Безначальность (1/1)
Иногда, когда руки леденеют от холода и отчаяния, хочется что-нибудь сделать. Что-то изменить. Но когда смотришь на свой труп, лежащий в самом дешевом гробу?— менять что-либо становится поздно. Вся жизнь кажется дешевкой, как и это дерево-опилки. Как будто ты ждал чего-то, а потом оказалось, что чуда не существует. Ты сам придумал себе бога, сам его воздвиг на вершину, а потом оказался проткнут его копьем. Мнимое правосудие. Идеальный суд.Лицо покойницы удивительно-благодушное. Казалось, что я умерла с улыбкой, ни о чем не жалея. Какая, право, глупость. Если бы я знала, что умираю, я бы точно сделала что-нибудь напоследок. Что я оставила после себя? Что я упустила?Не призналась в любви тому, кого давно любила.Не смеялась громко в серых переулках, после нагруженных лекций.Не гуляла допоздна с друзьями.Не поехала в другой город.П о ч е м у?Я стою здесь уже тридцать минут, пока мои близкие пытаются показать другим, что они не плачут. У бабушки чуть не случился инфаркт?— она кричала, коленями прижимаясь к земле, расцарапывая свою тонкую кожу в кровь, и ее грудная клетка раздиралась болью и противоречием картинки: еще недавно я улыбалась и говорила, что все хорошо. Мама тихо глотает слезы, шепча под нос молитву; иногда она прерывается, чтобы прижать к себе в одностороннем объятии моего брата. Он стоит с бледным лицом, будто увидел смерть?— ха! —?и кажется, что сейчас он упадет в обморок.Я часто думала о своей смерти, но никогда не думала, что она будет такой. Такой простой. Всего лишь одна из тысяч-тысяч других, ничем не отличающаяся, скучная, унылая, серая?— как цвет асфальта у меня под ногами. Я такая молодая… была такой молодой. Строила планы: окончу университет, перееду, устроюсь на работу. Много думала, мечтала, страдала и боялась. Фантазии, сценарии перед сном, смешки над особо хорошими шутками. Сейчас все это кажется таким незначительным, когда время течет медленно сквозь мои полупрозрачные пальцы.Священник читает молитву размеренным голосом, пока огонь на свечах дергается из стороны в сторону. Я хожу между знакомыми-незнакомыми людьми и мысленно подмечаю тех, кого мне видеть бы совсем не хотелось. Наверное, стоило бы написать завещание с приглашениями, прежде чем так быстро исчезнуть.Так грустно.Я не хочу умирать.Но я?— уже.Одновременно со священником шепчу похоронные слова, ветерком теплым проходясь по всем присутствующим. Пары по теологии не прошли даром, а древнерусская литература сама собой всплывает в памяти со всеми её поучениями и житиями. Кто бы знал…Страшное зрелище все-таки. Мне часто приходилось бывать на похоронах за свою недолгую жизнь?— девятнадцать лет, расцвет сил и бла-бла-бла; но никогда еще не приходилось бывать на своих. Что ж, будет, что рассказать детям. Ах да. Их же не будет.Похороны, кажется, идут уже вечность. И я боюсь того, что последует далее.Потому что смерть?— не конец.Смерть?— это, вообще-то, только начало.Сзади я слышу трепетание крыльев, и страх одолевает меня. Слишком рано, я не хочу уходить. Я надеялась побыть здесь еще немного, до конца проститься с родными, утихомирить собственные чувства и ощущения. Шепот, опадающий листвой, проникает в меня через уши и открытый рот, царапающе-песочно шелестит и оседает в грудной клетке тихой болью. Он просит не бояться, покаяться и пойти вместе с Ним.Куда поведешь?Что меня там ждет?—?Я не хочу идти,?— медленно, как струя протекающей воды в чистом, родниковом источнике, лепечу я. Эхом отзеркаливается мой голос, пустой и ненужный, шорох камышей в безветренную погоду. И неотвратимость сжимает мои плечи, подталкивает к выходу. Зеленая табличка на глянцево-белом ограждении, бегущий в собственном спасении человек. Пальцы движутся сами по себе, онемевая с каждой секундой больше и больше, будто я запустила их в снег и забыла достать. Двигаются хаотично, наигрывая ветряную мелодию, проходясь отзвуками по вздрагивающим плечам моих родных.—?Время твое вышло,?— безразличием тянутся слова Потустороннего, окутывающего меня крыльями,?— Задерживаться душе нельзя. Органы тела твоего ныне сгниют в земле, а тело твое недвижимо и упокоено, предано праху. Язык молчанием заключен, покуда братья и сестры твои целуют тебя в последний путь.Я не слышу слова, а чувствую их всем своим нутром. Он не может облекать свои намерения в такую глупость человеческую, как речь. И как же это… прекрасно.Поцелуй в лоб горит огнем и расцветает белой хризантемой1. Лепестки расходятся по коже, впечатываясь сильнее, до тех пор, пока мне не становится больно.И сердце мое тянется к земле, тогда как душа летит.—?Восплачут о тебе, помолят за тебя, да не убоятся суетного и мирского,?— мои глаза закрывают, и чувствую я, как все вокруг становится неважным, люди становятся далекими, голоса почти исчезают. Чувствуется только свобода и эйфория, безудержное облегчение.Я лечу или нахожусь в пустоте. Без боли и мыслей, без болезней и страха. Кажется, это конец.Мир растворяется, сменяется картинкой чего-то неизведанного, и вокруг летят птицы, снуют туда-сюда волки с горящими глазами, и ворон своим карканьем будит неизведанные доныне чувства.2Черными высохшими листьями мимо проносится вой, переходящий в вопли. Я поднимаю голову?— и вижу только темный, дремучий хвойный лес. Сзади проносится насмешливый топот, и мой дух успевает только охватить злые красные глаза топотуна3, прежде чем все вновь скользит, и я хватаюсь рукой за обломки хрупких рогов.Все происходит стремительно: глаза в глаза, желтый отблеск, довольное цоканье мраморных копыт.Желтый-желтый-желтый крутит вокруг водоворотом, пока меня не начинает тошнить, и я вижу быстро растущие растения, созревающие плоды, рождение-смерть, отравления-возрождения.Благородный оскал острых зубов белого оленя??— я невольно повторяю, неумело стиснув свои ненастоящие-несуществующие зубы. Стрелами распадается реальность, в последний раз показывая странные, сюрреалистичные картинки. Звери разнообразные радуются, плетут бисер костра и метают венки в ледяную воду.Моргаю-моргаю, до тех пор, пока все не скомковывается в один маленький круг-треугольник-квадрат, переносясь на трехмерную поверхность, заставляя меня плакать и смеяться одновременно.В одной руке?— змея. В другой?— обломок оленьего рога.Но все это бессмысленно, лирика.Какой-то кошмар, наркотический приход?— забавно, никогда не желала даже пробовать наркотики, но все равно ощутила весь этот ужас и страх.Все это сон, простое забытье, царство Морфея, ночные игры моего подсознания, кома, господи-спасите-меня-кто-нибудь. Время бежит, сменяется, и я даже не успеваю что-то схватить из того потока, что на меня обрушивается.—?Marie, réveille-toi! S'il te pla?t! Je vous en prie!?Тошнит так, что я хриплю что-то невнятное, руками утопая в какой-то жидкости.Перед глазами в последний раз появляется чье-то взволнованное лицо, прежде чем, наконец-то, появляется темнота.Кажется, это только что был последний круг непонятного ада.Данте, ты ошибся.