18 - Ты еще сам не в курсе, что любишь меня (с) (1/1)

От автора.В 16 главе я упомянул, что Гокудера не девственник. Я лгал.Я перечитывал, и в какой-то из глав про Игру он размышлял о том, что его ждет еще куча приятных вещей в жизни, в том числе, первый секс.День не задался с самого утра.И теперь, ночью, Скуалло, рвано скользящий грудью по столу с заломленной назад рукой и изгрызенными губами, с каждой секундой и с каждым новым грубым движением в этом только убеждался.***- Хибари, почему в твоём доме я всегда нахожу такие странные книги? – листая очередное произведение искусства однажды за ужином, спросил Хаято.Кея, задумчиво ковыряющийся в своей тарелке с как-то хитро приготовленной рыбой, поднял глаза на эту самую ?странную книгу?.Отвечать на глупый вопрос он не хотел, но собеседник так пристально на него смотрел, что пришлось.- Что в ней странного, травоядное? – без интереса переспросил он, отправляя в рот кусочек рыбы.А итальянец толькои дожидался подобного вопроса.- Смотри, - ткнул он пальцем в строчки книги, - что за бред? ?Если каждый китаец должен учиться у Мао и, то есть, быть Мао, так это только потому, что ему больше быть некем?*. Почему это некем? Ты что, не любишь китайцев?Хибари, дожевывая рыбу, удивленно приподнял бровь.- Почему не люблю? Не я это писал.- Но тебе эта книга нравится.- Я не сказал, что она мне нравится.- Но она у тебя есть.Кея прищурил глаза и сделал глоток грейпфрутового сока.- Ну? И что ты хочешь сказать в свое оправдание? – Гокудера, словно пародируя, практически точно так же прищурился.- Ничего не хочу, - пожал плечами азиат.Хаято насупился.Иногда Хибари намеренно отказывался с ним поиграть. Нет-нет, поиграть вовсе не так, как хотел сам Кея, а поиграть во что-то типа ?следователь и подозреваемый?.Вообще, прошло уже почти три недели с тех пор, как итальянец нахлебничает в квартире Хибари. Который, кстати, живет тут один, не считая прислуги. К примеру, молоденькую экономку японец периодически трахает. Как позже узнал - точнее, догадался – Гокудера, это и была она в тот раз, когда он своротил тумбу в коридоре. Просто когда на следующий день он пришел домой, пока Хибари не было, и поздоровался с ней, делающей уборку на кухне, она покраснела похлеще помидорины и начала что-то неразборчиво бормотать. А когда через полчаса пришел и сам хозяин квартиры, и они все трое пересеклись в коридоре, у той едва сердечный приступ не случился.На тот случай ночью в своей спальне Хаято решил закрыть глаза и никогда об этом не вспоминать. Правда, делать это было достаточно сложно, поскольку азиат при любой удобной возможности напоминал о том, чего он хочет от Гокудеры.К примеру, несколько дней назад в школе, когда к Хаято на большой перемене подошел Мукуро – поговорить, расспросить об Игре, - через несколько минут к ним уже присоединился непонятно откуда взявшийся Кея. К слову, с Мукуро он разговаривал куда охотнее и живее (даже веселее), чем с младшим итальянцем. Поэтому Рокудо слушал о том, какое травоядное травоядное, какое оно бестолковое, что даже серьгу не смогло расстегнуть, и какое оно хилое, что ползло словно улитка и останавливалось каждые двадцать метров (после Игры уже). Мукуро, конечно же, было смешно. Притом, японец промолчал о том, что тащил это бестолковое травоядное на своем горбу от центра до квартиры. А потом, по окончании беседы, Хибари, беседуя с Мукуро, пока Хаято не понимал, что он там делает, как бы невзначай приобнял блондина за талию, вызвав целую бурю эмоций того. Правда, эмоции эти выражались в ступоре, пыхтении, краснении и разговаривании рыбьим языком, так что этого замедления азиату вполне хватило на то, чтобы переместить свою ладонь ниже и сжать ягодицу объекта вожделения. Мукуро так задорно рассмеялся, когда Гокудера аж подпрыгнул, вытаращив глаза, что не сдержал смешка даже Кея, которому, скорее всего, доставил удовольствия не сам процесс лапанья, а потешная реакция на него.Поэтому Хаято и говорил на любую тему, отвлекая того от дурных мыслей.Хотя он начал ловить себя на том, что довольно часто задумывается о Кее. О его внешности, поведении, поступках, о его отношении к себе. Как только мысли эти начинали течь в сторону ?Красивый?, или ?Парень, но…?, он тут же одергивал себя, давая себе мысленно нехилую пощечину. Такие мысли ему были не нужны.А еще он очень скучал по брату. Они и раньше могли не видеться месяц или чуть больше, но почему-то именно сейчас он очень тосковал. Хотелось его проведать. Нет! Не так! Вернуться обратно! Что за черт? Какое, нахуй, ?проведать?, он с ним живет! – вот подобные мысли довольно часто мучили итальянца.Поэтому он решил, что в субботу вернется домой.Шел четверг.Хиберд – желтая канарейка Хибари, - чирикнув, слетел с кухонного шкафчика и приземлился на плечо хозяина.Кея, взглянув на птицу, встал – под пристальным взглядом Гокудеры – и подошел к холодильнику. Достал оттуда тарелку с мелко нарезанным сырым мясом и поставил на столешницу. Брови Хаято поползли вверх, когда птицевод взял палочками кусочек этого мяса и поднес к клюву канарейки.- Кея, ты… дурак? - удивленно выдохнул Гокудера, - птицы не едят мясо.- Отчего же? – спросил тот вполне серьезно, - Едят, как видишь.Итальянец удивленно наблюдал за тем, как Хиберд уплетал мясо. Правда, пары кусочков ему хватило, и он со спокойной душой полетел дальше по своим птичьим делам, провожаемый потерянным взглядом гостя хозяина.- Не вкусно? – вдруг спросил Хибари.- Что? – оторвался от окна, куда только что вылетела птица, подросток, - А, - он взгляну в тарелку с почти не тронутой едой, - Нет, вкусно, - поспешно заверил он, - Я задумался.- Над птицей? – азиат оперся бедрами о разделочный стол и скрестил руки на груди.- Да нет… То есть да… То есть над всем подряд. А вообще, знаешь, почему у тебя книги на итальянском? Ты настолько хорошо знаешь язык?Кея хмыкнул.- А что, по мне не заметно?

- Нет, ну в смысле, говорить и читать – разные вещи…- У меня почти все эти книги есть и на японском, но они в Намимори, - пояснил азиат.- Намимори? – не понял второй.- Мой родной город.Хаято было немного непривычно вот так вот просто разговаривать с этим человеком. Всегда нелюдимый и молчаливый, он производил впечатление холодного и расчетливого хищника, по классификации самого же Хибари.А теперь подросток вот так вот запросто узнает о нем такие бытовые подробности, вроде родного города.?Наверное, - подумалось вдруг Гокудере, - Мукуро знает о Хибари много вот таких вот мелочей, много его привычек. И манеру вести разговор, наверняка. И что он пьет, что любит…?- Зачем вы переехали? – неожиданно для себя самого спросил итальянец.Хибари пару секунд помолчал, то ли раздумывая над тем, стоит ли говорить, то ли просто задумавшись.- Очевидно, это было выгодно.Гокудера кивнул, не решаясь продолжать дальше эту тему.- А ты что же, - вдруг, усмехнувшись и хитро прищурившись, сам продолжил азиат, - не рад меня здесь видеть?Хаято вытаращил глаза и аж дыхание задержал от подобной наглости.- Хибари! – хотел было разойтись итальянец, но потом, резко успокоившись, прищурился, - Тебе красиво или правду?Кея еще раз усмехнулся.- Правду.Подросток вдруг опустил взгляд и резко стал серьезен.Потом посмотрел на старшего.- Хибари, я… в субботу домой. Ты знаешь, я очень благодарен тебе.Японец сухо кивнул.***Молодая китаянка сидела в темной спальне абсолютно одна и, поглаживая совсем еще небольшой животик, тихонько, мягким, чуть хрипловатым голосом напевала:Jie kai wo zui shen mi de deng daiXing xing zhui luo feng zai chui dongZhong yu zai jiang ni yong ru huai zhongLiang ke xin chan dou*- Мио, - прервал ее чуть грубоватый голос крепкого молодого мужчины, тихо зашедшего в комнату.Женщина перевела безжизненные усталые глаза на человека, сильно похожего на её Шейлу.Мужчина пересек комнату, опустился рядом с кроватью, на которой сидела она, на колени и, взяв в свои ладони одну, свободную, руку Мио, взглянул в ее глаза.- Мио, клянусь, я отомщу за брата, - серьезно сказал он, сильнее сжимая тоненькую белую ручку, - Ты ведь знаешь это, Мио.

Женщина отрешенно кивнула, все еще поглаживая живот и уставившись в одну точку.- Ребенок моего брата не увидит отца, но он обязательно узнает, каким великим человеком он был, - тихо, но уверенно продолжал он, - Тайцзи Шейлы. Я сохраню их у себя. Ваш ребенок получит от отца великое наследство, Мио.Мио, ты всегда можешь рассчитывать на меня, слышишь? – он легонько дернул за хрупкое запястье, чтобы женщина перевела на него взгляд, - Пожалуйста, Мио, пожалуйста, ради моего брата и ради вашего ребенка, пожалуйста, не губи себя, живи. Шейла меньше всего на свете хотел бы, чтобы ты тосковала по нему, чтобы его любимый ребенок чувствовал это и страдал, Мио.Глаза взрослого, сурового мужчины, без пяти минут босса триады, были полны сострадания и боли, жалости к несчастной женщине, к ее ребенку, никогда не узнающему своего великого отца.

***Ямамото несколько раз спрашивал, что произошло между Хибари Кёей и ним, Гокудерой.Мол, начальник Дисциплинарного Комитета ведет себя еще более странно, чем обычно.Такеши было невдомек, что его лучший друг (как он считал, конечно) живет под одной крышей с этим самым начальником. И он категорически не понимал, за что достается ему. Почему, когда он дотрагивается до Хаято, его тут же наказывает за какое-то выдуманное преступление Хибари, если, конечно, оказывается где-то недалеко. Однажды, к примеру, когда тот навалился на завязывающего шнурки Гокудеру, облокачиваясь на его спину и хлопнув тому по пояснице, как-то шутливо прокомментировав ворчание того по этому поводу,буквально через пять минут уже мимо ?случайно? проходил Кея, который порывался наказать Такеши за то, что тот таскает с собой по школе бейсбольную биту. На удивленный, недоумевающий взгляд бейсболиста и его сообщение о том, что он, вообще-то, состоит в бейсбольном клубе школы, и что ничего смертельного в том, что он таскает с собой биту в чехле, нет,получил тяжелый взгляд рьяного охранника закона и приглашение пройти с ним в кабинет пыток Кеи, где получил выговор.

За что взъелся старший японец именно на них с Гокудерой, Ямамото действительно не понимал. Просто, он даже предположить не мог, что это банальная ревность со стороны Кеи по отношению к своей новой забаве.Забаве в прямом смысле, потому что оставшиеся дни до субботы азиат решил даром не терять и отыграться наперед. Несчастному Хаято уже начало казаться, что в один прекрасный момент его просто-напросто зажмут где-нибудь в уголочке, или просто припрут к стене или столу, и… трахнут. От мысли об этом волосы вставали дыбом, и становилось действительно противно. Хаято никогда не приветствовал однополые связи, а мысль о том, что его насильно могут лишить девственности, вызывала панику и паранойю. По крайней мере, итальянец, наученный горьким опытом, закрывался в комнате на ночь. И на день. И вообще предпочитал поменьше контачить со взбесившимся японцем.Как оказалось, не зря.На уроке было просто невообразимо скучно. Преподаватель давал материал безобразно незанимательно, а плюс ко всему, этот материал Хаято освоил еще на предыдущем уроке по этой теме, и теперь его пережевывание который раз просто раздражало.Он периодически поглядывал на Саваду, который переглядывался с Кьёко, смущенно улыбаясь, но пялился в основном в окно. Пейзаж он выучил уже наизусть, даже птицы, только что взлетевшие с крыши небольшого магазинчика недалеко от школы, казались знакомыми. Весна уже более уверенно шагала по улицам Рима, отвоевывая свои права. По сравнению с тем, что было почти месяц назад на Игре – холод и дождь, - сейчас на улице хозяйствовала вполне сносная погода. По крайней мере, можно было спокойно ходить в одной рубашке.Ветер шевелил листья так… обычно. За все те года в школе, что он сидел в этом кабинете, на этом месте, глядя в это окно, казалось, что ничего новогов тамошнем пейзаже он не увидит. Солнце ласкало смуглую кожу лица сквозь пыльные окна, усыпляло. Очень захотелось курить. Вот прямо сейчас и немедленно. А потом поспать. Например, на крыше. Хотя, холодно еще спать на бетоне.Гокудера поднял руку и отпросился выйти.На улицу идти не было желания, да и, собственно, времени (хотя, в общем-то, он никогда не брезговал прогуливанием), так что подросток решил обойтись пустым обычно в это время мужским туалетом.Он и предположить не мог, что, взявшись за ручку двери, заметит Хибари, спускающегося со второго этажа, какого-то необычно… простого. В смысле, он весь всегда из себя такой пафосный и неприступный, такой, излучающий тонны бруталоферомонов, небезосновательно, кстати. А сейчас он выглядел как обычный школьник. Симпатичный, конечно, необычный и привлекательный, но просто юноша, молодой японец. Среди всего этого обыкновения: обыкновения за окном, обыкновения в кабинете, в коридорах школы; он, Хибари, был чертовски необычным сейчас.Хаято даже замер на несколько мгновений, всматриваясь в этого спокойного юношу, не нацепившего маску высокомерия и презрения. Замер, на свою голову.Потому что как только объект вожделения японца был обнаружен около двери туалета самим японцем, всё это его естественное, или же, наоборот, напускное беззаботное спокойствие на лице улетучилось вмиг.Хибари, спускаясь по лестнице, заметил застывшего у туалета Хаято.В его больной (по крайней мере наполовину) голове что-то тихо звякнуло, и он решил, что, черт подери, хватит нянчиться с травоядным. В конце концов, надо было давно прижать его где-нибудь и трахнуть. Еще до игры. Еще тогда, когда он впервые осознал природу своих желаний. Просто натянуть его разок-другой, и все. И все бы прошло. Не пришлось бы мучиться, терпеть, делать вид, что все отлично, заваливать каждую более-менее понравившуюся девочку, дабы удовлетворить похоть, насмотревшись на объект своих желаний.А сейчас это травоядное еще и свалить решило.

Нет, Кея, конечно, понимал, что Гокудера не будет жить в его квартире вечно, но… Как-то это внезапно, что ли.Его заебало бороться с возбуждением тупыми способами, его заебало ходить вечно недовольным, его заебало бросаться на тупого бейсболиста за то, что тот лапает его трофей. Фрустрация его, в общем, заебала.Он зашагал прямиком навстречу итальянцу, так и стоявшему у двери туалета.Как только подросток осознал, что японец направляется к нему, он хотел было ретироваться от греха подальше, и уже былошагнул в сторону, стараясь отойти с траектории ?полета? Хибари, который уже довольно быстро шел к нему, но в это же мгновение азиат, сократив под ноль разделяющее их расстояние, ухватил перепуганного мальчишку за запястье, и, когда тот опять дернулся, довольно неслабо, кстати, распахнул дверь в туалет и затолкнул туда Хаято.Парнишка небезосновательно запаниковал.- Хиба… - начал он, когда Кея, закрыв замочек на двери, подтолкнул того дальше, запихивая в узкую кабинку и захлопывая и ту дверь.- Хибари! – попытался запротестовать младший, дернувшись к двери, но японец, толкнув того обратно к стене, вжался своим телом в тело блондина, придавливая его к прохладной поверхности и, ухватив одной рукой шею жертвы, а второй – его замахнувшуюся для удара руку, резко, грубо поцеловал. Так, словно хотел намеренно сделать больно, словно хотел отыгратьсяза все то, что ему самому пришлось пережить, когда он не мог исполнить желаемое.

Желание кружило голову, опьяняло, дразнило, закручивалось в тугой узел внизу живота.Губы Хаято были совсем не похожи на губы молодых девушек, которых целовал Кея. Узкие, по-мужски жесткие и крепкие губы молодого мальчика, которые так чудесно сминать своими губами, кусать, ласкать языком.Гокудера не отвечает, он трепыхается, вырывается, несмотря на то, что сильные руки японца держат его крепко, несмотря на то, что итальянец заведомо знает, что проигрывает в физической силе свихнувшемуся брюнету. Что-то мычит сквозь поцелуй, который даже поцелуем-то назвать толком нельзя. Так не целуют нежно любимых, так не выражают свою любовь или трепетную заботу. Так показывают страсть, дикую и какую-то нездоровую. Хотя ведь у Кеи всегда всё не как у людей.Хибари так глубоко проникает своим языком в рот итальянцу, что тому уже кажется, что Кея хочет добраться то ли до его сердца изнутри, то ли и того ниже.Когда азиат отрывается от губ перепуганного, разозленного подростка, то этому подростку становится действительно страшно, как тогда, ночью, в спальне. Младший даже перестает на секунды вырываться. Глаза старшего горят таким больным вожделением, что возникают совершенно серьезные сомнения на счет вменяемости главы Комитета.Хибари, усмехнувшись, припадает губами к теплой шее Хаято, вылизывает, покусывает, всасывает.- Хибари! Ты рехнулся в конец! – пытается Гокудера отодрать отсебя брюнета, - Хватит!Рот ему закрывают новым поцелуем, уже более мягким, не таким, как первый, но таким жеглубоким, теперь протяжным, тягучим. Хаято все равно не отвечает, борясь, сам не понимая зачем, с желанием отгрызть больному придурку язык.Кея грубо раздвигает ноги подростку коленом, приподнимая ее вверх и касаясь ею паха итальянца.Гокудера опять вздрагивает, но его руки уже заводят ему же над головой, прижимая к кафелю, который кажется разгоряченной коже Хаято просто ледяным.Свободной рукой азиат ловко расстегивает уже последние пуговицы на школьной рубашке Хаято, выцеловывая его шею, грудь, оставляя яркие засосы, прикусывая кожу, наслаждаясь шипением младшего.- Хибари! Я прошу тебя, хватит! – уже не требует – просит Хаято, изворачиваясь всем телом и стараясь уйти от бешеных поцелуев старшего.Старший легонько двигает коленоммежду ног Гокудеры так, что тому даже не отопнуть больного японца.Итальянец напрягает все мышцы, изо всех сил пытается выдрать руки из стальной хватки боевого маньяка.- Тихо, - хрипло шепчет тот ему на ухо, легонько кусая хрящ, - Тихо, Хаято, не бойся, - и ведет свободной ладонью вниз, от шеи, по груди, вниз живота, обводя краешек штанов.Гокудера охает, втягивая живот и еще больше вжимаясь в несчастную стену, раскаленную, словно лава, от двух горячих тел. А где-то на периферии сознания мелькает мысль о том, что Кея всегда его называет по имени в таких ситуациях. Успокаивает?Мысль о том, что его лишат девственности в школьном туалете, плетью хлещет по сознанию и заставляет сердце биться еще быстрее, хотя, казалось бы, быстрее некуда.

Подростку страшно, он не хочет, он не понимает, зачем и почему.И если бы не наглые, даже грубоватые, но, что б их неладно, приятные, чуткие ласки Хибари, если бы не его колено, трущееся о его пах, он бы даже не был сейчас возбужден. Подростковое тело не хочет считаться с волей разума, реагируя на ласки. А разум упорно стоит на своём, частично отрезвляя распоясавшееся тело тем, что его трогает не девочка – мальчик.Хаято, его сознанию, не нравятся грубые ласки, сильные длинные пальцы, накрывшие его пах через брюки, его пугает то, что старший делает. А еще его сознание понимает, что этот старший сильнее его в разы, и он решает сменить тактику, хотя даже не надеется на успех.- Хибари, пожалуйста, хватит, - тихо шепчет он, склоняя голову и приближаясь к самому его уху.Этот дрожащий шепот – хотя сам Хаято наверняка не замечает этого – совсем не нравится Хибари.Ему вовсе не хочется насиловать своего мальчика.

Вдруг он понимает, что терпел все эти месяцы, что вытаскивал его с Игры не для того, чтобы так незатейливо выебать в школьном туалете.Он чувствует, нет, слышит, как бешено отплясывает в груди сердце Хаято, ощущает его надрывное, неровное дыхание, а, заглядывая в его глаза, видит плещущиеся в них недоумение, страх, просьбу.Сам Кея даже не подозревал, что в нем столько силы воли. Он, отпустив затекшие руки Хаято и убрав колено между его ног, проскальзывает ладонями по бокам блондина, подмышками, ведет ими по середине спины и стискивает Гокудеру в своих объятьях так сильно, что тому становится действительно сложно дышать. Но он предпочитает терпеть.Его сердце все еще силится прорвать ребра словно картон и выбиться наружу.Он чувствует учащенное биение сердце брюнета, а низом живота ощущает выпуклость на его штанах.- Я очень хочу тебя, Хаято, - шепчет он тому на ухо, продолжая крепко обнимать.

Но Гокудера больше не пытается вырваться. Он расслабился в руках японца, ставшего вдруг спокойным и… ласковым? Таким, как хозяский кот, который приходит к тебе вечером на колени, пока ты сидишь на диване, долго устраивается, крутясь туда-сюда, и как бы незаметно подставляет пушистую голову под твою руку, так тайком намекая, что его нужно приласкать. Точно так же делает Себастьян, черный кот Хаято, которого тот уже не видел почти месяц.Итальянец знает, что сейчас Кея не будет настаивать – предлагать, не более.А Хибари зарывается носом в мягкие пряди волос подростка, вдыхает его запах, чуть-чуть табачный.НоХибари этого всего мало.Он хочет трогать своего мальчика, ласкать его, мять его тело, целовать, царапать, кусать.Но он не хочет принуждать. И сам себе из-за этого удивляется.?Развел сопли?, - угрюмо думает он.Одна его рука продолжает придерживать за талию Хаято, а другая медленно ползет вниз, по телу, к его ширинке.Гокудера чувствует это и тут же опять напрягает каждую мышцу, опять вжимается в стену, стискивает предплечья Кея.- Нет, - старается твердо сказать он, но выходит совсем не грозно.- Тихо, - опять повторяет японец, - Не нужно бояться, Хаято, я не сделаю больно, я не буду принуждать, - тихий шепот обжигает чувствительную ушную раковину, посылая волны мурашек вниз по телу.Гокудера упирается руками в предплечья азиата, отодвигая от себя, но тот даже не думает отстраниться.Подросток опять ерзает, но когда горячая узкая ладонь Кеи расстегивает ширинку и накрывает его полувозбужденный член поверх боксеров, он охает и прогибается в спине.Почему-то от этого ?я не буду принуждать? ему не легче.Но Хибари уже оттянул резинку белья и сжал в ладони плоть подростка.- Не надо, Хибари, я не хочу! – предпринимает он еще одну попытку вразумить старшего, вцепившись в него, но тут же тихий стон срывается с его покрасневших губ, и самому подростку от этого становится жутко стыдно. Ладонь Кеи медленно скользит по возбужденному члену вверх-вниз, большой палец оглаживает гладкую головку. И Хаято думает, что они оба ебанулись в край.Когда японец постепенно ускоряет движение, уткнувшись носом в мокрую шею итальянца, легонько целуя, покусывая кожу, подросток вцепляется в спину старшего так крепко, словно он – его единственная надежда на спасение, и неосознанно притягивает к себе ближе, выгибаясь и вжимаясь в мускулистое тело. Он старается не шуметь, но сдерживать стоны очень сложно. Пальцами второй руки Кея осторожно гладит его по лицу, проводит ими блондину по губам, проталкивает средний и указательный тому в рот, приоткрывая и лаская кончик языка, словно призывая своего мальчика не сдерживать стоны.Сам Хибари уже готов кончить только от одного вида раскрасневшегося, возбужденного Хаято, вцепившегося в него, трогательно, уже еле сдерживающего себя, чтобы не толкаться Кёе в ладонь.А Гокудере неожиданно приятно, чертовски приятно, и он не знает, куда девать все эти ощущения, они заполняют его с головой и переполняют, еще чуть-чуть, и он не сможет сдерживать их в себе. Но он не хочет этого ?еще чуть-чуть?, он хочет продолжать и не хочет думать, что это Хибари доставляет ему такое удовольствие.Или хочет?Он притягивает его еще ближе к себе, вдавливая в свое тело, утыкаясь ему в шею, и хрипло шепчет:- Хибари, я…Дальше договорить не успевает: протяжный стон его прерывает, и блондин в первые секунды даже не понимает, чей это был голос.А японец сходит с ума от этих его стонов, он сходит с ума от звучания своего имени в устах младшего, он сходит с ума от своего мальчика, он чувствует, что, выкинь Гокудера еще пару раз что-нибудь такое сверх-эротичное, кончит, даже не прикасаясь к себе. Вот будет потеха, думает он.Кёе чертовски сложно контролировать себя, но он не хочет делать больно, не хочет торопиться, но держать себя в руках уже получается конкретно дерьмово, и он, дабы хоть как-то снять напряжение, кусает плечи, шею, грудь Гокудеры.Тому больно, он извивается и тут же выгибается так, словно по его позвоночнику пустили ток.Хибари снимает с его губ очередной стон, проталкивая свой язык подростку в рот, и Хаято охает сквозь поцелуй, когда все его тонкое тело прошивает, словно сен-бон, невыразимо приятная судорога, заставляя на миг отключиться от реальности.Он судорожно пытается отдышаться, уткнувшись лбом в грудь брюнету, а тот вдыхает запах его волосы, поглаживая одной рукой скулу.Когда оба более-менее пришли в себя, ни один из них не оторвался от другого.Страшно? Наверное. Было страшно смотреть в глаза друг другу, двигаться. По крайней мере, Хаято точно. Он вообще не представлял, как ему теперь быть. Он еще не мог осмыслить, что они только что наделали.Но вдруг в его голову стукнула одна внезапная, словно снег летом, мысль, и он озвучил ее прежде, чем успел подумать, стоит ли:- Я тебе нравлюсь, Хибари, да?

Блондин тут же мучительно покраснел, даже несмотря на то, что его щеки все еще украшал румянец, но отступать было поздно.- Нет, - донесся спокойный голос японца, когда тот, оторвавшись от Хаято, развернулся и, открыв замочек кабинки, направился к умывальникам.1)* Работа Ги Эрнеста Дебора "Общество спектакля"

2)*Детская китайская песенка.Перевод этого четверостишия:Избавь меня от этого загадочного ожидания,Звёзды падают; ветер дует.Наконец-то, я могу обнять тебя.Два сердца, бьющихся в унисон.(Источник: http://www.amalgama-lab.com/songs/j/jackie_chan/endless_love.html#ixzz1ljb2qu9o )