Глава 5. Обычный человек. (1/2)

?Душевные муки переносятся тяжело, если человек не преодолеет немощь телесную?Александр Дюма, ?Граф Монте-Кристо??Мы драпируем способами всемиСвое безволье, трусость, слабость, лень.Нам служит ширмой состраданья бремя,И совесть, и любая дребедень?Иоганн Вольфганг Гёте, ?Фауст?Он очнулся резко. От холода, что разливался волной по телу, распространяясь от левой руки, по ощущениям уже онемевшей и превратившейся в глыбу промёрзшего до костей льда. Холод сковал его могучими тисками, выдворил воздух из груди, не давая набрать его вновь, прошёлся по нервам и сосудам к внутренним органам, голове и глазам, буквально разрывая тело неописуемой бесконечной болью. Рот скривился в немой бессмысленной попытке издать крик и хоть таким образом немного облегчить страдания от холода, что жёг изнутри.

Мышцы не слушались. Всё тело свело тянущей жилы судорогой. Но руки и ноги были надёжно закреплены на кровати крепкими ремнями. Глаза, заледеневшие в пламенном хладе, сковавшем всё тело нестерпимой мукой, выхватывали образы окружающей действительности: белый свет, человек в халате, ремни, слепящие лампы, инструменты, непонятные голоса. Мозг, замерший от холода и, похоже, обратившийся в ледяной камень, не спешил расшифровывать эти образы, и потому они так и остались сонмом непонятных картин, мимолётным видением агонизирующего в мучениях разума.

Но затем пришло забвение.Непроглядная бархатная тьма окутала всё вокруг. Мягкая и податлива, она ласково приняла его в свои объятия, выдувая, изгоняя адский холод и занимая его место.Тьма внутри и тьма снаружи.

Полное равновесие. Бездействие. Отсутствие чего бы то ни было. Лишь где-то в глубине, в самом сердце этой тьмы, что было чернее всего вокруг, время от времени мерцал красный огонёк. Как глаз хищника, что иногда моргает, следя за своей потенциальной жертвой. Но как только он обратил внимание на огонёк, тот исчез и больше не появлялся.

А потом – внезапно – тьма пришла в движение. Она заклубилась, задвигалась во все стороны, закопошилась легионом мерзких чёрных личинок, отползающих прочь. Прочь от света, что вспыхнул, и могучим потоком устремился сквозь тьму, поспешно бегущую, сдавая все позиции, завоёванные прежде. Бархатный уют забвения исчез. И вместо него…510-й открыл глаза. Они открывались медленно и нехотя, вспоминая, как это вообще делается. Но, всё же, открылись. И снова - ремни, белый свет, койка… Он лежит на койке? Привязанный ремнями, из-за которых почти не шевельнуться? В душе возгорелся протест против своего положения. Справедливое возмущение рвалось наружу, и 510-й попытался вырваться из захватов. Тщетно – ремни были очень крепкими.Прийти в себя окончательно, и понять, что да как, ему не дали. Откуда-то сверху раздался удивлённо-удовлетворённый женский голос:- Поразительно! Вы, всё-таки, очнулись! – 510-му пришлось сощуриться, чтобы, глядя вверх, сквозь мертвенно-бледный стерильный свет ламп, увидеть чёрную решётку динамика. – Das ist wunderbar!- Что… как я здесь оказался? – мысли тяжёлым слипшимся комком перекатывались в голове. Он точно помнил, что был в урановой шахте. Снова встретился с патрулём, а потом… Он не помнил! ?Память! Неужели она снова меня подводит?? - и тень страха вновь распростёрла свои крылья над 510-м.

- Лучевая болезнь, versuchsperson 510? – небрежно отозвалась собеседница. 510-й попытался уловить её интонации, но ничего не вышло. А потом его вдруг озарило:- Как лучевая болезнь? – он прекрасно помнил рассказ обо всех ?прелестях? облучения, поведанный ему 431-м во время работы. И мысль о том, что он теперь поражён этим недугом… Нет! Уж лучше было умереть от побоев или под завалом!- Похоже, другие рабочие не посчитали нужным отдать вам противорадиационное средство после вашей стычки с патрулём, - холодно отозвалась незнакомка. – Но вы исцелились. Благодаря мне и своим уникальным способностям…Тем временем 510-й успел осмотреться. Он находился в застеклённом круглом боксе, больше похожем на капсулу. Койка, к которой его пристегнули, была довольно удобной. Рядом стоял какой-то аппарат, провода от которого тянулись к голове и груди. Тут же была почти пустая капельница, откуда по прозрачной трубке в вену его левой руки капля за каплей поступало синее вещество. И ещё он увидел, что таких боксов, как тот, в котором был он, здесь ещё девять. По пять с одной и другой стороны просторного помещения, обставленного в лучших традициях лабораторий: непонятные аппараты и установки, вычислительные системы и тому подобное. Шесть человек в белых халатах трудились здесь, что-то записывая, сверяя, рассматривая в микроскопы и так далее.

А потом внимание 510-го привлекли другие боксы. Там были люди. И не только люди. Всего занято было шесть боксов. Люди были в трёх – две темнокожие женщины, так же пристёгнутые к своим койкам, и один не понятно, кто, поскольку он был полностью замотан бинтами и восседал на странном стуле, подключённый ко множеству аппаратов каскадом проводом и трубок. Но не они поразили и даже ужаснули 510-го, а те, кто занимал два других бокса.

Сначала он подумал, что в одном из них находится сородич 444-го – такой же массивный синий верзила под два метра ростом. В целом так оно и было. Но лишь отчасти. Потому, что приглядевшись к лежащему на широкой койке телу, пристёгнутому большим количеством ремней, 510-й узрел чудовищную истину. Голова! У этого тела была собачья голова! Она лаяла, выла, брызгала пеной изо рта, а тело, к которому голова была привита, подчинялось командам собачьего мозга, дёргалось, силясь вырваться в тщетных попытках! 510-й ничего не слышал – боксы были звуконепроницаемы. Но само это зрелище было столь противоестественно, что ужас, глубинный, первобытный, ломающий все барьеры и крушащий разум, начал всплывать из глубины души, отдаваясь рвотными спазмами…Но это было ещё не всё. Потому, что в соседнем боксе было нечто ещё более ужасное и противоестественное. Собачье тело с приживлённой к нему головой сородича 444-го! И этот жуткий кадавр тоже был жив. Он двигался, пристёгнутый к операционному столу, голова что-то кричала со слезами на глазах и лицом, перекошенным от неописуемого ужаса, двигались лапы… Одного взгляда на лицо этого несчастного хватило, чтобы понять весь его ужас, отчаяние и вызванное ими единственное возможное желание. Умереть. 510-й был готов поклясться, что именно эту мольбу раз за разом и повторял несчастный.И вот тогда смрадные миазмы ужаса, окутав его с головой, наконец, вырвались наружу, плавя сознание, размягчая волю и выдувая прочь любые мысли, кроме самых ужасных и отвратительных.А женский голос продолжал, лишившись бесстрастности:- В любой другой ситуации это было бы вопиющим расточительством рабочей силы. Но благодаря их действиям были выявлены ваши уникальные способности, - последние слова женщина говорила с каким-то нездоровым придыханием.

- Я не понимаю, - это было единственным, что ужас позволил 510-му выдавить из себя. Его трясло. Он не хотел смотреть на кадавров и закрыл глаза, но их образы врезались в память и терзали его своей неестественной чудовищностью.

- О, я виду, вы заметили мою недавнюю работу, мой meisterwerk, - гордость взыграла в голосе странной безумной женщины. Гордость неприкрытая, пренебрежительно-снисходительная и кичливая. Гордость декадента, наслаждающегося пороками и уродствами, что мнятся ему шедеврами.- З…зачем? – выдохнул 510-й, прекрасно поняв, что собеседница имела в виду. И в этом вопросе сквозил ужас, сковавший его душу, а так же жалость к верзиле и собаке, ставших жертвами безумного учёного.

- Ради блага Рейха, конечно же, mein lieber. Ради научного прогресса. И я уже предвкушаю, чего смогу добиться благодаря вам, объект 510! Это будет нечто поистине фантастическое!- Нет, только не так, - голос его предательски дрогнул, представив, что именно она могла иметь в виду.- О, я никогда не повторяю свои предыдущие работы. Я всегда двигаюсь вперёд. А с вами можно продвинуться на целое столетие!- Вы безумны, - прошептал 510-й, с замиранием сердца понимая, что теперь шансов хоть на что-то хорошее у него нет.- Гений и безумие – две крайности одной и то же сущности, - полная воодушевления, парировала женщина, заставив 510-го содрогнуться от отвращения. Он никогда бы не подумал, что человек может быть таким… чудовищем. – Готовьтесь, versuchsperson 510. Скоро я узнаю все ваши самые грязные тайны. И выясню .кто над вами поработал до меня, - после этого динамик зашипел и затих. Жуткая собеседница отключила связь, оставив своего нового пленника наедине с его собственным ужасом и под присмотром видеокамер, которые были под потолком в каждому углу лаборатории, продолжавшей жить своей отвратительной жизнью.Молодой мужчина попытался взять себя в руки. Но это было не так просто – волна затхлого ужаса, которую всколыхнуло знакомство с кадаврами, затопила сердце и разум, оставив илистые наносы страха, смешанного с отчаянием. Побороть что-то настолько первобытное было… Нет, не выше его сил, но очень трудно. Поэтому он решил думать. О чём угодно, но только не о том, что ему грозит. Вот только о чём? Память его была девственно чиста и хранила лишь события дня сегодняшнего. Дальше было не пробиться. И он подозревал, что виной всему железная штука в голове, которой он едва коснулся. Кто это с ним сделал? Зачем? Сумасшедшая, с которой он только что говорил, намеревалась это выяснить, и 510-й был уверен – уж у неё-то получится. Но ему самому от этого уже явно не будет никакого толка.Волосатые склизкие щупальца ужаса, начавшие было ослаблять хватку, вновь вцепились в его горло.- Не думай о ней! Не думай! Не думай!

Стало чуть легче.

На время мысли боязливо затихли, и даже образы недавнего прошлого не рисковали всплывать из памяти.

?Железная штука? в голове. Он даже ни разу не видел её! И осознание этого простого факта потянуло за собой другую мысль – он ни разу до сих пор не видел своё лицо! Ни в бараке, ни уж тем более в шахте не было ни одной отражающей поверхности, в которой можно было бы посмотреть на отражение собственного лица. И эта мысль шипом уныния вонзилась в сердце – он не просто не знал, кем был раньше. Он даже не знал, как выглядит!Но небеса, похоже, хоть в этом решили сжалиться над 510-м. стёкла всех боксов были тонированными, хотя и оставались достаточно прозрачными. И сейчас, с внутренней стороны, если присмотреться, можно было разглядеть смутные и едва заметные отражения койки, непонятного прибораэлектродами, капельницы…И тут он увидел себя!Словно молния пронзила его, пробежавшись разрядом от кончиков пальцев ног до макушки.- Это… я? – во рту вдруг пересохло от волнения, пока взгляд жадно метался от одной детали отражения к другой, стремясь насытиться им, запомнить, пока не поздно. Пока не подвела память.

Из отражения на 510-го смотрел молодой мужчина, прикованный к койке специальными ремнями. На нём была зеленоватая больничная пижама с короткими рукавами, доходящая до колен. Телосложение… обычное, насколько он мог судить. Он специально ещё не смотрел на своё лицо – собирался с духом, чтобы увидеть то, что так его напугало. Следы хирургического вмешательства. Но откладывать дальше не имело смысла.

Его лицо имело округлые, плавные черты. Нос не слишком большой, но и не слишком маленький, с горбинкой. Ёжик начинающих расти чёрных волос, грустные глаза, в которых смешались страх и любопытство. И – она. Металлическая ?штука? в голове! Она торчала из его правого виска, напоминая формой что-то вроде вытянутого цилиндра-эллипса или капсулы, наполовину погружённая в голову ?плашмя?, корпусом, а не торцом. Сверху на округлом хромированном кожухе странного устройства мерцала маленькая красная лампочка. Больше никаких деталей не было – ни шрамов, ни проводов. Ничего. Как будто этот предмет там был всегда. Но учитывая, как он сейчас выглядел в отражении и то, как его несколько часов назад отделали нацисты, 510-й решил, что все следы операции на его теле исчезли довольно быстро.

- Что ж, одной загадкой меньше, - прошептал 510-й, ощущая странную и совершенно неуместную радость. Да, он немного узнал о себе, но положение его не менялось. ?Что бы на моём месте сделал 431-й?? - пришли мысль. Потому, что больше примеров брать было не с кого. ?Он бы не оказался на моём месте?, - с кривой усмешкой обречённого закончил 510-й. ?Ну, хорошо. А 444-й? Он бы подставил кого-нибудь другого вместо себя… Что в моём случае тоже не вариант?.

Взгляд принялся блуждать по боксу в попытке зацепиться хоть за что-то, что могло бы помочь. Сама мысль ещё чётко не оформилась, но он уже понимал, что лучше бы выбраться из этого места… Вот только что дальше? Он выберется из бокса, но прибежит охрана, и всё станет только хуже. Хотя куда уж хуже? Даже если он выберется из здания - куда податься? Повсюду солдаты, роботы и турели. А ещё другие узники. Жертвы. Но после выходки 444-го разве можно здесь хоть кому-то доверять?- Четыреста сорок четвёртый, - пробормотал он, а в следующий миг невероятная, невозможная мысль пронзила его разум, заставив снова оглянуться на противоестественный результат эксперимента безумной женщины – на кадавров. – Нет! Не может быть!- выдохнул он с дрожью в голосе, чувствуя, как ужас в душе сменяется чес-то иным. Чем-то, что было подобно пламени.Голов верзилы на собачьем теле. Именно на неё был устремлён его взгляд. И теперь, присмотревшись, отринув ужас, он узнал, чья это голова! И узнал по одежде, чьё тело было в соседнем боксе!Это был 444-й!- Будьте вы прокляты, паршивые мясники! Будьте, мать вашу, прокляты! – ярость в душе схлестнулась с ужасом и отчаянием. Пламя праведного гнева против неведомых чудовищ, таившихся в глубине подсознания. И пламя начало одерживать верх! Мысли побежали резвее, страх отступил, укрываясь во тьме, куда пламени хода не было.Ярость была так сильна, что требовала выхода. Она клокотала внутри, ?поднимая давление?, и 510-й решил, что уж лучше сделать хоть что-то, чем не делать совсем ничего. Что был сил, он напряг руки, силясь разорвать или ослабить свои оковы. Но они не поддались. Тогда он сделал это ещё раз. И ещё. И ещё. И продолжал. Ему было плевать, что он на виду у шестерых учёных, что охрана наверняка видит его через камеры. Сейчас всё это заслонила одна-единственная цель – действовать. Не важно, как, главное дать выход ярости, охватившей его. Да, 444-й натравил на него надзирателей, но даже этот гад не заслуживал того, что с ним сотворили. Его сломали. Разобрали, как ненужную игрушку, а потом собрали, но уже не правильно. Подобное отношение к жизни для 510-го было не просто неприемлемо. Это было до непередаваемой степени омерзительно и вызывало желание убивать.

Ремни, опутавшие руки кожаными наручниками, врезались в запястья чуть ли не до крови, но пока не ослабли ни на йоту. И это бесило 510-го ещё больше. Нет, он не станет просто дожидаться своей участи! Робкий голос разума: ?А что ты можешь?? - был проигнорирован, оттеснён пеленой ярости. И разум уступил.

Тогда 510-й начал раскачивать свою койку. Это оказалось ему по силам – она была не закреплена, и вскоре принялась шататься. Капельница звенела, лязгая трубкой по железной стойке, аппарат, стоявший рядом, противно запищал.И вот, наконец, свершилось!Койка опасно накренилась вправо, а затем, увлекаемая инерцией, с грохотом рухнула на бок! Ремни врезались в тело, 510-й больно ударился правым виском и лицом, что-то громко звякнуло, и в мозгу неожиданно вспыхнула боль! Боль с большой буквы. Боль, какую даже вообразить сложно! Раскалённой лавой она объяла всю нервную систему! Прижгла все нервные окончания!510-й закричал так громко, как только мог, ибо такую боль невозможно было терпеть. Но и этого было мало, чтобы выразить всю невыносимую муку, что обрушилась на него с этот миг. Крик стал выше вслед за болью, покорившей новые высоты. А потом 510-й просто охрип и, не способный кричать, принялся стонать, ужом извиваясь на боку, пристёгнутый к перевёрнутой им же самим койке.

Боль разрывала в клочья и собирала заново, срывала кожу, мышцы, дробила кости, а потом всё начиналось снова. Он потерял счёт времени. Казалось, что прошла уже целая вечность неописуемых мучений. Но кроме страданий боль, как оказалось, принесла с собой и нечто иное – в корчащемся от захлёстывающей агонии разуме вдруг начали всплывать туманные образы, коих 510-й никогда прежде… не видел? Образы, связанные с человеком в чёрном плаще…Но в этот момент боль превысила все возможные барьеры. Но сознание, прежде, чему нырнуть в спасительный омут беспамятства, выкинуло удивительный, неожиданный и совершенно безумный трюк – уже ничего не соображая 510-й ощутил, как некая неведомая сила рванулась прочь из его сознания и тела, сокрушая всё на своём пути.Последнее, что он услышал перед тем, как наступила тьма – звон разлетающегося вдребезги стекла и скрежет металла.Работа в биологической лаборатории номер два, что использовалась для проведения биологических исследований, выходящих за рамки традиционных научных воззрений, шла своим чередом. Научные сотрудники и лаборанты завершали описание последнего ?шедевра? своей начальницы, проводили какие-то свои опыты, шутили, и строили планы на будущее.- Курт, когда ты в прошлый раз был в Берлине? – спросил младший научный сотрудник Петер Шальке – блондинистый юноша ?со взором горящим? и следами недельной небритости на лице.

- В прошлом году на всемирной евгенической конференции, - ответил Курт – мужчина средних лет со строгим лицом, чёрными волосами и фигурой атлета, которой было тесно в лабораторном халате.

- Я вот думаю, как получу увольнительную – слетаю на Землю, навещу родных. А потом на Гавайи…- На Гавайи ему захотелось, - ядовито усмехнулся третий коллега, больше похожий на бандита, затесавшегося в исследовательский коллектив, чем на учёного. Кисти его рук с наружной стороны были покрыты татуировками, а лицо, иссечённое шрамами, говорило о бурном прошлом. Сейчас он стоял у бокса с кадавром – головой синего обитателя Меридиана, приращённой к телу питбуля, и что-то записывал в журнал. – Ну, что уставился? – ухмыляясь, спросил он у кадавра через звуконепроницаемое стекло, когда тот обратил на него полный муки, унижения и ненависти, взгляд. – Так тебе даже лучше, кусок мяса.- Ты что-то имеешь против Гавайев? – спросил Шальке, отлипнув от электронного микроскопа и своих записей.- Он что-то имеет против всего на свете, - раздался новый голос из другого конца лаборатории – там двое парней немного старше Шальке проверяли данные на голографических панелях боксов, забинтованным пациентом и негритянками, которые спали под действием сильных седативных.

- Это точно, Марк, - согласился Петер. – Сколько работаю здесь, а ты, Рупрехт, всегда был таким…- Каким? – Рупрехт оглянулся, сверкнув глазами, как будто собирался впиться в горло младшему научному сотруднику Шальке, если тот скажет что-то, что придётся ему не по вкусу.

- Слишком скептичным, - нашёлся Петер, и угроза быть растерзанным морально миновала.- Что это с новеньким? – вдруг заявил о себе ещё один член научной группы, до этого не принимавший участия в разговоре – серьёзный седоволосый мужчина в очках. Он приподнялся со своего стула, отвернувшись от нескольких голограмм, изображавших нечто неописуемо сложное и химическое, указывая на бокс, где был размещён, судя по надписи, ?объект 510?.

- А что с ним? – Рупрехт глянул в ту сторону и усмехнулся – идиот внутри бокса пытался ослабить или разорвать ремни, которыми был привязан к кровати. – Да всё в порядке. Ты же сам знаешь – поначалу они все так делают, Эдвард, - пожал плечами ?бандит?, продолжив что-то записывать в своём журнале.

- Нет, не в порядке, - качнул головой Эдвард, когда ?объект? принялся раскачивать свою койку. Учёный встретился с ним взглядом всего на один жалкий миг, но этого было достаточно – мужчину обдало обжигающей яростью такой силы, что это заронило в его сердце неизъяснимую тревогу. Такой ярости в глазах подопытных он ещё не видел никогда, хотя на своём веку встречал всякое. Это была ярость, для которой не существовало преград. А ещё это странное устройство в его голове… Индикатор на нём мигал с куда большей интенсивностью, чем раньше. И Эдвард подумал, что нужно было наплевать на распоряжение начальницы, и провести полное сканирование ?объекта 510? без её присутствия, как только он поступил в лабораторию. Потому, что в этом человеке что-то сейчас было не правильно.- Я понял. Сейчас исправлю, - кивнул Марк, но когда он подошёл к боксу расшалившегося ?объекта?, последнему, всё же, удалось опрокинуть койку – вместе с ней он рухнул на пол, ударившись тем самым устройством, что было вживлено в его голову!Эдвард вскочил, ведомый многократно возросшей тревогой, переросшей в нечто большее – интуиция завопила об опасности. Марку уже колдовал с панелью управления боксом, запуская подачу усыпляющего газа.И в этот момент от 510-го, корчащегося в агонии и беззвучно кричащего за звуконепроницаемым стеклом, во все стороны прянула волна марева, на миг исказившая очертания предметов!Мгновенно она сокрушила бронированные стёкла боксов, хрустальные брызги которых под дикий звон окатили учёных яростной смертоносной шрапнелью, прошивая их насквозь и оставляя на телах глубокие раны – мужчины даже не успели вскрикнуть. Она раздробила кости, чей хруст смешался в натужными стонам мнущегося металла и треском, искорёжила и сплющила всё оборудование, зашедшееся искрами и пламенем, а по потолку и стенам протянулись трещины! Камеры превратились в трубочки, лампы разлетелись вдребезги, а воздух наполнился дымом!Меньше чем за мгновение лаборатория была разгромлена так, словно здесь произошёл ожесточённый бой!Трупы учёных, так и не успевших понять, что случилось, ещё не упали на пол, когда взвыла сирена, а воцарившуюся тьму разорвало, придавая разгрому ещё более зловещий вид, красное аварийное освещение.А посреди этого хаоса на полу своего разрушенного бокса, целый и невредимый, лежал 510-й, уже свободный ото всех оков. Его койка превратилась в комок перекрученных железных трубок и материи размером с футбольный мяч.

С потолка из разбитых ламп постоянно сыпались искры, разгромленное оборудование озарялось языками пламени. В воздухе уже слышался металлический запах крови – не только учёные стали жертвами неведомой силы, вырвавшейся наружу. Подопытные тоже. Негритянки погибли, так и не придя в сознание, искромсанные стеклом. Но вот забинтованный человек всё так же продолжал сидеть на своём странном кресле. Многие провода и трубки, соединявшие его с разными аппаратам, были рассечены, болтаясь мёртвыми змеями, искря или изливая на пол какую-то дурно пахнущую химию. Пахло жжёной проводкой. Из самого подопытного торчали десятки осколков разных размеров, но ни один не пробил его насквозь. Всё же, раны его были смертельны, но непонятным образом он всё ещё оставался жив. Его битны потемнели от крови, сам он сидел, раскачиваясь, а из уцелевшего под потолком динамика его бокса повторялась, произносимая синтетическим, лишённым любых эмоций голосом, одна и та же фраза: ?Больно. Убейте меня?.Химера, составленная из тела 444-го и собачьей головы, была мертва. Ей отсекло голову, даровав покой душе несчастного животного. Но вот вторая часть этого чудовищного бесчеловечного эксперимента ещё была жива. Голова 444-го с собачьим телом. При смерти, но жива.

С трудом передвигая передними лапами, стоная от боли и волоча за собой внутренности, вывалившиеся из рассечённой брюшины, это создание ползло. Слёзы наворачивались у него на глаза, а от боли рассудок отказывал. Но он всё-равно уверенно полз к тому, кто всё это устроил. К 510-му. К виновнику всего случившегося и его собственных страданий. Он ему сразу не понравился, ещё при первой встрече. Он возненавидел его, когда доктор Энгель решила взять двух подопытных вместо одного. Он хотел бы вцепиться в горло этому жалкому человечишке и убить его голыми руками. Но не теперь. Не после того, что увидел. И он полз. По полу, залитому кровью учёных, огибая их трупы, которые 444-й был рад видеть. По полу, усеянному осколками бронированного стекла, секущего плоть.

Он был уже при смерти, двигаясь даже не из последних сил, а благодаря лишь своей воле. Видения загробного мира уже стояли перед глазами. Но на одно последнее дело его должно было хватить.

444-й с трудом перевалился через порог бокса, где без сознания лежал 510-й. Боли уже не было. Был только холод. Онемение. Ненавистное собачье тело отказывало, не желало его слушаться. Но он, всё же, добрался, остановившись у самого лица 510-го, так и застывшего маской агонии.- Ты чёртов ублюдочный…сукин сын, - просипел 444-й едва слышно – его голосовые связки были повреждены в результате бесчеловечного эксперимента. Силы исчезали. – Ты… всё испортил… Я должен был… Мы все… спастись. Но твои способности… Я уже ничего не смогу. И теперь это должен сделать ты. Запомни, - он наклонился к самому уху 510-го, шепча свои последние слова, последнюю волю, будучи уверенным, что каким-то сверхъестественным образом они отпечатаются в памяти человека, которому он желал смерти, но внезапно ставшего слишком важным. – Когда ты услышишь фразу ?невиновных не существует? ты должен будешь на неё ответить, - голос 444-го становился всё тише и глуше. Смерть стояла у него за спиной, уже занеся свой жуткий рабочий инструмент. – Ответь: ?Есть лишь разные степени вины?. Жаль, что я не услышал её вовремя… мог бы выжить, - последние слова он уже даже не шептал – просто двигал губами. Но, всё же, нашёл в себе силы, и в последний раз его голов раздался в лаборатории:- Запомни это! Теперь ты… должен, - но в этот момент смерть, наконец, решила, что время пришло. Она мягко коснулась 444-го и жизнь его прервалась.За массивной дверью лаборатории, которую заблокировал бронированный кожух, опустившийся из ниши в потолке автоматически, уже был слышен топот охраны и отрывистые приказы.

И только теперь, когда уже некому было заметить, индикатор на устройстве в голове 510-го на несколько секунд окрасился янтарно-зелёным, чтобы затем вновь стать подобным рубину, сигнализируя о нормализации работы устройства.

Бронированный кожух со скрежетом убрался в потолочную нишу, и дверь резко распахнулась от удара ноги. На пороге, сияя лучами фонарей, стояли массивные фигуры в полностью герметичной силовой броне с оружием наперевес. Каждая фигура была высотой под два метра, красные визоры-глаза шлемов всматривались в мрачный багровый сумрак лаборатории. Позади них раздавались взволнованные людские голоса, кто-то куда-то бежал, обычные солдаты организовали оцепление. Лучи фонарей выхватывали в красной тьме разгрома части помещения, скользили по полу, залитому кровью, и трупам учёных.- Mein Gott! – прошелестел динамик шлема одной из фигур. – Что здесь произошло? Доктор? – фигура на кого-то оглянулась.- Здесь произошла трагедия, лейтенант, - раздался полный холода женский голос. Тот самый, который не так давно слышал 510-й. Из-за спин бронированных бойцов вышла женщина. Как и учёные, чьи тела лежали в разгромленной лаборатории, она была одела в белый халат. На вид ей можно было дать лет пятьдесят. Светлые волосы, уложенные в старомодной причёске, голубые глаза… в молодости она была красива, да и сейчас выглядела не плохо. Но у любого человека при взгляде на неё мурашки пробегали по спине. Дело было в её взгляде и выражении лица, в которых сквозили невероятная властность, неколебимость, даже фанатичность вкупе с холодностью и готовностью пойти на всё ради достижения своих целей. – Трагедия для всего научного сообщества Рейха, - сказала она и, минуя солдат, вошла в разгромленное помещение. Вошла по-хозяйски, не боясь запачкаться в крови, не отводя взгляда от трупов. И лишь досада была в её взоре. Хотя когда она смотрела на погибших учёных, там находилось место и печали.

Женщина подошла к телу Эдварда, ничком лежавшему на разбитой аппаратуре. Тело учёного было покрыто ранами, и халат из белого давно стал липко-красным.

- Эдвард-Эдвард, - покачала она головой, коснувшись щеки погибшего коллеги. – Как жаль… А ведь ты не закончил свой главный труд.Бойцы тоже вошли в лабораторию, хрустя осколками стекла под ногами, закованными в броню.

- Этот ещё жив, - луч фонаря упёрся в забинтованного человека, из динамика над головой которого продолжала литься мольба о смерти. Женщина оглянулась:- Для того он теперь и существует - чтобы выживать.- Ещё один живой, - констатировал лейтенант, глядя на 510-го, что лежал без сознания.

- Такое впечатление, что здесь что-то взорвалось, - произнёс другой боец, закончив осмотр Марка и его коллеги, теперь обводя лучом фонаря всё помещение. – И эпицентр, похоже, был здесь, - он указал на бокс 510-го. – Такое вообще возможно? Это бронестекло держит взрыв ручной гранаты и выстрел из плазмомёта... Фрау Энгель?

Но фрау Энгель не ответила. Она быстро подошла к лежащему без сознания 510-му, походя отпихнув ногой труп кадавра. Склонилась над ним, прожигая взглядом. Не было никаких сомнений в том, что он единственный не пострадал.

- Лейтенант! Изоляционную капсулу сюда, - распорядилась она. – Мне следовало сразу заняться этим ?объектом?, - злость на саму себя не часто её посещала, но сейчас был как раз такой момент.- Слушаюсь, - боец жестом дал указание подчинённым, и те, минуя подоспевших медиков, в чьих услугах здесь никто не нуждался, ушли.

- Думаете, это случилось из-за него? – с сомнением спросил лейтенант, ткнув 510-го носком сапога.- Из-за меня, - резко ответила Энгель. Здесь погибли не только ценные, верные Рейху сотрудники, которых она хорошо знала. Здесь были уничтожены результаты многолетних исследований! Конечно, существовала резервная копия, но некоторые данные и материалы восстановить было невозможно. – Но да, весь этот разгром устроил он.- Каким образом?- Если бы я знала, то этого бы не случилось.Вернулись бойцы, посланные за капсулой. Её, плывущую по воздуху на антигравитационном приводе, они толкали перед собой. Изоляционная капсула являла собой двухметровый овал из сверхпрочного сплава, напичканный электроникой и всевозможными системами сдерживания ?обитателя? - от банального автовпрыска сильных транквилизаторов, до прототипа психотронного излучателя, подавляющего деятельность центральной нервной системы, способного заглушить волю, сознание и даже изменить личность человека.

- Грузите его, - скомандовала Энгель, и солдаты, нажатием кнопки открыв капсулу, быстро поместили туда 510-го, который так и не пришёл в себя.Если прошло пробуждение было ознаменовано ощущением вымораживающего насквозь холода и напоминало восхождение на гору, покрытую снегом и стоящую в самом холодном месте Антарктиды, то в этот раз всё было иначе. Его измождённое, истерзанное, обрубленное ?Я? продиралось сквозь густые заросли колючих растений самого жуткого и мрачного вида, какой только можно вообразить. И он не просто продирался сквозь все эти лозы и стволы, усеянные шипами, крючьями и иглами, терзавшими плоть при каждом движении, доставляя невыносимую муку. Он бежал. Потому, что позади за ним следовала тьма, поглощая всё, чего касается. И в этой тьме было нечто, из-за чего он скорее готов был сломя голову ринуться в разверстые объятия растительных шипов, продлевая свою муку, чем хоть на миг остановиться, давая таящемуся во тьме возможность приблизиться. И он бежал, шёл, когда это стало невозможно, а потом уже полз, но не стоял на месте, невзирая на боль, глубокие раны и куски плоти, остававшиеся на шипах. Потому, что не было ничего страшнее обитателя тьмы. Потому, что впереди, сквозь все эти смертельные заросли брезжил свет, дробящийся на острые тропинки лучей, манящих и спасительных.

Тьма избегала света, а он стремился к нему в надежде найти спасение. Шаг за шагом он становился всё ближе. Шаг за шагом тьма настигала. И он уже слышал мерзостное дыхание таящегося во тьме, ощущал его своим затылком. Близкое, зловонное, устрашающее настолько, что воля предательски отступала, а ноги не желали повиноваться.

Ещё немного.Слух стал различать мрачный нечеловеческий шёпот, доносившийся из тьмы за его спиной. ?Впусти… Сдайся… Объединись… Стань свободен…?Но в этот – самый ужасный – миг заросли расступились.

И явился свет!Свет подхватил его, изгоняя тьму вместе с её обитателем, издавшим полный гнева и разочарования вой, и понёс его вверх, вознося всё выше и выше…Чувства вернулись сразу, но были приглушёнными, словно всё тело было набито ватой, и он силился через неё ощущать весь окружающий мир. Впрочем, едва открыв глаза, 510-й понял, что его ?окружающий мир? был весьма мал – прямо перед лицом было небольшое оконце из толстого стекла, а голова и всё тело оказались намертво зафиксированы в одной позе. Одно было понятно – его поместили в какую-то капсулу. Но как? Когда? Он этого не помнил. А помнил он… Лаборатория, попытка опрокинуть койку, к которой был пристёгнут, падение. А потом… 510-й вздрогнул, вспомнив агонию, что последовала за этим.

В стекло его капсулы постучали, и 510-й отвлёкся от воспоминаний. Прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки стояла немолодая светловолосая женщина, от взгляда которой ему стало не по себе. Не нужно было никаких слов, чтобы понять – именно с ней он говорил после пробуждения в лаборатории. Но тогда и на сотую долю он не представлял себе, каким страшным человеком она была. Зато теперь её взгляд сказал всё.- Вы доставили немало проблем, объект 510, - заговорила женщина, и её голос прозвучал внутри капсулы, воспроизведённый динамиком.

- Я всего-лишь опрокинул койку, - речь была вялой и едва подчинялась сознанию. Язык так и норовил взболтнуть что-нибудь лишнее.

- Как интересно, - кивнула она сама себе, рассматривая капсулу с 510-м внутри как диковинную зверушку, которую не терпится препарировать. – Подтверждает данные сканирования.

В этот момент она отвернулась, посмотрев на кого-то за пределами поля зрения, что-то сказала, но в капсуле не прозвучало ни звука. Затем снова взглянула на 510-го, осоловело водившего взглядом по её лицу. Мысли путались и растекались, не в силах сформировать никакой устойчивой конструкции.- Вы убили шесть человек и четверых подопытных находясь без сознания, - невероятные слова обожгли разум 510-го пламенем истины столь странной, что в неё невозможно было не то, что поверить, но и осознать. Тем более – сейчас.

- Невозможно… Я… не мог.- Кто ты такой? – чеканя каждое слово, спросила Энгель, чьего имени 510-й, конечно, не знал. И это был тон палача, который уже занёс свой топор.- Я не знаю, - 510-му было плевать. Его поглотила апатия. Он всё-равно бы не смог ответить ничего вразумительного ни на один из тех вопросов, которые она могла бы задать. Но сейчас он не боялся и спокойно взглянул ей в глаза. – Я ничего не помню до момента, как оказался в вашем лагере, - странное тепло разливалось по телу, помогая говорить, подталкивая сказать всё, о чём попросят.- Конечно не помнишь! – воскликнула Энгель, разразившись смехом, от которого мог был легко обделаться маньяк-убийца. – Над тобой очень хорошо поработали. И этот блокиратор в твоей голове –далеко не самое важное, что с тобой сделали… О, это настоящая симфония! Своего рода шедевр! Ничего подобного никто никогда не видел. Но я узнаю почерк. Работа мастера. Тебе посчастливилось стать пациентом великого Вильгельма Штрассе, и он вложил в эту работу всю свою душу… Но почему после этого он просто выбросил тебя сюда как мусор?- Вот и спросите у него.

Однако Энгель вновь отвернулась, отдавая кому-то какие-то распоряжения. И в этот момент 510-й смог мельком рассмотреть то место, где оказался. Это помещение тоже было лабораторией. Но не обычной – его капсула разместилась в своеобразной цилиндрической камере, накрытой силовым полем. От стен к нему на гибких коленчатых держателях тянулись странные дискообразные устройства, излучавшие голубоватое сияние. Сам факт подобных мер предосторожности очень удивил 510-го. И заставил задуматься над словами женщины, в чьей власти он находился. Ведь не стали бы нацисты так стараться без причины? Неужели он действительно каким-то образом убил тех людей, о которых она говорила? Нет, он не питал особой любви к учёным, но подопытные… От мысли о том, что они могли погибнуть по его вина на сердце становилось очень тяжело. Если то, что сказала женщина – правда, то он теперь был убийцей. Не из-за учёных, а из-за их жертв. Но действие странного тепла в теле вновь разбило мысли, раздробило их на ничего не значащие составляющие.

Тем временем внимание Энгель вновь было обращено к нему:- Жаль, что ты – meisterwerk Штрассе. Я не позволю себе вмешиваться в его работу, - слова дались ей с видимым усилием, ибо на самом деле она бы очень хотела вмешаться. И 510-й понимал – если бы не этот таинственный Штрассе, то лежать ему на операционном столе под скальпелем этой сумасшедшей. А ещё он понимал, что именно Штрассе отнял его память… Но мысли снова были раздроблены и перемешаны. И даже само ощущение неправильности подобной ситуации потонуло под волнами тепла, разливавшегося внутри и делавшего тело неестественно лёгким, а голову – тяжёлой. – И, всё же, есть кое-то, что можно сделать даже в таком случае, - она специально отошла в сторону, жестом указав 510-му на некое устройство, напоминающее высокотехнологичный шезлонг, усеянный разъёмами, увитый проводами и венчавшийся шлемом, который полностью должен был закрывать голову. Сейчас над устройством, приводя его в рабочее состояние, колдовали два человека.Внезапно дверь в лабораторию распахнулась, впуская могучего детину с шикарными усами и элегантной причёской, на котором лабораторный халат смотрелся так же нелепо, как феска на слоне. За ним, толкая перед собой медицинскую антигравитационную платформу, где лежало какое-то странное существо, напоминающее помесь гоблина-гуманоида с чем-то, что имело щупальца, шёл неприметный худощавый мужчина в робе узника с номером 114 на груди. Взгляд его блёклых глаз был устремлён перед собой, а узкое лицо со множеством шрамов и разноцветными участками кожи, выражало абсолютную апатию и полную покорность судьбе.

- Рихтманн! – возмутилась Энгель столь наглому вторжению. – Что вы себе позволяете? – в этот раз капсула почему-то передавала звуки того, что происходило снаружи.

- Профессор, вторая биолаборатория разгромлена, как я только что узнал, - могучим басом, от которого задрожало силовое поле камеры, ответил Рихтманн. – И там погибли мои друзья.- Мы все скорбим об этой утрате. Все подобающие церемонии пройдут вечером, - Энгель покинула камеру 510-го – она и без того потратила на него много времени. А вот появление Рихтманна могло нарушить её ближайшие планы. И он оправдал самые худшие ожидания.- Да. Это трагично, - 510-й с удивлением услышал искреннюю печаль в его голосе. А он уж было подумал, что нацистам чуждо всё человеческое. ?Хотя так они, скорее всего, относятся только к своим, а остальные же для них – ресурс, скот?, - пришла здравая мысль.– Но я по работе. Мои эксперименты должны проводиться в строго определённое время, а эта лаборатория – ближайшая с нужным оборудованием!- Исключено! – Энгель была тверда, как скала. Но Рихтманн, похоже, был готов покорить эту вершину. Или просто проигнорировать.- Эй, вы двое! – крикнул он кому-то, кого 510-й видеть не мог. – Операционная готова к работе? У меня мало времени!

С появлением этого человека все в лаборатории как-то незаметно засуетились, забегали, занервничали. Все как будто старались сделать вид, что куда сильнее, чем на самом деле. Лишь бы этот бесцеремонный бугай не обратил на них внимания.

- Я уже заняла эту лабораторию, Рихтманн, и всё уже почти готово для моей работы, - делая ударение на слове ?моей?, Энгель ещё пыталась бороться. Именно поэтому она терпеть не могла Рихтманна – за его вопиющие наглость, бесцеремонность и игнорирование всего и вся, когда дело касалось его собственных проектов. В такие моменты он позволял себе игнорировать даже её – главу научно-исследовательского центра! Будь они военными, такое бы не сошло ему с рук. Но, несмотря на все недостатки, он был отличным специалистом – первоклассным генетиком, хирургом и мастером евгеники. Поэтому Энгель ещё терпела его.- Что-то в области кибернетической имплантации и ментального сканирования? – он мельком глянул на ?шезлонг?, подчёркнуто не проявив никакого интереса. – Это значит, что вам всё равно не нужна операционная. Сто четырнадцатый, - и узник проследовал мимо камеры с 510-м, кинув лишь мимолётный взгляд. – Кстати, это ваш объект, профессор? А не слишком ли круто его запаковали? – полный невероятной энергетики оценивающий взгляд врезался в силовое поле, за которым виднелась капсула.- Если бы его, как вы выразились, так ?запаковали? раньше, то вторая лаборатория была бы цела, а наши коллеги – живы.

- Хотите сказать, что случившееся – его вина? – настроение Рихтманна резко сменилось, и взгляд вспыхнул мрачной яростью. – Позвольте мне забрать его себе, когда вы с ним наиграетесь. Мне как раз будет нужен новый материал.- Я не собираюсь с ним ?играть?, - мимика женщины была весьма выразительна. И было ясно, насколько ей неприятно беседовать с Рихтманном. – Отдавать его вам – тем более.

- Он должен поплатиться за содеянное, - сопя носом почище быка и чуть ли не роя ногой землю, процедил габаритный учёный. А 510-й… ему было всё равно. Приятное тепло, разлившись по телу, убаюкивало, мешало думать. Происходящие снаружи он воспринимал фрагментарно, не в силах ни на чём сосредоточиться. Даже не в силах вспомнить, что вообще можно сосредотачиваться.

- Вы, кажется, говорили, что у вас мало времени, Рихтманн, - всё-таки, усач добился своего. Энгель решила, что сейчас проще уступить операционную, чем продолжать ненужный спор. – Операционная ваша.- Вы уходите от темы, - массивный палец разгневанного учёного уткнулся в силовое поле камеры. – Он виновен в гибели шести граждан Рейха.- Эрик, вы меня удивляете, - рассмеялась Энгель. – Неужели вы забыли, где мы находимся? И, хотя я вас понимаю, но не могу позволить себе разбрасываться столь уникальным материалом, пока он не послужит на благо vaterland.