Глава 15. Вальс на обломках прошлого. (1/2)
Глава 15. Вальс на обломках прошлого.
«Чем горше прошлое, тем сладостнее настоящее».
Уильям Шекспир
«Живём, питаясь иллюзиями из прошлого, а долги делаем в счёт будущего».
Эрих Мария Ремарк
«Настоящее есть проявление прошлого, как бы далеко оно от нас ни отстояло».
Владимир Вернадский
Боль.
Адская боль.
Адская нестерпимая боль.
Адская нестерпимая невозможная боль.
Его разрывало на части и собирало заново. Сознание, сталкиваясь с колючими гроздьями боли, раскалывалось, рассыпалось, дробилось на фрагменты. Оно растекалось лужицей, силясь собраться воедино, но тут же наталкивалось на очередного «морского ежа» кристаллизованной, какой-то запредельной боли, и вновь возвращалось в аморфное состояние.
Сколько прошло времени?
Что вообще такое – это время?
Непонятный хаотичный дробный звук. С одной стороны он успокаивал, но с другой – сам факт его перманентного существования лишь вызывал больше боли.
Боль была витиеватой, сложной, со множеством оттенков, которые вовсе не хотелось исследовать. Потому, что это было бы глупо. Потому, что никто в здравом уме не стремится к боли. И боль, будто обиженная на то, что её не ценят и не желают принимать её дары, медленно утихала. Слишком медленно.
Холод.
Он был влажный, пронизывающий, противный, но какой-то не уверенный в себе. Он как бы и был, но серьёзно о себе заявлять не стремился. Пока. Потому, что становился сильнее.
Дробный звук никуда не делся, но словно бы очистился от примесей и стал звонче. Теперь в нём можно было различить далёкий грузный рокот, свист, какое-то невнятное жужжание, смешанное с хрустальным хрустом.
Боль ослабела ещё сильнее.
Запахи!
Вместе с воздухом они ворвались в лёгкие, разгоняя застой в мыслях и мрак забытья! Мокрый камень, озон, непередаваемая свежесть, едва уловимые, почти исчезнувшие оттенки гари и отработанного топлива…
Ганс открыл глаза.
Крупные дождевые капли барабанили о мраморный пол прямо у него перед носом, рождая мелкие брызги. Они барабанили по лицу, орошали голову, заливали всё вокруг с мерным шумом.
Холод и влага. Стонущий от натуги ветер и молнии, отдающиеся громовыми раскатами во мраке, единственным постоянным источником света в котором было полотнище энергии, сияющее розовым пурпуром и звенящее как горный хрусталь почти у самого носа.
Он лежал ничком, лицом в пол. Камень холодил щёку. Боль тлела в нервных окончаниях, обещая вернуться при любом необдуманном движении.
«Снова ушёл!» - мелькнула горькая, но полная какого-то сатирического тона, мысль. Губы сами расплылись в усмешке. Так смеются над своими провалами. «Снова ушёл!» - мысленно повторил Ганс, будто смакуя с каким-то нездоровым волнением. Он не мог расхохотаться – было слишком больно. Не мог двигаться – по той же причине. Но этот сардонический смех рвался наружу, не терпя никаких препятствий.
Странный ухающий звук вырвался из груди, пронзив болью, но Ганс не мог сдержаться. Это был смех над самим собой. Как он мог вновь упустить Странника? Как мог поддаться ему, сыграв по его правилам? Как мог позволить ему тянуть время? Как мог недооценить его спутников? «Хорош же я был!» - Геринг скривился то ли от боли, то ли пытаясь усмехнуться. «И ведь не только я! Весь отряд! Неужели сверхчеловеческая сила расхолаживает настолько, что осознание своих запредельных возможностей усыпляет бдительность в отношении обычных людей? Что ж, вот и первый горький урок для всех нас в новой ипостаси – даже для таких, как мы, обычные люди могут быть опасны. Не стоит списывать их со счетов…»
Превозмогая боль, он, всё-таки, приподнялся, садясь и цедя боль, рвущуюся наружу приглушённым сквозь зубы рыком. Наконец, он мог нормально оглядеться. Мост. Он оказался на мосту, что вёл из парящего в чёрных тучах замка в ту его часть, которая была накрыта мерцающей защитной сферой. Он не знал, что это за место, не знал, куда их привёл Крюгер. Да и откуда бы ему знать? Информация о Кандрокаре была секретной. И потому он не знал, что под защитой новой Завесы скрывалась Башня Туманов.
Похоже, в себя начали приходить остальные члены его отряда – он уже мог слышать болезненное кряхтение, мат, звуки возни, доносившиеся с разных направлений вроде стен таинственной крепости, крыш и балконов. Его сверхчеловеческий слух, вроде бы, работал. Хотя любой звук всё ещё отдавался болью в ушах.
Ганс откинулся на перила, задрав голову вверх. Тугие потоки воды приносили облегчение.
- А старик-то – не промах, - прохрипел младший Геринг, хватая ртом воздух после каждого слова – боль, опоясывающая грудную клетку раскалёнными обручами, напомнила о себе. Но он не собирался сдаваться. Он точно знал, что сейчас его усовершенствованный организм должен регенерировать со страшной силой, избавляясь от последствий… Да, случившееся вполне можно было назвать неожиданной атакой. – Ну, ничего. Мы ещё свидимся, - пообещал мужчина, погрозив чёрному небу кулаком. Небо ответило росчерком молнии и громом.
- Я не чую их, - меланхолично и до безумия спокойно рядом прозвучал голос Крюгера. Ганс посмотрел налево – Дитрих, весь промокший до нитки, в своём чёрном плаще, форме и сапогах, стоял рядом, опершись на мраморные перила и тоскливо глядя вдаль. – И не могу теперь провести нас за этот барьер, - кивнул он головой в сторону сияющей Завесы.
Чувства.
Дитрих давно лишился почти всего, что можно было бы называть чувствами в привычном человеку смысле слова. Тем не менее, сейчас он чувствовал то, что вполне понятно любому человеку. Глубокое разочарование. Он бы посмеялся в лицо вселенной, что так надругалась над его жаждой битвы. Но лучше – добрался бы до лысого колдуна, и показал ему, почему не стоит вставать на пути между высшим вампиром и его… Нет, Странник определённо не был добычей. Но целью, противником – да. К сожалению, колдун оказался весьма искусным, и ни одна попытка Дитриха просочиться внутрь сферы теперь не увенчалась успехом, что серьёзно его озадачивало, ведь раньше для него не было преград.
Взгляд автоматически сфокусировался на движении внутри мерцающей сферы – там, в окне башни, мелькнула фигура лысого чародея. Дитрих с силой ударил мраморные перила, от чего те треснули. Злости нужен был выход. Однако, не к лицу ему подобные эмоциональные всплески.
Ганс с трудом, периодически кривясь от сильной, но утихающей боли, поднялся. Он был уверен, что с его бойцами всё в порядке, но решил убедиться.
«Перекличка. Доложить о состоянии», - метнул он телепатический приказ, тут же начав получать ответы:
«Барка. В порядке».
«Бисмарк. В норме».
«Фромм… Не слабо нас накрыло. Но я живой».
И так далее. Когда, наконец, отрапортовали все, Ганс удовлетворённо кивнул.
«Разведайте крепость. Я хочу знать, где мы оказались и почему Странник был здесь», - последовал от него новый приказ. Двадцать чёрных стремительных силуэтов, взмыв в воздух над разными частями крепости, метнулись в окна и проходы. Всё это ментальное общение заняло не больше секунды. Всё-таки, в телепатии были определённые плюсы.
- Итак, что дальше? – казалось, Дитриха вообще не интересовал ответ на этот вопрос, и он задал его только чтобы развеять скуку.
- Раз ты пока не можешь их найти, придётся действовать по старинке, - пожал плечами Геринг. Это было легче сказать, чем сделать – придётся переправить сюда кучу сложного научного оборудования, чтобы выяснить, куда отправился корабль, неказистую тушу которого они все видели, когда прибыли сюда. И корабль этот был на взгляд Ганса слишком похож на верхнюю часть мобильной базы террористов из «Фронта освобождения», которую должны были уничтожить силы «Люфтваффе» пару недель назад, если исходить из отчётов, предоставленных Штрассе, которые он читал. Значит, не уничтожили. Значит, «Фронт» имеет какое-то отношение к этому месту, Страннику и тому магу, который сейчас скрывался за энергетическим барьером. Но не это было главным. Ганс понятия не имел, где они находятся. Устройство определения координат, так же полученное от Штрассе, показывало невразумительную белиберду. И здесь было два варианта – либо оно неисправно, либо что-то не так со всем этим местом.
- Мы в нашей реальности? – унтерштурмфюрер сразу решил проверить свою догадку.
- Нет, - качнул головой Дитрих. – В этом месте… всё очень странно. Оно как будто нигде и везде.
- Сможешь провести сюда…, - он не закончил своё вопрос, поскольку в голове раздался ментальный девичий голос:
«Командир, это Штайнмайер. Я кое-что нашла, и… лучше вам это увидеть. Я в главной башне – как раз тот самый этаж, с которого валят облака».
«Понял», - кивнул Ганс. Что-то ему подсказывало, что находка, совершённая сейчас Фридой, имеет чрезвычайное значение. И не сказать, чтобы его это радовало. Хотя, может дело в гнетущей атмосфере этого места?
Ганс пожал плечами. Боль уже полностью утихла. И тогда он оторвался от земли, вновь ощутив в груди странный зуд, некое щемящее, щекочущее чувство, которое он испытывал всякий раз во время левитации.
- Нас только что пригласили на экскурсию, - обернувшись к Дитриху, сказал он, и, не дожидаясь того, воспарил, устремляясь к окнам верхнего этажа главной башни. Дитрих не заставил – он распался стаей нетопырей, что вопреки сильнейшему ветру спокойно полетели вслед за сверхчеловеком.
Через несколько мгновений они оказались в просторном круглом зале, потолок которого терялся на невообразимой высоте. Зал был исполнен из холодного серо-синего камня. Сюда вели внушительный главный вход с массивными каменными дверьми, созданными будто для великана, и несколько малых проходов, выполненных в виде выпирающих внутрь полуовалов. Огромное арочное окно – с одной стороны. Стены украшены неброской изящной резьбой. На полу из более светлого камня выложено изображение распустившегося цветка, похожего на лилию или лотос, в самом центре которого возвышался необычный постамент. А над ним…
В воздухе парил странный аппарат. Более всего он походил на сморщенный, усеянный иглами-шипами, коричневый каштан размером с человека. Некоторые его сегменты пребывали в постоянном движении, шипы вибрировали, а само устройство издавало низкий, пробирающий до костей, звук. Тьма клубилась вокруг него. Этими же клубами она поднималась вверх, заполняя там почти всё свободное пространство, и изливалась в окно нескончаемым вязким потоком. Выглядело всё это в высшей степени странно. Ганс поймал себя на мысли, что даже смотреть на эту штуку ему почему-то жутко.
- Ну и гнусность, - раздалось позади. Геринг узнал по голосу Макса Шторха, самого молодого члена своего отряда.
Здесь уже собрались все. И каждый член отряда счёл своим долгом проявить какую-то реакцию на увиденное: кто-то хмурился, кто-то задумчиво вглядывался в аппарат, пытаясь «просветить» его рентгеновским зрением, кто-то – как Шторх – высказал какой-нибудь комментарий. А Геринг молчал. Смотрел на непонятное устройство и молчал, прислушиваясь к ощущениям. Штуковина казалась опасной.
- У кого-нибудь есть предположения, что это? – Барка, задумчиво держась за подбородок, обходил агрегат по кругу, не подходя слишком близко.
- Это какая-то… хрень, - выдал Шторх с видом студента, который не знал, но вспомнил. Заявление это имело ограниченный успех, вызвав пару смешков.
- Чем бы это ни было, но я не могу увидеть, что там внутри. Его вообще как будто не существует ни в одном из спектров, кроме обычного, - Бисмарк выглядел озадаченным.
- Мне оно не нравится, - заметила Фрида. Невысокая, крепко сложенная, с короткой стрижкой, она выглядела лет на двадцать, хотя уже разменяла третий десяток. Её простое лицо создавало ощущение, будто смотришь на сельскую пацанку-оторву.
Ганс внутренне усмехнулся – никто не спешил затрагивать тему их провала. Впрочем, всему своё время…
- Время…, - будто в трансе Дитрих вдруг шагнул вперёд, протянув руку в сторону непонятного агрегата. В первую секунду этому никто не придал значения. А во вторую… - время стонет, искажается. Оно корёжит время, - Крюгер сделал ещё один шаг. Неизвестное устройство будто влекло его, звало, притягивало. И он был не в силах противиться этому зову, ставшему внезапно самым важным в его подобии жизни. Это была насущная потребность, необходимость, что превыше всего.
И он сделал ещё шаг. Как будто шаг к краю бездны, что глянула на него невыразимой притягательной тьмой. Бездна, в которую так и хочется погрузиться.
И он шагнул снова! Ступил на выложенную на полу лилию!
Тьма, клубящаяся под потолком, всколыхнулась, наконец, привлекая внимание сверхлюдей. Но они – при всей своей невероятной скорости – не успевали! В мгновение ока тьма окутала Дитриха коконом, струясь сверху! Шипы загадочного устройства задрожали, и чёрный энергетический купол накрыл центральную часть зала!
- Крюгер! – крикнул Ганс, мгновенно стреляя алыми лучами из глаз в чёрный барьер, но тот поглотил выпад без следа! – Вместе! – скомандовал он, и весь отряд обрушил на защитное поле самые невероятные атаки – разложение материи, аннигиляция, преобразование энергии…
Безрезультатно!
Вдруг купол сверкнул тьмой и растаял! Кокон тьмы густыми хлопьями и толстыми нитями размотался, являя взорам удивлённых людей… Крюгера!
Но… он изменился! Гражданская одежда, удивлённое лицо, полный непонимания взгляд, нервозное подрагивание. Однако более всего Геринга поразил один неоспоримый факт – он слышал сердцебиение Дитриха! Дитрих был жив!
- Невероятно! – прошептал Ганс, сделав шаг вперёд, но не решаясь ступить во внутренний круг, обозначенный узором цветка на полу. – Дитрих, что произошло? Как ты?
Дитрих вздрогнул, затравленно оглянулся на Геринга.
- Я… Кто… Кто вы такие? Где я? – выпалил он, дёрнувшись в сторону, но тут вдруг «каштан» вздрогнул, звучание его чуть изменилось, став на миг выше октавой, и нацистские сверхлюди увидели то, чему не могли поверить.
От устройства прянула лёгкая волна полупрозрачной тьмы. И едва ока коснулась Крюгера, как тот начал преображаться! Это было похоже на то, как стирается одно изображение, и тут же на его месте рисуется новое. Вот волна прошла по его руке, и та вновь «поросла» чёрной перчаткой и рукавом плаща. Прокатилась по рубашке, и та обернулась плащом и кителем. Дитрих пытался вырваться, кричать, но всё происходило будто в замедленной съёмке с выключенным звуком. Подобно водоразделу полна отделяла изменённую часть Крюгера, гражданскую, от его военного воплощения. Начало даже казаться, ч то это два совершенно разных человека. На ничтожный миг волна замерла, разделив его как будто на две половины – слева уже был тот самый Крюгер, которого знал Геринг, а справа, где волна ещё не прошла – новый, невозможный, живой. Будь здесь Странник, он бы наверняка сравнил его с Харви Дентом, Двуликим. Но его здесь не было. А волна, наконец, прокатилась дальше, окончательно «стирая» другого Крюгера.
Вампир повалился на пол, корчась в агонии!
- Нет! Нет-нет-нет-нет-нет! рвалось с его уст, пока он извивался, сдавливая голову, словно боялся, что она лопнет.
Ганс направил свою волю туда, к вампиру. Дитриха подхватило в воздух и рывком вытащило из внутреннего круга зала. Только тогда устройство вдруг зазвучало в привычном тембре, а Крюгер перестал извиваться, что уж на сковородке. Теперь он просто лежал с закрытыми глазами, повторяя: «Невозможно!»
- Что невозможно? – сел рядом с ним на корточки Геринг. Он не знал ,как трактовать случившееся. Но точно знал – что бы сейчас ни произошло, он обязан в этом разобраться.
- Командир? – Барка вопросительно глядел то на Геринга, но на Крюгера.
- Что невозможно, Крюгер?
- Нам лгали, - прошептал вампир, посмотрев на унтерштурмфюрера.
- В чём, Крюгер? В чём, чёрт тебя побери?! – выпалил Геринг, встряхнув вампира за плечи. Ему очень не понравилась искра безумия, мелькнувшая у того во взгляде.
- Да практически во всём! – хищная ухмылка исказила лицо Дитриха, явив его истинную натуру. – Мы окружены ложью, живём ею. Упиваемся ею. Ложь, сказанная тысячу раз, становится правдой… И мы верим этому! – Дитрих отпихнул руку Геринга, рывком поднялся. – А всё, что у нас есть – враньё, и все мы сами – воры.
- О чём ты вообще говоришь?
- Наш мир – фальшивка! – резко обернулся Крюгер, разведя руки в стороны, крутанулся на месте. – Я понял это, осознал после того, что случилось со мной только что. Как думаете, этот секрет стоит того, чтобы убить всех нас здесь и сейчас? – задал он вопрос, и Ганс с удивлением понял – оберфюрер не повредился умом. Он не безумен. И говорит… правду?
Ему снился кошмар.
Как и все кошмары, этот был гротескным, иррациональным, не реальным. Но, тем не менее, всё казалось абсолютно реальным. Тем более если не осознавать, что спишь.
За ним что-то гналось. Что-то невыразимо ужасное, отвратительное, жуткое. Он не знал, что это, и как оно выглядит – он просто бежал, не оглядываясь. По пустым безлюдным улицам мегаполиса, стуча каблуками ботинок по асфальту или плитке.
Бежать. Не оглядываться. Не сбивать дыхание. И лишь бы не споткнуться.
Серые безмолвные здания высились вокруг, глядя пустыми глазницами окон на драму, что разыгрывалась перед ними. Жадные, зловещие, немые зрители, алчущие кровавой развязки.
Ярко светило солнце. Эхо шагов разносилось над неестественно пустыми улицами, дробясь отголосками, перебегая с улицы на улицу, ныряя в закоулки и подворотни, пересекая парки.
Никого! Даже машин на дорогах не было!
Мегаполис был пуст. Он словно вымер, но вымер недавно, ибо здания стояли целые и невредимые, сквозь идеальный асфальт ещё не пробивалась трава, не было мусора. И, всё же, город был как будто прибитый пылью, серый. Мёртвый. Здесь не звучал лай собак, не сновали кошки, птицы не порхали меж высоток, весело щебеча. Не было здесь даже насекомых и крыс! Само солнце казалось серо-блёклым и светило холодным мёртвым светом.
И, всё же, город не был абсолютно пустым. Здесь были двое – он, и то, что его преследовало. Он бежал, не останавливаясь, и уже не помнил, сколько прошло времени. При этом он отмечал, что город кажется ему смутно знакомым. Но это чувство быстро рассеивалось. Тем не менее, иногда он видел до боли знакомые здания, улицы, детские площадки… всё намешано в кучу как в калейдоскопе и разбавлено чем-то незнакомым.
Пот заливал глаза. Бежать становилось труднее. Но он не мог сбавлять ход. Позади слышалось влажное склизкое шуршание – нечто неведомое следовало за ним по пятам. Оно ухало и вздыхало. Оно стремительно скользило серой массой, когда он сворачивал в очередную подворотню, надеясь, что узкий проход заставит это уж если не отстать, то замедлиться. Оно зарывалось в листья, шурша ими и что-то утробно урча, когда он забегал в парк. Оно пыхтело и ухало, когда он спускался по ступеням, мчась вдоль гранитной набережной, овеянной речной прохладой. Но что бы он ни делал, оно не отставало ни на шаг. Как тень, только куда страшнее.
Будь в городе транспорт – хоть одна брошенная на улице машина или завалящий велосипед, даже самокат – он мог бы оторваться. Мог бы спастись. Но как назло в городе не было ровным счётом ничего, что могло бы помочь ему сбежать от неведомого чудища. Город был как декорация к какому-нибудь второсортному фильму – создавал иллюзию присутствия человека, на поверку оказываясь фальшивкой.
Отчаяние и страх двигали его вперёд. Он понимал, что его загоняют как дичь. Но что он мог с этим поделать? Сбежать было нельзя. Сопротивляться? Как, если ему даже оглянутся страшно? Искать оружие? Это вообще возможно? а если и да – успеет ли он?
У него было ещё несколько отчаянных вариантов. И он решил, что попытка – не пытка. Сильно оттолкнувшись от земли, он воспарил, взмывая в воздух и ощущая странное, ни с чем не сравнимое чувство в груди. Как будто там что-то включилось, позволяя ему лететь.
Земля удалялась. Дома провожали его хмурыми взглядами тёмных окон. Они оставались внизу, но им всё-равно всё будет прекрасно видно.
Впервые с тех пор, как он себя помнил, склизкое уханье, бульканье и шорох остались позади, внизу, начав удаляться! Он готов был возликовать, возрадоваться спасению. Но решил не торопиться с выводами – всё могло быть совсем не так, как кажется.
Сглазил!
Он не удержался в небе – то странное чувство, что позволяло ему лететь, вдруг пропало, и он камнем полетел вниз, к земле, к асфальту, в объятия гравитации, домов и того, что за ним гналось!
- Не-е-е-е-ет! – отчаянным воплем разнеслось над городом. Но он не разбился, хотя видит Бог – уж лучше бы разбился. Асфальт внизу превратился в серые склизкие извивающиеся щупальца, что потянулись к нему, спеленали и потащили к… этому. Оно было огромным, отвратительным, аморфным. И внушало ужас. Но не столько своим обликом, сколько тем, что от него веяло разумом! Абсолютно чуждым, безмерно враждебным разумом!
Он вырывался, боролся так отчаянно, как только мог. Но щупальца были слишком сильны, и их было слишком много. Прочные как стальные канаты, даром что толщиной они были в палец, склизкие щупальца подтащили его к огромной серо-белёсой туше, что колыхалась прямо посреди дороги, достигая уровня третьего этажа. Оно приподнялось, выпустив ложноножки. Дома, деревья – всё вокруг внезапно дрогнуло, начав извиваться и распадаться на щупальца и кожистые нити, что тварь, как оказалось, пустила прямо по земле и под нею! Это была мимикрия! Чудовище создало целый город из собственной мерзкой плоти! Но теперь, когда в этом фарсе уже не было нужды, щупальца и нити, вся эта гнусная плоть втягивалась обратно, в эту гротескную тушу, и город опадал, будто надутый резиновый замок!
Ужас сковал его сильнее стальных оков, когда щупальца поднесли его прямо к чудовищу. Но вопреки ожиданиям оно не стало его жрать. Нет, вместо этого оно вырастило сотни тончайших нитей, что устремились к его лицу!
Они лезли в нос, в уши, рот, глаза, проникали под кожу, извиваясь и буквально разрывая его голову болью! Они проникали всё глубже, распространялись, разрастались, соединяясь с нервами, и… в голове вдруг раздался грузный, надтреснутый омерзительный булькающий голос:
- МЫ – ЕДИНЫ. ТЕБЕ НЕ СБЕЖАТЬ!
Гарольд с криком подхватился на кровати, ошалело озираясь по сторонам и ощущая рвущую его на части боль. Ледяные оковы ужаса сжимали его сердце, не желая отпускать, не желая освобождать от кошмара.
Приглушённый шторами солнечный свет мазнул по широко распахнутым глазам. Будильник показался в поле зрения, отсчитывая на электронном циферблате последние минуты уходящего часа. Без пятнадцати девять утра.
Мысли всё ещё были там, в кошмаре. Вернее – их не было совсем. И только спустя миг, ощутив уютную мягкость подушки, постели, одеяла и кровати, увидев вторые подушку и откинутое одеяло, плотину не-мысли, наконец, прорвало, а оцепенение и шок спали.
- Это был чёртов сон, - с глубочайшим облегчением выдохнул Гарольд, проводя руками по лицу, успокаивая дыхание и чувствуя ни с чем несравнимую радость. Снова посмотрел на кровать – Элизабет уже проснулась. А потом на будильник, ютившийся на столе у стены напротив. Это было сделано специально, чтобы приходилось вставать, дабы отключить его.
Без пятнадцати девять…
- Проклятье! Опаздываю! – Хейл рывком вскочил с кровати, не глядя попадая ногами в тапки, натянул штаны, накинул рубашку, решительно зашагал к двери. И только открыв её, вспомнил – сегодня он взял отгул, оставив в штабе вместо себя заместителя! Благо, что отгулов у него накопилось столько, что он мог устроить себе годичный отпуск.
Это в корне всё меняло. Однако спать уже не хотелось, и Гарольд неспешно направился по коридору в ванную. С кухни доносились дивные ароматы готовящегося жаркого и свежей выпечки с корицей. А ещё – голос Элизабет, которая что-то напевала.
Гарольд свернул на кухню. Его очаровательная жена в домашнем халате и фартуке колдовала за плитой. Она обернулась на звук шагов. Улыбнулась мужу. А потом взгляд её стал серьёзным и сочувствующим.
- Ты снова кричал во сне, - сказала женщина, сдобрив эти слова теплотой и сочувствием. – Снова кошмары?
- Да, - Гарольд просто не мог устоять перед красотой Элизабет. Подошёл, обнял. Нежно-нежно. – Только в этот раз сон не был связан с… моей работой. Какая-то несусветная чушь.
- Если и дальше будешь меня обнимать, то у меня подгорят булочки с корицей, - улыбнулась Элизабет. Она уже привыкла к тому, что Гарольд мог кричать во сне по ночам или под утро. Он никогда не рассказывал, что именно ему снилось, ограничиваясь лишь общими фразами о том, что эти сны связаны с его прошлым и операциями, в которых он участвовал. Впрочем, случалось подобное не часто, но всякий раз Элизабет находила способ приободрить мужа, поддержать его. Например, как сегодня – приготовив его любимые булочки с корицей и жаркое из кролика.
- Доброе утро папа, доброе утро, мама, - заспанный-заспанный голос Лиллиан донёсся из коридора вместе с шаркающими шагами, которые раздавались всё ближе к ванной.
- Доброе утро! – синхронно ответили родители. И дружно засмеялись. Гарольд отпустил жену, справедливо опасаясь за благополучие булочек с корицей, ибо его чуткий нюх уловил горьковатые нотки подгорающей выпечки. Элизабет тут же принялась за дело – открыть духовку, оценить состояние «изделий», вытащить противень, ибо уже готово.
- Выглядишь таким помятым, будто отстоял десять раундов на ринге против медведя, - перекладывая булочки на большое блюдо, заметила женщина.
- Это что… Видела бы ты, как сейчас выглядит тот медведь, - хмыкнул Гарольд. Однако, краем глаза заметив своё отражение в хромированной кастрюле в сушилке, пришёл к неутешительному выводу: сегодня его вполне презентабельное обычно лицо выглядело как опухшая рожа алкоголика, который был с большого бодуна. Иметь такую «рожу» оберстгруппенфюреру не пристало, а потому, сказав жене «Я щас», Гарольд решительно направился в ванную, откуда уже доносился плеск воды и весёлое хлюпанье. Лиллиан изволила умываться.