, но ещё и где-то достал клубничные леденцы, а по пути – заметил, где можно переночевать. Икой совершенно не переваривает мясо – причина там же, где и его гены, – а на одних овощах далеко не уйдёшь, но Урараги всё равно продолжает вылезать наверх, искать для него еду и возвращаться обратно. И никто его не замечает ни там, ни тут. Он будто ходит сквозь стены – но такие мысли пугают Икоя, будто Урараги может исчезнуть, даже просто прислонившись к стене. Урараги такой другой. Ему четырнадцать – или пятнадцать? – но он так непохож на тех злых парней. Икой понятия не имеет, когда он встретил Урараги и почему Урараги есть дело до него, но он счастлив, что их двое, так сильно, как вообще можно быть счастливым в мрачном подземном городе. От капустного листа его отвлекает вздох Урараги:– Где ты успел пораниться? Икой следит за его взглядом: на ноге рана, уже запекшаяся кровь, а он за целый день не заметил. Похоже, в разбитом окне был кусочек стекла. Но всё ведь обошлось. Урараги только встаёт, находит в рюкзаке бинт и ловко отрывает от него нужный кусок. – Тебе не стоило с ними драться, – приподнимает голень и оборачивает ткань. – Нужно было оставить и уйти. – Но, Урараги? – Икой почти дёргается с места, но Урараги смиряет его взглядом. – Ты достал его здесь, ты же так старался! Урараги принёс, кажется, целый батон, который он утащил у кого-то из информаторов прямо здесь, внизу. Его могли поймать, сдать наверх, но он всё равно пошел – потому что выходы наверх закрыли из-за фестиваля, а Икой был почти истощён, хотя и пытался держаться и не показывать. Ему нужно тренироваться... Много-много тренироваться, чтобы стать сильным и самому защищать Урараги. Пусть он только дождётся, пожалуйста. Совсем поздно вечером, когда Икой разглядывает глянцевые журналы, которые остались от съехавших хозяев квартиры, Урараги садится у стены и задумчиво смотрит перед собой. Никогда не понять, что у него на уме. Веки понемногу тяжелеют. От двери будто дует, хотя здесь нет ветров, и Икой слегка ёжится – его почти на инстинктах тянет усесться между ногами Урараги и прижаться к нему. Икой видел, как дети спят на груди родителей, младшие братья на груди старших, и это единственное чувство, которое он имеет общим со всеми жителями города: чувство временной защищённости. До утра или до следующей минуты, но здесь тепло и спокойно. А ещё Икой помнит, как двое братьев ссорились, потому что старший считал младшего грузом для себя. – Урараги, – сонным голосом, даже глаза не хотят уже разлипаться. – Зачем ты со мной..?Урараги гладит его по волосам, проходится по ушкам и за ними , а потом находит возле себя большой отрезок ткани и накрывает их обоих. Напоследок прижимается к волосам Икоя губами, а потом обнимает крепче:– Мне не всё равно потому что. ***На палубе звёзды видно. Вот это да, у капитана должен быть самодельный гайд по созвездиям. И луна.Свет падает на морскую гладь и превращается в приятное сияние. Его волосы были почти такого же цвета. – Ну где же ты, чтоб тебя, – Икой видит себя в отражении, но одного его для полной картины там слишком мало. Когда-нибудь он найдёт его и бросит вызов. Но сначала, наверно, бросится сам и обнимет крепче, чем обнимали его ночами под USC. Главное не расплакаться. – К чёрту, бесите!!! И хлопок. Близнецы стояли на краю и о чём-то шептались между собой, но потом, видимо, таки решили достать Найка. Маленький Гайджун и правда был гораздо милее. Похоже, Найк опять ушёл сбрасывать гнев на гантели – но это уже второй раз за сегодня, а этот парень легко может переработать. Потом будет страдать. Кажется, сегодня оставить его просто так Икой не может: ему не всё равно, всё-таки.