будущее; aged_up!au (1/1)

— Представляете, я ведь… Я ведь правда думал, что унаследую компанию, что к двадцати пяти годам буду мультимиллионером, что буду присваивать акции одним росчерком пера… Мне двадцать шесть, и я стоял здесь перед вами целых два часа, и я благодарю вас за то, что вы выслушали этот длинный, местами смешной, местами тупой, анекдот о моей жизни, спасибо! Спокойной ночи, Нью-Джерси!Зал взрывается бурными аплодисментами, и Луи кланяется так низко, что едва не касается пола, забирает микрофон и уходит, не переставая махать свободной рукой.Ему очень сильно хочется пить, есть и в туалет, но он счастлив, как никогда, и, сталкиваясь нос к носу со своим менеджером, он тут же сжимает его в объятьях, заставляя парня хрипеть и вслепую бить ладонью по плечу, чтобы отпустили. В коридоре темно и прохладно, слабый свет проникает сюда из приоткрытой двери гримерки, но Луи за два часа привык смотреть в темноту, и может увидеть искреннее, не способное спрятаться под маской напускной злости за удушающие объятья, счастье.— Ну, как?— Лучшее за всю нашу дружбу, чувак, — Крис — так зовут менеджера — не перестает улыбаться, даже когда бьет друга в плечо, подталкивая к гримерке. — Импровизация на высоте, мне казалось, что еще немного, и я двину в рай.— Двинешь в рай, когда мы, — Ллуэллин прерывается на то, чтобы плюхнуться на кожаный диванчик и приложиться к горлышку холодненькой бутылки с минералкой, — Нью-Йорк откатаем. Вот там и помирать можно.— Ты же вроде в Сан-Франциско хотел умереть?— Где мы, а где Сан-Франциско, — он усмехается, опустошая бутылку и кидая ее в мусорное ведро рядом с дверью. Откидывается на спинку дивана, немного сползая вниз и расслабляясь всем телом. — У меня там братья будут со дня на день, ты знаешь.Крис в ответ лишь улыбается — он не раз видел, как Луи урывает свободные минутки, чтобы вырваться из отеля и увидеться с братьями, и не раз видел, каким счастливым он становится, когда это происходит.Он не перестает улыбаться, опираясь на плечи среднего близнеца, Дьюи, без умолку рассказывает что-то из внутренних движух тура, или увлеченно слушает старшего, Хьюи, о его учениках, о его французском, об их с Дьюи совместной жизни. Такие дни начинаются в полдень, а заканчиваются за полночь, и Луи возвращается навеселе, слегка опьяненный эйфорией от заглушенной общением тоски по братьям, и обязательно звонит своей супруге — Вайлет. Они могут говорить полчаса, час, или пятнадцать минут, или все пять, и голос у Луи тихий, ласковый, такой, который слышала лишь она и близнецы.Эта часть Луи — семейная, кровная, — не сгибалась под давлением недосыпа, перелетов и многочасовых поездок по автостраде, не испарялась, не исчезала. Тур по Америке — и каждый день он находит время для своей семьи. Тур по Европе — и он урывает минуты, чтобы сказать пару важных слов своим близким.Равных в тайм-менеджменте Луи не было — сказывалось его образование, рассчитывающее, что он будет управлять кампанией. Он мог быть несерьезным, глуповатым, улыбчивым, хихикающим и ветренным, но это означало, что все его дела — то есть, дела их команды, — распланированы и наполовину сделаны, и та часть, что осталась, не зависит от Ллуэллина, и он может позволить себе немного расслабиться. Крис его за это уважал. Иногда он даже задавался вопросом — зачем ему, талантливому и умному планировщику, нужен он, жалкий менеджер, — на что получал ответ, что по такому принципу Луи и женился.Он шутил, конечно, но старшие сиблинги Дак не зря называли его союз с Вайлет преступным дуэтом — по молодости эти двое провернули что-то такое, что устроило нереальную нервотрепку всем, кому пришлось иметь дело с последствиями идеально просчитанного плана, выверенного двумя гениями. Эту байку не слышал только глухой, но, Крис уверен, Луи бы и на языке жестов ее рассказал, до того он ее любил.Байку, конечно. И жену.Луи вообще много чего любил. Любил кофе — самый отстойный, горячий, не из кофейни, а из общественного автомата. Любил солнце — яркое, слепящее, из-за которого щуришь глаза и тянешься за солнцезащитными очками, закрываешь жалюзи. Любил свое дело — вызывать у людей смех и улыбку, заставлять их чувствовать себя живыми, кружить по сцене в поисках экрана с текстом, импровизировать, набрасывать материал в дороге, превращать свои трагедии в шутку, жить смехом — своим и чужим. Казалось, он как аккумулятор на позитивной энергии — способен работать, пока где-то кто-то улыбается, смеется. Он был смешным — если не шутками, то действиями уж точно.Без работы не останется.Он бы в любом случае не остался: что стендап, что дядюшкино наследство. Казалось, он мог бы и на два фронта работать было бы время, были бы лишние часы в сутках, было бы двадцать пять вместо двадцати четырех. Умный, способный, талантливый, Луи был бы идеальным главой корпорации, по вечерам отрывающимся в ближайшем баре со сценой и заинтересованной в развлечении публикой.Но они находятся здесь, и Луи занимается стендапом с колледжа, и бросать не намерен.— Отдыхай, — говорит ему Крис, кинув в руки взятый со стола пакет с большой желтой ?м?. — Не говорю, что ты должен сбить свою новую планку уже завтра, но…— Но ?лучшее за всю нашу дружбу?, верно?— Верно.Луи двадцать шесть, и он в стендапе с самого колледжа, сцена ему как второй дом, а микрофон — как рука. Он мог стать наследником, он мог пойти за прадядюшкой, он мог добиться всего еще до университета, получив наследство, но его занесло слишком сильно, чтобы отказаться от того, что он имеет сейчас, ради компании и денег.Луи хочет спросить шестнадцатилетнего себя, о чем он думает, но знает, что не тот не смог бы ответить. Он этого от себя и не требует.? — Я, ребят, живу настоящим. Мое прошлое можно обсуждать бесконечно, я знаю, но, типа, настоящее интереснее. Не хочу анализировать свой выбор — ну а вдруг я пойму, что стоило поступить иначе? И что я буду делать? Мучиться с этим остаток жизни? Да зачем оно мне? Давайте-ка я лучше расскажу, как меня брат по лестнице спустил за то, что я побил его рекорд в тетрисе. ?