1 (1/1)

Я не успеваю снять турку, и кофе, вздохнув и перевалившись через край, сползает по медному боку, рассчитывая на побег. Хватаюсь за ручку и тут же отдергиваю пальцы, прижимаюсь губами к ожогу и шиплю в унисон коричневатым бусинам, раскатившимся по плите. Телефон иронично насвистывает, добавляя в наш дуэт музыкальную тему.—?Привет,?— зажимаю телефон между плечом и ухом, выливаю кофе в раковину: его уже не реанимировать.—?Ты чего шипишь?Непривычно слышать Яна в столь ранний час. Мой эфир фонит из-за режима громкой связи и наполняется звуками его утра: писком микроволновки, щелчком тостера и ворчанием закипевшего чайника. Радость бестолковой птахой радостно щебечет в подреберье.—?Кофе прокараулил, пальцы обжег,?— расплываюсь я в улыбке и выглядываю в окно, щедро разрисованное снежинками, пытаясь разглядеть степень одетости людей.—?Илья…—?Ян! Две недели! Осталось всего две недели.—?Илья,?— обрывает меня Ян. Его голос непривычно низок и глух. Пауза затягивается. —?Я не приеду.Я растерянно обвожу зубчатые края снежинок пальцами.—?Меня не ставят на учет в вашем центре. Если я тут выпишусь, то не смогу получать терапию. А мотаться каждый месяц туда-обратно…—?Бред какой-то,?— перебиваю я его,?— все решаемо. Пропишешься у меня, сдашь тест на содержание CD4(1); если не выше трехсот пятидесяти, они не смогут отказать…—?Я не приеду.—?Подожди!—?Прослушай меня, Илья,?— Ян тяжело вздыхает. —?Зря я затянул этот разговор, надо было раньше, но я думал, разберусь сам… Не вышло.Сцарапываю снежинки. Они просыпаются полоской белого порошка. Растираю его между пальцами. Суррогатный снег пахнет мятной зубной пастой.—?Я не могу… Я не могу все это начинать заново. Очереди в центре, новые люди, новая работа. Ты для меня много значишь, но я не уверен…—?В чем? —?выдавливаю я из себя.—?В себе… в тебе… В том, что это все не движение по инерции.Обвожу комнату взглядом. Шкаф, пустой наполовину, новая кровать, темная столешница разобранного стола, пожертвованного в пользу пространства для двоих…—?Понимаешь…Голос Яна то нарастает, то пропадает. Я буквально вижу, как он волчком вертится по своей тесной кухне.—?Мы с тобой как два человека на необитаемом острове. Выбор не велик, вот и завязываются отношения… Я не уверен, что это не от безысходности. Побег от одиночества. Дай мне время разобраться с этим?—?Время?Моя мелкая птица счастья подранком кувыркается вниз, не понимая, что произошло, и разбивается о заасфальтированную реальность.—?Ты извини. Мне нужно идти. Илья, давай вечером поговорим?—?Не надо вечером. Я сам тебе перезвоню.—?Понимаю… Пока?Нажимаю отбой и прижимаюсь лбом к холодному стеклу, бессмысленным взглядом обвожу двор, пытаясь хоть как-то собраться мыслями. Март своей когтистой птичьей лапой уже сжал шапку снега за окном в жуткий грязный ком, обнажая загаженный двор. К черту все! Натягиваю шапку, шарф, на автомате подхватываю рюкзак и сбегаю из тесной клетки квартиры. Чувствую себя чумной крысой, протискивающейся сквозь лабиринт города. Наконец выбираюсь на окраину, взбираюсь на кособокий бордюр и топаю по нему, балансируя над черной талой водой с мазками бензиновой радуги. Сворачиваю на едва заметную тропинку, продираюсь сквозь заросли шиповника к покосившейся водонапорной башне из красного кирпича. Взбираюсь по ржавой лестнице вверх и устраиваюсь в пустой глазнице оконного проема. Задираю голову и смотрю на свинцовую тучу, затянувшую небо от края и до края. Кажется, если чуть качнуться вперед, то можно дотянуться и горстью зачерпнуть эту мглу.Телефон настойчиво жужжит в кармане, выталкивая меня из медитативного процесса саморазрушения.—?Да, Ляль?Я отступаю от края окна. Мой куратор словно нутром чувствует эти пограничные состояния, когда минутная слабость, злость и усталость беспросветно заволакивают сознание, как эта туча, да так плотно, что кажется?— это и есть небо.—?Илья, мы едем! Слышишь? —?из Ляльки так и хлещет энтузиазм. —?И стоить будет сущие копейки,?— Лялька озвучивает смешную сумму. —?Что молчишь? Не веришь?—?Ищу подвох, Ляль.—?Есть один подвох, оптимист ты мой, есть, конечно. Персонала не будет. Только администратор. Сезон еще не открыт. Это просто не выгодно. Но так даже лучше…—?Не согласились? —?прерываю я Лялькин поток слов.—?Да, отказались с нами работать.Лялька на секунду замолкает, и я знаю, что сейчас она морщит лоб, запустив пальцы в свою густую шевелюру, и продирает вечно спутанные кудри. Я жду. В такие моменты кажется: она, открыв все свои чакры, впитывает извне энергию, которою безвозвратно вбухивает в нас, в бездонные колодцы.—?Управляющий остался. Он поможет, будет здорово. Правда.Чувствую по голосу, что оптимизм пошатнулся.—?Да, конечно здорово, Ляль! —?пытаюсь вернуть ей скудный кешбэк потраченного на меня энтузиазма. —?А бытовуха это даже хорошо, будет чем себя занять.—?Илья, ты не представляешь, какое там чудное место. Кругом лес, река, тишина… —?Слышу, как в Лялькином голосе снова начинают звенеть колокольчики. —?Вам с Яном не нужно будет…—?Ян не поедет,?— прерываю, пока она не успела развернуть во всей красе чудную и болезненную от несбыточности картину.—?Что случилось?—?Он меня… Мы… Не знаю…Я еще не успел придумать название тому, что произошло.—?Вы расстались?—?Я не знаю. Ему нужно все обдумать. Нужна пауза.—?Илья…Слышу, как Лялька с облегчением вздыхает. Я понимаю ее. Десять лет в этой системе надежнее армидного полотна защищают ее от таких вот ?маленьких трагедий?.—?Я знаю, что это тяжело. Знаю, какой ты взрывоопасный. Но, Илья,?— Лялька как опытный сапер обезвреживает ?мину?,?— тормози. Мы столько лет с тобой боремся за жизнь не для того, чтобы на эмоциях наломать грандиозных дров. Правда же?—?Правда,?— я чувствую, как стыд жаркой волной обнимает шею и скулы.—?Как тебе новый препарат? Побочка есть?—?Терпимо.Я спрыгиваю с окна и плетусь вниз по лестнице, вслушиваясь в четкий голос куратора. Выхожу на улицу и замечаю, как красиво обрамляют край тучи солнечные лучи. Стягиваю шапку, шарф и подставляю бледную кожу под пока еще ласковый ультрафиолет ненадежного весеннего солнца.—?Так что я тебя жду. Дуй на работу,?— командует Лялька,?— подписывай заявление на отпуск. Все, пока!Смотрю на белые линии, прорисованные по выщербленной кирпичной кладке. Мои линии жизни, окольцевавшие эту покосившуюся башню. Первый почти затерт?— надо обновить и добавить еще один, пятый. Пять лет с вирусом иммунодефицита.Напяливаю шапку, достаю из рюкзака черную медицинскую маску, на ней изображен гангста-смайл с зажатой в белоснежных зубах сигаретой. Пусть меня принимают за инфантильного имбецила, который не может выкарабкаться из затянувшегося пубертата, зато маска дает мне иллюзию барьера, ограждающего от людей, каждый из которых может стать моим невольным убийцей. Плетусь к станции метро, втискиваюсь в переполненный вагон и почти без паники доезжаю до нужной мне станции. С облегчением вырываюсь из теплого подземелья, кишащего всеми возможными патогенами, и залипаю у зеркальной витрины, рассматривая свое отражение. Гангста-смайл задорно скалится миру, только вот взгляд подкачал.Заявление на отпуск подписывают махом?— какой еще придурок просится в отпуск весной, в самую слякоть? Правильно, только тот, кто хочется вырваться из этой влажной городской клоаки куда-нибудь на периферию, и, может быть, там минует его залп инфекций, которые набрасываются на обезоруженный вирусом организм.