Глава 4. ПОВ Донхэ. Часть 2. (1/1)
Как понять, что ты не существуешь более и все что у тебя осталось – сгусток неприятных противоречащих эмоций и мыслей, что обуревают душу, забывая об истерзанном теле?Кусая губы, чувствуя безудержное желание и ненавидя это ощущение в самом себе, словно какую-то внутреннею муку. И искорки на концах тонких пальцев, которые хотят сжечь изнутри. И ты не имеешь ничего против. Ведь не осталось того, что может держать тебя в теле, заставить жить.Его поцелуи не были сладкими или нежными, они были требовательными, такими же как и руки, что умело ласкали тело.
Он остановил меня в тот момент, когда я собирался выйти из машины, закрыв все возможности уйти из-под этого прожигающего насквозь взгляда. Его глаза казались пугающими, но не менее завораживающими и вкус у поцелуя был как у сигарет. Губы пахли дымом, словно сжигая внутри меня все, уничтожая то, что я плодотворно сооружал, пусть тогда еще это все выглядело шутливо и не столь навязчиво…Это как играть с гепардом в прятки, вроде ты и понимаешь, что все происходящее приведет к страшным последствиям, но в тайне надеешься на лучший для себя исход. И целовался он умело, не используя язык, просто требовательно, жарко, что стало душно в эту ночь и внутри медленно разгоралось въедливое желание похоти, волнами расходясь по телу в тех местах, где касались его пальцы.- Остановись, - мой голос требовал, умолял продолжения. Такими чуть хриплыми нотками можно лишь соблазнять, но не просить, чтобы кто-то остановился в своих действиях, а что-что, но искушать Ынхёк умел.Этот парень ничего не ответил, доводя до истомы своими ласками, легкими касаниями рук, а когда он залез мне под кофту, оставалось лишь стонать от безумно приятных волн, что полностью захватили мой разум. Парень ловко увлекал меня все дальше, в дебри сладостного томления и ожидания более жарких поцелуев, действий. Безудержно хотелось, чтобы он резко повалил, взял, сделал что угодно, ведь все мысли были лишь о его губах, касающихся моей шеи, опускающихся ниже, оставляющих чуть мокрый след на коже.Мы сидели в машине, и парень несколько болезненно вывернул свое тело, чтобы сцепить на мне все свои силы, а воздух внутри накалялся, словно электризуясь от наших тел.Разумом понимая, что ни к чему хорошему все это привести не может, а я и так поддался на слишком явные уговоры этого парня, все же не мог отказаться от столь явного угощения. Но в тот момент, когда он отстегнул мой ремень безопасности и стал опускать сиденье в горизонтальное положение, мой мозг полностью заработал, требуя немедленного выхода на свежий воздух.Оттолкнул Ынхёка от себя, и невозмутимо проговорил: «я не хочу», хотя все еще тяжело дышал после удушающих, словно змея обволакивающих, поцелуев этого умопомрачительного парня.- Что ты ломаешься, как целка! – разозлился он, и я не впервые за вечер увидел в его глазах те самые пугающие искорки, как в пламени свечи.Далее все было как во сне: болезненный удар в живот, так что голова закружилось и казалось, что вывернет наизнанку, потом то, как парень искренне ругаясь и не понимая моего поведения, желания отказаться от столь заманчивого предложения с его стороны, и моего удара ему в лицо. После я уже мало что понимал, так как очнулся в комнате, и мои руки были связанны тонким черным ремнем, а может обычным галстуком… все в голове смешалось.Голоса каких-то людей отдавались на грани сознания гулким эхом, а странное чувство, что все происходящее нереально, граничило со сном. Я словно провалился на самое дно, упал куда-то в темную пещеру, где все мельтешило перед лицом, не давая мне запечатлеть хоть частичку происходящего на пленку памяти.Тогда и начался самый ад.Сейчас, прижимаясь спиной к краю мягкой постели, поджав ноги к себе, сижу на полу. Мне становится плохо, начинает бить мелкая дрожь. Но я должен вспомнить, должен прокрутить все это в голове, иначе забуду, а это непозволительная роскошь…Перед лицом плыли синие всплески ярких ламп, которых вовсе и не было, и их блики отразились в темных глазах моего личного мучителя. Это было ужасно… До отвращения к самому себе, до стойкого желания кричать, ругаться, плакать, вгрызаться в его шею, что была так близко, разодрать его лицо до крови, но действовал я словно в замедленной съемке, так как…
Он говорил что-то, что-то о наркотике. Теперь многое встает на места.Но это чувство, сладкое и терпкое, что было в теле, появилось не из-за наркотика, он явно желал сделать мне приятное, вот только стойкая ненависть пеленой заволокла взор и даже стоны желания, что вылетали из уст, скорее бесили, чем наоборот. Как я мог насколько унизиться, что получал удовольствия от того, как меня имели, связав руки? Почему я позволил столь легко ему заполучить свое тело? Расставлял ноги, выгибался при каждом толчке, стонал в такт движениям?Это отвратительно! Так что в стену летит собственный телефон, не к месту оказавшийся в руке. Он разбивается, но не думаю, что поломан. А вот я… я не столь вечен и не могу разлетаться на куски и потом вновь складываться в цельный механизм.И это странное неприятие внутри самого себя, немощь, что я показал, даже пусть кусался до крови, отталкивал его, но все равно не мог ничего сделать, оставила четкий след в душе. Грязь. Я представляюсь самому себе лишь одной грязью, и та ненависть, что взросла во мне, не к насильнику… она иного рода. Она идет к самому себе, за то, что не избил, что стонал, что мне понравилось, ведь одновременно эта мука была ужасна, но приносило удовлетворение.И я не нахожу причин для того, чтобы себя оправдать. Очистить перед собственным взором, и даже то, что я очнулся одетый, чистый, но бледный, как снег, который вижу иногда под Рождество, сидя на скамейке возле остановки, не дает мне права думать, что произошедшее было сном. Слишком реальна эта боль, и пусть даже часть ее физическая, моральная гнетет куда больше.Лучи восходящего солнца не радуют, они проникают в мою квартиру неспешно, желая напитать меня светом, но вместо этого от их легкого касания меня выбешивает. Хочется кричать, ударить кулаком по стене, разбить костяшки в кровь, но сил нет. Ничего нет. Внутри пусто, выжжено.Запрокидываю голову назад, касаясь волосами мягкой поверхности застеленной постели. А внутри чувство, словно меня не изнасиловали, нет, использовали, чисто, без каких либо эксцессов, сладко, горько и нежно. Безумно отвратительно. Иного слова нет.Плакать сил нет, так же как и желания. Слез просто нет, как и себя.
Еле заставляю себя подняться, пройти в ванную. Запираюсь в ней, будто я в какой-то крепости. Запах мыла и чистящих средств успокаивает, но мелкая дрожь, что была в теле, не прекращается, она становится сильнее.
Холодный душ. Холодная вода. Холодное тело. Пустая душа.Бессильно ударяю рукой по плитке, и тут же холодные струи воды смывают с бледно-голубой поверхности стены кровавые следы. Если бы так же можно было смыть всю грязь.Вылезаю из душа, хватаю полотенце и накручиваю на себя, как в детстве, когда играл с друзьями. Одежда мокрая, она прилипла к телу, и я могу заболеть, но все эти вещи не волнуют, настолько все это неважно… когда душа расколота на части.
Ставлю чайник, все же снимаю мокрую никчемную одежду, собираю свой телефон, у которого улетела батарейка в дальний край комнаты под тумбочку – все это делаю на автомате. Я понимаю, что не осталось веры внутри в самого себя.Горячая кружка чая и звонок – вот то, что должно привести меня в чувство. Я надеюсь.