6. Рыжая бестия. (1/1)

Он шел по переулку. Грязному, воняющему отбросами из разорванных черных мусорных пакетов. Отвратительно похожих на мешки, в которые упаковывают трупы перед тем, как доставить в морг, чтобы в них начали копаться коронеры, выясняя причину смерти. Под ногами шмыгали крысы. Осколки бутылок, использованные шприцы, тряпки, рваные и грязные пакеты из супермаркетов. Он неосторожно вступил в лужу под ногами и передернулся от омерзения, почувствовав, что наступил на какую-то скользкую и полуразложившуюся мерзость. Брезгливо сделал шаг вбок. Опустил взгляд.С дорогих черных туфель сбегала мутновато-коричневая жижа. Брюс сделал шаг в сторону. Затем в голове щелкнуло осознание?— он был в трущобах, и вовсе не в своем привычном бэт-костюме. Черный вечерний костюм с белоснежной рубашкой, будто собрался на очередной благотворительный вечер.Он добрел до выхода из переулка. Шагнул вперед?— и внезапно оказался на одной из боковых улиц, лучами расходящихся от площади перед Башней Уэйна.Оторопело оглянулся. Переулка сзади не было.Вечер. Теплый вечер начала осени. Как раз только что окончился рабочий день.Он стоял возле входа в одно из небольших кафе. Звучала успокаивающая приглушенная живая музыка, пахло кофе. Мимо проходили туристы, сновали люди в деловых костюмах. Девушки яркой стайкой промчались мимо, что-то щебеча и смеясь. Прогуливались пары. Пара уличных музыкантов в конце улицы давали концерт, исполняя песни собственного сочинения, и перед ними уже собиралась небольшая толпа.—?Пойдем, посмотрим? —?Раздалось слева.Он обернулся. И ни капли не удивился, увидев Барбару.На ней было кружевное белое облегающее платье чуть выше колен, на шее?— колье с россыпью мелких изумрудов. На плечи небрежно наброшено белое пальто. Огненные волосы убраны в высокую замысловатую прическу, глаза подведены, тональный крем почти скрыл веснушки. Она была так же торжественно одета, как и он. Немного слишком вычурно для променада в центре города. Словно они оба только что сбежали с очередной пафосной и обязательной торжественной встречи, отпустили водителя и теперь, наконец, могут пройтись вместе.Барбара улыбалась ему. Ярко, радостно. А затем неожиданно спросила:—?Я красивая?Горло Брюса перехватило. Он не знал, что ответить, и только продолжал смотреть на нее.Да, да, конечно, она была красива. Красива, обворожительна, нежной и хрупкой красотой юной женщины, для которой еще внове показывать ее, и поэтому нотка робости и смущения, проскальзывающая в жестах, делали эту красоту еще более томительной. И от нее спирало дыхание, перехватывало сердце.Наконец, поняв, что пауза затянулась, он кивнул. И смог выдавить:—?Да, Барб. Ты очень красива. —?Это прозвучало как-то слишком серьезно, не тем тоном, которым полагается делать галантные комплименты прекрасной леди. Но ей, судя по всему, это понравилось. Она лукаво улыбнулась и подхватила его под руку. Благо, сработали рефлексы кавалера, и он, предугадав ее желание, успел подставить локоть.—?Пройдемся? Так давно не гуляла по центру города. Я уже и забыла, как тут хорошо.Они пошли к толпе. Брюс вслушивался в музыку, шорох машин, цокот каблучков Барб, и все было вроде как нормально, но где-то на периферии ему казалось, что он слышит какой-то неправильный звук. Будто скрип несмазанных колес.Но он выкинул это из головы. Шел, поддерживая Барбару, прижимал к себе ее тонкую, как птичья лапка, ручку и пытался как можно незаметнее, краем глаза, смотреть на нее.Еще у нее были серьги. Крупные изумрудные подвески, как раз под колье. Но не один комплект.—?Бабушки. Они приносят удачу… —?Девушка спохватилась, не договаривая.?В любви??— моментально проскользнуло в голове продолжение фразы. И это было странно. Это? Все было странно. Странно то, что сейчас он шел по теплому вечернему Готэму, странно, что они с Барбарой были одеты как будто только что сбежали с бала, странно то, как она смотрит на него, явно ожидая продолжения чего-то, что было, но что он абсолютно не помнит.Возле музыкантов уже собралась небольшая толпа. Брюс притормозил. Ему не хотелось туда идти. Не то, чтобы он мог четко сказать, почему, но от людей, переговаривающихся, смеющихся, покачивающихся в такт музыке, исходила смутная тревога. Может, просто за все время, которое он провел в патрулировании, группа людей, стоящих полукругом и внимательно за чем-то наблюдающих, слишком стала ассоциироваться с любопытной Готэмской толпой, которая как-то всегда, в любое время дня и ночи ухитрялась возникнуть возле места преступления.—?Давай пойдем сюда. —?Он указал в сторону боковой улицы. Мигали неоновые вывески музыкального магазина-клуба, какого-то кафе. Вдали маячила летняя веранда. Не самая плохая цель.Они повернули, не доходя нескольких метров до толпы. Бросив последний взгляд, он заметил, что выступающих стало больше. Еще трое или четверо человек стояли рядом с солистом, беседовали о чем-то.Шаги между домами отдавались громким эхом. Они прошли магазинчик, первую кафешку. Брюс снова покосился на Барб.Барб хмурилась. Брови сошлись на переносице, она слегка прикусила губу. Шаги стали быстрее, каблучки туфель вонзались в мостовую уже с громовым стуком. И по-прежнему где-то на периферии был этот скрежет, неприятный и нервный скрежет.Внезапно Барб резко выдернула руку. Замерла. Он, на автомате сделав несколько шагов, остановился. Развернулся.Барбара стояла, опустив руки. Плечи напряжены, ноги для устойчивости слегка расставлены, будто она приняла боевую стойку, глаза буравят его так, будто она взглядом хочет прожечь дыру.—?Что не так, Брюс? Я тебе не нравлюсь? Или я недостаточно хороша для тебя? —?В тишине улицы это прозвучало неожиданно громко и резко.—?Ты нравишься мне. Ты умна, ты отличный боец, на тебя всегда можно положиться…. —?Но, уже произнося эти слова, Брюс отлично понимал, что отвечает не на тот вопрос, который был ему задан.—?Ты всегда был моим героем. Бэтмен. Я обожала отца, но ты?— это как живая сказка, которая при этом ухитрилась стать явью. Совершенный благородный рыцарь, стоящий на страже справедливости, не где-то, а здесь, в Готэме. Прямо рядом. И мой отец?— тот, кто помогает тебе. И я мечтала тоже тебе помогать. Сражаться вместе, наказывать злодеев, спасать людей. Я столько раз перед сном мечтала, придумывала приключения, в которых мы с тобой окажемся, как мы врываемся в последнюю минуту и спасаем всех. А потом… Потом как я, сама, спасаю положение в последнюю минуту. И я вижу, как ты смотришь на меня, совсем другим взглядом, не как на девчонку, которую надо постоянно оберегать и одергивать, а с уважением, восхищением и… И ты подходишь, говоришь, что без меня бы не справились. А потом мы вместе стоим на крыше, смотрим на Готэм, который раскинулся у нас под ногами, и я чувствую, как ты накрываешь меня полой своего плаща, притягиваешь к себе. Я поворачиваюсь, ловлю твой взгляд, ты смотришь на меня, а потом склоняешься и целуешь. И весь Готэм?— наш. С тобой. Навсегда.Она перевела дыхание. Кажется, даже всхлипнула. Сжала кулаки. Так, что наманикюренные ногти вонзились в подушечки ладоней.—?Я так радовалась, когда ты согласился принять меня в свою команду. Не то чтобы я… Я понимала, что мечты?— это мечты, но я верила, нет, знала, что рано или поздно ты же не сможешь не почувствовать. Что это просто невозможно, чтобы ты все не понял. Вся учеба, все эти часы тренировок, после которых у меня все болело и выворачивалось наизнанку, компьютерные курсы, и сразу после этого?— патрулирование. Опять и опять. Я словно бежала по лестнице, каждый день перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, а там, на вершине, стоял ты. И следил за мной. И я верила, что надо просто еще чуть-чуть поднажать. Что я просто недостаточно хороша. Я в это верила. Знала это. Всей душой. Мне нужен шанс показать себя, нужно, чтобы ты увидел, что я не неуклюжая девчонка. Что я достойна тебя. И тогда все, наконец, будет, как в мечтах.—?Барб… —?Он инстинктивно приподнял руки в успокаивающем жесте, попытался сделать пару шагов вперед. Успокоить истерику, вставить хоть пару слов, сказать, что он все знал. Что подростковая одержимость Барб всегда была видна невооруженным глазом. И поэтому он всегда держался с дочкой своего друга чуть холоднее, чем с остальными, чуть строже. Возможно, конечно, чересчур строго. Но Барбара всегда была огненной и темпераментной, иногда слишком резкой и самоуверенной. То, как явно та поставила себе целью привлечь его внимание было, с одной стороны, наивно и даже как-то смешно. Но с другой, он понимал, что сейчас для нее эта полудетская влюбленность?— очень даже серьезно, и не знал, что и как сказать или сделать, чтобы не ранить ее чувства. Эмоции никогда не были его сильной стороной.—?Барбара… —?Снова начал он. —?Ты никогда не была неуклюжей девчонкой. Ты всегда была сильной, умной, бесстрашной. И красивой. —?Неожиданно вырвалось у него.Потрясающе красивой. И сейчас от ее красоты щемило сердце.Она покачала головой. Прическа растрепалась, пряди свисали вдоль щек. Горько прошептала.—?Нет, я всегда была недостойной. Я выламывалась, прыгала через несколько ступенек, делала все, и даже больше?— но лестница только росла. А ты был там, по-прежнему недостижимый. Холодный, совершенный, идеальный, непоколебимый и недоступный.Она замерла. Руки бессильно повисли вдоль тела. Голова склонилась вниз.Брюс сделал пару шагов, осторожно дотронулся до ее руки. Когда она никак не среагировала, взял бессильное слабое запястье, положил на ладонь, прикрыл другой сверху.—?Я вовсе не идеал, Барб. Я живой человек. Со своими недостатками.Ему хотелось извиниться перед ней. Конечно, можно было начать про разницу в возрасте, про то, что она дочь его друга, и что Дик всегда провожал ее влюбленным взглядом и это тоже невозможно было не видеть. И что да, она его привлекала, и тогда, и сейчас, лицемерно и глупо было бы это отрицать, но воспользоваться ее влюбленностью для Брюса было подло. Именно потому, что она для него значила куда больше, чем десятки девушек и женщин, согревшие одну или несколько его ночей и исчезнувшие без следа. Она была его подопечной. Он нес за нее ответственность. Это было несправедливо по отношению к ней?— дать и подпитывать ложную надежду.—?Для меня ты был идеалом.Она подняла голову. Макияж исчез. Она была невыносимо юной без него, девчонкой, почти школьницей. И смотрела с такой яростью, что ему хотелось отпрянуть.—?А вот я для тебя была просто пушечным мясом. Быстро примелькалась, да? Стала как мебель, как одна из твоих машин или гаджетов. Хорошая, безотказная, ценная. И не больше. И ты всего лишь скользил по мне взглядом. Проверяя, в насколько я хорошей форме для следующего патруля.Она хмыкнула. Дернула на себя руку. Попятилась назад. И снова в тишине раздался мерзкий скрип не смазанных колес.—?Я, дура, думала, что если буду ближе, то ты разглядишь меня. То особенное, что во мне есть. Но ведь тебе не интересно то, что привычно, что рядом с тобой. Ты устаешь от обыденности. Тебе нужна интрига. А какая интрига во мне, простой хорошей девчонке, дочери полицейского комиссара. Тебе нужно особенное. Недоступное. А я быстро стала еще одной солдаткой в твоей армии Готэма. Наряду с остальными Робинами. Ты тренировал нас, как щенят, как своих боевых псов, кидал в мясорубку и ждал, когда мы вытащим тебе каштаны из огня. Во благо Готэма. Этого чертова злобного городишки, который пил наши жизни, ломал нас, а мы вынуждены были снова и снова подниматься, утирать кровь, слезы и сопли, и идти в бой. В этот бесконечный бой. А если мы пытались сделать что-то по-своему, ты дергал за поводок и указывал нам место. ?Тыц, собачки, не сметь. Вы должны выполнять приказы, никакой самодеятельности, ничего, что выходит за пределы плана?. Ничего, что за границами твоего гребанного контроля.Голос Барбары сорвался на крик. Брюс не выдержал. Почувствовал, что его пальцы тоже сжимаются в кулаки, и он рявкнул в ответ, пытаясь перекричать истерику:—?Это была необходимость! Я несу за вас ответственность. —?Он чувствовал, как в нем закипает ярость от несправедливых обвинений. В голосе начали прорезаться низкие ноты. Голос Бэтмена. —?Вы не видите всей картины, лезете на рожон. Я обязан был вас страховать. Это не тренировка, это не игра на площадке возле школы, не развлечение и не домашнее задание, которое надо выполнить, чтобы получить похвалу учителя.—?Нет, просто мы для тебя?— живые игрушки. Такие же, как твои машины и приспособления. Ты тренируешь нас, используешь. Если игрушка ломается, ее чинят. А если не могут починить?— выбрасывают на помойку, верно?Барбара развернулась, и быстро пошла обратно, в сторону улицы. Скрип становился еще громче. Заглушал стук каблучков. Барбара шла все быстрее, и ему приходилось ускорить шаг, чтобы поспеть за ней. Он потянулся, попытался перехватить ее руку, но она отдернула ее.—?И когда я поломалась, когда я вышла из строя, как быстро ты нашел мне замену? Отдал мой костюм другой, побойчее, порасторопнее, а меня оставил сидеть в инвалидном кресле, следить за тем, что происходит в городе по новостям? Думаешь, я не помню тот взгляд, которым ты на меня смотрел? Полным сожаления, брезгливого сочувствия? Думаешь, я не знаю, что пока я лежала в реанимации, ты хохотал с Джокером над шуткой? Заливался смехом?Она остановилась. Волосы были растрепаны, глаза метали молнии, губы в алой помаде искажены яростью.—?Для тебя это не борьба за справедливость. А игра в шахматы. А я?— всего лишь одна из пешек, которая думала, что, пройдя по доске до последней линии, сможет стать черной королевой. И не понимала, что даже черная королева?— всего лишь одна из фигур, которые перемещает шахматист. А сам он сидит над доской и перебрасывается шутками со своим партнером. И для тебя я всегда, при любых условиях?— только фигура, которой никогда, ни при каких условиях не стать ровней.Они стояли, но скрип был все громче, все невыносимее. Таким, что хотелось зажать уши. И бежать. Прочь от него, прочь от этой фурии с растрепанными рыжими волосами, с глазами, мечущими молнии. Изумрудные серьги в ушах бросали резкие, злобные отблески, и что-то напоминали. От чего холодела кровь в жилах, от чего пальцы леденели.—?Я для тебя всего лишь тень. Каждый из нас, все твои Робины, даже Альфред?— всего лишь обслуживающий персонал. Который можно и нужно заменять, если вдруг что-то пойдет не так. Которые нужны, пока выполняют свои функции, не прекословят и не делают шаг вправо или шаг влево. Пока тебе полезны. А стоит стать ненужными?— как ты выбрасываешь нас на помойку и заменяешь следующими в очереди. Ведь желающих всегда масса, верно? Мальчики и девочки с горящими глазами, верящие в справедливость и в идеального Бэтмена, который может если не все, то почти все. И ты меняешь нас, как перчатки, также, как меняешь своих шлюх, как только они наскучат. Держишь нас на расстоянии вытянутой руки, не для того, чтобы не привязываться. А потому, что привязываться ты не умеешь. Для тебя есть только одно?— игра с этими тварями, которых ты не уничтожаешь не потому, что ты такой сентиментальный и благородный, а потому, что только их считаешь себе ровнями. Другие люди?— всего лишь статисты, я и Робины?— второстепенные персонажи, а вот они?— это да, это противники, это то, что заставляет твою холодную рыбью кровь закипать. Ты не борешься за справедливость, ты превратил город в игровую площадку ради собственного развлечения, и все мы?— призраки, о которых ты забываешь, стоит нам исчезнуть с глаз.Он с трудом оторвал взгляд от искаженного бешенством лица Барбары. Оглянулся. Они снова были в том самом темном, мерзком переулке. Вокруг грязь и вонь. Доносились крики ссоры, звук разбивающегося стекла. Кто-то внезапно протяжно и громко взвыл, будто получил смертельную рану и сейчас испускал последний вздох.Брюс обернулся к Барбаре и невольно сделал шаг назад. Она не стояла рядом с ним, а сидела на больничной кресле-каталке, изможденная, бледная, с растрепанными волосами, убранными в хвостик, в измятой и чем-то замызганной пижаме. Бледные иссушенные руки вцепились в больничный плед, небрежно накинутый сверху. Босые ноги стояли на подножке кресла. Недвижимые. Мертвые.Но смотрела она на него снизу-вверх все тем же, злобным, яростным взглядом.На пределе слышимости внезапно раздался пронзительный смех, ввинчивавшийся в какофонию.Он обернулся на звук. Из тупика надвигалась толпа. Едва различимая, всего лишь силуэты. Неумолимо приближавшиеся. Какие-то людские, какие-то гротескные, будто человек одел нелепый скафандр, закрывающий его тело и голову. Прихрамывающий толстяк, опирающийся на зонт, щуплая фигура в изорванном балахоне из обрывков ткани, человек в высоком цилиндре и странном костюме, будто только что сбежавший из театральной постановки девятнадцатого века, хмурящийся на часы, которые держал в руках, дородный мужчина, обернувшийся к нему в профиль, подбрасывающий и ловящий монетку. И впереди, уже на самой границе между светом и тенью – кто-то сухопарый и гибкий, в идеально подогнанном костюме, прилизанными волосами, идущий плавной, слегка покачивающейся, звериной походкой. И смеющийся. Тем самым, леденящим, завораживающим смехом, от которого волосы встают дыбом и ноги приклеиваются к земле.—?Иди! —?Барбара не кричала, ее голос был хриплый, едва слышный. —?Иди к ним, к тем монстрам, с которыми ты танцуешь ночи на пролет. Иди, там тебе место.Он содрал с себя пиджак, чтобы тот не мешал. Наклонился. Попытался подхватить ее на руки, прижать к себе, вырвать из кресла, унести прочь, прочь от этой толпы, прочь от худощавого долговязого монстра, который вел ее к ним, но Барбара извивалась, пальцы вцепились в предплечья, отталкивая с силой, которую невозможно предположить в щуплых руках. Она билась, выворачивалась, а времени было все меньше, толпа подходила все ближе, и ему уже почти удалось ее прижать к себе, как вдруг он почувствовал острую сильную боль в сгибе локтя от укуса и отшатнулся.Барбара смотрела с торжествующей улыбкой. Губы перепачканы его кровью. И она начала смеяться. В унисон с хохотом демона?— предводителя, который был уже всего в нескольких шагах.—?Ну что, Бэтс? Хочешь, я расскажу тебе еще одну шутку? —?Раздался шепот прямо в ухо. Внезапно он оказался прямо перед Брюсом. Брюс не мог пошевелиться. Только смотреть, как тот медленно наклоняется и припадает алым, обведенным яркой помадой ртом к ране на сгибе предплечья и кусает.Боль была невыносимой. Такой, от которой против воли вырвался крик, и он ощутил, как все тело словно заполнила лава, выжигающая все, вскипятившая кровь, и кости стали золой, а плоть?— пеплом, а он падал в звездную, орущую, хохочущую черноту…***—?Мастер Брюс? Мастер Брюс? Очнитесь.Альфред. Он вжался в подушки, все еще не веря, что падение прекратилось. Боль пульсировала в сгибе локтя. Он открыл глаза. Все расплывалось, как в тумане.Первое, что он увидел?— озабоченное лицо Альфреда. Затем услышал глухой стук, когда Альфред положил на столик пустой инъектор. Брюс дернулся, попытался пошевелиться, но почувствовал, что кто-то держит его руки, плотно прижимая к простыне. Перевел взгляд вправо.Джей, прикусив губу, удерживал запястья. На скуле расплывался свежий синяк, а еще больший, в ладонь, был на руке. Брюс непонимающе перевел взгляд с него на Альфреда.—?Мастер Брюс, вы в порядке?Он расслабил руки. Спустя пару секунд хватка на запястьях ослабла. Джей сделал шаг назад.—?Ну, Брюси, хочу сказать, что хук левой у тебя все еще на высоте.—?Что случилось?Голос был хриплым. Звуки вязкими, словно доносились сквозь толщу воды.Альфред перехватил инициативу.—?Токсин Крейна, сэр. Вы использовали маску, и все было нормально, до того, как вы не вернулись в пещеру. Потом вы отослали меня, сказали, что хотите исследовать новый образец, который захватили в лаборатории. Жидкость, не газ. Полуфабрикат. Но, судя по всему, не воспользовались перчатками и случайно опрокинули образец. Он попал на руку. Вы попытались его смыть, и, судя по всему, он как раз был и предназначен для активации при соприкосновении с водой. Вы уже успели разгромить пол лаборатории к тому моменту, как мы с мистером Джеком смогли ввести код системы безопасности и проникнуть внутрь. Благо, мистер Джек все же смог Вас обездвижить на достаточное время, чтобы я смог вколоть вам успокаивающее с дозой старого антидота. К сожалению, тот помог лишь частично. Пришлось Вас временно обездвижить и оставить в пещере, пока мистер Джек подбирал антидот. Слава Богу, он подействовал.— Джонатан, конечно, ушлый малый, но со мной ему все же не сравниться, —?вставил Джей. Он пристроился на кровати возле его ног, вроде как привычно развязный и неугомонный, но все же в голосе проскальзывала тщательно скрываемая напряженность.—?Поверить не могу, что был настолько невнимателен. —?Вздохнул Брюс. Место укола в сгибе локтя побаливало, хотя туман, заволакивающий взгляд, явно шел на убыль.—?Случается и с лучшими из нас, Сэр. Прилягте, отдохните. —?Альфред потянулся к столику, чтобы дать Брюсу стакан воды.—?Дай мне. —?Джей потянулся, выхватывая его из рук Альфреда. Тот приподнял бровь, но никак не прокомментировал то, что данный предмет был так резко вырван у него из рук.Джей наклонился, подвел руку под голову Брюса, слегка приподняв ее, и поднес к его пересохшим губам стакан воды. То, что нужно. Брюс попытался сделать глоток и закашлялся. Стакан на несколько мгновений отошел ото рта, затем вернулся, вливая жидкость уже осторожнее. Брюс начал пить мелкими глотками.—?Вот так. Нам нечего торопиться, потихонечку, полегонечку… —?Мурлыкал под нос Джей, будто маленькому ребенку. Брюс почувствовал, что бешеное сердцебиение после кошмара постепенно начало успокаиваться.Наконец, стакан был убран. Брюс смотрел на Джея. Сейчас, в обычной футболке с короткими рукавами и спортивных штанах, он казался другим. Обыденным. Привычным.?Тебя ведь не привлекает привычное, правда Брюс? Ты от этого устаешь. Тебе нужна интрига. Напряжение. Все, что рядом, доступное?— слишком быстро для тебя приедается?.Он подавил эту мысль, задвинул в самую дальнюю часть сознания. Постарался похоронить вместе с кошмаром.Вместе с чувством вины, которое испытывал каждый раз, когда смотрел на рыжеволосую девушку.Двое над его головой перебросились фразами, в которые он не вслушивался.Ему захотелось снова нырнуть в сон. Найти там рыжую резкую девчонку в костюме летучей мыши, злобно смотрящую на него исподлобья. И постараться объяснить. Пусть даже это и не сможет приглушить ее щенячью влюбленность, и пусть сейчас она будет ругаться, кричать, нападать на него с кулаками, костерить и поносить, но потом поймет, что он прав. Что нельзя влюбляться в идеал. Идеала не существует. Это приведет только к краху. Это опасно. Для обоих.Он почувствовал, как скрипнули пружины кровати под чужим весом.Внезапно пронеслась мысль. А кого сейчас видят изумрудные глаза, которые так внимательно изучают сейчас его лицо? Бэтмена, временно снявшего маску? Или Брюса Уэйна? И что будет потом, через день, через неделю, через месяц? Не уйдет ли зеленоволосое чудовище прочь, брезгливо отмахиваясь от слишком человечного Брюса, возникшего вместо идеального Бэтмена?И, к своему изумлению, он ощутил что-то, похожее на страх, кольнувшее сердце тупой иголкой.Но постарался и эту мысль оттолкнуть внутрь.Глубоко-глубоко. До лучших времен.И просто лежать. Не спать. Прислушиваться к привычным шумам приборов, стрекоту ламп дневного света и шелесту летучих мышей под потолком пещеры. Для которых, кем бы он ни был, Бэтменом ли, Брюсом ли, он всегда останется странным чужаком.