14. Из всех зол меньшее (2/2)

Юля зажмурилась, сосчитала до десяти и открыла глаза: всё тот же задний двор кафешки за окном, ничего не поменялось. ?Дом, улица, фонарь, аптека?. Даже по течению плыть — не поле перейти. Попив воды и доев остатки раннего завтрака, Юля ещё раз сверилась с картой, удостоверилась, что едет правильно и переспросила у своей совести, правильно ли поступает. И что бы она ни выбрала — хоть провалиться сквозь землю до самого ада, — всё уже продумано до неё. Джокер любил игры, высчитывал не только ходы, но и цели, причины и действия своих игрушек. ?А мы всё ставим правильный ответ и не находим нужного вопроса?. Вот и всё взаимодействие с Джокером.

Солнце расцветило дорогу. Зелено кругом, лес по краям стеной. А поводок наматывается, наматывается, укорачивается. Юля как слепой котёнок, шла на зов. Мазохистка, не иначе. Захер-Мазох нашёл своего утончённого, изощрённого де Сада. Ну разве не прелесть? Сердце прекратило свой невротический бег, кровь не кипела от страха быть пойманной. Свинцовая тяжесть тоже больше не досаждала несчастной голове. Но чем ближе Юля к Белостоку, тем ярче её злость, вот-вот обещающая перерасти в ярость. Она то и дело сверкала глазами по сторонам, всматриваясь в меняющийся пейзаж за окном: лес поредел, на смену ему пришли густые колючие кустарники дикого шиповника. Она приоткрыла давеча закрытое окно — спасалась от удушливой загазованности трассы — и впустила внутрь цветочный аромат. Припарковаться бы на обочине и сорвать парочку веток, чтобы радовали душистым амбре подольше. Цветы-кляксы. Нельзя. Что-то внутри клокотало, зрело, какой-то злой нарыв, загноившийся пучок нервов.

Мразь. Уёбок. Гнида. На подъезде к городу Юля увереннее надавила на педаль газа и обогнала несколько легковушек, плетущихся за тяжёлым, гружённым брёвнами грузовиком. Жуткую обиду так просто не заткнуть, не задобрить внутреннего разбуженного демона. Юля стукнула по рулю. А если бы она погибла? Разорвали бы её собакены, растащили по полю на все четыре стороны на съедение мышам и воронам. Пиздец. Пиздец! Или пристрелил бы её злой дядя, и алё.

Город встретил серой, выцветшей промзоной. Провода переплетались в немыслимых позах, тянулись по столбам и по домам урбанистическим плющом. Чёрные и серые пыльные трубы возвышались над районом, отвоёвывая каждый сантиметр. А кирпичные коробки, по недоразумению зовущиеся зданиями, сеяли в сердце уныние и желание завыть. Неровен час вытянется какой-нибудь провод, ухватит проезжего человечка за ноги да за руки и утянет в глухие кулуары. Низкие постройки и бетонные заборы то тут, то там исписаны — испачканы — творениями шпаны. ?Ленин хой?. Ага. ?Сталин жив?. А Цой? Не жив, что ли? ?Верка, прости дурака?. Вера, не смей прощать! ?Лето!? В яблочко! ?Ленка 11 Б?. И? Какой смысл послания? ?Наш вождь Тимати?. Чур, чур. Юля разочарованно вздохнула и заприметила чуть поодаль хорошую такую кучу всякого хлама. Сбавила скорость. Остановилась.

Так-так-так. Юля вышла из машины и сперва-наперво потянулась, размяла затёкшую спину и косточки, затем поприседала, а уже после обошла груду мусора вокруг. Сломанная-переломанная мебель, перекорёженные чугунные батареи. Обшивка, строительный мусор, разодранные остатки проржавевших труб. И из всего этого безобразия выглядывал толстый запылённый прут. Руки сами потянулись к нему, к заветному. Рывок, ещё раз. И ещё. Мусор осыпался, скатывался, трещал, но, ругаясь на чём свет стоит, Юля всё-таки вытащила арматуру. Сдула синие пряди с лица и взвесила находку в руке. Присвистнула, предвкушая. А кому это сегодня светит разбитый улыбальник? Место встречи изменить нельзя, особенно если имеешь дело с Джокером. Только он тасует колоду, только ему одному ведомы правила игры, которых могло и вовсе не существовать. Не исключено. Потому что это его игра, а, стало быть, и правила тоже его. Подъезжая к месту, помеченному на карте клоуном, Юля не сомневалась, что найдёт там или самого маэстро, или очередную загадку без разгадки. Она всё гадала, принесёт ли ей облегчение момент, когда она сюда доберётся. Вылезет. Хлопнет дверью, давая паразиту понять, насколько зла. Очень зла.

Точка на карте — это закоулок при заброшенной конфетной фабрике. То тут, то там с плакатов улыбались еле видимые, выгоревшие на солнце дети-призраки. Вдоль стен сложены друг на друга посеревшие и прогнившие от времени поддоны. Земля завалена обёртками, цветастыми, зазывающими сунуть конфетку в рот.

Юля припарковала машину у первой груды поддонов и посмотрела на Джокера в конце переулка. Между ними метров пятнадцать, может, двадцать. Руки тряслись от желания врезать гаду и от распирающей ярости. Она буравила его с такой ядовитой ненавистью, что странно, что её собственные глаза не полопались от напряжения и Джокера не разметало тут на атомы да молекулы.

— Ай кака-ая, — издевательски протянул он вместо приветствия и вскинул голову, разглядывая Юлю. — Как дое-ехала, куколка?

Сука. Юля открыла заднюю дверь и вытащила прут. Пальцы обняли приятную ребристую прохладу металла. Нарочито сильно хлопнув дверью, она повернулась к Джокеру: он лениво рассматривал её, приоткрыв рот и водя языком по нижней губе. Иногда останавливался на полоске шрама. А справа и слева от паяца подельники, все как один лютые, угрюмые. Сразу видно — преступники высшей категории, выходцы из смрада и гибельных мест. Джокер умел приковывать всё внимание к себе: внешним видом и редкостной ебанутостью.

Когда Юля шагнула ему навстречу, он ухмыльнулся и опустил голову, глядя на неё исподлобья. Оскалился. С его искалеченных, вымазанных красным губ слетали смешки. Наёмники стояли на своих местах и ждали команду шефа: если бы он ласково приказал им ?фас, мальчики?, они порвали бы её в клочья. На дне подсознания ей хотелось, чтобы он видел, чтобы понимал, что она очень-очень рассержена и готова убить его. Раскатать. Забить нахрен.

И чхать, что силы неравны. Похуй, пляшем. Ей не понравились отморозки — все до единого, нанятые не только для разбоев и грабежей, но ещё чтобы охраняли бесценную размалёванную задницу. Джокер и сам хорошо справлялся со своей безопасностью, но подстраховка — дело такое. Лишней не бывает.

— А я уж было заскуча-а-ал, — по-дружески промурлыкал он, оторвал взгляд от Юли и лениво посмотрел на часы. — Ждал тебя, ну-у, ещё ночью. Что-то, эхе-хе… с-с-случилось? И улыбочка, дерзкая, непринуждённая, вызывающая. Самодовольная. Юля сильнее сжала прут. — Ты, блядь, ещё спрашиваешь? — закричала она. — Бросил хуй знает где, меня чуть собаки там не сожрали! Скотина! — Ра-азве? — брови вздёрнулись кверху, и на лице появилось гнилое удивление. — Я, хм, думал, что ты хорошо провела время, повесели-илась. Усвоила, как, эхе-хе, водить машину.

?Шут гороховый. Я тебе ебало раскрошу!? — кричал внутренний рассерженный голос.

В такой момент уверенности должно быть хоть отбавляй, но что-то адекватное подсыпает дозу страха, и руки всё ещё дрожат. Юля остановилась на безопасном расстоянии от Джокера, хотя если говорить о нём, то о безопасности смешно и неуместно говорить. Для него что три метра, что триста, что три тысячи — всё ничтожно и несущественно.

— Отведай-ка вот этой шутки, — прошипела сквозь сжатые зубы Юля и замахнулась, чтобы преодолеть оставшиеся небезопасные метры и выбить из придурка дерьмо. Самоуверенно? Несомненно.

— Ой, о-ой, — с предвкушением ответил он, закатил глаза и прикусил нижнюю губу. Чуть склонил голову вбок. Заулыбался и потянулся к карману лёгкой фиолетовой ветровки.

Миг, и в руке сверкнул пистолет. Юля замерла, присмотрелась к оружию, не веря в происходящее. Конечно, он знал, что она примчится сюда разъярённая, готовая крушить всё на своём пути, чтобы разукрасить личико своему принцу.

— Серьёзно? Застрелишь меня? — опешила Юля. Джокер глянул на оружие, покивал на него и гаденько растянул губы в улыбке, выдохнув при этом неопределённый звук — то ли насмешка, то ли тяжкий вздох. Или всё сразу. — Эм-м… Ну-у… Нет. Это всего лишь тазер, куколка. Но-о, — он многозначительно поднял палец вверх, привлекая всё внимание к себе, — тебе хватит и этого. Тебе решать, малыш: будешь плохо-ой девочкой или хор-рошей? Что бы это ни было, любая безделушка в руках Джокера обещала большие проблемы. Юля не стала испытывать судьбу и играть в героя, который должен непременно погибнуть от рук злодея. Игра не стоила свеч, потому что этот бой выиграл бы негодяй. Она отбросила прут, стрельнула недовольным взглядом в наёмников и словила усмешку, интерес, недоумевание. ?Да, да, ребята, я его личная ручная обезьянка, приятно познакомиться?. Так себе уик-энд, могло быть и получше. За пару часов мистер Джей закончил несколько дел в Белостоке, и вскоре они вернулись в Август. Той же дорогой, только минуя злополучное, злосчастное место, то самое, где накануне ночью развернулась маленькая большая трагедия в двух действиях: собака и мужик с ружьём. Весь оставшийся субботний день она злилась. Дулась, как маленькая девочка. Изображала из себя жертву, хотя так оно и было, если пораскинуть мозгами. Тогда, после того, как она бросила затею отмудохать Джокера вдоль и поперёк, ей ничего не оставалось, кроме как мысленно пройтись по нему по матушке и по батюшке. А потом они дошли до припаркованных неподалёку машин, и Джокер просто бросил Юле ключ от одной из них. Серьёзно? Шафёр? Шафер?

Так прошла суббота.

В воскресенье в их немудрёное ?бунгало? — так Юля прозвала старый дом с закопанным во дворе бывшим хозяином — съехались наёмники. Как только они принялись заполнять дом своими опасными тушками, Юля проскользнула к Джокеру на обшарпанную кухню. Мистер злодей пил кофе и хрустел тостом. Перед Джокером на столе лежала вчерашняя газета, и он лениво скользил от строчки к строчке. Касался языком нижней губы. Не пропустил ни одной колонки. Когда Юля встала у раковины, Джокер, не поднимая на неё глаз, с шелестом перевернул прочитанную страницу и, не открывая рта, провёл языком по внутренней стороне щёк и губ. — У тебя ко мне вопрос. Он не спрашивал, он знал это, чувствовал, а потому не стал разыгрывать неуместную комедию. Он выглядел собранным, готовым. И это при том, что одет буднично, как рядовой горожанин. Серая тень. Выжидающая ночи мышь. Мышь. Как символично. — Я тоже вхожу в твои планы? — спросила Юля и кивнула на комнату. — Ты всегда входишь в мои планы, — Джокер небрежно зачесал волосы назад. Молчали долго, Юля переваривала полученную информацию, пытаясь найти внутри себя какой-нибудь правильный отклик. И, пока размышляла, разглядывала кухню. Облупившаяся краска на чугунных батареях под деревянным окном. На узком подоконнике в трёхлитровой банке плавал чайный гриб, а рядом, на другом конце подоконника, примостился старый советский горшок, а в нём алоэ. Слева от окна стоял типичный российский кухонный стол у стены, когда-то белый, а теперь то ли серый, то ли жёлтый. Сразу и не разберёшь. Над столом висел откуда-то вырванный рисунок с часами: на зелёном фоне оранжевый циферблат, а под ним маленькие человечки не то плясали, не то дрались, не то творили что-то артхаусное. Справа от окна кухонный гарнитур, хотя это громко сказано. Мойка, тумба, плита. Юля подняла голову и посмотрела на жужжащую муху, она кружилась вокруг сиротливо свисающей с потолка лампочки Ильича и ничего не понимала. А может, как раз эта чёрная мельтешащая жирная точка как раз знала больше всех. На выцветших светло-коричневых обоях в ромбик то тут, то там виднелись давнишние потёки, и вообще так называемый рисунок пошёл пятнами, где-то светлее, где-то темнее. Над раковиной маленькими плиточками выложена стена, кое-где облупившаяся, и из проёмов выглядывали квадратики цемента. Кухня как кухня: старая, видавшая времена и получше нынешних, мрачная. Она — да, собственно, и весь дом тоже — пахла затхлостью, сыростью и кислым хлебом. И чем-то таким, смутно знакомым, едва ли съедобным, но ощущение такое, будто тут всё время что-то готовили, варили, тушили да парили, и непременно из подпорченных продуктов. Может быть, так пахла старость. И нескоро эти ароматы вытравишь и выветришь, потому что стены годами ими пропитывались.

Из прилегающей комнаты доносились голоса и разные звуки: ругались, переговаривались, шептались. Двигали стулья. Стук кубиков о стол явственно говорил о том, что кто-то рубился в азартные игры. ?Сам ты жопа тугоухая!? ?Поговори мне тут ещё, валенок!? Юлю передёрнуло, а Джокер ничего, молчал. Ему всё преступное, неправильное и вымученно тёмное — как так и надо. Когда Юля уходила из комнаты, скрипучую кровать заняли двое, и старая, глубоко советская железная койка жалобно крякнула под ними.

На ум так ничего дельного и не пришло, поэтому Юля приняла решение плыть по течению и сказала без утайки: — Вообще-то я про сегодня. Все эти… люди. Джокер вдруг скрипуче рассмеялся, будто только что ему рассказали не абы что, а забавный анекдот. — Эм-м… А что с этими, хм, людьми не так? И поднял на Юлю глаза. Теперь так просто не отвертеться и тему на другую не перевести, потому что месье нашёл крючочек, о котором пока не знала Юля. Она лишь буркнула в ответ: — А мне откуда знать?

От непонятного и невразумительного воскресенья она честно ожидала, что её опять куда-то потащат против её воли. Ожидания не оправдались. Дюжина головорезов — именно так мужчины и выглядели — гудели, словно рой потревоженных пчёл. Вот-вот ужалят. Юля предпочла держаться сегодня поближе к своему кукольнику, и от его глаз это не скрылось. Когда он несколько фривольно, почти вразвалочку вошёл в комнату и оглядел собравшихся, Юля встала чуть позади него. Джокер оглянулся и хмыкнул, она нахмурилась в ответ. — Из двух зол выбирай меньшее, — серьёзно? Она оправдывалась? На его лице остались следы грима, белые разводы выглядели так, будто Джокера очень долго возили мордой о свежепобеленную стену подъезда, а потом дали обтереться сухой пыльной тряпкой. Под глазами легли тени, и непонятно — грим ли, синяки ли от недосыпа.

На Джокера наёмники смотрели с опаской. У одного разбита губа, ещё у одного светился фонарь под левым глазом. Может быть, ребята отважились рассказать своему новоявленному боссу, что он бутафорская безделушка или наглый плагиатор, за что без предупреждения получили доказательства того, как глубоко ошибались. На Юлю смотрели по-другому. Хищно. Затравленно. Как шакалы. Разве что не скалились и не капали слюной. На всякий случай Юля придвинулась ещё поближе к Джокеру и попробовала спрятаться за его спиной, но он сделал шаг в сторону, негромко кашлянул и с необычайным воодушевлением заговорил. Иногда мурлыкал слова, иногда выплёвывал их, жёстко, скалясь и сверкая глазами. Прямо какое-то ?Юля, это наёмники; наёмники, это Юля?. Не человек, а дьявол.

На этом удивительное и невероятное не закончилось — Джокер, как был в гражданской одежде и в остатках грима, так в этом и ушёл. И увёл за собой подельников, так и не раскрыв главного секрета: что это за спектакль только что развернулся, что означало произошедшее в последние дни и вообще — какого хрена? И Ареса нигде не видать.***завтра дым отлетает на дальние миличеловек – безымянная гладь на затянутом спилесимфонической боли своей полубога оглянется – вовсе не свет никакой на пределелишь по следу дойдя сумасшедший стоит у постелис обронённою бритвой у ногБорис Кутенков***Твой дом — твоя личная крепость. В нём койка, шкафы и фигурки,

В нём стол, голограмма с хентаем — что нужно для жизни ещё?

Хентай — офигенная штука, давно выручает от дурки,

Без блядских прозрачных картинок ты стал бы безумцем трущоб.Мадам Тихоня