10. И грянул гром (1/2)

сходи со мной куда-нибудь с ума,нелепицы нелёгкая сума.хоть в сумме сумм миссаж невыносим,сходи со мной, сомнение. засимсойди с меня, взойди на эшафотобыденных, как таинство, забот.се — верности унылый ритуал:кто боль свою в ресницы целовал,крутил в руках, упрятывал во рту —не перейдёт последнюю чертуза музыкой неслыханною тьмойно скажет ой…Ростислав Ярцев Нескольких своих прихвостней он бросил на амбразуру: отдувайтесь, вам же за это заплатили, мальчики. И они честно отрабатывали то, на что подписались, — отстреливались от ополоумевших полицейских, гадавших, то ли ряженый фанатик устроил шоу, то ли какое-то ни с кем не согласованное кинцо тут снимали. Наверное, им хотелось верить во второе, но убитые… Трое несчастных не встали даже когда засвистели всамделешние пули, а кто-то главный на улице заорал во всю глотку в матюгальник: ?Суки! Блядь! Не стреляйте, там же заложники!?

И пальбу тут же свернули. Полицейские всё поняли и осознали, захватчики прекратили ответное пиф-паф. Всё это Юля ещё застала, успела ухватить краем глаза, и увиденное надолго осело в охреневающем мозгу. Правду ли написал ДжекВоробей_из_воронежа? Пиратская ссылка что-то вывела из строя в русско-китайско-американской кукле, которая на поверку оказалась очень даже человеком и очень даже опасным. Батюшка Азимов пошёл по бороде. Джей — не игрушка. Ни хрена не забавная безделушка в масштабе один к одному. ?Кто же ты?? Бэтмен попробовал найти ответ: ?Ты тварь, убивающая за деньги?. Но Джокер, как бы это ни звучало странно, выше этого. Деньги — не цель и не средство, для него деньги — это всего лишь мусор, который порой пригождался по какому-нибудь случаю. Костюмчик прикупить или сжечь пару лямов. Делов-то. Деньги. Слово из шести букв, за которым спрятаны людские страхи и чаяния. Ради бумажек человек убивал, продавал и продавался. Вот и Юля пошла на поводу у своего каприза и купила человека. Террориста. Агента хаоса. Анархиста.

Она правда думала, что ей пришлют хорошую резиновую подделку? Тянущийся человечек, как в старой рекламе жвачки ?Бумер?? Да нихрена она не думала. Нечем думать в этой глупой голове. Там даже опилок не нашлось бы, не то что извилин. Пока заложники стонали и охреневали от только что состоявшейся перестрелки, Джокер ухватил Юлю за локоть и потащил через весь зал в сторону кухни. Она не упиралась, только пыталась оглядываться, выискивая ребят. И сердце стучало: ?Живые? Живые?? Из-под поваленных столов то и дело выглядывали макушки. Рыжая высунулась и тут же спряталась. А вон там, кажется, Лолла. Живые вроде.

А Михель? Юля пробежалась взглядом по залу. Михель! Джокер стукнул дверь кухни и втолкнул внутрь Юлю. Оказывается, у чёрного выхода ждали его прихвостни: трое человек в карнавальных масках поспешили за ними, то и дело оглядываясь и проверяя периметр. А на улице их уже ждала группа захвата, но Джокер, на понт его не взять — даже на живца вряд ли получилось бы, повёл Юлю перед собой, держа пистолет — перед выходом зарядил свою игрушку — у её головы.

И только они вышли, он сунул руку в сумку на плече у одного из сообщников и вытащил гранату. Повертев её и рассмотрев со всей любовью, почти сразу вложил оную в Юлину ладонь. Полицаи сначала присели, замерли, поняв, что за штучка такая у девочки в руках, а потом разом медленно, как по сигналу выпрямились, хором соображая, что же им делать. А Джокер по-хозяйски просунул один Юлин пальчик в колечко и многозначительно поцокал языком, так что всем и каждому стало ясно: хана. Сиротливая испуганная мысль с надеждой мелькнула в её голове: ?Учебная?? Но на своей шкуре проверять не очень-то хотелось, потому что хоть боевая, хоть муляж — Джею как бы фиолетово. Он как-то уже однажды сказал, что такие парни, как он, до не то что до глубокой — до старости нечасто доживали. А уж если с собой можно прихватить десяток зевак, тут уж смерть не зря махнула косой. Джокер держал её за плечо, весьма ощутимо, чтобы дать понять — рыпнись, и увидишь праотцов раньше, чем успеешь зевнуть. Так они и шли мимо здания, зажатые между кирпичкой и полицейскими. На мушке. И Юля изо всех сил молилась, чтобы бравые мужики в форме не начали палить по ним, но вопреки ожиданиями они оказались догадливыми ребятами. Испугай девочку — она дёрнет за колечко. Накроет всех, и полетят они ангелочками на паровой тяге до самых ворот рая всей гурьбой на встречу с офигевающим апостолом Петром. Но… На самом деле вряд ли он хотел себя подрывать. Кто-кто, а этот человек умел ценить жизнь как никто другой. Юля не сопротивлялась, но и не спускала глаз с целившихся в них полицейских. Любой шорох мог заставить её вздрогнуть, и Джей даже не удосужился придерживать её руку, чтобы предостеречь от непоправимой глупости. На всё воля случая, куклы сами должны понимать, что пиздец вот он, в руках девочки. Трое преступников озирались, сверкали злыми глазами, разве что не скалились своими масками и не рычали в них, как загнанные звери. Один впереди, один позади, а третий перед ними, тоже в качестве живого щита. У Джокера как минимум два человека в запасе на непредвиденный случай — Юля и этот, который прикрывал её. Хотя прикрывал — слишком громкое слово. Мельтешил. Маячил. Он не попадал в общий шаг, выбивался из строя, был весь какой-то дёрганый. Постоянно вертел головой — и как она у него до сих пор не отвалилась?

Мистер ?я агент хаоса? и его миссис Игрушка старались изо всех сил покинуть кафе. Точнее это Джокеру не терпелось слинять отсюда, а Юлю он и не думал спрашивать. Он просто забирал своё.

Так они и шли вдоль дома. Джокер само спокойствие — безумное, сумасшедшее, но всё-таки вёл он себя хладнокровно. Сверлил насмешливым и внимательным взглядом полицейских, которые голодной сворой следовали за ними, ни на секунду не отпуская оружия. Юля понимала: не будь её, они бы не церемонились и не устраивали тут арт-хаусное шоу ?покружимся в балетном па с психопатом?. Не расшаркивались бы перед ним. Когда охреневание чуть отступило и слух снова вернулся, Юля услышала, как один из полицейских очень спокойно, методично просил остановиться и отпустить заложницу, он почти убедительно обещал, что Джокеру — читай, ряженому клоуну — ничего не сделают. И что он сам, этот подтянутый полицейский с седыми усами, проследит, чтобы приговор, который в итоге вынесет судья, не был бы слишком строгим. Возможно, до тюрьмы дело даже не дошло бы, и его передали бы в психиатрическую клинику на поруки добрым санитарам. Джокер молчал и сверлил полицейского долгим, пронзительным взглядом, будто лазером. Юля пару раз отважилась поднять голову. Джокер не возражал. Этот внимательный взгляд не понравился ей, но законник понял его явно иначе — как согласие, только никак не мог взять в толк, какого ж рожна шизик не сбавлял шаг. Мистер, он и не думал останавливаться. Нет. Определённо нет.

Другие полицейские шли за первым чуть позади, но так, чтобы не заслонять друг друга. В итоге получился клин, действия слаженные, сгруппированные. Конечно, они пасли негодяев, нога в ногу, как охотничьи псы шли по следу хитрой лисы. На каждую хитрость приходилась своя уловка.

Юля прислушалась: выстрелы в кафе снова застрочили — та-та-та, та-та-та. Она зажмурилась, почувствовав головокружение и желание остаться на месте. Ей хотелось на волю, в верные руки родной полиции и чтобы её отвезли в больницу. Боль оттаяла, и теперь справа в рёбрах неприятно пульсировало, и Юля ощущала неприятную влагу, и прилипший к коже кигуруми, и накатывающую слабость. Наверное, её шаги сбились, потому что Джокер ухватил её поудобнее, теперь как будто не только выставляя перед собой живым щитом, но ещё и придерживая. У перекрёстка из-за угла с визгом стираемых шин вырулил, чуть не сбив знак ?Стоянка запрещена?, синий фургончик ?Фольксваген?. Водитель вжал педаль тормоза в пол, и его спас от полёта только ремень безопасности, опоясавший грудь. Дверь фургона отъехала в сторону, наружу выглянул мужчина — маске Микки Мауса — с автоматом наперевес, тут же устремивший оружие в полицейских. Те ответили короткой очередью, но на линию огня тут же выбросили Юлю. Она пригнулась и закрыла руками голову, онемев от ужаса, в горле застыл визг, так и не родившийся на свет. До того почти танцующая походка Джокера сменилась на лисью. Он отобрал у Юли гранату, выдернул кольцо и бросил игрушку полицейским. Один из них, ошеломлённый происходящим, поймал её и оглянулся на сослуживцев. Джокер быстро втолкнул оглушённую Юлю внутрь фургона, он и его люди нырнули следом, и машина с визгом тронулась с места, оставив на асфальте чёрные следы. Юля прислонилась к стене, не переставая шептать, как мантру, одно единственное слово: ?Учебная… Учебная…? Она подняла на Джокера глаза в надежде прочитать что-нибудь важное по его загримированному лицу, скользила по приоткрытым в таинственном предвкушении губам, заглядывала в прищуренные глаза, тёмные, как долгая зимняя ночь, берущая начало после полудня. Тик-так, и маленькая стрелка часов касалась цифры три. Тик-так, и темнота опускалась на город, на крыши домов, забиралась в обогретые квартиры. И вроде бы день, но на самом деле… На самом деле ночь, чёрная, беспроглядная, пугающая неизвестностью. В глубине глаз этого монстра целая вселенная, с большими и малыми медведицами, с… Бах! Юлю отбросило к противоположной стене. Она впечаталась в неё и сползла полумёртвой тряпичной куклой на пол. Разноцветные звёзды заплясали перед глазами, превращая всё вокруг в цветастое месиво. В ушах странный гул, отзывающийся болью в висках.

Она тёрла глаза, чтобы избавиться от фантасмагории в лучших традициях экспрессионизма, но уставший организм отказывался найти в закромах ещё хоть одну крупицу бодрости. ?Хватит?, — жаловался мозг, пытаясь изо всех сил впасть в спячку или хотя бы умереть. Юля ещё какое-то время боролась с собой, но после безуспешной попытки забралась на сиденье и прислонилась к спинке, то и дело сглатывая ставшую солёной слюну. К цветастому карнавалу перед глазами на несколько секунд прибавился яркий оранжевый цвет, но вскоре исчез. Она попробовала поискать Джокера, с трудом повернув голову на тихое хихиканье, но вскоре поняла, что он посмеивался не над ней. Маэстро самозабвенно смотрел в заднее окно и довольно щурился, как кот на солнышке. Взрыв, трупы, разбросанные части тел по асфальту согревали его жестокое сердце и наполняли его теплотой и сюрреалистическим уютом. Как если бы Шляпник оказался не добряком с поехавшей миленькой кукушечкой, а зазеркальным ряженым Зодиаком.

Вконец устав бороться с собой и усталостью, Юля позволила себе распластаться в безвременье. Вязком, горячем, липком, как тягучий мёд. Она прижала ладонь к пульсирующей точке на рёбрах справа, с досадой осознавая, что всё ещё в сознании и всё ещё живая. Не так-то просто потерять сознание, куда проще плавать в полусне и ловить улыбку чеширского кота. А потом, когда шум и гам в ушах приутихли, звуков стало больше, и не каких-то разношёрстных, а вполне ожидаемых. Сирены заливались, давились, выли, как неистовые ведьмы на шабаше. Машина от раза к разу вихляла, её заносило то влево, то вправо, так что Юля впилась в поручень намертво. В нестройный хор сирен вплетались неестественные, искажённые громкоговорителями голоса полицейских, не согласных отставать от офигевших душегубов.

Поворот! И Юля чуть не улетела с мягкого сиденья, взвизгнув. Хотелось самой голосить сиреной, но собственный голос куда-то провалился, утонул в пересохшем горле, да так и застрял. Получалось только подвывать и скулить.

Влево. Вправо. Машина завихляла, фургон затрясся, пошёл ходуном, все находившиеся внутри вцепились в поручни, ругаясь на чём свет стоит. Мат-перемат стоял такой, что уши сами собой отказывались слушать паскудную брань. Не единожды Юля припечатывалась головой в окно и морщилась, скулила ещё громче и отчаянно боялась. Боялась, что водитель не справится с управлением и впечатается в столб, в стену, в дом. Вылетит на встречку, и пока, мамулечка, машу тебе с облака оторванной рукой. А когда водитель втопил тормоз в пол, визг разнесчастных колёс слышал, наверное, весь район, если не город целиком. Юля едва не перелетела через сиденье, успев уцепиться за впереди стоящее кресло и впечататься в него грудью. Рёбра спасибо не сказали. А рана отозвалась такой какофонией боли, что тут-то, кажется, Юля всё-таки потеряла сознание. Вряд ли надолго, потому что когда пришла в скрипучее и обушмаренное себя, то не обнаружила ничего нового и уж точно ничего хорошего. Всё та же погоня, всё те же лица в салоне, только на этот раз нелюди отстреливались. Все стреляли. Полицейские в несущуюся сумасшедшую машину, улепётывающую будто от самого дьявола — что недалеко от истины. Джокер, усевшись на самое последнее одиночное сиденье, оседлав его как коня, целился из автомата — кажется, из автомата — и палил по преследователям, ни в чём себе не отказывая. Один из его подельников лежал в проходе — жив ли, мёртв ли, хрен его не разберёт.

И они всё ещё неслись как полоумные, как оголтелые, мчались не иначе как в ад, чтобы поспеть к разожжённому специально для них новёхонькому котлу. Сволочи. Паскуды. Юля сжала зубы и зажмурилась, отчего стало только хуже, и пришлось распахнуть глаза во всю небывалую ширь. Её мутило. Машина мчалась, по салону гулял шальной ветер, заскочивший через распахнутые задние двери, и именно сейчас меньше всего хотелось потерять сознание. Тогда пришлось бы отпустить поручень и упасть в объятия случая. Случиться могло что угодно, а удача не на стороне перепуганной и раненой девчонки. Погоня — раз. Перестрелка — два. Джокер — три. Тут следовало оговориться: Джокер не в рукаве, не козырь, а вихрастое чудовище. Машину по-прежнему периодически кидало из стороны в сторону, и Юля даже помолилась всем, кого знала, сначала по очереди, а потом всем разом. Пусть сами разбираются, её дело малое. ?Сука, сука, сука!? К молитве тоже прилагалось.

Город проносился мимо окон, улицы мельтешили, змеями завязывались в тугие шипящие полицейскими голосами узлы. Пули свистели, несколько удачно залетели в салон и утонули в Юлином визге. Раз! Раз! Одна за другой пробили лобовое стекло, но обошлось: водителя не задели. Всклокоченная фигура в синем комбинезоне съёжилась, выматерилась и крутанула руль. Юля, дрожа и стуча зубами, обернулась, не выпуская поручня из рук, и увидела, как мастерски Джокер держался за балку по верху салона. А в противоположной стороне от него, так же ухватившись, отстреливался помощничек. Они оба периодически прятались за пристенками и выныривали, чтобы послать пару пуль в преследователей. Город охреневал. Юля охреневала не меньше, а то и больше, затянутая в самое пекло. Машину заносило, колёса визжали, и Юля тряслась на сиденье сама по себе и с машиной вместе. От страха. Её подкидывало на крутых виражах, она то и дело припадала головой к стеклу и очень удивлялась, как то ещё выдержало такой наглый натиск. Сквозь вой сирен и визг машины отчётливо донёсся смех Джокера. Высокий. Злой. Полный дикого, необузданного удовольствия. Смех гиены, такой же хищный, такой же пугающий, и кожу обдавало холодом и жаром одновременно. ?Ух-ха! Ух-ха-ха-ха! Ух-ха-ха!? — клоун веселился.

Бах! Бах! Бац! Юля не хотела оборачиваться, но всё равно обернулась и сквозь вихляющие задние двери увидела, как полицейские машины въезжали одна в другую, сталкивались, грудились, воя, как адские приспешники. Наверное, он попал в одного из водителей. Может быть, всего-навсего прострелил колесо одной из машин, и та перегородила всю дорогу.

Когда погоня знатно отстала из-за форс-мажора, фургон наконец выправился и перестал тошнотворно вилять. Ощутив втройне навалившуюся усталость, Юля умостилась на оба сиденья и свернулась калачиком, тихо всхлипывая и погружаясь в чёрную дремоту.

Просыпалась она долго и трудно. Измученное тело отказывалось шевелиться, а охреневший мозг и вовсе принял решение пока не оживать. Снились сны, много снов, обрывочных, странных. Снилось, как Юля бежала по вечерней улице, выхваченной одиноким фонарём, и искала, куда бы спрятаться. Старые дореволюционные двухэтажные дома следили за ней жёлтыми глазами и враждебно скалились распахнутыми дверями. Там её не ждали. Улица пустая, зимняя, заснеженная, с высокими сугробами в половину человеческого роста. И тишина. Но Юля знала, что кто-то невидимый следил за ней, шёл по следу, таился в сумраке и скалился. Она побежала дальше и увидала невысокий покосившийся забор, а за ним — старый, дремучий сарай, давно забытый и людьми, и нелюдями. Вскочив на подставленный полуживой ящик, Юля перемахнула через забор и рухнула в снег. Пронесло? Может, лихо одноглазое пройдёт мимо, не учует. Так она и лежала в снегу, глядя в чёрный провал неба над головой, густой, маслянистый. Будто кто чернила разлил. Чернильный путь. Она поёжилась, вынырнула из мутного марева и обнаружила себя прислонённой к стене обшарпанного подъезда. Стало быть, не спала, а блуждала где-то между жизнью и смертью, видела пугающее прошлое или неизменное будущее. Чьё-то чужое. Не её.

Голова уже не гудела, но туда словно залили раскалённого масла, и теперь череп клонил к земле, тяжёлый, неподъёмный. Холодно. Её трясло, зуб на зуб не попадал, а рана на груди пульсировала ощутимее прежнего. Противная влага, стылая, полугустая, и ткань прилипла к коже — хотелось снять всё с себя, но пальцы не слушались. Холодно. Как во сне. Юля разлепила глаза и мутно огляделась, сквозь пелену едва разглядела пробивающееся в разбитое окно солнце, лучи легли на стену, прислушались. Она замерла. Озноб не отступал ни на секунду. На плечи легло что-то тёплое и тяжёлое, Юля тут же ухватилась за жар и натянула на себя плотнее, кутаясь в него. Проглотив вязкую слюну, солёную, с привкусом железа, она нахохлившимся воробьём повертела головой: фиолетовая ткань тяжёлого пальто укрывала её, прятала от изнурительной лихорадки и согревала. Юля поворочала шеей, нашла Джокера и с неподдельным удивлением посмотрела на него. — Не знала, что в тебе, оказывается, есть рыцарь, — поделилась она своим откровением. Приспешник в маске Майкла Джексона ковырялся в дверном замке, Джей нетерпеливо ждал, покусывая и облизывая нижнюю губу. Когда Юля подала тихий, едва живой голос, он удивлённо посмотрел на неё. Так, словно она умерла и вдруг восстала, а потом как заговорила…

— Советую не привыкать, — его голос поучительный, почти строгий. Он почти сразу отвернулся к мужчине в маске, уже явно жалея, что доверил это нехитрое — для него-то уж точно — дело. Джокер — явно из тех парней, которые и швец, и жнец, и на ножах игрец. На все кровавые руки мастер.

Юля оглянулась. Старый подъезд, высокие, узкие деревянные лестницы, смотришь на них, и сразу слышится скрип под ногами. Уютный. Домашний. Тихий. Стены выкрашены в привычный бело-зелёный цвет, уже набивший оскомину в любой русской душе. А перед мужчинами крепкая железная лестница, убегающая на чердак: толстая крышка чуть приоткрыта, и оттуда, из черноты, подувал слабый ветерок, едва касаясь лица.

Наконец металлическая дверь поддалась, замок щёлкнул, и длинный узкий коридор распахнулся, приглашая незваных гостей войти.

— А люди… — Юля замялась, когда Джокер положил руку на её плечо. — В смысле, если кто-то там жил, ты их… Слово не решалось спрыгнуть с языка. Слишком ядовитое и неправильное, лишённое привычной, нормальной человечности.