1. (1/1)

Много несчастий принесла в деревню Лихолесье дождливая весна 1170-го: еще с зимы деревню буквально перетоптали войска, опутошив амбары, безжалостно пройдясь по каждому подворью, насильничая, зверствуя и грабя, затем на Бирке оголодавшая стая волков загрызла хуторского охотника, чье мастерство кормило немало ртов в деревне, а в довершение на Беллетэйн проходивший через окрестные леса разбойничий атаман со своей шайкой ради потехи вырезал половину оставшихся мужиков, бросив некогда славную деревню гибнуть от голода. Оставшиеся в Лихолесье вдовы и старики потянулись к единственному оставшемуся источнику выживания?— собирательству кореньев, ягод и съедобных трав на раскинувшихся вокруг деревни полесьях и топях,?— ведь местный барин, привыкший прожигать жизнь в постоянных приемах и разъездах, никакого интереса к горестям своих кметов не проявил.Тяжело было смотреть старосте Себемиру на то, как его родная деревня, которую некогда построили на окраине леса еще деды и прадеды и которая затем за пару неполных столетий разрослась до размеров среднего села, медленно вымирает от болезней, голода и разрухи. А ведь раньше, бывало, на Мидаэте в деревне ярмарки покраше городских устраивали, и съезжались на них не только крестьяне с соседних сел и хуторов, но и купцы, а вместе с ними бродячие артисты и художники! В те прежние времена груженые товаром обозы буквально ломились от тяжелых мешков зерна и здоровенных кусков сочного свежего мяса, а крепкий упитанный скот продавался по ценам не ниже столичных, и в воздухе витали такие восхитительные ароматы меда, цветов и вина, что душе хотелось петь и воздавать хвалу богам… Теперь же от тех былых времен остались только горькие воспоминания?— слишком уж многих пришлось отнести на погост с приходом нового несчастливого года.И словно всех этих несчастий было мало, на болотах, что примыкали к деревне, привлеченные трупами, завелись чудища, о которых ранее рассказывали разве что только старики да ворожеи… Топляки, гнильцы и прочая мерзость, словно почуяв скорый бесславный конец некогда цветущей деревни, сползлись из самых темных уголков непроходимых чащ, обосновавшись на топях и отрезав несчастных жителей Лихолесья от последнего оставшегося источника пропитания?— возможности без угрозы для жизни собирать на болотах травы и ягоды. Густой и словно неестественный зловещий туман застелил некогда залитые солнечным светом поляны и полесья, закрыв собой небо и погрузив остатки деревни в пугающую полутьму. По ночам со стороны топей начали доноситься до того ужасающие завывания, стоны и плач, что измученным всеми этими непосильными тяготами жителям Лихолесья боязно стало выходить за порог собственного дома: казалось, будто бы в этом тумане скрывается нечто еще более ужасное, кровожадное и ненасытное, только и ждущее того, чтобы сожрать заблудшего путника… Все понимали, что подобное лихо в скором времени доведет деревню до новой беды, и в скорости очередные несчастья посыпались на головы несчастных кметов Лихолесья словно из рога изобилия…Первой от появившейся на болотах нечисти погибла деревенская травница Аксинька, продолжавшая на свой страх и риск заходить по одной ей ведомым тропкам на заболоченные поляны, где можно было нарвать ягод черники или морошки: деревенские мужики нашли ее истерзанное и обглоданное тело неподалеку от леса. Затем чудища утянули под воду брата с сестрой, веселых, прозорливых ребят, которые тайком от матери, заигравшись, отошли от протоптанной дороги чуть дальше обычного… Еще спустя кое-какое время в тумане сгинул старик Мелентий, пошедший на болото за единственной оставшейся козой. Пробовали мужики разобраться с бедой своими силами: взяли вилы, топоры и косы и с огнем пошли на болото?— чудищ искать. Да только как выскочило на них нечто из тумана?— с огромными светящимися глазами, когтищами, как у волков, да только на пару пядей длиннее, да с отвратительной скалящейся мордой, полной острых, как лезвия ножей, зубов,?— так мужики и бросились врассыпную, не помня себя от ужаса и только и слыша за спиной что нечеловеческие крики и неописуемое рычание, переходящее в пронзительный визг… Вернулись в деревню не все, да и тем, что смогли, досталось порядком: бортнику Волько чудовище спину подрало, да так, что он слег и спустя пару дней околел в лихорадке… Кузнецов сын и вовсе пропал?— его вообще не нашли, как потом не искали… А те, что все же смогли избежать этой участи, навсегда приобрели седые волосы на полголовы, да дикий затравленный взгляд людей, сумевших сбежать от собственной гибели.И стало понятно тогда, что жителям оголодавшей деревни, схоронившей и без того слишком много крепких хороших мужиков, справиться с этим лихом своими силами не удастся… И пусть сердце уже немолодого Себемира сжималось от одной только мысли о том, что придется искать помощи у богопротивных выродков, именуемых в народе ведьмаками, после того, как чудища задрали бондареву дочку, собравшись с силами, как староста он все-таки созвал собрание.— Надобно звать ведьмака,?— с камнем на сердце заключил Себемир, собрав всех оставшихся жителей Лихолесья, едва только мужики закончили засыпать могилку девочки.— Ишь, чего надумал! Ведьмака звать! —?гневные возмущения перепугавшихся суеверных кметов посыпались на старосту буквально со всех сторон.— Беду накличешь! От ведьмачей одни несчастья?— они похуже солдат будут! —?злобным шепелявым голосом прошипел в такт остальным и худой сморщенный старик, отец самого старосты Себемира, которому шел уж, наверно, девятый десяток и чей нрав с годами стал совершенно несносным. —?От одного их только взгляда скот дохнет и бабы рожать перестают! Убийцы они все, проклятые!— Старик твой дело говорит! — заметил лысый мужик с испитым лицом. — Видал я краем глаза одного такого в трактире на распутье: молва ходила, что ведьмак оный свои зелья колдовские из перетертых в порошок человечьих костей варит, и мужики полезли пожитки его проверять, чтобы, стало быть, на колдуна этого донести, ежели правда все это. А выродок этот, как увидел, что они в вещах его роются, всех мечом своим порубал!.. Пятерых мужиков зарубил?— и не вздрогнул!— Нет, уж! Не нужны нам тут ведьмаки в нашей деревне! Все одно — погибать.— Дураки вы все пустоголовые! Выбора нет!.. Задерут нас всех здесь чудища, если мы будем и дальше сидеть сложа руки! —?не дождавшись одобрения, воскликнул в сердцах Себемир. —?Скольких еще схоронить мы должны, чтобы вы все опомнились? Не могу я больше смотреть на то, как гибнут наши дети. Не справимся одни мы с этим лихом?— надобно мастера звать! Идти в соседний хутор и бумагу с кличем о помощи на доску вешать.— А чем платить-то будем окаянному, ежели он на клич явится? —?заверещала согбенная старуха, всегда привыкшая ругаться, прежде чем договориваться. —?Они-то, ведьмаки эти, уж больно до золота охочи. За просто так палец о палец не ударят.— Вот соберем монет, хотя бы по паре с хаты, и заплатим… —?протянул Себемир, и недовольный вой голосов снова обрушился на него со всем сторон.— Вот еще! Выродку я платить не собираюсь!— Последние монеты?— убийце чудовищ отдавать!— А вообще говорят, что они, ведьмаки эти поганые, коли награда их не устроит, детишек вместо платы забирают! У них же нет ни чувств, ни сострадания?— их даже слезы матерей, у коих они детей уводят, разжалобить не могут!— Я заплачу,?— оборвал неожиданно все бабьи и мужицкие голоса единственный надтреснутый болезненный голос бондаря, что девочку свою похоронил, и прочие жители деревни в один момент замолчали, повернув головы. —?Поеду в соседний хутор, продам инструмент и на эти деньги у писаря бумагу с просьбой о помощи закажу. Ежели пара монет останется?— все ведьмаку отдам. Лишь бы он только голову той твари, что дочку мою задрала, притащил.— Я тоже,?— уверенно проговорила невысокая исхудавшая от голода и болезней женщина в стороне от него,?— у меня, кроме сестры, никого родного не оставалось, а как она сгинула, нет больше таких несчастий, какие испугали бы меня. Пусть приходит ведьмак, ежели сможет сделать так, чтоб никого больше хоронить не пришлось.— Все скинемся, кто сколько сможет и пожелает,?— твердо поддержал их староста Себемир, не давая толпе вновь раскричаться, и, окинув всех горестным, но вместе с тем и ставшим пугающе уверенным взглядом, подытожил:?— Нам жить тут как-то дальше и соседу в глаза смотреть. Так и поступим по-людски, кому как совесть подскажет. Сбросимся на писаря и пойдем бумагу на доску в соседний хутор вешать?— может, какой убийца чудовищ про нашу беду и прознает. А коли вы все так боитесь, то и говорить с ведьмаком этим, если он явится, буду я сам. Вы же по хатам запритесь и ждите, чем кончится: как сделает свою работу ведьмак, так я ему кошель с монетами отдам и сразу на дорогу укажу, чтобы проваливал.На том и порешили. Уставшие и измученные горестями и страхами, жители Лихолесья уныло потянулись к своим домам, по дороге боязливо переговариваясь между собой и на чем свет стоит ругая старосту за то, что так опрометчиво решил убийце чудищ все их жизни доверить. Вместе со всеми плелся и сам староста, понурый и придавленный навалившимися бедами и новой возникшей заботе о ведьмаке. Ведь как ни больно было ему признавать необходимость в помощи такого убийцы чудовищ, знал Себемир и немало ужасных историй, которые рассказывались мужиками о представителях ведьмачьей профессии. Страшно было звать такого выродка-мутанта в родную настрадавшуюся деревню! До дрожи страшно! Ведь какие только страсти не рассказывали! И что людского в ведьмаках не оставалось ничего после перенесенных мерзких ритуалов, и что носил каждый из них по два меча?— один на чудовищ, а другой, стало быть,?— на мужиков простых, и что порубить человека для них было столь же просто, как снести голову утопцу или гулю!.. Пожалуй, даже проще, ведь что могли поделать простые деревенские мужики против того, кто рубит чудищ?! Нет, нет, до жути страшно было! Да только что оставалось делать-то? Жить на болотах, смиренно ожидая неизбежной гибели от голода или когтей лиха, было немногим лучше. Выбора нет!Ночная мгла постепенно опускалась на деревню, а в и без того затхлом сыром воздухе над топями начинало распространяться ужасное зловоние, предвещавшее скорое появление жадной до человеческой плоти болотной нечисти… С тяжёлым сердцем и предчувствием надвигающейся беды Себемир вернулся в хату, где уже грелось возле огня его небольшое семейство, состоявшее лишь из престарелого немощного отца, несчастной болезной жены и единственного пережившего весну восьмилетнего сына. Затворив за собой дверь и заперев ее на засов?— с появлением чудищ в некогда открытом и гостеприимном Лихолесье наглухо закрытые двери и ставни стали горькой обыденностью,?— староста Себемир опустился за стол, устало подперев уже начавшую седеть голову обеими руками. Старостин сын по имени Мирко, подвижный и любопытный мальчишка, которому обыденно необходимо было знать буквально все, на этот раз, завидев беспокойство отца, с расспросами лезть к нему не стал, вместо этого лишь молча забравшись на печку.— Садись к столу, любушка,?— ласково пролепетала едва различимым голосом худая и бледная от нескончаемых хворей жена Себемира, Леслава,?— я нам похлебку сварила, из желудей да кореньев…— Дурень он, любушка твой пустоголовый! —?вдруг злобно рыкнул на нее старик, отчего бедная женщина сжалась, втянув голову в плечи, и принялся что есть сил ругать своего сына-старосту:?— О-ох, накличешь ты несчастий на деревню нашу! Ох, накличешь! Боком тебе выйдет это твое упрямство! —?не унимался старый дед, с тяжелым кряхтением забираясь на лавку и вытягивая на ней скрюченные от старости ноги. —?Накличешь беду на семью нашу, помяни мое слово! Тебе же, дурню, говорить с выродком этим от лица всей деревни!— Значит, и буду говорить, коли такая надобность встанет,?— вновь твердо заключил Себемир,?— не для того меня старостой выбирали, чтобы я без дела сидел в то время, как люди тут гибнут.— Гибнут-гибнут! Заладил тут, дурень! —?все ворчал несносный дед, отворачиваясь к стене. —?Всегда люди гибли, во все времена! А вот коли проклянет тебя мутант окаянный, не будешь ты умничать больше, баран!..Ничего больше не отвечал отцу Себемир, лишь молча хлебая безвкусную похлебку, сваренную несчастной ослабевшей за одну весну женой, и так горько и страшно делалось ему на душе. Вот только троих своих детей он уже схоронил с прошлого Мидинваэрне, и особенно горько было теперь ему смотреть на своего последнего оставшегося сына, младшего Мирко, у которого от голода и желудиной похлебки уж ребра на боках проступать начали. А как можно было сберечь сына, ежели на болотах и в лесу, где росли лечебные травы, грибы и ягоды, завелось лихо? Не обойтись теперь было без ведьмака.Тяжелая гнетущая ночь опустилась на деревню, а вместе с ней погасли последние огни в отсыревших покосившихся хатках: люди попрятались в свои спасительные уголки, дабы не приманить рыщущую в ночной мгле болотную гадость. Все шептали свои молитвы Мелитэле, моля богиню укрыть себя и родных от жестокого лиха и тихо надеясь дожить до первых спасительных лучей рассвета, когда повисший над Лихолесьем зловещий туман начнет хоть немного рассеиваться. Пытался уснуть и Себемир, прижимая к груди содрогавшуюся от чахотки и прочих хворей совершенно сдавшую к лету жену, вмиг постаревшую будто бы на десятки лет от скоропостижной гибели всех троих своих старших сыновей… И только Мирко не спал, ворочаясь на печке и все раздумывая над тем, о чем шептались взрослые весь вечер до самого сна. Не удержавшись, он наконец решительно свесился с печки и тронул чуть задремавшего на лавке деда.— Дед, а, дед. А чего ты на тятьку так осерчал? —?прорезая своим детским пытливым голоском звенящую тишину в хате, прошептал Мирко, и тот только недовольно заворочался, кряхтя и скрипя старыми истершимися костями.— Вот я тебя сейчас огрею по хребту оглоблей! Ночами надобно спать! —?проворчал дед, с трудом переворачиваясь на другой бок и протягивая руку к любопытному внуку.— А все-таки чего ты тятьку бранил? —?спрятавшись обратно на печку, повторил свой вопрос тот, улыбаясь и поглядывая краем глаза на вновь разворчавшегося деда, и тот, поразмыслив, все ж напоследок ответил, надолго омрачив ночную тишину зловещим предостережением:— Тятька твой ведьмача звать в деревню надумал. И ежели такой выродок здесь появится, чтоб я тебя, поганца мелкого, за порогом хаты не видал!