Кризис (1/1)

Губы искусаны в кровь,Кожа на пальцах содрана.А ты вдруг исчез… Вновь!Как и прежде, вернувшись вовремя…Николай отложил ручку, поправил волосы, откидывая с глаз челку, и ещё раз взглянул на четверостишие. Оно показалось слишком… Слишком… Тихонько застонав от бессилия, начинающий писатель вырвал лист из тетради, скомкал и бросил на пол.Резко встав, Гоголь начал мерить шагами комнату, кусая губы и теребя пряди плохо расчесанных волос.Каждый творческий кризис он переживал довольно тяжело, хоть такие кризисы были довольно редкими событиями. Но именно в такие дни Николай чувствовал непонятное раздражение на всех и вся, мог нагрубить, послать, вообще проигнорировать кого-то или что-то. Гоголь напивался, практически ничего не ел, и даже несколько раз приходил в сознание в больнице с порезанной шеей и руками.Начав свои метания, Николай не заметил, как в комнате появился ещё один человек. Это был следователь третьего отделения полиции, детектив Яков Петрович Гуро.Придя с работы в столь позднее время (стрелки часов ползли к полуночи), мужчина не ожидал увидеть любовника в лихорадочном возбуждении.Переодевшись и помыв руки, Яков снова проходит в ?рабочую? комнату Николая, коей на данный момент является гостиная, и обнимает мечущегося писателя и, крепко сжимая его в кольце рук, целует в губы.Гоголь по инерции дёргается несколько раз, расфокусированным взглядом смотря в лицо напротив и, даже не отвечая на поцелуй, отталкивает любовника в сторону.Запутавшись в ногах, Гуро падает в кресло, выдыхая и откидываясь головой на кожаную спинку.—?Яша! Ну не мешай! Думаю! И вообще, ты чего пришел? —?раздражённо выдохнул Николай, вытирая губы тыльной стороной ладони и стряхивая мимолётный поцелуй в воздух.От такой наглости, глаза следователя заметно округлились, зрачки расширились и губы скривились в жесткую улыбку. Гуро сжал подлокотники и резко встал, чуть ли не врезаясь в Николая, мечущегося из одного угла комнаты в другую. Тот лишь дёрнул плечом, продолжая шагать и кусать губы до крови.Гуро это надоедает. Он берет писателя за плечи, пару раз встряхивает и смотрит в глаза Гоголя. Смотрит пристально, будто играя в гляделки или гипнотизируя.Николай успокаивается, но внутри него все равно кипит раздражение и желание писать. Но вот что именно писать?— не понятно. И это бесит.Если бы не злость на самого себя и свою неспособность действовать, Гоголь бы испугался. И даже сильно. Ведь когда зрачки следователя расширялись, занимая почти всю радужку, а губы кривились, ярость, клокочущая в Гуро, могла принять любую оболочку и страдало все в радиусе пяти метров.—?Николаша, солнце,?— начал было елейным голосом Яков, сжимая все крепче плечи писателя, пока тот не вскрикивает от боли, хватаясь холодными ладонями в синих полосках от протекших чернил ручки за руки Гуро.—?Яш! Мммм… Яков Петрович! Ну больно же! Ай!Хватка ослабевает, но вот злость в глазах цвета переспелой вишни?— нет.Николай сжимается, пытаясь стать ещё меньше и незаметнее, чем есть на самом деле и небесно-голубые глаза то пропадают за пушистыми ресницами, то снова появляются. И, главное, обладатель этих глаз смотрит так жалобно и виновато, будто бы нашкодивший щенок.—?Ты утверждал, милый мой, что я мешаю тебе думать. Своим присутствием. В своей собственной квартире.Николай нервно сглотнул, теребя вмиг похолодевшими пальцами подол домашней майки. Теперь только до него дошло, что он сказал. И, главное, кому.—?Яша… Я… Прости… Ты же знаешь…—?А мне плевать,?— голос был ледяным и, если бы взглядом можно было убивать, Коля был бы убит на месте. Трижды. Молнией.Гоголь выдохнул и опустил взгляд. Он чувствовал, что Гуро уже начал остывать, но все равно ещё был зол. И Николай прекрасно знал, что причиной был он. Точнее, его слова.—?Ты прекрасно знаешь, что работа у меня нервная. И я прихожу домой уставший не для того, чтобы выслушивать твое недовольство. Ещё раз такое повториться?— уедешь обратно в свои Сорочинцы, и хрен тебя потом найдут, ты меня понял?!Николай нервно закивал, выдыхая. Если уж Яков кричал, что бывало с ним довольно редко, значит остынет он быстро. Вот если бы Гуро говорил тихо, спокойно, с застывшей улыбкой на лице, то можно было уже сейчас начинать копать себе могилку.Гоголь наконец почувствовал желанное облегчение в плечах, а Гуро, сжимая и разжимая руки, ушел к себе в комнату.Николай немного прибрал бардак, который натворил во время поиска вдохновения, и тоже пошел спать.***На следующий вечер Коля решил извиниться. Поэтому, сдав переводы нескольких статей, и отправив на редакцию парочку стихотворений и рассказ, писатель решил приготовить ужин. И даже за ароматическими свечками сбегал.Когда в начале девятого в дверях послышался звон ключей, Николай уже стоял в прихожей, готовый, казалось бы, ко всему.Но судя по довольному лицу Гуро и широко раскрытому рту Гоголя, последний ну никоим образом не ожидал, что следователь тоже решит извиниться. Мужчина держал в руках большой букет роз и две коробки с любимыми пирожными писателя.Николаша, до жути смущённый, но довольный, забрал у мужчины букет и сладости и понес все на кухню.После ужина они сидели в гостиной и Николай теребил и мял листки роз. Гуро обнимал Гоголя за талию, поглаживая по спине, бедрам и животу, но не выдержав, шлепнул писателя по рукам, сделав недовольное лицо—?Малыш, ну может прекратишь портить букет? Я не для того тебе его покупал…—?А для чего? —?с улыбкой спросил Николай. —?Мы ими украсим ванную, когда мыться будем, хочешь?Гуро засмеялся, повалив на себя Колю и, крепко обняв, зацеловал его лицо.—?Можно и в ванную их закинуть. А вообще…Следователь наклонился вперёд, сорвал один лепесток и начал водить им по шее любовника. Тот лишь улыбался, чуть морщив нос.—?Ну хватит, Яш… Я же щекотки боюсь…Но тот лишь продолжал это делать, с улыбкой смотря в лицо напротив. Гоголь повернул голову, чмокнул его руку и прикрыл глаза.