Эпилог (1/1)
— На самом деле, - сказал Гамбол, рассматривая звезды, - никакой ненависти не существует.Над старым, объезжанным на бесконечности раз скейтпарком сгущалась ночь. Две одинокие фигуры тускло виднелись на краю рампы: картонные и как будто неживые. Дул теплый летний ветер, гонял листья по асфальту, а на улице не было ни души - только лишь старый фонарь тускло мигал где-то позади них.— Ненависть всегда равна любви. Если нет любви, нет и ненависти. А работает ли наоборот, для меня еще вопрос. — Почему? - спросил Роб.— А потому, - сказал Гамбол, - что мы слишком сильно любим либо себя, либо кого-то, либо что-то. Это заставляет нас ненавидеть то, что омрачает нашу любовь, понимаешь? ?Я ненавижу математику, потому что не понимаю ее, а я люблю все понимать?, например. Но можно ли сказать ?Я ненавижу математику, поэтому люблю все понимать?? Вряд ли. — Ты мыслишь слишком шаблонно, - с долей должного высокомерия заметил Роб. - Когда мы что-то ненавидим, это заставляет любить противоположное тому. Нельзя подогнать такие сложные вещи, как человеческие чувства, под один пример, Гамбол, поэтому у тебя ничего не сходится.— Как знаешь. Я просто констатирую - чистой ненависти не существует.Роб еще давно это усвоил - ничего чистого не существует. Ни чистой ненависти, ни чистых сердец, ни чистой искренности, ни даже чистой любви. Это свойство человека - мешать святые, подаренные чем-то свыше чувства с грязью своих неблагородных помыслов, и даже он сам этим грешил. Иначе почему сидит сейчас здесь? Потому что ненависти не существует.— А что тогда существует? — Мы, мир, в котором мы живем, вещи, которые нас окружают. Но наши чувства в упрощенном и доступном понимании, ну... вряд ли. Его глаза не искрились, как обычно, а были затуманены, словно бы застланы оболочкой его вечно приходящих в голову мыслей. Он был слишком прекрасен, слишком чист и невинен, что хотелось отбросить в сторону все разговоры и просто проваляться на рампе до утра, обнимаясь, как в прошлое воскресенье. Но в груди стучало сердце, и Роб слышал его особенно отчетливо: оно говорило ждать. И он ждал.— Пойдем? - сказал Гамбол, поднимаясь. Ветер где-то шуршал мятой газетой, гоняя ее по шероховатому асфальту. — Ты иди, а я еще посижу, - пробормотал Роб, наблюдая за тем, как Гамбол хватает скейтборд, уверенно встает на него и начинает наворачивать обыкновенное множество кругов вокруг площадки. Колеса стучат особенно громко в гробовой тишине летней ночи. И тогда Роб вспоминает.Медленно, терпеливо, покорно.