Глава 5. Шпион, выйди вон. (2/2)
- И поэтому они решили, пользуясь терминологией горняков, пробурить в этом «монолите» шурф, заложить в него шашку динамита и разнести в клочья изнутри, - сощурился Скорцени. Не знай он, что сейчас перед ним двойной агент, он бы посмотрел на Хейла с некоторой долей уважения, пусть для подобных выводов о целях заброса «спящих» и не требовалось особого ума. Но Скорцени знал, кто сидит перед ним. И потому в оберстгруппенфюрера вперился внимательный выжидающий взгляд. Хейл заметил, но виду не подал.
- По-вашему они готовят мятеж? – строгий тон фюрера показал, что он недоволен вмешательством других Рыцарей в беседу. Те поняли.
- Я этого не говорил, - склонил голову набок оберстгруппенфюрер. Эта беседа всё больше начинала напоминать ему экзамен, где строгий экзаменатор ищет повод завалить его, а потому права на ошибку попросту нет. Только что экзаменатор посчитает ошибкой? – Рейх монолитен. Идеологически – в том числе. Это его основа. Поэтому любые попытки разжечь антиправительственные настроения потерпят крах. Единственное место на Земле, где на подобный вариант «Фронт» ещё может рассчитывать – Южная Америка, где всё ещё сохраняются концлагеря для остатков местного населения и последних нигеров. И, конечно, другие лагеря за пределами Земли.
- Это немало, - сцепил пальцы в замок Гитлер. Мысли Хейла были интересны. Они во многом совпадали с выводами, которыми «Орден Чёрного Солнца» уже располагал. Но кое-что было внове. Слушать оберстгруппенфюрера, располагавшего куда меньшим объёмом информации, но пришедшим к сходным выводам, было занимательно. Однако не его выводы в первую очередь привлекали внимание Фюрера – жесты, мимика, мельчайшие изменения тембра и интонации, движения глаз и зрачков, даже стук сердца. Иными словами – физиологические реакции, которые Хейл не мог контролировать осознанно. А вот Фюрер благодаря своим сверхъестественным способностям мог их подмечать лучше любой техники. И не просто подмечать, но читать как открытую книгу. Но пока Хейл не проявил ничего, что выходило бы за пределы его обычных реакций.
- Этого недостаточно, чтобы свалить нас. На оккупированных территориях большой воинский контингент, а работа контрразведки поставлена даже лучше, чем на самой Земле. После восточного восстания мы учли все свои ошибки, сделав повторение подобного сценария практически невозможным.
Так же, полагаю, несостоятельная версия подготовки масштабной именно диверсии террористического типа вроде, например, ядерной атаки на крупнейшие города, энергетических или иных стратегически важных объектов, либо устранения высшего руководства страны. Даже всё это вместе не даёт «Фронту» главного – гарантий победы над нами. Поскольку подобная масштабная акция мгновенно приведёт к введению на всей территории Рейха военного положения, а протоколы для государственных и частных структур, разработанные на подобный случай, позволят достаточно быстро преодолеть кризис, предотвратить новые атаки, а так же – сформировать новое правительство.
Враг не сможет развить и закрепить успех при этом сценарии. Они не смогут проникнуть во властные структуры из-за строжайших проверок, включающих полное ментальное сканирование и магическое обследование, вводящихся для всех высших чинов с объявлением военного положения. Большинство же их агентов выдадут себя, совершая столь масштабную атаку. Захватить наши территории «Фронт» не только не сможет ввиду отсутствия достаточных сил – это в принципе лишено для них всякого смысла. Население Рейха испытывает к ним лютую ненависть, и в результате подобной атаки лишь консолидируется против общего врага, - Хейл замолчал, оглядев Рыцарей, высшее руководство Рейха, и ожидая от них хоть какой-то реакции на свои слова. Но они молчали. Хмуро глядел в пол Гиммлер. Шаубергер и Зиверс не спускали с него глаз, ожидая продолжения. Борман, казалось, вообще уснул. Но только казалось – из-под полуприкрытых век он следил за Гарольдом. Остальные вели себя в том же духе.
«Неуютно», - подумал Гарольд, поправив галстук, который вдруг стал тесным.
- Интересное умозаключение, - кивнул Фюрер, пронзая взглядом, смотрящим, кажется в саму душу. – Но если это – то, чего ”Фронт” с помощью своих «спящих» агентов сделать не может, что же тогда он сможет?
- Глубокое внедрение, - тут же, не задумываясь, ответил Хейл. – Работа в долгую. Шпионаж, сбор информации, внедрение своих людей в низшее и среднее руководящее звено, поскольку в их случае проверки не столь суровы. Если повезёт – кто-то займёт более высокий пост. Возможно, будет даже завербовано несколько птиц высокого полёта – если очень повезёт.
- И, в итоге, они будут стремиться к…?
- К слому идеологии, смене государственного строя изнутри, выставляя всё естественными социальными процессами. Они будут медленно расшатывать основы нашего общества, выбивая идеологическую основу из-под ног. Очень медленно. Возможно – в течение десятилетий. Постепенно они будут внедрять в общественное сознание на первый взгляд безобидные, но фактически враждебные официальной идеологии мысли и идеи. А значит, они должны получить контроль над потоками информации – СМИ, кино, литература, «Биврёст», министерство пропаганды… Они хотят вернуть старый мир. Ведя военные действия, они смогут этого добиться, только уничтожив всё население Рейха. Даже если бы они могли, они бы на это не пошли из-за очевидных чудовищных потерь со своей стороны. А потому единственный вариант для них достигнуть желаемого – изменить образ мысли всех граждан Рейха, перетянув их на свою сторону, - Гарольд закончил и замолчал, переводя дух. Он произнёс этот монолог почти на одном дыхании, и сейчас чувствовал себя выдохшимся, выжатым как лимон. Однако, это было ещё не всё – мысль не была оформлена полностью. – Но я не исключаю смешанного варианта, они могут попытаться устроить что-то масштабное, чтобы в образовавшемся хаосе – в том числе кадровом – попытаться занять удобные, но неприметные места.
Вот теперь было всё.
И в воцарившейся звенящей тишине было слышно, как тикают наручные часы Геринга.
- Это… действительно ценное мнение, - не стал скрывать своего удовлетворения Фюрер. Как он и предполагал – Хейл пришёл к тем же самым выводам, что и Рыцари, но при минимуме информации. Или, может, сам того не подозревая, он использовал знания подсадной личности, спрятанной глубоко в его подсознании, и выдал действительный план «Фронта», при этом не проявив ни одной подозрительной реакции. С предварительными вопросами было покончено и пришло время отрабатывать психологический вариант. Но кое-что Гитлеру не давало покоя. «Если он выдал нам действительный план, почему он не…», - додумать мысль фюрер не успел.
Чудовищной мощи взрыв был ему ответом.
Двадцать человек. Десять мужчин и десять женщин, максимально соответствующих образу «истинного арийца», ставшего своеобразным архетипом и врезавшегося в коллективное бессознательное.
Двадцать человек, прошедших Процедуру и выживших в процессе. Двадцать легионеров проекта «Супериор». Глаза горят энтузиазмом, а сердца бьются в унисон. Метафора, конечно. Все – в форме, чёрной как ночь, с начищенными до блеска пуговицами. Стоят по стойке «смирно», выстроившись в шеренгу, и ждут.
Ждут, а Штрассе не спешит начинать и просто смотрит на них. Смотрит с гордость, как на произведения искусства. Как на величайшие свои творения. Рядом с ним, - напротив двадцатки – Геринг. И он тоже ждёт. Встречается взглядом с людьми напротив, оценивает, прикидывает – кто на что способен, что они вообще за люди. И ждёт.
Кабинет у Штрассе хоть и большой, просторный, светлый, слегка напоминающий музей научных достижений, идей, не пошедших дальше прототипа, и кунсткамеры, но даже он не способен выдержать того напряжения, что грозовыми тучами накапливается каждую секунду.
Наконец, Штрассе начал.
- Полагаю, вы не знакомы, - проскрежетал старик своим неприятным голосом, изобразив, насколько мог, улыбку. А почему бы не улыбнуться, ведь они все действительно ни разу друг друга не видели до сего дня – секретность «Супериора» была настолько велика, что каждый легионер до этого самого момента считал – и его в этом специально убеждали – что он такой один. Каждый, кроме Геринга. И то, что он стоял рядом с Вильгельмом, а не в шеренге вместе с остальными, наводило на определённые мысли. – Но это ещё успеется. Как вы теперь понимаете – вы все стали участниками проекта по раскрытию истинного потенциала человека.
Никто его не перебивал, не торопил. А Штрассе – что удивительно – не торопился. Он будто наслаждался моментом. Или, может, Гансу это только казалось.
- Вы являете собой будущее человечества, воплощённую мечту Фюрера. Даже Валькирии – при всём моём уважении к ним – не способны сравниться с вами, - продолжил старик, размеренно и степенно расхаживая из стороны в сторону. Если бы Геринг не успех немного узнать характер самого засекреченного учёного Вечного Рейха, то решил бы, что тот волнуется. Но это было невозможно – Вильгельм никогда не позволял эмоциям брать над собой верх. За исключением одной – научного азарта. – Вы потесните Валькирий на пьедестале и станете новым символом для миллиардов граждан нашей державы.
Ганс продолжил изучать лица легионеров. Молодые, без изъянов. Иногда с грубыми чертами, иногда – с резкими, словно высеченными из камня. Порой – мягкими, или изящными. У кого-то был выдающийся нос. У кого-то – курносый. Чьё-то лицо присыпано веснушками. У одной из девушек волосы вопреки уставу собраны в два озорных хвостика. И, всё же, было в лицах этих людей что-то общее. Как будто все они были родственниками.
- Герр Штрассе, разрешите обратиться? – подал голос самый рослый из мужчин – под два метра, атлетического телосложения, которое даже форма была не в состоянии скрыть.
- Вы уже обратились, обершарфюрер Барка, - оскалился в подобии улыбки старик. – Здесь все свои. Можете говорить относительно свободно.
Что значило – в рамках устава.
- Вы хотите, чтобы мы стали медийными персонажами вроде Валькирий? На потеху публике? Я думал, что должен буду отправиться на передовую, - сказал Барка, и по взглядам остальных его коллег было видно, что они вполне разделяют эту позицию.
- Я хочу совместить и то, и другое, - монокль Штрассе сверкнул отражённым светом ламп, когда он взглянул на обершарфюрера.
- То есть…
- Только представьте, какой огромный пропагандистский эффект это возымеет! – с жаром пустился в объяснения учёный. – Сверхлюди на передовой. И каждая ваша операция – достояние гласности. Подавление восстаний, присоединение новых миров, космические исследования и многое другое! В отличие от Валькирий, большинство миссий которых носят секретный характер, ваши деяния всегда будут на виду, внушая всем и каждому веру в абсолютную несокрушимость и величие Рейха. И подрывая боевой дух любого противника. Вы станете символом новой эпохи, в которую со временем войдёт всё человечество. Вы сформируете образ этой эпохи. Образ, полный величия, достоинства и безграничных возможностей… Надеюсь, я ответил на ваш вопрос, обершарфюрер?
- Да, герр Штрассе, - кивнул Барка. А Ганс так и не понял, как тот отнёсся в услышанному.
- Как и Валькирии, - между тем продолжил Вильгельм, - вы будете сформированы в отряд особого назначения с очень широкими полномочиями.
И вот теперь пришёл черёд Ганса – он выступил вперёд.
- Приказом фюрера командиром отряда назначен с присвоением внеочередного звания «штурмбаннфюрер» Ганс Геринг.
Тут же все двадцать человек как по команде гаркнули:
- Хайль Гитлер! – штыки рук взметнулись вверх.
- Зиг хайль! – ответствовал Геринг, пребывая в несколько смущённых чувствах. Он никак не ожидал, что ему вновь доверят командование отрядом после провала в Хайдеркраутфельде и спорных результатов совместной миссии с Валькириями. Однако случилось то, что случилось. Ему дали отряд. А первый в своём роде отряд, состоящий из сверхлюдей. Это было куда серьёзнее того, о чём он мог помыслить ещё пару месяцев назад.
- Я слышал, что вы служили в спецназе «Гестапо», - то ли спросил, то ли констатировал небольшого роста юноша с вытянутым лицом и склонный к худобе.
- Да. До недавнего времени так и было, - кивнул Геринг. Сейчас он не видел смысла в том, чтобы корчить из себя «сурового начальника», строго придерживающегося буквы устава и молящегося на субординацию.
- Постойте! – та самая девушка с косичками изобразила удивление на лице. – Геринг? Герр штурмбаннфюрер, а вы случайно не…
- Я его внук.
- Так и знала!
Резкий хлопок ладоней прервал формирование непринуждённой атмосферы. Ещё не время было расслабляться.
- Господа офицеры, - Штрассе, наконец, перестал нарезать круги по пятачку перед своим рабочим столом, и замер. – Всё, что я говорил до этого, было лишь предисловием.
Господа офицеры всё поняли и тут же обратились в слух.
- Обстоятельства таковы, что прямо сейчас вы получите ваше первое в новом статусе задание, - и теперь Вильгельм стал предельно серьёзен. Из речи его исчезла столь не свойственная учёному мягкость, с которой он говорил до этого, а взгляд стал жёстким, колючим, пронизывающим. Он больше не смотрел на легионеров, как на своё величайшее творение. Теперь перед ним были бойцы.
- Задание? – переспросил за всех Геринг. До этого момента всё шло ровно так, как ему перед мероприятием рассказывал Штрассе. Но о задании тот упомянуть забыл.
- Да, штурмбаннфюрер, задание, - кивнул старик, и рот его растянулся в оскале, который заменял Штрассе улыбку. – Продолжение той самой истории, которая и привела вас сюда, Ганс.
- Вы хотите сказать…
- Путешественнику удалось немыслимое – ему удалось сбежать, - Штрассе тут же подтвердил неприятную догадку, что промелькнула в мыслях Геринга, оставив неприятный осадок на душе, а эйдетическая память услужливо воскресила образы первой встречи с человеком, которого, как теперь знал Ганс, звали Игорем. Хайдеркраутфельд. Городская библиотека имени Геббельса. Первый и самый громкий его провал. – а потом он с сообщником проник сюда, на «Базу-211», и узнал государственную тайну такой степени секретности, что в сравнении с ней даже меры, принятые для сокрытия проекта «Супериор», кажутся детской игрой в прятки.
- Какова задача? – Геринг сжал кулаки. Досада – это было самое мягкое определение того чувства, которое он сейчас испытывал. Злость – куда же без неё? Праведный гнев. Они с Валькириями, отрядом «Конунг», а потом – оберстгруппенфюрером Хейлом, самим Зиверсом и людьми из «Аненербе» приложили столько усилий, чтобы изловить пришельца. Но даже этого было бы мало, не вмешайся протеже рейхсмаршала Монтаны. Столько трудов – и всё псу под хвост! А ведь ещё тогда, в библиотеке, он понял, что этот человек доставит массу хлопот. Но как же было неприятно оказаться правым именно в этом случае!
- Найти и уничтожить, - сухо, жёстко ответил Штрассе. Ответил с каким-то затаённым предвкушением, нездоровым азартом. – Его, его… сообщника и всех, с кем они контактировали.
- Задача принята, - кивнул Ганс. И теперь-то он был намерен во что бы то ни стало свершить, наконец, свою месть Игорю за то унижение в Хайдеркраутфельде.
- Путешественник? - взглядом Барка дал понять, что не против получить дополнительную информацию.
- Брифинг через час, - теперь уже было не до соблюдения политесов. Геринг принял командование. – Там и получите всю необходимую информацию. А пока – разойтись.
Раны затянулись, боль утихла, и фюрер почувствовал себя намного лучше, чем ещё мгновенье назад. Учитывая, что мгновенье назад он и остальные Рыцари Чёрного Солнца лежали под завалами со смертельными для обычных людей травмами, это было не удивительно.
- Адольф, мне надоело «умирать», - недовольно скривил лицо Скорцени, массируя шею – в этот раз на него обвалился потолок, эту самую шею свернув. – И вообще мне интересно, почему ты приказал не использовать защитные способности и физическое усиление.
- Изначально – опасался, что это приведёт к непредвиденным последствиям со стороны Хейла – вдруг он чует магию и работу ментальных способностей? – снизошёл до ответа Гитлер. Он был хмур и задумчив. Вторая подряд неудача навевала тоску, заставляя размышлять над тем, почему всё вышло именно так. – Но теперь я считаю, что этот опыт для нас полезен…
- Весьма эксцентрично, - судя по тону, Ялмар Шахт не разделял мнения фюрера. Впрочем, его мнения никто сейчас не спрашивал. – Чем же нам полезно… это?
- Закаляет характер, Ялмар, - почти по-отечески произнёс Гитлер. – Мы сидим в своих кабинетах, резиденциях, встречаемся в охраняемых замках и посещаем иные измерения… Но мы стали забывать, что такое боль, страдания, невзгоды и смерть, с которыми – как бы мы ни старались – граждане Рейха сталкиваются ежедневно.
- Очень по-философски. Правда. Но это не поможет нам раскрыть секрет «спящих», - Борман говорил без какого-либо сарказма, но казалось – как раз наоборот.
- Это верно, - Зиверс уж на что был человеком подготовленным к подобного рода «встряскам», но даже он уже ощущал некоторый дискомфорт, перерастающий в простую и понятную боязнь в третий раз пережить и прочувствовать то, что обычный человек никак пережить бы не смог. – Мы не только не поняли, как активируется и происходит взрыв его тела, но и не нашли нового способа выявить «спящего».
- Предлагаю не играть в психологию и прочую ерунду, а использовать то, чем наделил нас Ритуал, - спокойно сказал Геринг. Он казался невозмутимым и почти всё время сегодня молчал. Но даже ему начало надоедать столь долгое отсутствие результата. – Образно выражаясь – рассмотрим оберстгруппенфюрера под микроскопом, разложим на атомы. Посмотрим, что там и как устроено, и чего там быть не должно.
- Что ж, я готов с тобой согласиться, Герман, - Фюрер, наконец, решил покинуть кресло за столом и пройтись по кабинету. – Раз уж нам нужен простой и быстрый способ выявления лазутчиков, то и нам самим можно попробовать действовать просто, быстро и незатейливо. А в случае чего у нас ещё будет шесть попыток.
- В случае чего – я больше не буду принимать на себя взрывную волну, ощущая, как дробятся мои кости, разрывая внутренние органы, - хмуро сказал Розенберг, пытавшийся скрыть нервную дрожь пальцев, пряча руки в карманы брюк. – Хватит. Я возвращаю защиту, - едва это произнеся, он вспыхнул алым внутренним светом, собравшимся затем в глазах. Алое потухло, и министр оккупированных территорий заметно приободрился.
- Кстати, вы не думали, кто и как завербовал Хейла? – пыхнул сигаретой Геббельс. Он всё никак не мог её докурить – когда происходил взрыв, оставалось выкурить половину. А потом происходила перемотка назад, и Йозеф обнаруживал себя с только что раскуренной сигаретой меж пальцев. Хоть какой-то плюс в этой петле времени.
- Вопрос, кстати, не праздный, - согласился Борман, усталым взглядом окидывая лица присутствующих. – Доступ к Хейлу очень ограничен. Напрямую, лично, с ним могут контактировать лишь единицы. А значит, один или несколько из них – как минимум агенты «Фронта».
- Семья, - ёмко бросил Гиммлер. – Хотя за его женой, дочерями и их окружением ведётся постоянное наблюдение, этого не достаточно, чтобы контролировать все цепочки контактов. Особенно это касается младшей дочери…
- Он едет, - уже в третий раз сообщил Скорцени, и напряжение волной прокатилось по кабинету.
- Итак, действуем быстро и жёстко, - подытожил фюрер, когда под окнами юридической конторы зашуршали колёса останавливающейся машины.
- Надо будет создать вокруг не барьер – не хочу помирать ещё раз. Пусть и условно, - проворчал Шаубергер, когда на лестнице послышались шаги и скрип сухих деревянных половиц.
Спустя минуту дверь кабинета отворилась.
На пороге стоял Гарольд Хейл.
- Итак, все, наконец, в сборе, - констатировал Гитлер, усаживаясь в кресло за директорским столом. – Оберстгруппенфюрер, проходите, - жестом пригласил его глава государства.
Гарольд молча вошёл, вскинув руку в приветствии.
И тут же на него обрушилась тьма, выбивая сознание прочь!
Могучий взгляд фюрера лишь едва коснулся Хейла, и тот обмяк, рухнув на пол как подкошенный!
В то же мгновенье Гарольда окутало плотным коконом энергии, переливающейся перламутром – Зиверс и Шаубергер выставили в его направлении ладони, испускавшие сияние того же цвета.
- Барьер готов! – возвестил Вольфрам, внутренне напряжённый, как струна. Он ждал нового взрыва.
- Удерживайте, - кивнул Гитлер, вставая. – Отто, Йозеф – на вас сканирование физического тела. Генрих и я возьмёмся за психику. Альфред, Ялмар, Мартин – тонкие, энергетические тела. Герман, Иоахим – страхуете.
- Ну, похоже, на этот раз он не собирается взрываться, - взглядом, полным недоверчивого сомнения, посмотрел на обездвиженного и пребывающего без сознания оберстгруппенфюрера Риббентроп.
- Будем надеяться, что он не передумает, - бросил Гитлер.
А потом вихрь неведомой силы окутал всех…
«Слабак».
Слово, полное презрения, пренебрежения и брезгливости сродни той, какую испытываешь глядя на какое-нибудь мерзкое насекомое.
«Мусор».
Эмоциональная окраска та же. Те же интонации. Только в этот раз чуть больше желчи.
Тьма.
Объёмная, колеблющаяся, будто живая. И очень-очень тихая. Она властвовала безраздельно, укрывая всё. Или, быть может, в ней ничего не было? Быть может, она сама была ничем? Его физическим воплощением, проявленным наяву? Или, быть может, всё это – бред?
«Ты жалок… Хотя нет – ты даже хуже, чем просто жалок. Ты – пыль».
Сарказм. Им, точно ядом, сочилось каждое слово. Он проникал в разум, а оттуда – в душу. И как яд отравлял её сомнением или чем-то, что ощущалось очень похоже.
«Ну же! Скажи что-нибудь!»
Говорить ничего не хотелось. Даже невзирая на оскорбления. Потому, что даже сейчас в памяти отчётливо сидело главное правило: никогда не говори с голосом.
И он не говорил. Никогда.
«И это – тот, кто занял моё место? Смотреть тошно», - голос обдал жгучим презрением и насмешкой. Он звучал высокомерно, словно принадлежал какому-то аристократу, глядящему на всех вокруг свысока. И голос не желал уходить, как было раньше.
И подмывало ответить. Как раньше не случалось.
Тьма вокруг была непроглядной. И, всё же, что-то в ней было. Что-то сверкало алым, а порой – оранжевым, как будто на это что-то падал свет.
«И не думай, что ты спишь. Не в этот раз».
А вот это уже действительно настораживало. Голос не уходил, хотя раньше никогда не был таким настойчивым. Возникало желание узнать – почему. Но единственный способ это сделать – задать вопрос. Нарушить правило. А его нарушать нельзя.
«Слабак. Какому господину ты служишь на самом деле?» - едкий, исходящий, кажется, из глубины собственной души, этот голос, всё же, был чужим. «Тогда, в войну, вы были храбрее. И сильнее»
- Это что – сон?
Правило было нарушено. Но ничего не произошло. Или, быть может, ещё не нарушено? Вопрос ведь был задан самому себе, а не голосу?
«Идиот. Мы не видим снов. Только воспоминания тех, чьи души поглотили. Воспоминания, переиначенные человеческим атавизмом – подсознанием», - на удивление пространное объяснение от подозрительного голоса во тьме.
- Уйди! – брошено небрежно, раздражённо.
«Ха-ха-ха-ха! Ну, наконец, хоть что-то!»
- Уйди!
Теперь правило нарушено точно. Потому, что в этот раз голос слишком настойчив. Потому, что не уходит после пары фраз. Потому, что с каждой следующей фразой тянет ответить ему всё сильнее.
Морок.
«Только вместе с тобой».
Молчание.
«Уже поздно молчать – ты нарушил своё правило, так что теперь для тебя всё будет несколько сложнее…»
Голос не закончил говорить – Крюгер открыл глаза, уставившись на мягкую обивку бордового цвета прямо перед глазами.
Его капсула.
Он действительно… спал. Хотя нет – это неверное определение. Таким как он сон не нужен. Но необходим некий аналог этого процесса. И это было чем-то похоже на деактивацию робота для подзарядки. Дитрих не знал, что ощущают роботы при этом, но сейчас готов был поспорить – почти то же самое, что и он.
Капсула с шипением раскрылась. Сегменты разъехались в стороны, выпуская Крюгера наружу, в помещение, стилизованное под комнату в средневековом замке со стенами из массивных кирпичей, свечами на длинном деревянном столе, уставленном яствами и напитками, гобеленами с символикой германских правителей древности и рыцарскими доспехами по углам, не было ровным счётом ничего. Внушительная прямоугольная капсула нарочито белого, почти стерильного цвета, стоявшая на специальном ступенчатом возвышении там, где должен был быть трон, осталась позади. Конечно, всё это окружение было лишь голографической иллюзией. За исключением зеркала, капсулы и деревянного резного стула с высокой спинкой.
В открытых дверях напротив стояли Монтана и Док. Майор заложил руки за спину и горделиво взирал на своего подчинённого. Непьер же казался полной его противоположностью не только внешне – худой, вытянутый – но и по поведению. Он казался нервным и взволнованным. Но, пожалуй, Док был таким всегда.
Вскинутая рука. Традиционное приветствие.
- Собирайтесь, Дитрих, - изрёк Монтана, и очки его сверкнули, отразив свет голографических факелов.
- Вы договорились со Штрассе? – это было утверждение, произнесённое в вопросительной форме. Крюгер прекрасно помнил прошлый разговор с рейхсмаршалом.
- Лучше – он договорился со мной, - наметил победную улыбку «майор». – Ему и его новым сверхлюдям нужна твоя помощь.
- Зачем?
- Путешественник.
Всего одно слово. Но оно значило так много! Азартный, алчный блеск в глазах Крюгера полыхнул с такой силой, что не заметить это было невозможно. Монтана и Док заметили. «Майор» улыбнулся той самой улыбкой. А Док… Похоже, он сам теперь был бы не прочь наложить свои загребущие руки на тушку пришельца из-за пределов. Потому, что успехи Штрассе не давали ему покоя. Потому, что это был вызов его научному сумрачному гению.
- Когда отправляться? – спросил Дитрих. Это – единственное, что сейчас имело смысл спросить.
- Корабль уже ждёт, - короткий ответ Монтаны вызвал… удовлетворение. Всё уже было готово заранее. Его просто ставили перед фактом. Но так и должно быть.
- Я готов, - сомнений у оберфюрера не было. Он сейчас испытывал нечто иное. Он жаждал новой встречи с… Игорем. С достойным противником, который на несколько удивительных мгновений сумел не только вернуть ему, вампиру, лишившемуся почти всего человеческого, радость жизни, но заставил почувствовать то, что казалось давно потерянным – что он на самом деле живёт! Ради одного лишь этого стоило броситься в омут с головой. А ещё было любопытство. Сверхлюди. Дитрих очень хотел посмотреть, кого же сумел сотворить Штрассе. Достойны ли они?
- Первый док. Полетите на моём личном фрегате, - тем временем сообщил рейхсмаршал. – Экипаж проинструктирован.
- Так точно! – по старинке козырнул Дитрих, обнажив клыки в хищной улыбке, напоминая зверя, изготовившегося перед прыжком.
- И помните основную задачу – узнайте секрет старика.
- Я вас не подведу, - заверил вампир, и шагнул в темноту, плотным покровом нахлынувшую на него. Казалось, она выплеснулась изо всех тёмных углов, скрыв фигуру оберфюрера, и через мгновение опала, рассосалась. «Склеп» был пуст. Лишь два посетителя остались на пороге.
Пару секунд длилось молчание. А затем Монтана махнул рукой, бросив:
- Приступайте, доктор.
Непьер просочился в помещение с грациозностью змеи. Скользнул к раскрытой «капсуле восстановления», как её называл.
- Компьютер! – сказал Док, небрежным жестом поправляя свои необычные очки. – Телепортация отмеченных целей из зоны № 7 «Последнего батальона» к моим текущим координатам.
В ту же секунду яркая вспышка озарила всё вокруг, оставляя после себя массу сложного оборудования и пару ассистентов, споро принявшихся это оборудование готовить к работе. Сам Непьер тут же схватил планшет и шнуром подсоединил его к разъёму капсулы.
«Майор» взирал на всё это… со смешанными чувствами. Но лучше было перестраховаться. А ещё он должен был спросить:
- Вы уверены в своих выводах, Эйвондейл?
- Абсолютно, - не отрываясь от работы, ответил учёный, который в иное время и в ином мире мог бы считаться безумцем. Я всегда распознаю вмешательство в мою работу. Его печать была… взломана. Переделана.
- Штрассе, - зло процедил Монтана, сжав кулак в белой перчатке. В этот момент он представлял, как душит скрытного старика…
Всё шло лучше, чем они ожидали. Хейл не торопился взрываться. Сейчас он, обездвиженный, пребывающий в беспамятстве, походил на учебный манекен в какой-нибудь медицинской академии. Или на подопытного.
Сила, не имеющая почти ничего общего с магией, клокотала вокруг, вихрилась, бурлила. Работала. Она окутывала оберстгруппенфюрера непроницаемой плёнкой перламутрового щита. Она пронизывала его тело, сканируя, просвечивая до таких подробностей и в таких диапазонах, какие любому непосвящённому показались бы просто невозможными. Структура и взаимосвязи элементарных частиц, энергетический баланс, и так далее.
Эта же сила овевала, делая видимыми, его тонкие энергетические тела. Все семь. Полупрозрачные, похожие на призраков, они расположились вокруг в причудливом, но неизъяснимо гармоничном порядке. Даже аура сияла, переливаясь всеми цветами радуга.
А над всем этим, будто голограммы, проплывали образы из памяти Хейла. Далёкое и недавнее прошлое. Детство и юность. Вот он стоит в лесу с оружием в руках, а рядом – Валькирии, Зиверс и люди из «Аненербе». Напротив – группа диверсантов во главе с пришельцем, из-за которого всё и началось. А вот он же, но гораздо раньше – в роддоме – впервые берёт на руки свою первую дочь. Она сущая кроха, завёрнутая в пелёнки так, что оттуда выглядывает только милое серьёзное личико…
Это длилось уже… Никто не знал, сколько это длилось. Быть может, прошло пять минут. А может – несколько часов. Потому, что работа была настолько кропотливой и трудоёмкой, что никому не было дела до времени.
Что-то мелькнуло в туманных образах памяти. Мимолётное, почти неуловимое. Но Фюрер и Гиммлер, стоявшие у головы «пациента», заметили. И буквально вгрызлись в его психику, прорываясь всё глубже и глубже. И - неожиданно для себя – преодолевая сопротивление, барьер, на который человек, не владеющий магией или особыми ментальными техниками, просто не способен.
Теперь над действом вместо образов из памяти вихрилась тьма, прорезаемая бледными сполохами.
- Кажется… что-то есть, - неуверенно изрекает Скорцени, и тут же его слова подхватывает Борман:
- У нас тоже. Только что появилось!
И тогда все всё поняли.
- Мой Фюрер, что бы вы ни делали – продолжайте! – просит Геббельс.
И Фюрер с Гиммлером продолжают. А наложенный на физическое тело Хейла образ его внутреннего устройства начинает подсвечиваться красным. Сотнями и тысячами красных точек. Они оплетают его сетью, передвигаясь в кровеносной системе. Они в его сердце и мозгу.
А подсвеченные, проявленные энергетические каналы, связывающие физическое тело с эфирным, астральным и иными тонкоматериальными, вдруг начинают передавать огромные объёмы энергии. Они буквально раскаляются на этой эфемерной схеме, а тонкие тела скукоживаются, всасываются сами в себя, разрушаются, накапливая чудовищную энергию. И вся она идёт в физическое тело по «раскалённым» каналам.
- Я вижу! – торжественно восклицает Фюрер.
- Твою мать! – выдыхает вслед за ним Скорцени.
А дальше, разрывая барьер Зиверса и Шаубергера как тряпку, происходит очередной взрыв.