31 - Rape me again (c) (1/1)

Бьякуран постукивал тонкими белыми пальцамипо деревянной отполированной до блеска столешнице.- Еще рано, - вынес свой вердикт он, подпирая второй ладонью подбородок.- Литта так не кажется, - ответил в тон ему Арчери, - он уже начал серьезные действия, и если мы затянем еще хотя бы пару дней, будет поздно.- По плану должна пройти еще неделя, - настаивал на своем тот.- Все готово, - уперся Арчери, - Нельзя больше ждать.Бьякуран, с полминуты подумав, опять заговорил:- Ты умеешь играть в шахматы, Джи?Тот кивнул.- Ты сначала продумываешь стратегию, или действуешь спонтанно, по ситуации? – улыбнулся беловолосый.- Через несколько ходов после начала игры продумываю стратегию, - приподнял бровь тот.- И как часто ты выигрывал, действуя таким образом?- Всегда, - честно ответил тот.- Ты ставишь шах и мат только тогда, когда все остальные фигуры стоят на своих местах, на тех, на которые ты запланировал поставить их, и фигуры оппонента тоже стоят на нужных местах, загнанные в ловушку, верно я говорю? – дружелюбно улыбнулся Джессо.- Я понял, к чему ты клонишь, Бьякуран, - устало вздохнул Джи.- Я рад, - продолжал улыбаться тот, - Поэтому считаю крайне нецелесообразным начинать окончание, пока люди Литта не загнали себя в ловушку и пока у короля не будет подходящих и возможных вариантов к отступлению.- ?Ловушка? – очень относительно, - усмехнулся тот, - все стороны просто должны были быть заняты. На данный момент мы можем позволить себе отвлечь свободных другимилюдьми.Бьякуран откинулся на диване, вертя и сжимая в пальцах дольку тянущегося зефира, который он очень любил и который Арчери, случайно узнавший об этом, как бы невзначай предлагал ему при каждой встрече. Зефир был достаточно мягким, его бока спокойно проминались под тонкими белыми пальцами.- Чего ты хочешь в конечном итоге добиться, Джи? – спросил вдруг он, - Убить Литта? Или просто уничтожить его семью и его дела? Его союзников, может быть?Арчери, до этого вопроса разглядывающий что-то за окном, развернулся лицом к гостю и партнеру и, сложив руки на груди и опершись бедрами о подоконник, ответил:- Нет конечно, я не хочу ничего уничтожать и, уж тем более, убивать Литта. Он слишком незаменимое и ценное звено в бизнесе и в преступном мире Италии. Да и не только Италии. И даже если он будет мертв, его место займет кто-нибудь другой, наверняка кто-то уже метит в боссы. Его семья – тоже очень важна в ?цепи питания?, да и глупо было бы полагать, что такую семью можно просто взять и уничтожить. Я не глупец и не гордец. В конце концов, не я все это начал, хотя задирал Клаудо не раз. Мне семья Литта ни к чему, и ни объединять ее с собой, ни еще что-либо делать с ней я не собираюсь. Я просто хочу, чтобы она больше не мешала мне. На этот счет позаботится Примо. Когда все кончится, Литта будут в руинах, без сильных союзников – по крайней мере, на ближайшие несколько лет, - с испорченной репутацией и со сломанными связями. Они смогут выбрать: остаться такими вот жалкими и независимыми, вскарабкиваясь на вершину преступного мира практически заново, либо присоединиться к Вонголе. Стать кем-то вроде спец подразделения, которое бы полностью от них зависело, но все равно имело бы силу и какую-никакую, но власть. Если они выберут второй вариант и вдруг через некоторое время вздумают подняться против Вонголы – эта самая Вонгола обрежет им все системы жизнеобеспечения, все это уже спланировано Примо и его советниками. Что до его союзников, так иностранцам, к примеру, плевать, по большому счету, с кем дела вести, если репутация чистенькая. Виндэчи же просто отвянут: в одиночку им не хватит сил тягаться со мной, а Литта будут без ресурсов.Бьякуран все сжимал этот кусочек зефира, глядя на него своими пронзительными фиолетовыми глазами и, когда хотел было сжать пальцы сильнее, понял, что у него не получилось раздавить этот кусочек. Бока-то может быть и мягкие, а сердцевина – отнюдь, ее форму просто так не изменишь.Он поднял взгляд на Арчери и, подумав минуты две, решил, что стал он, Бьякуран, каким-то занудным.- Что ж, - весело растянул вновь улыбку он, - Почему бы и нет? Только подождем Кикё, он доложит, что там и как.Красноволосый кивнул, опять глянув в окно.- Кофе? – предложил он.- Было бы неплохо, - улыбался тот.Арчери дал распоряжение принести им кофе и сел напротив Джессо. Он не понимал, чего это мужчина такой довольный. Просто неприлично довольный в свете недавних обстоятельств.Вообще, по древнему русскому обычаю стоило бы, пожалуй, его убить, как гонца, принесшего плохую весть. Именно он сообщил о том, что Деймон подставил Арчери. Правда, сказал он это позднее, чем хотелось бы, когда Мукуро, Хибари и Деймон уже отправились за Хаято. Деймон, по первоначальному плану, был тем третьим, который зачистил бы территорию особняка, пока юноши были бы заняты вытаскиваением Гокудеры. Кикё, в общем-то, благородным волонтером не был, просто так вышло, что совсем недалеко от того особняка у него как раз были съемки. А поскольку времени ехать туда не было, Бьякуран очень любезно, как обычно, сообщил своему капитану, что у него есть плёвое заданьице. Кикё, конечно, не любил спорить с Бьякураном и считал это ужасным, но посопротивлялся на этот раз для виду, ведь съемки он не закончил. Благо, снайперская винтовка в футляре всегда была в багажнике его машины,как раз для подобных случаев.

И вот уже приехали Хаято с Хибари, на машине Кикё, кстати, который очень надеялся, что они не расшибут ее по дороге. Гокудера с порога принялся едва ли не кричать о том, что Деймон предатель, что Мукуро мертв, что мертв и Арис, что Литта со своей Правой Рукой ушли, и были еще какие-то слова, которые Джи не очень разобрал. Хибари был бледен, как мел, и молчал, стоя позади Хаято и смотря куда-то в одну точку. Их вдвоем отправили пока в комнату Гокудеры, где они сидели уже часа полтора. А Кикё еще не вернулся.Джи был разбит. Не сломлен, а именно разбит. Несмотря на свой сосредоточенный и серьезный вид, он переживал не лучшие часы своей жизни. Весть о предательстве Спейда не была громом среди ясного неба. Он подозревал его относительно давно, и какому-то шестому чувству также давно было неспокойно. Только вот он все никак не мог заставить себя поверить. Он прекрасно понимал всю жизнь, что человеческие отношения хрупки, ичто они, отношения, в общем-то, простая формальность, пустышка. Особенно в мире, где он жил. Знал, что в любой момент даже самый близкий человек может отвернуться или перейти на чужую сторону, знал, что нужно доверять, но проверять. Но Деймона онтакжезнал всю свою жизнь, они провели вместе все детство, всю юность, вместе подняли на ноги Клуб и всё, практически всё, делали вместе. Джи не знал причин, по которым его друг так поступил, но ему очень хотелось верить, что причины эти были достаточно вескими.***- Ты уверен? – нахмурился Закуро.- Врой, ну конечно, блин, уверен! Он прямым текстом заявил. Ты что, Занзаса не знаешь?Скуалло сидел на небольшом диване в кабинете Закуро, и вся поза его, от абсолютно ровной спины, чуть наклоненной вперед, до сцепленных в замок пальцев, выдавала крайнюю степень напряженности.Красноволосый встал из своего кресла, обошел стол и оперся на него бедрами, сложив руки на груди.- Так чего ты вообще паникуешь, красавица? Я все понять не могу. Даже если и знает, в конце концов, что с того? Это не смертельно. Занзас – это Занзас.- Закуро, мать твою, - зарычал в ответ тот, - Почему ты, сукин сын, всегда называешь меня в женском роде? Еще раз – и я пристрелю тебя на месте,я обещаю тебе!Тот, усмехнувшись, картинно вскинул руки примирительно.- Что Вы, синьорэ Спербиа, Вам показалось, ей Богу!- Убил бы, - честно признался зам их босса.- А все-таки?

- Что?- В чем сыр-бор? Или ты не доверяешь? – как-то неуверенно предположил Закуро.Скуалло поморщился, с силой потерев лоб.- Не то чтобы не доверяю… Я не знаю…Второй прицокнул языком.- Малышка, я, конечно, понимаю, что он тебя трахнул в тот раз на виду у всех, но это не повод, чтобы перестать резко ему доверять, это была банальная сцена ревности, кроме того…- Во-первых, это повод, еще какой, - повысил и без того громкий голос Спербиа, - Во-вторых, жить, я смотрю, тебе все-таки надоело. В-третьих, это тут вообще ни при чем. Просто… Я не знаю, как объяснить.- Ты знаешь Занзаса лучше меня, - серьезно продолжил тот, - И ты прекрасно должен знать, что хоть он и последний ублюдок, не стал бы играть на два фронта.

- Даа? – усмехнулся блондин, - И с чего бы? Честь и достоинство не позволят?Закуро заржал так, что создавалось впечатление, что смешнее шутки он в жизни не слышал. А потом резко заткнулся.- Черт его знает, что ему там помешает. Кроме того, ты спокойно можешь приврать в докладе о миссиях, времени и, пожалуй, даже целях.На этот раз рассмеялся блондин.- Закуро, что ты несешь? Да эти данные как два пальца о газон на практике проверить. Ты хоть представляешь, что будет, когда Занзас узнает, что я наглым образом вот так в открытую его наебал? Да он, оскорбленный в лучших чувствах, с меня шкуру живьем спустит. И то, если сжалится. А у меня, все-таки, еще остались кое-какие нерешенные вопросы, чтобы вот так незатейливо подохнуть.- Максимум что он с тебя спустит – это штаны, - усмехнулся Закуро, - И трахнет. В очередной раз. И, может, пару раз головой обо что-нибудь приложит для пикантности ощущений. Так что не такая уж это проблема.- Врай, Закуро! – подскочил тот с дивана и резко подлетел к усмехающемуся мужчине, хватая его за галстук, - Ты, мать твою, специально нарываешься, да?Тот опять притворно вскинул руки с наиграно глуповатой рожей.- Что Вы, синьорэ Спербиа! Что Вы! Как можно!Блондин, вздохнув, оттолкнул чудовище от себя и плюхнулся обратно на диван.- Не дрейфь, зайчишка, чуть-чуть измени информацию и все.- Закуро, - позвал тот его, - Занзас в курсе, что Кикё – Венок. Он в курсе насчет тебя?- Нет, - уверенно ответил красноволосый, - Принцессаглупо прокололась и сама виновата, никто из остальных Венков такойошибки не повторял. Занзасу просто неоткуда взять информацию о том, кем являются остальные Венки, этой информации просто нет. Да и к тому же, в жизни мы почти не пересекаемся, только изредка, а если брать наши с принцессой отношения, то вряд ли можно подумать, что мы напарники.Закуро хмыкнул, доставая сигарету и прикуривая.Спербиа обдумывал его слова примерно минуту,а потом продолжил:- И, тем не менее, Кикё – капитан Погребальных Венков.Тот опять хмыкнул.- Верно, - кивнул он, глубоко затягиваясь, - И совершенно заслужено. Яне буду говорить, что ?капитан? - звание формальное, совсем нет. И дело даже не в том, что принцесса – любимчик Бьякурана, вообще-то мне иногда кажется, что Бьякуран хиппи и любит всех поголовно. Просто принцесса лучше нас всех подходит на роль капитана, - он еще раз затянулся, тем временем обдумывая, стоит ли пояснять и с чего он вообще такой добрый и великодушный, а потом все-таки решил продолжить: - Дейзи с Блюбелл – дети. Дейзи – маленький двинутый параноик-аутист, Блюбелл – маленькая двинутая вредная психопатка. Когда нам поступают задания типа ?сделать так, чтобы жертву не опознали?, всегда посылают брата и сестру, и они справляются даже не прибегая к помощи таких простых средств типа огня там, не знаю, кислоты, еще чего. Они психи, короче, маленькие психопаты, которые почему-то очень любят принцессу. Нет, Бьякурана они тоже любят, но Бьякуран для них кто-то вроде бога, а принцесса – типа заботливый старший брат. Дальше. Торикабуто. С ним проблем не бывает, хотя он всегда молчит и вообще-то сам себе на уме, но, что примечательно, к принцессе всегда прислушивается. У меня иногда складывается ощущение, что он то ли испытывает что-то вроде трепета перед личиком принцессы, то ли просто что-то такое в нем нашел. Ну, знаешь, что-то от старшего, на которого можно положиться. Ну и я. А что я? – усмехнулся он, - Сам меня знаешь. Не скажу, что так уж люблю или уважаю принцессу, но с удовольствием скидываю на него все официальные дела, у него это отлично получается. Да и Бьякуран. Каждому боссу нужна надежная Правая Рука. Если смотреть на вещи здраво, ни чокнутые мелкие не подойдут, ни отрешенный молчаливый Торикабуто, ни, уж тем более, я. Вот так и живем. Хотя вообще-то он бесит меня, - подвел итог своих размышлений Закуро, сминая сигарету в красивой металлической пепельнице.Скуалло, вскинув на него белокурую голову еще в начале его монолога, удивленно хлопнул глазами, не понимая, с чего это Закуро так разошелся.Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы все осмыслить.- Кто ?он? тебя бесит? – не понял он.- Ну принцесса твоя, - раздраженно выдохнул тот.- Да что ты заладил: ?Принцесса, принцесса??! Что, блин, за привычка называть мужчин в женском роде?!- Ну потому что принцесса, - отмахнулся тот, хмуря брови, уже жалея о том, что так расщедрился, - До того, как локоны свои подрезал, точно принцессой был, как из сказки какой-нибудь, Братьев Гримм там. Вообще не понимаю, нахера он подстригся вслед за тобой? Нет, мне-то плевать, просто что из крайности в крайность бросаться? – размышлял тот, - Ну, подумаешь, подровняли тебя, что из этого трагедию делать? Как два идиота.Скуалло, смекнув, что ничего толковогобольше не добьется, встал, резким движением обеих рук расправив брюки, и направился к выходу из кабинета со словами: ?Очень мило?. Закуро же не понял, к чему это ?мило?, но решил просто забыть. К тому же, ему нужно было каким-то магическим образом отпроситься у Занзаса (любил он использовать до потери пульса не только Скуалло), потому что о том, что о Венках знает еще один человек (а может,и не один), нужно было рассказать Бьякурану. И хотя шатен действительно почему-то думал, что Занзас не стал бы опускаться до предательства, начальство нужно было поставить в известность.***Хибари, чисто ради приличия спросив хозяина комнаты: ?Я прилягу??, сразу же приземлился на кровать, сунув тонфа под подушку, отвернувшись лицом к окну и чуть сгорбившись.Хаято, чисто ради приличия ответив: ?Конечно?, сразу же пошел в душ. И уже в душе вспомнил, что еще и свой рюкзак так и оставил в том особняке. А в рюкзаке, между прочим, были нужные вещи, без которых жизть возможно, но неудобно. Например, мобильник и плеер, а еще кошелек и ученический билет, единственная резинка для волос и очки.О том, что там Арис, человек, который был ему кем-то вроде дяди, он предпочитал не думать. Предпочитал он не думать и о том, что остался там и другой человек, который вдруг по какой-то странной причине за каких-то два месяца стал его близким другом. Только почему-то он оперся спиною о теплую стену душевой кабины, подставляя тело под горячие струи воды и вдруг вспомнив момент, когда Рокудо позвонил ему в самой середине Игры. ?Вот же чудное создание!? - подумалось ему тогда. И правда. Ну кому еще, кроме Мукуро, могло прийти в голову взять и позвонить, когда его жизнь висела на волоске? Да он ведь едва не умер из-за того, что отвлекся на этот звонок, из-за того, что мелодия вызова привлекла к себе внимание врагов. Хаято, наверное, ненавидел его в тот момент. Только знал ли он, что через каких-то месяца два будет вспоминать об этом как об одном из самых забавных моментов в жизни? Веселый, чуть сонный голос Мукуро вынуждал злиться еще больше и отыгрываться на оппонентах, а на деле забавлял, ведь он там что-то веселое кричал в трубку, когда подростку уже было не до этого, и хохотал своим необычным смехом.А ведь если подумать, в лице Мукуро, кроме всего прочего, Гокудера нашел еще и своеобразного… защитника? От нападок Хибари, который друга не стеснялся, он спасался только у этого самого друга, за спину которого как бы случайно заходил. Он вовсе не трусил и не прятался. Просто так было надежнее, тем более что, кажется, юноши этого не замечали, а если и замечали, то не подавали виду. Рокудо, правда, тут же начинал травить свои странные и не всегда смешные шутки и выставлять японца идиотом, зато японец с задетой гордостью сразу же прекращал распускать руки. На тот момент.Как так вышло? Что они упустили? Почему Мукуро? Почему Деймон? Что теперь делать? Как теперь вести себя с Хибари? Ведь, судя по его состоянию, ему в сотни раз хуже, чем Хаято. Но оно и понятно. И что будет дальше?Мысли рассыпались, как песок на ладони, и никак не хотели собираться обратно и воедино, упрямо отворачивая свои крохотные лица от призывающего к порядку сознания молодого итальянца. Не думать было никак, думать – тоже, из-за чего в голове кипела скользкая пустота и никак не хотела остывать, и было ощущение то ли переполненности, то ли опустошенности, потому что пустота эта была странной, слишком материальной.Не хотелось ничего делать и ничего говорить, хотелось просто стоять под упругим искусственным мини-водопадом и смотреть в одну точку перед собой. Только в комнате находился человек, который точно так же пережил пару часов назад потерю лучшего друга. Гокудера не думал, что ему нужна поддержка или понимание, и еще бы, ведь все вокруг были травоядными. Хищником, видимо, по теории Хибари был только сам Хибари, и, наверное, Мукуро. Ведь Мукуро он всегда звал по имени, исключая моменты, когда они… ?дурачились?. Хищником, наверное, был еще Шейла Кан, ведь и его японец тоже звал по имени. Ну, и еще кто-нибудь, наверное, точно. Но явно не Хаято, и сострадание и – упаси Создатель – жалость этого травоядного ему сейчас не была нужна точно. И Гокудере вдруг стало даже как-то тоскливо от мысли, что Мукуро Кее не заменит никто и никогда, даже он, Хаято. А, собственно, он и не стремился никого заменять. И не нужно это было никому.

Просто Мукуро больше не было.***Так вышло, что по долгу службы Хибари приходилось задерживаться в школе до того момента, как ее покинут последние ученики. Это касалось и тех, кто занимался индивидуально, и кружков. До ночи он там, конечно, обычно не сидел, если проходила какая-нибудь репетиция – вместо этого он оставлял кого-нибудь из своего Комитета – но задерживаться приходилось.Вот и в этот раз он прогуливался по школе, когда солнце уже заливало оранжево-желтым светом большие окна коридоров и кабинетов. Было тихо, последние ученики спешили домой, едва ли не на ходу собирая сумки и рюкзаки, периодически из кабинета в кабинет ходили учителя.Довольный жизнью японец приземлился на широкий подоконник, оперевшись головою о стену, из раскрытой створки подул теплый весенний ветер, прижав тонкую белую рубашку к спине подростка. И за дверью напротив, ведущей в один из кабинетов, послышался чудовищный грохот.Мукуро редко задерживался в школе дольше, чем требуется. Материал он схватывал на лету, ему, порой, достаточно было только прочитать параграф в учебнике, чтобы все запомнить, и он мог просто спать на уроках. А про дополнительные занятия и речи не шло. Он мог показаться тем, кто его не знал, обычным лодырем, и, наверное, так быи было, не будь он гением, благодаря чему ему можно было не особенно напрягаться.Только сегодня с самого утра его преследовало какое-то странное ощущение, будто что-то должно было произойти. И из-за этого ощущения было ни поесть спокойно, ни, даже, поспать. Вообще было не по себе, ведь ощущениям он привык доверять. Весь день он поглядывал на нового ученика, что перевелся к ним в школу не больше двух месяцев назад, который сразу же основал какой-то сомнительный (хотя и, вроде бы, действенный) Комитет, и который ни с кем почти не общался. Даже не здоровался и не прощался. Японец был чересчур странным. Притом, он не был, Мукуро думал, замкнутым. Дело было не в замкнутости. А то ли в надменности и гордости, то ли еще в чем. В общем, создавалось впечатление, что юный самурай просто-напросто ставит себя выше остальных. А поскольку Мукуро сам привык ставить себя выше остальных, еще один такой экземпляр, да еще и в классе с ним, его не порадовал. Одноклассники и ученики из других классов перешептывались за их спинами и втихаря сравнивали, что тоже очень не нравилось итальянцу. Он не любил, когда его с кем-то сравнивают. Рокудо чувствовал, что японец не так прост, но пока что к открытым действиям по его ?проверке? не переходил. Конфликты на пустом месте он тоже не любил. И, наверное, ?делить территорию? с азиатом было пока не время.Когда все уроки у его класса закончились, итальянец решил посидеть немного в кабинете. Две девочки в этот день наконец-то набрались смелости и пригласили синеволосого обаяшку с собой прогуляться, и Мукуро, наверное, пошел бы, но день был слишком странным, да и запланировал он созерцание захода солнца прямо из этого вот окна рядом с ним, а потому вежливо отказался, пообещав прогуляться в следующий раз. Хоть завтра.

Класс опустел, а подросток, которому только-только исполнилось пятнадцать, убралвсе в сумку и подложил ее под голову, сложив на ней руки и уставившись в окно. Стайка птиц взметнулась в безоблачное весеннее небо, хлопая черными крыльями, солнце уже не палило так сильно, как в полдень, а мерное журчание мыслей в голове усыпляло.Проснулся он от какого-то странного сна. Обнаружив, что заснул на парте, а за окном уже близится закат, резко подскочил на стуле, стул отлетел назад и, не удержав равновесия, рухнул на соседнюю парту, парта с грохотом отъехала по деревянному полу в сторону, Мукуро, напугавшись внезапного шума, только бросился отскочить от места катастрофы, как, не заметив, что рука его в петле ремня сумки, дернул этой рукою. Сумка была тяжелой,сначала одернула юношу назад, потом с грохотом повалиласьперед его ногами, он хотел было перепрыгнуть через нее, чтобы не запнуться, но зацепился носком туфли за ручки небольшого пакета, что стоял рядом с его партой, и, не удержав в конце концов равновесия, повалился вперед, едва успев выставить перед собой руки. Во время его манипуляций отъехала и его парта, повалившая соседский стул. А поскольку руку он все еще на момент падения не выпутал из ремня сумки, то сумка упала вслед за ним, проскользив по полу еще метра два.

Мукуро, ошарашенный, только сейчас выдохнул, осторожно оглядываясь на беспредел, что творился за его спиною, и вдруг почувствовал, что колено неприятно саднит. Разбил.Дверь в кабинет открылась, и в проеме показался удивленный начальник Дисциплинарного Комитета.Вечера в школе были почти всегда спокойными, и услышать такой чудовищный грохот с бухты-барахты было… странно. А потому японец не столько разозлился, увидев, что со школьным имуществом сотворил его одноклассник, сколько искренне удивился. Как умудрился?Сам одноклассник же выглядел таким же озадаченным, сидя на полу и расставив перед собой руки.- Ты что тут делаешь? – поинтересовался Кея, все еще стоя в дверях.- Колено разбиваю… - честно ответил тот, не зная, чего ожидать от этого странного типа, из-за которого, кажется, и было это его непонятное предчувствие.- Зачем? – все с таким же непонимающим видом пытался докопаться до истины азиат.Рокудо, все еще не отойдя, несколько секунд смотрел в озадаченное лицо одноклассника. А потом до него дошла вся абсурдность этой ситуации, и он, не без усилий подтягивая к себе ушибленные руки и перекатываясь с колен на пятую точку, расхохотался. От души так, искренне, чуть запрокинув голову и довольно жмурясь.Хибари же тоже отошел от ступора, вошел в кабинет,прикрыв за собой дверь, сложил руки на груди и нахмурился. Он думал, что как минимум один его одноклассник – припадочный.- Портить школьное имущество запрещено, - безэмоционально проинформировал он все еще смеющегося подростка.- Так я же случайно, - отсмеивался тот, - Спал-спал, подскочил, а там как домино, ку-фу-фу.Он подтянул к себе колени.- Испорчены, - с ухмылкой констатировал он, глядя на вытертое колено брюк.А потом задрал его и лицезрел ссадину едва ли не на полноги (как он тогда подумал).- Странно, - заключил он, обращаясь ко все еще настороженно за ним наблюдающему японцу, - На брюках дыры нет, а колено в кровь. И как так вышло, ку-фу-фу.Юный самурай, поражаясь бестолковости подростка, подошел чуть ближе.- Ты зальешь весь кабинет кровью, - холодно заметил он.- Тоже мне, проблема! – обижено отозвался синеволосый, поднимаясь на ногиопираясь бедрами о сдвинутую парту, - А ничего, что Я кровью истекаю? Ничего, что я могу на всю жизнь калекой остаться?Несколько секунд они смотрели друг на друга: беспристрастный взгляд синих глаз и обиженный и чуть надменный – разноцветных.И Хибари неожиданно даже для себя хмыкнул.- Поставь все на место, калека, - поставил он логическое ударение на последнем слове, выходя из кабинета.Рокудо нахмурился. Он не любил делать что-то по чьей-то указке. Да и этот самодовольный японец ему вообще указом не был, а потому не собирался он подчиняться.Скрестив руки на груди, он простоял еще с минуту, а потом понял, что Кеи в кабинете все равно нет, а прибраться бы действительно не мешало, тем более, что это все-таки была его парта. Поэтому он, вздохнув, поднял сначала свои разбросанные вещи, а затем поставил все пострадавшие предметы мебели обратно.И когда он задвигал последний стул, дверь в класс вдруг опять открылась, а на пороге показался все тот же начальник ?сомнительного Комитета? с ватой, небольшим пузырьком и какой-то маленькой плоской коробочкой в руках. Глаза итальянца совершенно небезосновательно поползли на лоб, когда тот поставил эти нехитрые изобретения медицины перед ним, прокомментировав:- Медпункт уже закрыт.

Рокудо перевел удивленный взгляд на медикаменты и обнаружил, что в пузырьке – перекись, а в коробушке – лейкопластырь.

Направляясь к выходу, Хибари счел нужным пояснить:- Забота об учениках школы также входит в обязанности членов Дисциплинарного Комитета.- То-то же на этих учениках периодически появляются ?воспитательные синяки?, - протянул Мукуро.И только Кея хотел выйти за дверь, как итальянец вдруг обратился к нему:- Меня зовут Рокудо Мукуро, - непонятно зачем сказал он, ведь одноклассник наверняка знал его имя. Хотя, представляя его характер, можно было смело предположить, что тот не знает имен даже половины преподавателей.- Знаю, - сухо кивнул тот, - Хибари Кея.***Хибари не спал, даже не дремал. Просто так лежал на боку в той же позе, в какой и улегся на достаточно широкую не очень мягкую кровать. Не хотелось думать ни о чем и не хотелось ничеговспоминать. Только воспоминания и мысли настойчиво лезли в голову, расталкивая острыми локтям друг друга и образуя невнятную кашу бормотания в мозгах, из-за чего было не просто паршиво – хотелось не то отключиться на время, не то на время умереть. Или заснуть, проснуться и понять, что все, что было несколько часов назад – было сном. Что Мукуро жив, что все относительно в порядке. Он до конца не мог понять, что конкретно сейчас чувствует и как вообще реагировать на смерть Рокудо. И кто он ему? Знакомый? Друг? Как охарактеризовать их отношения, что длились четыре годас тех пор, как семья Хибари перебралась в Европу? Кея всегда считал, что друзей у него нет и не старался их завести: считал это бесполезной тратой времени. Но почему же тогда Мукуро был единственным человеком, с которым у японца были такие отношения. Странные и неоднозначные. И был ли итальянец лучшим и, по сути, единственным другом азиата, сам азиат не знал. Но догадывался. И от этого становилось еще паршивее.С ним еще никогда ничего подобного не было. Он видел смерть и сам прикладывал к этому действу руку, но никогда не терял тех, кто был дорог. Да и был ли кто-то до этого ему дорог? Сейчас же непонятная тоска сдавливала сердце и горло и почему-то было так ужасно на душе, что хотелось пролежать так вот не шевелясь еще неделю. Умом-то Кея понимал, что следовало бы как раз наоборот на что-нибудь отвлечься и что-нибудь поделать, но в голову не приходило ничего. Был один вариант, конечно, как отвлечься, и этот вариант сейчас, кажется, намывался в душе. Но вариант этот будет как всегда кричать, вырываться и портить настроение еще больше, а ни сил, ни желания его сейчас сдерживать у японца не было. Поэтому этот вариант отпадал. Еще можно было бы кого-нибудь избить или прибить, но для этого нужно было подняться и этого кого-то найти, а это было невозможно. И этот, последний, вариант тоже отпадал.Хаято зашел в комнату, вытирая на ходу волосы. Ему сейчас было не лучше чем азиату, лежащему на его кровати. А кроме всего прочего, он понимал, что во всем этом – его вина. Ведь, если бы он слушал брата и был бы хоть немного осторожен, ничего бы этого не случилось.Он понимал, что нужно отвлечься самому, нужно как-то отвлечь от всего этого Хибари. Только как? Судя по его виду, на него сейчас могло мало что подействовать, если вообще что-то могло.Гокудера осторожно и тихо сел на стул в углу комнаты. Что-то сказать? А что? Все слова сейчас казались пустыми и незначительными, которые угнетали бы еще больше. Что-то сделать? Что? Подойти и погладить Кею по голове? Смешно, они ведь не дети, а Кея вообще мог расценить это как личное оскорбление. Как себя вести сейчас с ним?В голову Хаято пришла одна-единственная идея. Почему-то казалось, что только одна вещь сейчас способна отвлечь их обоих. И почему-то именно сейчас эта вещь не казалась Гокудере чем-то неправильным. К тому же, они уже целовались. И спали. Да и… Ведь и Мукуро, и Хибари стали действительно близки Хаято. Только если Мукуро младший итальянец воспринимал только как друга, то Хибари… Тоже как друга. Только все равно немного по-другому. И если с Мукуро поцелуй представить не было возможным, то с Хибари почему-то – вполне. Только вот оставался вопрос: как к Гокудере относится японец? Кем он был для него? Просто временным развлечением, которое долго не шло в руки и потому так и заинтересовало?Впрочем, неважно. Сейчас это было неважно. Важно было привести себя в порядок. Себя и, пожалуй, азиата. От одного поцелуя, размышлял Гокудера, хуже никому стать не должно. А потом – будь что будет.Поэтому он, тихо подойдя к кровати, на которой брюнет не подавал признаков жизни, сел на край и глянул на японца. Тот не спал, не моргал, не реагировал на приближение блондина.

Гокудера, выдохнув про себя – будто перед прыжком в воду, - поставил руки по бокам от тела Кеи и, наклонившись, коснулся его губ, когда он повернулся. Решив, что лучше сразу в омут с головой, отстреляться и все, углубил поцелуй, осторожно пока что протолкнув свой язык в рот Хибари: мало ли тот его отгрызет. Но Кея, видимо, совсем не был против. Он неожиданно притянул к себе итальянца, обняв крепко того за талию и шею, перевернувшись на спину и придавив к себе младшего всем телом, перехватил инициативу, целуя глубоко и больно, так, что язык и губы итаяльнца ужасно саднили и, если по правде, хотелось побыстрее прекратить. Но он почему-то вместо этого вцепился пальцами в волосы японца, вжимаясь телом в него еще сильнее, еще яростнее впиваясь в его губы и мучая его так же, как он мучает его. Хибари перекатился, подминая под себя итальянца, сводя его руки над головой и прижимая их к постели, отрываясь от его губ и целуя подбородок, шею, ключицы, покусывая, несильно втягивая кожу. Гокудера тихо выдохнул, запрокидывая голову и выгибаясь.

И хотя японец думал, что если блондин начал первый, то это по умолчанию означает, что он согласен на все, решил все же предупредить:- Я хочу сделать тебе больно, Хаято, - прошептал он, втягивая аромат мокрых после душа волос итальянца.Тот дернулся, логично рассудив, что азиат не шутит, но Кея удержал его руки, придавливая собою.- Ты сам предложил мне себя, - веско заявил он, глядя в глаза младшего.Гокудера вообще не соображал, зачем он сделал это. Хотя и понимал, что им обоим сейчас следует ?встряхнуться?, отвлечься, и самым действенным и, чего греха таить, приятным способом был секс. Вот только когда он потянулся за поцелуем, совсем не ожидал, что все будет так скоро, а про то, что в юном самурае опять проснулась жажда крови, не подозревал и вовсе.Вот только теперь отступать было поздно, да и, по правде говоря, не очень почему-то хотелось; а тело и голова требовали разрядки от недавних свалившихся из неоткуда событий.

Поэтому он, глядя расфокусированным взглядом в хищные глаза японца, едва заметно, зато уверенно кивнул.Кея, на секунды выпустив тонкие запястья блондина, стащил с него быстро футболку, откидывая ее в сторону и опять сводя руки того над головою, припадая к смуглой груди губами. Хаято ахнул, прикусив губу, а Хибари продолжал дорожку из поцелуев вниз, к пупку, то прикусывая кожу, то обводя ее языком. Вытянул из петель шорт итальянца мягкий тряпочный ремень, потянулся к его рукам, стягивая их этим ремнем.- Не надо! – вскинулся вдруг тот, дернув руками, но Кея, удержав его, нагнулся за поцелуем, сминая узкие губы и втягивая его язык в свой рот.Стянул запястья ремнем, не очень туго, потому что туже бы просто не получилось, но крепко и достаточно сильно, чтобы тот не смог выпутаться.Гокудера тяжело дышал, впитывая ласки и поцелуи азиата, а тот, в очередной раз отстранившись, стянул с себя галстук, чуть приподнял голову младшего, вынуждая остаться в таком положении, и завязал ему глаза, благо, галстук был достаточно широк. Подросток не противился, хотя сердце запрыгало в груди еще быстрее и сильнее. Старший уложил его обратно на подушки, целуя и скользя ладонями по груди, узкой талии, бедрам парня, чуть спуская шорты вниз. Отстранившись, стянул с себя рубашку, любуясь мальчишкой. Тот, кажется, был напуган. Напряженный, сжавшийся, он тяжело и отрывисто дышал, руки его чуть тряслись, а сам он то и дело проводил по припухшим губам влажным языком. Он не мог пошевелить руками, не видел Хибари и ждал обещанной боли, потому что знал, что тот не для красивого словца это сказал. Почему он согласился и не сопротивлялся, он не знал, почему позволяет вертеть собой как угодно – тоже не знал. Хаято не боялся боли обычно, только сейчас почему-то его трясло от ожидания, он не знал, что будет делать брюнет, не знал, что его ждет, а по телу скользило удовольствие, подгоняемое ладонями, пальцами, губами, мягкими волосами Хибари, щекочущими кожу. Ощущения усиливались в разы из-за того, что Хаято не мог видеть, и он был рад, что ему доступен хотя бы мир звуков. Собственное дыхание и короткие срывающиеся стоны казались чудовищно громкими, так же, как и тяжелое дыхание брюнета.

Мальчишка почувствовал, как с него стянули шорты, и сразу же ощутил своим телом тело Кеи, ощутил, как голый торс японца соприкасается с его голым торсом, как скользит он вниз. Хибари сполз еще ниже, игнорируя полувозбужденный член подростка, огладил его ноги, от бедер до щиколоток и обратно, разводя колени в стороны, в то время как итальянец пытался их свести, скорее неосознанно и по привычке, нежели от нежелания продолжать. Японец поцеловал внутреннюю сторону бедра, слыша напряженный вздох и поднимаясь короткими поцелуями выше.Гокудера громко вскрикнул, когда Хибари укусил нежную кожу, дернулся, звякнув пряжкой стянувшего его запястья ремня. Но тот сразу же укусил еще раз, чуть выше, почти у самого паха. Подросток вскрикнул еще раз, не ожидая такого коварства, пытаясь свести ноги, запуская тонкие пальцы в темные волосы азиатского садиста. Японец, возмущенный тем, что ему воспротивились, рыкнул, разводя его ноги шире, вжимаясь в его тело и кусая кожу на животе. Гокудера не считал нужным сдерживать голос и даже окрикнул азиата, когда тот, поднявшись, прикусил его сосок.

- Прекрати кусаться! – выдохнул он, когда его руки снова завели за голову.- Я хочу сделать тебе больно, Хаято, - продолжал гнуть свою линию японец, царапая короткими ногтями кожу на ребрах, будто силясь содрать ее, кусая его шею и подбородок.Потом резко накрыл своей горячей ладонью пах итальянца, сжав возбужденную плоть.Хаято громко выдохнул, выгибаясь колесом и жмурившись.

Младший, наверное, понимал, откуда вдруг садистские наклонности в старшем. Не то чтобы их раньше не было. Просто ему, думал итальянец, сейчас хочется на ком-то отыграться. И почему-то был совсем не против подставиться. Мазохист? Наверняка. Только его это сейчас не очень волновало. Главное, чтобы отыгрывались на нем не до полусмерти, хотя, более или менее зная отношения японца к итальянцу, он мог предположить, что убивать пока его не собираются. Если только случайно, во время секса. Почему-то ему сейчас очень хотелось гладить Кею в ответ, прижиматься к нему и ласкать, но ему не давали сделать буквально ни одного движения самостоятельно, руки были стянуты, а когда он вскидывался или выгибался навстречу, его тело жестко фиксировали в стальном захвате крепких пальцев, а если он пытался протянуть стянутые руки к азиату, тот опять прижимал их к постели, кусая или сжимая плоть в отместку. Гокудера чувствовал, что брюнет возбужден не меньше его, и когда намеренно задел коленом бугорок на его брюках, чуть надавив, получил хлесткую пощечину. Вообще, блондин заметил, что тот недотрога. И во время того раза в школьном туалете, и когда он целовал его, и в первый их раз. Кея всегда делал все что вздумается, а тому не позволял, одергивал или сдерживал. Хотя в прошлые разы Гокудера и не горел особым желанием, а во время первого секса был не совсем в состоянии.Кея мял, царапал, щипал, гладил, кусал, целовал, трогал где вздумается, надежно фиксировав положение младшего на месте. Блондину же такой расклад вдруг показался несправедливым, и он, разумно решив, что кровь за кровь, цапнул брюнета за шею, когда тот в очередной раз склонился над ним. Укусил за шею, коленом опять задевая возбужденную плоть дисциплинарника. В глазах Хибари мелькнула ярость и он, опять залепив тому пощечину так, что голова младшего мотнулась в сторону, резко перевернул его, вздернув на карачки. Тот не удержался на руках, потому что в голове все еще звенело от пощечины, и бухнулся на щеку. Но резко вскинулся, как только понял, в каком положении находится, но японец прижал его между лопаток к постели, не дав выпрямиться.- Не упрямься, - прошептал он на ухо итальянцу, прикусывая хрящ.Сзади блондина послышался звук выскальзывающего из петель ремня, а через несколько мгновений поясницу младшего лизнул конец кожаного ремня. Хаято вскрикнул, опять дернувшись вверх, но Кея, перехватив того поперек груди, дернул на себя, поворачивая его голову и грубо целуя в губы. Потом толкнул обратно, и ремень еще раз сиганул по горячей влажной смуглой спине. А потом еще раз, и еще.Кожу Гокудеры каждый раз обжигало, и он, лишенный зрения, хорошо представлял, что сейчас из себя представляет его спина, рисовал перед закрытыми глазами, словно в кинотеатре, как Хибари замахивается, судя по ударам, не очень сильно, прикладывает ремнем по спине, как на коже остаются розовые следы. Хаято вскрикивал каждый раз, когда его спину оглаживал раскаленный ремень, прогибался, стоя на локтях и тяжело дыша. Мыслей в голове почти не было, а если какие-то и остались, то были они исключительно о том, что происходило сейчас, о своих ощущениях и о том, что сейчас может происходить с Хибари. И Хибари, в свою очередь, тоже думал только о соблазнительном мальчике перед собой.Через несколько минут блондина вздернули за волосы вверх, ставя на колени и прижимая к своей груди. Каменная плоть японца ткнулась итальянцу в ягодицы, и он от внезапно нахлынувшей новой волны возбуждения шумно выдохнул, поерзав бедрами. Кея рыкнул, запрокидывая голову того, поцеловал еще раз. Заставил пальцами приоткрыть рот и сунул меж зубов Хаято тот самый кожаный ремень, которым только что хлестал его по спине. Гокудера дернулся, сообразив что к чему, успел промычать ?нет?, попытавшись оттолкнуть брюнета (ему совсем не хотелось лишиться еще и возможности говорить), но старший дернул его волосы, прижимая обратно к себе и затягивая ремень в узел. Узел получился не таким убедительным, как хотелось бы, но ремень держался, и рот младшего теперь был приоткрыт.

Хаято едва не захныкал от отчаяния. Теперь он не мог двигать руками, как ему хотелось, он не видел и еще и не мог говорить, из горла вылетали только какие-то непонятные стоны и вздохи. Покрывая плечи и шею дрожащего итальянца поцелуями-укусами, Хибари стянул его плавки, отшвырнув в сторону, и, облизав свои пальцы, скользнул ими по ягодицам итальянца к анусу. Тот дернулся и замычал сквозь ремень, отстраняясь от азиата, когда тот толкнулся двумя пальцами в колечко мышц. Дорожки слюны расчерчивали искусанный подбородок Хаято, пока японец трахал его пальцами, перехватив поперек груди, гладя и царапая пальцами, целуя шею и выступающие первые позвонки на его спине. Он сгибал и разгибал пальцы, разводил их в стороны, задевая бугорок внутри Гокудеры и слушая его полные наслаждения стоны. Хаято не чувствовал почти боли, льнул к сильному телу, жалея пока только о том, что не может доставлять тому удовольствие в ответ. Он, конечно, не понимал, что доставляет несказанное наслаждения юному самураю только своим видом, только своими движениями, своими стонами.Хибари толкнул мальчишку обратно на четвереньки, отстраняясь и шаря рукой под подушками. И хотя он думал, что растянут Гокудера достаточно, невзирая даже на то что смазки не было, ему показалось забавным засунуть в итальянца что-нибудь кроме своих пальцев и члена. Под подушкой он оставил свои тонфа, когда бухнулсяхозяину комнаты на кровать.Нащупав наконец искомый предмет, он вытащил одну тонфа, жалея о том, что не может вогнать ее в рот младшему, чтобы тот хорошенько облизал ее. Кея в который раз поражался своей сдержанности, потому что взять мальчишку хотелось до потемнения в глазах (в прямом смысле), но жажда крови и зрелищ не проходила, как и наваждение, как и желание сделать больно, которое он старался хоть как-то притупить, потому что, как-никак, держал он в своих руках не кого-нибудь, а Хаято. Действительно ли Хаято хотел того, что сделал? Или поцеловал просто без задней мысли, или, может быть, из жалости, из чувства вины или еще из-за чего? Хибари не знал. Но итальянец делал это добровольно, и от этого становилось в двадцать раз приятнее, приятнее от мысли, что он все запомнит, что он все осознает и все чувствует. Не зря, наверное, брюнет так долго ждал, не зря едва ли не принудил его в тот раз. Не зря.- М-м-м-м-м… - разнеслось по комнате, когда Кея осторожно ввел конец тонфа. А в следующую секунду подросток громко вскрикнул, сминая пальцами покрывало, когда Хибари толкнул ее резко дальше.В первые мгновения было больно, но неожиданно-приятное, и накрылос головою уже знакомое чувство наполненности. Он не пытался и не хотел сдерживать голос, и ему было плевать, что брат или кто-то из его гостей могли ихуслышать, если бы зашли на второй этаж. Хаято попытался отстраниться после первого толчка, заскребя пальцами по одеялу, но японец дернул его обратно, насаживая глубже, отпуская и давая привыкнуть, лаская член. Тонфа скользила не особенно охотно, несмотря даже на то что мальчишка был растянут, но с каждым толчком двигать ею было все легче, и Гокудера, почти позабыв дискомфорт, прогнулся в пояснице, роняя голову на сложенные руки.Кея, одной рукою двигая тонфу, другой ласкал Хаято, целуя, кусая, шепча что-то на ухо и наслаждаясь властью над беззащитным сейчас созданием.- Красивый, - говорил он, пропуская пепельные пряди сквозь пальцы свободной руки, сжимая их и запрокидывая голову назад, слизывая слезы на щеках, скатывающиеся из-под повязки, - Какой же ты красивый, Хаято…Хибари думал, что может кончить от одного только вида мальчишки, только от того, что он делал. Хаято не думал почти ни о чем, бережно пытаясь сохранять какие-то крупицы здравого смысла. Рукам было ужасно неудобно, ремень натер запястья, глаза уже будто бы устали от приятной возбуждающей темноты, челюсть сводило с непривычки.Кея, здраво рассудив, что непосредственно до секса такими темпами может и не дотянуть (хотя, по сути, торопиться было некуда), вытащил тонфу с хлюпающим звуком, отбросив с сторону, и, опять вздернув за несчастные волосы мальчишку на колени, резко вошел, прижимая бедра того к себе. Тот вскинулся, неестественно выгнувшись и замерев, что-то неразборчиво промычав, видимо, силясь что-тосказать, дернулся, но Кея, не желая больше ждать, начал не спеша пока двигаться, все еще сдерживаясь. Но Гокудера и не чувствовал уже боли, только удивительное странное наслаждение и пугающее удовольствие, толкаясь навстречу японцу, закинув свои связанные руки за голову и вцепившись пальцами во встрепанные черные пряди. Хибари рыкнул, кусая того в итак пострадавшую шею и врываясь в послушное гибкое тело сильнее, жестче. Двигался грубо, резко, глубоко. Хаято стонал, едва не задыхаясь, то выгибался, то льнул к сильному телу сзади, позабыв обо всем на свете.Долго они оба уже не выдержали. Упали на кровать, Хибари притянул ослабевшее тело к себе, почти закинув его голову себе на грудь, и освободил сначала рот, потом – глаза. Хаято проморгался, не сразу привыкнув к свету, несколько раз сжал и разжал челюсти, утирая ладонью губы. И устало улегся обратно тому на грудь. Японец неторопливо перебирал пепельные пряди, глядя натихого итальянца, гладил искусанные плечи и спину. Приподнял его голову, нагибаясь для легкого тягучего поцелуя. Кее хотелось сжать в объятьях это прекрасное тело, хотелось целовать и сказать что-нибудь, но он знал, что слова сейчас будут лишними, да и смотреться это будет глупо. В конце концов, Хаято сам предложил.

- Больно? – все-таки решил нарушить тишину азиат.Ответ был очевиден: конечно больно. Не знал, зачем задавал его, но сделанного не воротишь.Но Хаято едва заметно мотнул головою:- Нет, - севшим голосом ответил он.Хотя конечно – больно. Естественно. Только сейчас это было совсем неважным. Неважным было и то, что руки его все еще не освободили, и что его гладят по голове, как хозяйского кота или собаку. Неважно.

___________________________________________________________________Ну, надеюсь, вы поняли, что это я так отстрелялся от bdsm? :DА вообще, кто мне объяснит, что за тупое чувство "наполненности?". Или "заполненности", хз. Такого не бывает вроде.И как представлю реакцию Джи, когда его братишка весь искусанный выползет из комнаты.. ахах.