Глава 2. Подменыши (1/1)

Буря на васильковую усадьбу налетела внезапно. Варвара иногда рассказывала Красимиру сказки, что грозы в мир приносят святые гриши, что повелевают ветрами и молниями, и так они наказывают грешных детей, за то что они не слушались взрослых. Красимир быстро сделал вывод, что кажется он грешен в основном только летом. Но сейчас буря налетела после того, как мать плакала весь день, когда они рассказали, что играли на поле с каким-то дядей в красном. Наверное, играть с незнакомцами было крайней степенью грешности – так святые теперь пришли наказать его. Слава в который раз вздрогнула под его рукой на ее маленьком лбу и заскулила, от очередного раската грома. Слава не была трусихой, во всяком случае она совсем не боялась жаб, шмелей и даже летучих мышей, что живут в старом сарае – но она очень боялась грома. – Не страшно, Славка, совсем не страшно, – шептал ей мальчик, обнимая сестру по крепче, – не смотри главное, а гроза скоро прекратиться. Красимиру самому было страшно, но он был старше сестры, на целых полчаса старше и был мужчиной, ее защитником. Старый Степан сказал, что однажды он уйдет на войну и станет солдатом, до тех пор он должен был тренироваться быть сильным. Молния ударила совсем рядом с домом, запахло паленым и чем-то сладким, он услышал крик людей за окном. Красим вздохнул и забрался под одеяло вместе с сестрой, пытаясь заснуть вместе с ней. Их покой и тихие всхлипывания вдруг прервала дверь, что распахнулась с диким грохотом. Варвара в ночной сорочке, грубых сапогах и со свечей в одной руке ворвалась в комнату вихрем. – Пожар! Пожар, вставайте мои голубята, – мальчик осоловело смотрел на женщину, которую впервые видел паникующей и со слезами на глазах. Нянька собирала им какие-то узелки и бросила на кровать ночные халаты, подвинула под кровать тапочки.– Быстрее! Быстрее, или вы тут сгореть собрались? – прикрикнула на них женщина и вывела их сонного ступора, мальчик и девочка, как один соскользнули с кровати на пол и принялись натягивать на себя халаты. Красимир принялся подпоясывать свою сестру, утешая ее тихо, о том, что все еще не страшно. Сейчас Варвара выведет их к маме, а пожар обязательно потушат. – Зато представь, Слава, с деревьев завтра можно будет собирать печеные яблоки и груши, – серьезно шептал ей мальчик, пока им в руки не сунули узелки, и грубо не схватили за руки. Красим старался не плакать, но слезы страха сами по себе хлынули из глаз, когда из тихой комнаты они очутились в дыму, реве пламени и шуме бури, которая не собиралась утихать. – Варвара, мне больно! Где маменька? Отпусти! Где моя мама!? – взвилась тут же капризно младшая, всхлипывая и запинаясь, но узелок придерживая крепко. По коридорам бегали люди в красных кафтанах, такие как их знакомец и перекрикивались, от этого малышу стало еще тревожнее и жутко, но внезапно рев пламени перебил еще один родной голос. Голос вырвался из родительской спальни лебедкой, разлился по дому отчаянием последней хозяйки васильковой усадьбы. – Что здесь... Варвара! Кто ты!? Где они!? Где мои дети!? Ты.... Чудовище! – женщина металась по комнате, которую заволокло дымом и тьмой, без надежды найти выход, без надежды выбраться, ее душили и тени и дым одновременно, она кашляла и тщетная попытка дойти хотя бы до окна оборвалась об чей-то кварцевый безжалостный взгляд. Женщина замерла и впилась в чужие глаза своими, полными боли и ненависти, запинаясь двинулась к мужчине, придерживая горло, которое опалил дым, кашляя. Черные волосы ее были растрепаны после сна, глаза горели ненавистью и страхом, от недавних рыданий под глазами залегли глубокие тени. – Душегубец... – прохрипела Анастасия, поднимая тонкий палец и бросаясь вперед, в последней попытке защитить детей. – Заканчивай с ней тут, – выдыхает Дарклинг, разворачиваясь и спешно покидая скромную супружескую спальню, за спиной у него взметнулся красный рукав кафтана и с глухим стуком Анастасия упала на половине пути к Дарклингу, вскрикнув последний раз. Мужчина не узнал ее, но было в этой высокой и несчастной женщине что-то ему знакомое, что он пытался забыть. Спускаясь вниз, гриш отвлекся на детский визг и топот ног, к нему в темноте бежало две детские тени. За ними следовала высокая и тучная фигура, из рук которой они оба вырвались. Цокнув языком парень кивнул Ивану, чтобы тот держал девчонку, сам же подхватил на руки паренька. Малыш замер у него на руках, как мышка, зажмурившись и притихнув, пока девчонка в руках Ивана брыкалась и норовила его укусить. – Ай! Она кусается! – вскрикивает молодой корпориал, перехватывая второй рукой лицо маленькой грише, пока она брыкалась и кричала не своим голосом. – Там маме плохо! Пусти меня к маме! Пусти! Я все ей расскажу, вас всех высекут! – девочка била кулаками плечи Ивана, пока он пытался с ней, юркой, справиться. Венцеслава, как дикая кошка принялась изворачиваться. Дарклинг не замечал этого, пока его рука лежала на чужой макушке и еще маленькая, но упрямая сила юного заклинателя Тьмы отзывалась на его тихий и ласковый зов. Собственный усилитель Красимира словно ластился к силе старшего гриша, устанавливая между ними незримую связь. Мальчик некоторое время смотрел на парня в упор, словно обдумывая и прислушиваясь к своим ощущение, после сделал то, что Дарклинг ожидать не мог. Красимир прижался к тому, кого посчитал отцом и со всей своей детской силой обнял за шею, утыкаясь лицом в плечо и всхлипывая. Узелок, что ему передала нянька выпал из детских рук и покатился куда-то в сторону, под ноги этому мужчине. Мама когда-то говорила ему, что их отец очень красивый, сильный и он обязательно узнает его, как только увидит – он узнал, узнал и в большом, наполненной криками и паникой доме ему наконец стало спокойнее. Какая-то внутренняя уверенность разливалась по маленькому тельцу гриша и было так хорошо, как было когда мама обнимала его перед сном. – Венцеслава, перестань. Твоей матери сейчас помогут, иди ко мне, – успокоив одно дитя, мужчина требовательно протянул руку к девочке, которая перестала брыкаться и с удивлением посмотрела на того, кто держал ее брата. Она смутно помнила папу, ведь когда он уходил, близнецы едва научились ходить. Но заметив спокойного брата на чужих руках, тут же потянула к нему обе руки, устраиваясь у второго плеча обиженным воробьенком. – Иван, разберись с ней, – произносит тихо мужчина, кивая на застывшую Варвару, которая обезумевшим от горя глазами, смотрела как разрушается тот дом, который она так старалась сберечь.– Настенька, глупая моя, Настенька, глупая твоя Варья Павловна, – шептала отказница, опадая на пол, на подкосившихся ногах. Мужчина равнодушно двигается к выходу, сквозь дым. Он ставит детей на пол только, когда разбивает взмахом руки кем-то закрытую входную дверь. Щепки летят в стороны под восхищенный взгляд близнецов.– Папенька, а почему мама не говорила, что ты так умеешь? – спросил маленький темноволосый гриш, и ответом была только усмешка старшего. – Я ей не успел сказать.Они шли крепко сжимая родную руку, которая вела их куда-то в темноту, оставляя позади васильковую усадьбу. В руках у девочки был узелок, она шла и не оборачивалась, боялась увидеть, что стало с ее любимым домом. Над их головами пролетали горящие кленовые листья, мальчик поднимал к ним голову и рассматривал, как они вспыхивают в полете и тлеют. Их прогулка была неспешной, даже ленивой, не смотря на то, что сзади люди все еще кричали и последнее что услышал Красимир, это визг его няньки. Отчаянный крик оборвал вой бури и пламя, что с двойным усилием дикого зверя накинулось на небольшой домик на холме. – Пап, Варвара, что горит? – удивленно спрашивает Красимир, поднимая голову к отцу, чье лицо сейчас скрывалось в ночной тени. Ему показалось всего на мгновение, что отец улыбнулся. – С чего ты взял, малыш? Ей помогли, – произносит тихо мужчины и маленький заклинатель хмурится, снова оборачиваясь на дом. Он в первый и последний раз, не поверил своему отцу. Какая-то странная недетская уверенность в его разуме, твердила что Варвара все же сгорела вместе с васильковой усадьбой.*** Дверь в черную карету, что словно разинула голодную пасть перед ними в ночной тиши открыл какой-то строгий мужчина в черном. Красимир прежде никогда не видел опричников Дарклинга, но мать рассказывала, что у отца в командовании есть солдаты, и что когда война закончится отец вернется домой. К такому же выводу пришла его сестра и поэтому, когда дети удобно устроились на кресле кареты напротив мужчины в их глазах наконец погас страх, и вспыхнуло любопытство. Мужчина наблюдал как их несчастные лица становятся все менее несчастным, а блекло голубые глаза загораются, когда он зажигает фонарь внутри кареты. – Где мама? – первый вопрос упал на него камнем, слетал с уст девочки, чьи волосы и сами были похожи на небольшой фонарик. – Пап, ты насовсем вернулся, это все твои солдаты? – второй вопрос прошелестел рядом звуком травы, неуверенно, словно ребенок и не ожидал, что ему ответят и готов был делать вывод самостоятельно. – А почему деревья горят? – снова девочка, смотревшая на него с твердой требовательностью. – И где мы теперь будем жить? – мальчик склоняет голову, все еще словно разрешая взрослому ему не отвечать. – Куда ты нас отвезешь? – Нам все еще нужно будет прятать тень и свет? – У нас там будет новая няня? – И если твои солдаты здесь, значит ты вернулся с войны и она закончилась?Дарклинг глубоко выдохнул и недовольно поморщился, он не спешил отвечать на их вопросы и тишина стала какой-то напряженной. Карета медленно тронулась, а в голове звучал насмешливый голос Багры, который говорил ему, что раз уж он назвался отцом, так пусть полезает в сани. Сани эти были еще хрупкими, ненадежными и из подтверждений его отцовства была только поразительная схожесть с мальчишкой, который смотрел на сейчас внимательно и настороженно. Он для них чужой, а они для него подтверждение его неосторожной случайно связи когда-то очень давно, счастливая случайность, в удачный момент взыгравшая кровь Морозова. Он должен испытывать к ним привязанность? Возможно, даже любовь. Родители должны любить своих детей, и уж точно не так, как его любила собственная мать. К тому же, в каком-то смысле он был им родителем, пра-пра-пра и черт еще знает сколько ?пра?, какая из его случайных связей все же понесла, но родителем. – Давайте начнем по-порядку, – все же произносит он и даже справляется с тем, чтобы говорить мягче, без раздражения и усталости, которую в нем будили дети, – да, те люди которых вы видели мои солдаты – гриши. Вы знаете кто такие гриши? Девочка и мальчик медленно кивнули, слушая его на удивление внимательно и не перебивая. Они сидели от него так отстранено, что мужчина на мгновение ощутил неправильность своих действий и медленно опустился перед ними на их уровень глаз, становясь одним коленом на пол кареты. Отчасти просто для того, чтобы рассмотреть детей ближе, дотронуться до еще по-детски слабых, но бурлящих у обоих в груди сил, взяв их ладони в свои. Маленькие детские руки были теплыми, от детей еще пахло молоком, накрахмаленной постелью и парфюмом. Запах их матери, наверное? Он вызвал лишь легкое раздражение. – Была страшная буря, молния ударила прямо в кленовый сад, загорелись сухие листья и деревья, вам с мамой повезло, что я уже ехал домой, огонь перекинулся на особняк, – гриш с легкой улыбкой рассказывал теперь своим детям, официальную версию происходящего, правда с той поправкой, что возвращался он к любовнице, а не к жене. Он понадеялся, что Анастасия еще долго будет вертеться в своем скромном гробу, который он ей обеспечит, если она не перестанет упрямиться, потому что ее репутация будет им же окончательно загублена.– Анастасия... Ваша мать поедет в карете с другими слугами, для безопасности, Я отвезу вас обоих домой, в Малый Дворец, в Ос Альту. – В Ос Альту!? – тут же ахнула девочка, хлопая ресницами так, словно собралась захлопать ими его насмерть. – В дворец короля? – недоверчиво переспросил у него второй ребенок и сжал рукав, кажется, Красмиру стало страшно. – В мой дворец, дворец принадлежащий Второй Армии, гришам, – снисходительно поправил их Дарклинг, наблюдая как недоверие детей мешается с восхищением, после мальчик вдруг оборачивается на свою сестру, и смотрит ей прямо в глаза, несколько секунд между ними идет какой-то молчаливый разговор. Дарклинг же решает продолжить их небольшой экскурс в новую жизнь этих двоих. – Я вернулся на совсем, к вам обоим, но война еще не окончена. Я буду уезжать из Малого Дворца, довольно часто, но всегда возвращаться. В теперь попробуйте поспать... Я буду рядом, а утром я пересяду на лошадь, а с вами поедет новая няня. – Пап, понимаешь, – начинает вдруг девочка неуверенно, словно выпросив молчаливое разрешение брата, – нам совсем нельзя во дворец гриш. Маменька строго на строго запретила даже об этом заикаться, сказала прятать свои силы, и приказала сечь до смерти любого кто проболтается об этом. Внутри Дарклинга мешается непонимание, оттенок обиды и гнев, он вырывается у него стальным блеском глаз и поджатыми губами. Неужели он недостаточно дает всем отказникам, у которых рождаются гриши? Неужели их дети в малом живут плохо? Что руководит такими людьми, как Анастасия? Гордость? Отчаяние? Страх? Оба ребенка ежатся под взглядом недовольного родителя, в какой-то момент мальчик начинает кашлять, кажется, задыхаться и Александр словно просыпается, выныривает из пучины собственного гнева. Гриши не должны болеть. Но мальчик кашлял, пока Дарклинг не прислушался к нему. Красмира давила собственная тьма и удушающий страх, которые оборачивались против собственного заклинателя, стремясь если не убить и не поглотить. Он боялся, что хмурое выражение лица отца касается его способностей, которые он с упорством маленького рыцаря давил в себе. – Что же она с тобой сделала... – шепчет мягко гриш, усаживаясь на сидение и тут же усаживая к себе на колени ребенка, используя собственную волю, чтобы успокоить бьющуюся в грудной клетке ребенка тревожную птицу. Слава тоже устраивается под боком и тянется ладошкой, чтобы погладить макушку своего брата и пустить по его волосам несколько солнечных зайчиков. Дарклингу приходится помедлить, прежде чем начать говорить, делая над собой усилие, чтобы звучать мягче. – Ваша мать очень боялась за вас. Понимаете, мы особенные, таких как я, как Красимир и ты, Венцеслава просто нет. И поэтому очень опасно держаться отдельно, но там, где вы теперь будете жить – безопасно. Там вам не нужно бояться использовать свою силу. Обещаете? Обещайте, мне, что больше ничего вас не заставит сдерживать свои способности? Волосы малышки засияли ярче, как солнечные лучи и мальчик поднял к нему полные бесконечной благодарности глаза, и птица которая билась об прутья клетки, наконец распахнула в полную свою силу крылья, тени в карете сгустились и ребенок задышал ровнее. – Обещаю, пап, – бойко ответила ему девочка. – Обещаю, – подтвердил тихо мальчик. Карета ехала все дальше в темноту, в ней эльфийский король баюкал своих малюток, напевая ему все знакомые колыбельные. Живые и мертвые языки мешались на его устах, оставляя нектар времени на губах тех, кто его слушал. Глаза их сияли в темноте светом, который бывает только у самых маленьких детей, которые любят просто так. Любовь эта забавляла короля, который шептал тайные слова, которые помогут забыть двум подменышам их прошлую жизнь, стереть из памяти васильки, заменив их королевскими розами. Король менял местами их дома, выстраивая в памяти прекрасный дворец, вместо ветхой усадьбы, отблеска роскоши, и на месте уставшего мужчины-солдата, возникал Повелитель. Новый отец близнецов был прекрасный и сильный, способным прийти вовремя и укрыть от беды. Красимир смотрел в лицо мужчины, пытаясь запомнить каждую его черту. Если вся сегодняшняя ночь с усадьбой, дворцом, и пожаром окажется просто волшебным сном – он хочет его запомнить. Голова маленького заклинателя лежала на груди у с другой стороны почти на самом отце лежала Слава и уже сладко сопела, сжимая черный рукав кафтана так крепко, словно отец в любой момент мог куда-то деться.– Спи, Красимир, – шепчет ему отец и сам зевает с улыбкой, закрывая свои серые глаза, такие же красивые, как и он сам. Мальчик покорно закрывает глаза за тем, кого так сильно ждал и любил, и проваливается в сон. Там он стоял в какой-то странной избе, стоял напротив совсем маленькой женщины, или и сам он был выше, уже взрослым. Лица женщины он не видел, голос звучал очень глухо, он точно не помнил никого с таким же голосом. – Надеюсь, ты собой очень горд, – полным презрения голосом произносит незнакомка и ее лицо становится только еще более размытым. – Конечно, у меня никогда не было проблем с самооценкой. Отчасти благодаря Ему, – гриш чувствует как открывает рот, произносит слова, но понимает их значение, не контролирует мысли того далекого Красмира.– Он избаловал вас, утопил в своей больной любви, если это вообще была она, а не тупая жадность и боязнь одиночества. Это он приучил вас отвергать любовь окружающих, научил ненавидеть всех кроме него, научил своим сумасшедшим идеям... Он сейчас собой тоже очень гордится, воспитал себе наследничка, – женщина очень злилась на него, это было слышно в ее голосе, но еще было слышно, что ей очень больно это говорить. – Это уже все абсолютно не важно, сама понимаешь, я пришел исполнить последнюю его волю относительно тебя.Красимир поднимает руки, и женщина наконец поворачивается к нему. У нее очень старое лицо, изнеможенное, почти черное и вместо глаз, два черных провала и сухой рот, кажется без зубов. Она криво усмехнулась ему, после ее лицо начало гореть и распадаться на пепел, меняться и вот перед ним уже стояла Варвара, в окружении горящей усадьбы. Он был снова маленьким, беспомощным и от былого чувства уверенности, не осталось и следа. Варвара протянула к нему свои руки и позвала к себе, с отчаянным криком. Маленький эльфийский наследник еще ни раз проснется в слезах, разбудит своего нового отца, поднимет из царства тяжелых снова младшую королевскую дочь. Их сны будут перекликаться, путаться, сворачиваться в вязкую паутину из прошлого и будущего, мешаться в среди крови и хмельного кваса.– Папа, мне снилась очень красивая женщина в розах, она просила забрать ее их полной темноты, – всхлипывала младшая дочь и снова проваливалась в вязкий сон, под беспокойный взгляд ее хранителя. Венцеслава снится прекрасный зал, она в нем была точно самая красивая, и большой пышное платье из белых тканей приятно шуршало, от каждого движения. Венцеслава взрослая, точно взрослая. На запястьях у нее золотые цепочки, грудь украшает массивное ожерелье, из самых прекрасных камней. В отражении множества зеркал на нее смотрела сказочная принцесса, невероятной красоты женщина, от взмаха ресниц которой должны падать империи. Малышка заклинательница смутно узнавала в этой женщине себя, после так же смутно, брата, который выглядел уже взрослым, таким же невероятно красивым мужчиной. Он стоял в черном кафтане, мрачный и решительный, смотрел куда-то поверх ее головы. Венцеслава хотела броситься к нему, обнять, похвастаться красим платьям, но продолжала куда-то торжественно идти, не сбиваясь с курса. И когда ее непослушное тело все же оказалось там, куда так стремилось, она увидела перед собой молодого мужчину – не особенного красивого, но величественного, явно привыкшего приказывать. Короля? – Венцеслава Заклинательница Солнца, согласна ли ты взять в законные мужья, перед ликом всех святых... – от страха и головокружения, юная невеста совсем пропустила кого предлагал взять в мужья, этот печальный старик с заунывным голосом, она из всех постаралась прокричать слово ?нет?, топнуть ногой, развернуться и убежать из этого странного зала, где все только и делали, что выжидающе пялились на нее. – Да, – сорвалось с ее губ спокойное, решительное, даже какое-то смиренное, она опустила глаза на кольцо, которое скользнуло ей на палец. Изящный перстень с двуглавым орлом. Два бриллианта глаз птицы смотрели на нее так хищно, слово готовые вот-вот сорваться и выклевать ей сердце. Девочка закричала, проснулась в полной темноте, в которой у ее брата просто уже не осталось слез, он просто всхлипывал на груди у очень уставшего мужчины, который совсем не знал, как бороться с детскими кошмарами. Ночь дороги обещала быть очень долгой.*** Его разбудил толчок. Карета остановилась, чтобы сменить коней и дневной свет уже пробивался, сквозь плотные черные шторы. Дети спали крепко, из не побеспокоили даже движения Дарклинга, то как он медленно встал и медленно провел руками по лицу. Если дети и цветы жизни, то его дети – розы, при чем какой-то очень ядовитый, и колючий сорт. Дарклинг никогда не любил розы, но розы нравятся дамам и особенно романтичным натурам. Дверь в его карету отворяется, и мужчина видит перед собой все так же верного ему сердцебита. – Ваше Превосходительство, доброе утро, – шепчет юноша и протягивает ему флягу с водой, которую мужчина жадно хватает. Пьет для начала, после спрыгивает с кареты и аккуратно закрывает дверь, умываясь остатками воды из дорожной фляги. – Потрепало конечно вас знатно, – немного неловко улыбается корпориал, наблюдая с напряженной осанкой за тем, как его повелитель разминает затекшие мышцы. – Прелести отцовства, чтобы их... – выдыхает довольный заклинатель и подает знак, чтобы ему подали коня. На коня он хотел пересесть, как никогда в жизни. Его вороной конь стоял чуть поодаль, бил копытом и мужчина и сам чувствовал желание, наконец проехаться и вдохнуть осенний, прохладный воздух. От размышлении о поездке, его прерывает стук копыт, и маленький экипаж въезжает во дворик. Из окна кареты на него в упор посмотрела женщина, ее туманный и слабый взгляд остановился на нем, и тут же прояснился. Она прижалась ладонями в стеклу, на руках еще были видны следы ожогов, а она сама еле держалась в сознании, но ей хватало упорства что-то крикнуть и слабо ударить по стеклу кулаком. Кто-то внутри дернул женщину на себя, ее лицо исчезло, подобно призраку ночи. – Что Анастасия? – спрашивает заклинатель у корпориала и тот передергивает раздраженно плечами. – Не слушает. Упрямится. – Я не хотел, чтобы с этой женщиной, все так закончилось... Сейчас она будет только мешать, нельзя, чтобы кто-то сомневался в моем отцовстве. Иван случает этот спокойный голос внимательно, хмыкает как только слышит о сомнениях. Сомневаться тут не приходилось. Да и мог разве родится заклинатель теней не от Дарклинга, когда несколько веков они рождались только в этой семье? – Сымитируйте нападение на карету, удостоверьтесь чтобы упрямство Меньшиковой осталась с ней в могиле, – уже гораздо жестче произносит повелитель, – а и... мы ведь не изверги, верно, Иван? Дайте ей увидеть детей, в последний раз. Но пусть даже не думает сказать что-то лишнее. Сердцебит склоняет голову перед повелителем, который с легкостью оказывается на лошади, пришпоривая ее одним движением. Колона всадников трогается, вместе с двумя каретами, в одной из которых дети все еще досыпали свои сны. Иван садится на козлы к кучеру, и смотрит в спину всегда строгого и спокойного Дарклинга, ощущая кожей, что задача его ждет не из простых. Лучше было бы этой Анастасии вообще детей не показывать, забрать их они имеют полное право. Гриши – собственность короля, сопротивление высоким королевским указам карается каторгой или смертью. Карета набирает ход, позади плетется на двух лошадках купе Анастасии, до следующего места назначения чуть меньше двух часов. Что будет через два часа Иван старается не думать, думать должны кому это приказано делать, ему же даны вполне четкие указания. Иван наклоняется назад, подставляя лицо ласковому осеннему солнцу и щурится, как довольный кот. Через два часа они прибыли к развилке, ехать было решено окольными путями, чтобы не привлекать слишком много внимания. Не известно было, слышал от Варвары еще кто-то про чудесных детей, но и перестраховаться в иной раз не мешало. Иван соскочил с козлов кареты вниз, и заглянул в окошко, на него в ответ посмотрело любопытное детское лицо. Мальчик ему улыбнулся и помахал, Иван невольно улыбнулся ему в ответ, но после нахмурился и чуть приосанился. Чертенок. Дверь кареты поддалась как всегда с поразительной легкостью, и теперь на него смотрели два любопытных лица. – Я помню тебя, – заявилась вместо приветствия девочка, обнимая куклу, которую вытянула их забытого вчера всеми узелка. На одном из сиденье лежал он сам, и ночная одежда девочки, сама она была в платье, которое явно натягивала неумело и наспех. Пояс висел криво, рукава перекрутились и Иван потянулся к ней, чтобы поправить этот наряд. Девочка не отпрянула, доверчиво потянулась к мужчине. – Ты друг папеньки, – продолжил за девочку мальчик, у которого видно не было сменной одежды, поэтому он все еще сидел в ночной сорочке, качая ногами. Вокруг него качались все тени в карете, вызывая у Ивана легкий приступ тревоги. Он уже видел, как эти тени разрывают его изнутри, опасная игрушка, в руках ребенка. Может поэтому всех маленьких заклинателей тьмы хранили в изоляции и секрете? – Я его гриш, – уклончиво произносит Иван и улыбается, – посидите немного тихо, вас покормят и сейчас я ответу вас к матери. – Ура! Маменька в порядке! А что мы будем кушать? А можно я отнесу маме покушать сама? – девочка хлопает в ладони, прыгая на полу кареты, и от ее хлопков свет разливается по карете, то вспыхивает, то угасает снова. ?Чудо!? – мелькает в голове у сердцебита и он поудобнее перехватывает девочку, их кожа соприкасается и по спине Ивана бегут очень слабые, но мурашки. ?Чудесные усилители? – хмыкает снова молча мужчина и помогает сойти так же малышу в ночной сорочке. Приказа кормить ?пленницу? отдельно да и вообще кормить не было, но можно ведь порадовать детей напоследок. *** – А потом папенька сказал, что повезет нас во дворец королю. Почему ты никогда не рассказывала что наш папа живет во дворце короля? – девочка сидела напротив усталой женщины, которая слабо ей улыбалась из всех сил старалась не зарыдать. Ей ясно было сказано мужчиной в черном кафтане опричника, что если она начнет плакать при детях их у нее заберут, и она никогда больше их не увидит. Анастасия была храброй женщиной и гордо вытерпела всю ту боль, которую ей причинили эту люди, но страх не увидеть больше никогда своих малюток был сильнее. И все же это очень походило на прощание.– Во дворец гришей, – поправил ее Красимир с улыбкой, поглощая кашу с маслом и ягодами с двойным аппетитом, с тех пор как ему не нужно было сдерживать тени внутри себя, он стал более живым и менее бледным. Анастасия тоже это заметила и ей стало жаль своего сына, так жаль за все те грубые слова, которые были произнесены и за те все минуты, когда она срывалась на него из-за головной боли и усталости. Княжна всегда думала, что ее малыш вырастет и станет похожим на своего отца, бравого солдата с бесконечно добрыми глазами, но она видела мужчину, на которого станет похож ее сын. Видела и ужасалась. А ее ли это дети? Не принесла ли ей нелегкая подменышей? Что если все эти детские сказки и не сказки вовсе? – Мамуль, почему ты совсем не ешь? Ты не хочешь? Каша не нравится? Я попрошу дядю Ивана принести тебе чего-то еще! Хочешь может цыпленка? Уточку? – забеспокоилась малышка снова, а женщина только покачала головой, через силу глотая кашу, которая не имела для нее абсолютно никакого вкуса. – Все хорошо, Славочка, не надо. Расскажи мне еще... Как там Варвара? Вы видели ее? – слабо спросила у них женщина, как будто нянька ее беспокоила. Это она была причиной их бед. Она и ее жадность, ее дурость. Снова захотелось расплакаться и рвать на себе волосы, но Анастасия лишь поднесла ложку к губам снова. – Она сгорела, – абсолютно спокойно, как свойственно детям, еще не осознавшим страх смерти ответил ее сын и женщина не смола сдержать злобной улыбки. Поделом ей, хотя бы кто-то отплатил за их беду сполна.– И усадьба тоже сгорела, – вздыхает рядом с братом Слава, опуская пустую тарелку на пол, – но папенька сказал, что все будет хорошо. И что теперь он будет возвращаться чаще! Маменька он и правда очень красивый, как ты и рассказывала, и голос у него самый красивый, и как Красимир делать он умеет. Только это ты не говорила? Хотела удивить нас? Княжна снова кивает с мягкой улыбкой и ставит почти полную миску с кашей туда же, протягивая руки к своей единственной дочери. Ее дочь в объятиях пахнет дымом, кленовым садом, васильками и незнакомым мужчиной. У мужчины странный запах, тягучий и хвойный, словно тени в старом лесу. Анастасия знает, что Дарклинг ночевал с их детьми, Дарклинг приставил к ним охрану, Дарклинг обещал ей беззаботную старость где-то на берегу моря, если она подтвердит, что это его дети, что она изменяла мужу. Анастасия была верна от самого начала и будет верна Саше до самой смерти, она не будет порочить ни свое, ни ее имя, ни своих детей. Ее дети были рождены в любви и законе. Но кто ей теперь поверит? Кто вообще в итоге вспомнит про Княжну Воронцову и Офицера Меньшикова? Никто. Женщина нутром чуяла, что этот страшный человек сотрет с лица земли упоминания о них, и никто никогда не узнает правду. – Ты плачешь, мама, – произносит Красимир обеспокоенно и женщина хочет тоже прижать его к себе, но в глубине его глаз видит чужой взгляд и отшатывается. – Ты обижаешься на меня за что-то? – мальчик спокойно склоняет голову в сторону, его словно абсолютно не задевает страх матери перед ним, ни то, что она не захотела его обнять. Анастасия понимаем, что Красимир привык того, что его боятся и избегают и ей становится еще горче. Столько ошибок, которых она уже не исправит... – Нет, миленький, у меня просто болит голова, я устала. Идите. Юноша, совсем еще мальчишка в красном, который привел к ней детей забирает их на руках и княжне становится тошно от того, как доверчиво они льнут к нему. Возможно, если они вырастут рядом с ним, этот Иван заменит им старшего брата. – Иван, – она окликает его слабо и гриш недовольно поворачивается к ней, но во взгляде его появляется растерянность, когда он слышит мольбу этой женщины. – Пожалуйста, сбереги их для меня, Иван, – произносит она одними губами.***Голова и правда болела невыносимо, когда экипажи тронулись по дороге до Ос Альты голова Анастасии разболелась в два раза сильнее, словно каждая кочка на дороге была колом, который молотом вбивался ей в голову. Когда боль стала совсем невыносимой женщина наконец закричала и сердцебит в красном кафтане, который сидел рядом только усмехнулся, выскакивая из их небольшого экипажа на ходу. Раздались выстрелы, купе качнулось, но все это уже было неважно. Мир Анастасии захватила чернота и тишина, все что она почувствовала после приступа адской боли – это как купе качнуло один единственный раз, прежде она ощутила полет и увидела перед собой мать и Сашеньку. Они забрали ее собой наконец. Анастасия уходила в другой мир спокойно, ее материнскую душу не потревожил полный боли детский крик.