Решение (1/1)

А потом начались затяжные дожди, когда Хэнк возвращался из участка весь до нитки промокший и, даже не раздеваясь, плюхался на софу, включая фоном телевизор и не отлипая от пива, которое запретить было попросту невозможно: слишком темное и злое тогда становилось у Андерсона лицо.И Коннор понимающе кивал самому себе, постепенно забирая у Хэнка то плащ, то пиджак, возвращая их на вешалку в коридоре и автоматически зачем-то разглаживая пальцами. В такие дни в отделе они могли ни словечком не перемолвиться, но, однако, работали слаженной и эффективной командой, так, как будто читали друг у друга мысли, касалось ли это расследований или просто бумажных отчетных дел.И только дома Коннор мог попытаться выйти на незначительный бытовой диалог в попытке облегчить незавидную участь своего лейтенанта, развеять тучи, сгустившиеся в его душе.Тут ему снова пригождалась привычка, которую он когда-то автоматически перенял от Сумо: незаметно и тихо оказываться рядом, поддерживать одним своим присутствием, утыкаться лбом в теплое плечо, когда Андерсон чуть ли не стонал от охватившего его внутреннего страдания.Такие моменты были гораздо сложнее и опаснее, чем агрессия, которой Хэнк отгораживал себя от всего хорошего, что могло с ним произойти. Эта боль не являлась защитой, она и была тем, что Андерсон упорно защищал, превратившись чуть ли не в основу его существа. И, параллельно с этой болью, часто являлась некоторая отстраненность, которую он демонстрировал даже по отношению к Коннору, как бы не допуская того в ушедший мир, оставляя его весь себе, не желая ни с кем разделять.Одновременно с этим он мог быть рассеянно нежен, так, как будто видел перед собой призрак и глядел через него, не имея возможности сфокусироваться на вещественной, действительной стороне жизни, которая, не скупясь, предлагала ему свои дары.—?Сегодня переночую на диване, хорошо, родной? —?Хэнк прикладывает ладонь андроида к сухим горячим губам, а потом чуть пожимает и откладывает, и Коннор чувствует вдруг, что остается один в темноте, теряя доступ к самому дорогому, что у него есть?— к сердцу своего лейтенанта.Он еще некоторое время остается рядом с ним, а потом неприметно поднимается и идет на прогулку с Сумо, встречаясь лицом к лицу с всерьез разбушевавшейся бурей.Ветви деревьев танцуют на ветру, как десятки заломленных в немой мольбе рук, и в сознании Коннора вдруг проносится одно из ярчайших воспоминаний: это первое посещение океанариума, куда они зашли с Хэнком после насыщенного рабочего дня.Пространство внутри оказалось темным и пустым, до закрытия оставалось совсем немного, и сотни разнообразных морских существ плавали в этой общей темноте, будто бы не сдерживаемые стеклянной преградой.Обман зрения позволял допустить, что разницы между ними и вошедшими более не существует, что достаточно только подойти ближе и будешь увлечен проносящейся мимо пестрой стайкой trichogaster lalius или amphilophus labiatus, ощущая не что иное как абсолютную свободу.Это походило на космос и чудо: все таинственное и неизвестное вдруг оказалось с тобой на одном уровне, существовало прямо перед глазами, приглашало в свой потрясающий мир, не требуя ничего взамен, только способности и желания разделить счастье, которого имело с избытком.И, пораженный до глубины души Коннор, изо всех сил старался сообщить это и Хэнку, сначала автоматически схватив того за руку и сбросив с пальцев скин, чтобы синхронизироваться, но Андерсон только едва погладил его ладонь в ответ, размышляя о чем-то своем и оставаясь во всех смыслах недоступным.Тогда андроид еще раз почувствовал это непередаваемое отчаяние от почти физического ощущения непреодолимой преграды между ними и болезненного противоречия?— близкого ощущения чуда и неспособности это чудо сообщить, показать, передать лейтенанту.Коннор остановился, потому что Сумо глядел на него снизу вверх и жалобно поскуливал, видимо, он уже готов был возвращаться назад и ему не нравилось, что хозяин автоматически продолжает двигаться в неизвестном направлении. Действительно, небо заволокло грозовой пеленой и оно буквально обрушивало потоки воды на темный пустой Детройт и одинокую фигурку молодого человека с сенбернаром, замершего в своих раздумьях, промокшего с головы до ног, но к этому совершенно безучастного.—?Пойдем домой, Сумо,?— наконец произносит Коннор. —?Надо будет тебя искупать..—?Папа,?— зовет Коул.Его не видно, и Андерсон мечется один в густой темноте, пытаясь распознать, откуда доносится голос сына. А потом узнает впереди свою старую машину, понимая, что Коул остался там?— прямо на трассе, совсем один.Вокруг Хэнка огромная непроглядная пустота?— и зов маленького мальчика раздается в ней гулким эхом, но лейтенант все еще не понимает, куда ему нужно двигаться. Как будто заколдованный, он не может добраться до злосчастной дороги, чтобы переиграть свое прошлое, обернуть его вспять, ожить самому.—?Папа,?— говорит в голове голос Коула,?— расскажи мне…—?Что рассказать, сынок?И наблюдает, будто на экране, как несется прямо на легковушку фура с рассекающими темноту белесыми фарами?— неостановимая, словно сама судьба.—?Папа, расскажи мне, как я умру.Столкновение?— БАМ!Фура тащит машину несколько метров по дороге, пока та не скрежещет и не сминается, как консервная банка, лишая Хэнка последней надежды?— пусть даже во сне, пусть хоть на секунду увериться, что Коулу каким-то образом удалось выжить.И тогда Хэнк кричит. Не так, как в кино?— не падая на колени и поднимая лицо к небесам?— просто орет отчаянно и хрипло, и безнадежно, один в этой кромешной тьме, опять только что потерявший своего сына. Орет и мечется, пока не выкрикивает последнее дыхание и его не выбрасывает из сна в реальность, как пробку из-под шампанского.—?Вам приснился кошмар, лейтенант.Кто сейчас говорит со мной.—?Я принесу Вам попить.В реальности темноту рассеивает тусклый свет от ночной лампы, заботливо зажженной и отставленной подальше в углу.Коннор делал так всегда, когда Андерсон оставался ночевать на диване, чтобы Хэнк, очнувшись, избежал той темноты, которая почти всегда поджидала его в кошмарах. Минимальная забота, но такая ощутимая. Свет.Однако правда была в том, что озабоченное лицо андроида, склонившегося над ним, сейчас только болезненно раздражало Андерсона. Он еще не оправился от очередной потери своего драгоценного существа?— теплого родного мальчика, встававшего сейчас перед его внутренним взором, как живой.Как. Живой. Как.И Коннор в этот момент чудится ему гротескно искусственным, чуть ли не бездушной пустой машиной, сравнявшись в воспаленном мозгу едва ли не с той самой фурой, которая без труда распластала беспомощную легковушку. В полуделириуме он вновь ассоциирует его и с автоматическим роботом-хирургом, подававшим невыносимую информацию как само собой разумеющееся, как факт. Ведь и Коннор тоже любит факты. Ему всегда нравилось познавать и анализировать.Чертовы андроиды.И бедный полубезумный Хэнк тотчас же отвергает добрую любящую руку, дающую напиться, никак не ожидающую, что ее жестко оттолкнут, швырнут кружку об стену, а потом сдавленно и ненавистно прошипят прямо в глаза:—?Ты ничем не можешь мне помочь.Ты ничем не можешь мне помочь. Он был моим сыном. Или: он был моим сыном.О, очнись, Хэнк.