Часть 6. Издержки выбора (2/2)

Уэйна трясло. Руки сжались в кулаки, ногтевыми пластинами оставляя глубокие отпечатки на ладонях. Почувствовалось осторожное касание чужих кончиков пальцев, проскользнувших по горячему плечу. Мягкое прикосновение чужих горячих губ к другим. И легкое передвижение ладони Брюса на такую нужную ржавую трубу, почти снятую с болтов. Джокер качнул головой.

— Рад, что меня вспоминают даже в душе. Смотрю, в такой среде я даже очень популярен. А не припомните мне историю о том, как я расправился с головорезами Пингвина в одиночку? По-моему, это даже было в тюрьме.

Джокер вышел из душевой кабины, надеясь на благоразумие Уэйна и его терпеливость в условиях загнанными как дикие животные. Мужчина знал о колоссальных рисках, а так же понимал свою компетентность и авторитетность в подобных делах, если не отчаянный фанатизм. Спина его выпрямилась. А движения стали настолько грациозными и бессмысленно очаровательными, что, казалось, любое действие несло за собой определенный посыл. Это было его характерной чертой. Великолепной, но пугающей своей размеренностью и внезапностью.

За ним наблюдали. Мужчины, опешив от человека, стоящего перед ними, выпрямились. Джокер не был похож на себя. Без грима. И рук по локоть в крови. Он стоял совершенно чистым. Открытым. К мужчине можно было применить выражение, показывающее нового человека, который решил начать жизнь с белого, чистого листа и который решил начать с самого себя в самом прямом смысле. Но настоящая сущность все равно была ощутима. Преступники молчали.

— Ну и чего все стали такими кислыми? Или вы просто стесняетесь меня? Ну же! Или, может быть, вся проблема в этом парне? Эй, не хочешь прокомментировать это? Может, есть особые пожелания?

Джокер наклонился к парню. Бледная ладонь наигранно нежно прошлась по чужому худому плечу, оставляя легкие царапины. Рука остановилась на уровне подбородка. Тонкие пальцы ухватили кусочки маскированной форменной ткани, ловка наматывая себе на кулак и освобождая рот парня. Послышался кашель и тяжелое неполное дыхание. Зеленоволосый мужчина улыбнулся, одаривая всех присутствующих своей белоснежной улыбкой и резко откидывая смятый кусок ткани Уэйну, прячущемуся в кабинке. Парень молчал. Глаза его вновь покраснели от страха и стыда. Он пытался перевернуться на другой бок, чтобы ослабить и так привычную боль в затекшем теле. Почему-то в Джокере он видел свой тусклый лучик спасения. Выигрыш во времени. Взгляд красных глаз лежал на мутном бледном силуэте.

— Кажется, его все устраивает. Иначе бы задницей повернулся ко мне. Пингвин прислал вас за мной? — Нет, сэр. — Тогда у меня есть просьба, которая окупится вам сполна. Я обещаю. Передайте привет Пингвину. Особый. А потом я буду вас ждать, когда начну набирать людей. Кажется, один из вас знает, что обижаю я только в редких случаях.

Джокер отвернулся. Он смотрел на Уэйна, в руках которого находилась открученная ржавая труба. Сомнений не было. На лице появилась легкая улыбка. А потом послышались удаляющиеся шаги. Джокеру было не страшно за свою спину. Было ли это ощущение привычным, зная конституционные принципы Бэтмена, или чем-то новым? Мужчина до конца не понимал. Но знал, что каждый раз остается в должниках. — Мы бы могли его спасти.

— Так почему не вмешался?

— Доверился тебе.

— Бэтс, я душу летучих мышей и бью кошек, попутно издеваясь над пингвинами. Я не люблю животных.

Выбор был очевиден. Красная шелковая дорожка вела к бледным стройным ногам, которые легко и беззаботно свисали с края почерневшего и местами обгоревшего стула. Мужчине казалось, что в этой картине присутствовала некая гармония, скрывающая под собой смех и лицемерие. Дорогой шелк сделал собрание торжественным и не таким волнительным для слабонервных. Ведь ткань поглотит все биологические недостатки казненного и отведет от этого внимание. Ярко-белый искусственный свет падал на его лицо, чтобы каждый оскверненный мог проследить ту смешную, бьющуюся в страхе эмоцию. Но белый по белому не пишут. Оба были слепы.

— ... город освободится. Он возьмет ответственность полностью на себя. Иначе все бессмысленно. Каждый присутствующий здесь берет на себя большое бремя и умывается чужой кровью во благо. Этим мы и отличимы от них.

Резкий взрыв эмоций. Но никого не видно. Везде потушен свет. И виден только кровожадно-фиолетовый силуэт. Джокер был в своем лучшем образе. Яркая помада, искусно нанесенная на пухлые обветренные губы. Длинные аккуратные ногти, наточенные как лезвие и покрытые лаком. Опрятный вид и прямая спина. Глаза, сверкающие яркой зеленью. Казалось, они еще никогда так не блестели от желания. Уэйн переместился ближе к рычагу, отключающему электрический напор. Его плащ незаметно и ловко прошелся над головами наблюдателей. Бэтаранг с точностью по расчетам попадал по выключателю и блокировал его. Оставалось дело за временем. Обратным отсчетом.

— Последнее желание - важный элемент. В рамках приличия и законного. Вынужден предупредить, что юмор и нелепость приветствуется аннуляцией. У вас есть одно слово. Одно право. Используйте это с умом.

Тонкие пальцы отбивали ритм. А аккуратные ногти с неизвестной периодичностью проходили по толстым кожаным ремням, стесняющим движение. Его жизнь зависела от чужого меркантильного желания и конституции. Когда раньше все было наоборот. Риски были совершено не оправданы, но желанны. От сюда и исходили все противоречия, влиявшие на дальнейшее существование или оставшиеся минуты. Он чувствовал, что все шансы встать со стула смотрели прямо на него. Многочисленные клетки Освальда, развешанные по периметру, и любопытная тень Уэйна. И схожесть в них была в том, что каждый боялся ошибиться. А собственная жизнь была все еще не застрахована и не подкреплена мировой катастрофой. Хотелось кричать.

— Так какого будет ваше последнее слово? Пустой незаинтересованный взгляд на оратора. Его слова ни о чем существенном не говорили. Только агитировали и воспитывали в людях желание крови. Джокер промолчал. От абсурдности и пошлости или собственных капризов и театральной игры. Начался обратный отсчет. Джокер чуть прикрыл глаза, растягиваясь в блаженной улыбке. Уэйн сильнее сжал бэтаранг.