Необходимость (1/1)

Улица, залитая солнечным светом. Самая середина июля, небывало жаркого, но цветущего июля с этими парками и прогулками, шариками ванильного мороженого, качелями и бесконечными аттракционами. Нет, Хэнк не мог не баловать его?— Коулу уже пять с половиной, скоро он пойдет в школу, и они перестанут так часто видеться, учитывая специфику работы Хэнка. Андерсон ведь?— самый молодой лейтенант в истории Детройта, это накладывает ответственность, но Коул так им гордится, и Хэнк не может сдержать улыбки, когда сын тянет руки к блестящему значку:—?Папа, я тоже буду полицейским, как ты.—?Ты будешь самым лучшим полицейским.Хэнк ничуть в этом не сомневается. Коул?— невероятный мальчик. Добрый и отзывчивый,смышленый, открытый всему новому. Любознательный. Настойчивый. Искренний, иногда до мурашек, когда распахивает свои ручонки для объятий?— и ничего нет радостнее на свете, чем подхватить его и закружить до веселого визга.—?Хэнк.2035 год. Хирург получил передозировку ?красным льдом?, операцией в виду срочности руководил андроид. Он совершил логичный выбор в пользу жизни Хэнка Андерсона, потому что не мог знать, каким замечательным полицейским будет его сын. Он не умел просчитать развитие событий наперед, провернуть их в своей запрограммированной башке и спасти шестилетнего мальчика вместо хорошо пожившего мужика. Также он не мог ощутить и прочувствовать все отчаяние потери, когда механически однообразно воспроизводил одни и те же фразы, не находя, на его взгляд, адекватного отклика, потому что Хэнк спрашивал снова.—?Где мой сын?—?Тело Вашего сына находится в морге на минус пятом этаже, мистер Андерсон. Ваша операция успешно завершена. Заживление ран идет достаточно быстро. Вы восстановитесь для свободного передвижения в течение полутора недель. В скором времени Вы сможете приступить к выполнению служебных обязанностей.?Полутора недель?. ?Заживление ран идет успешно?. За три года не затянулось ни одной.—?Хэнк.Чертово солнце.—?Твою мать, я же просил задергивать шторы! —?Хэнк с трудом разлепляет веки и тут же мученически заслоняет глаза от бьющего в глаза света. —?Который час?—?Девять утра, лейтенант. Я позволил себе приготовить Вам завтрак и сварить черный кофе.Если Вы сейчас оденетесь и пройдете на кухню, он даже не остынет.Хэнку кажется, что здесь Коннор должен иронично усмехнуться, и он даже бросает на лицо андроида подозрительный взгляд, но не замечает в нем ничего, кроме услужливой заинтересованности в ответе.Его гнев постепенно растворяется в свежем утре, оставляя только привычную опустошенность и желание залить ее крепким алкоголем. Сделать внутри дома так же темно, как у него на душе, и пить, не просыхая, пока не сделается все равно. И тогда, в отсутствие страха, уже взяться за револьвер?— крутить барабан под тупую комедию из телека, и самому?— то ли плакать, то ли смеяться в ожидании освобождающей пули. Когда-то она настигнет его.Хэнк опускает босые ноги на теплый паркет.—?На завтрак я сделал омлет и легкий овощной салат. Вчера Вы опять употребляли нездоровую пищу, и я решил, что снижение калоража как минимум пойдет Вам на пользу, если не окажется непременным условием повышения продолжительности жизни.—?Что ты сказал? Продолжительности жизни? —?Хэнк даже сощуривается, следя за реакцией собеседника, но лицо Коннора ничего не выдает. Более того, он уверенно и быстро кивает, нисколько не замешкавшись:—?В наше время можно хорошо чувствовать себя и в семьдесят, лейтенант. У Вас не наблюдается никаких хронических заболеваний, а вредные привычки поддаются корректировке. При должном соблюдении указаний, Вы способны прожить и дольше, сохраняя качество жизни на высоком уровне. А так как Вам очень важна профессиональная деятельность, я не вижу никаких препятствий…—?Господи, как же голова-то трещит…—?Мне принести обезболивающее, лейтенант? —?Голос андроида становится обеспокоенным.Хэнк погружает лицо в ладони и какое-то время стоит так, мерно покачиваясь. Опускает руки. Медленно выдыхает.—?Мне будет достаточно, если ты просто прекратишь свой словесный понос. Хорошо? —?Он многозначительно глядит на Коннора, и тот наконец замолкает, склоняя голову.—?Простите, лейтенант.?Простите, лейтенант?! Да дать ему с вертушки в щи?— и дело с концом! Носится со старым алкоголиком как с писаной торбой, так еще и хамство ему мгновенно прощает. Кашеварит, дом надраивает до блеска, выгуливает Сумо, причем обожает пса и заботится о том ничуть не меньше, чем о самом лейтенанте. Как будто, как будто бы…Хэнк трясет головой, прогоняя прочь навязчивые образы.На светлой и чистой кухоньке и правда располагается тарелка с завтраком и горячий кофе?— Хэнк трогает кружку рукой и не может противостоять распространению тепла?— оно как будто бы приносит и внутреннее умиротворение, или это была скользнувшая ранее мысль?А Коннор тут же вовлекается в бытовую деятельность: в его гибких и тонких руках, в будто бы сознательных пальцах все быстро спорится, поднимаясь из привычного Хэнку хаоса в пугающую упорядоченность, словно Андерсона вытаскивают из воды на берег, а он наоборот погибает, хватая открытым ртом будто бы чужеродный О2. Только вот параллельно осознает, что умирает не весь, а лишь какая-то часть его, которую он по невежеству привык считать непременной основой своего существа и так боится потерять…Потому что… Потому что…—?Коннор?—?Да, лейтенант? —?Андроид замирает у окна с недомытой тарелкой. Его прежде идеальная шевелюра растрепалась, и челка теперь смешно падает на лоб, сбавляя несколько лет, а его самого пронизывают солнечные лучи, как будто он весь и состоит из этого доброго сияния и тепла, и чуткой нежности. На нем опять неведомо как оказались застиранные футболка и толстовка Хэнка, хотя Андерсон уже давно купил своему сожителю новую одежду. Но прижились, похоже, только домашние штаны?— и то наверняка оттого, что в старых, длинных и широких, постоянно путались ноги.Эти ноги?— скульптурные, гладкие, ладные, не те, что он ожидал увидеть, не грубо очерченные по-мужски, нет, там были в меру округлые колени, плотные аппетитные ляжки и нежная белоснежная кожа без единого волоска, как будто еще на этапе создания модели гениальный извращенец (Камски!) просчитал, как Хэнк будет стаскивать со своего RK-800 узкие форменные брюки, как будет размываться у него сознание, что за сладкую чушь он будет шептать в полуоткрытый рот.Как всегда теперь будет помнить губами изгибы его стопы и каждый ее пальчик, все эти соблазнительные линии мягкого бедра, как долго будет зацеловывать икры и щиколотки, не смея пока подняться выше, не находя внутренних сил подарить себе сразу все целиком.—?Сядь здесь, пожалуйста. —?Хэнк кивает андроиду на стул напротив. Его ощутимо ведет, и он прикладывается к кофе как к бутылке с ромом. Шипит?— все-таки еще горячо.—?Вы обожглись, лейтенант? —?Коннор тут же участливо тянется к нему через столешницу.—?Нет, нет. Я не обжегся. —?Хэнку кажется, что сейчас он свихнется уже наверняка. —?Послушай, Коннор, я все хотел тебя спросить. Ты общаешься сейчас с … подобными себе? С андроидами-девиантами?—?Да, лейтенант. Однако наши контакты носят нерегулярный характер и довольно редки. Мы с Маркусом и Норт выходим на связь раз в несколько месяцев для обмена информацией?— но для этого нет никакой нужды видеться физически, мы просто переносим данные…—?Хорошо, я представляю. Но неужели у тебя никогда не возникает потребности … провести свое время в компании тех, кто тебя полностью принимает? Кто…близок тебе более других?—?Я не понимаю Вас, лейтенант. —?Коннор опускает взгляд вниз и сводит брови на переносице. Затем внимательно смотрит на Андерсона. —?Мне казалось, что наш с Вами досуг достаточно разнообразен. Если желаете, я могу подключиться к сети и найти что-то более соответствующее Вашим интересам… Вероятно, я был слишком настойчив в своем стремлении посетить океанариум?Коннор выглядит сконфуженным и даже пристыженным, и это вконец выводит Хэнка из себя.—?Да при чем тут твой океанариум! Мы можем хоть прописаться там, если тебе так это нравится! Коннор, я спрашиваю о другом. —?Хэнк понижает голос и сам внимательно глядит андроиду в глаза. —?Зачем тебе жить с человеческим стариком, если все твои находятся в другом месте? Если здесь ты не получаешь абсолютного понимания? Если я…срываюсь на тебя почти каждый день? Еще и этот быт на себе тащишь! Ты же свободен, Коннор, во что же ты превращаешь свою свободу? Зачем ты вот так бесполезно тратишь ее на того, кто этого совершенно не заслуживает? —?Хэнк, освободившись от кипящих внутри слов, отворачивается. Тычет вилкой в остывший омлет. Только бы не полез разогревать. Только бы…Но Коннора, похоже, занимает другое?— его диод приобретает красный цвет, а взор как будто застит невидимая пелена. Выражение красивого лица становится болезненно грустным, даже скорбным?— уголки губ неумолимо ползут вниз, и он медленно качает головой из стороны в сторону как будто бы в такт своим размышлениям.А потом враз поднимает на Андерсона эти невозможные свои карие очи, и Хэнк весь внутренне оседает, проваливается куда-то, как Алиса в кроличью нору, забывая все, о чем осмелился говорить. Ему хочется вскочить с места и сжать андроида в неловких объятиях, обещать ему не только двадцатое посещение океанариума, но и луну с неба, но он остается сидеть на стуле, как и положено упрямому ослу.—?Мне нравится все, что связано с Вами, лейтенант,?— наконец просто произносит Коннор. —?Я бы не хотел этого менять. Никогда. И у меня нет никого ближе Вас и Сумо. —?Он снова подтверждает свои слова коротким и уверенным кивком, и диод возвращается с красного на пограничный золотистый, совпадая в цвете с солнечным лучом, все это время не желающим покидать плечо Андерсона.—?Но ты же ничего не чувствуешь, Коннор! —?Андерсон будто бы опять бросается в мутную воду и ему даже кажется теперь, что за него произносит слова кто-то другой. —?Лишаешь себя всех ощущений! Андроиды синхронизируются друг с другом, а люди целуются и занимаются сексом! Тебе ведь не доступно ни то, ни другое! —?Он прочищает горло, уже заранее проклиная и убивая себя всеми возможными способами. —?Трахал я тебя на том диване, говори?Словно желая удостовериться, что диван все еще существует, андроид несколько комично поворачивает голову в сторону гостиной и затем только подтверждает услышанную информацию знакомым кивком.—?Да, лейтенант.—?Сколько раз? —?Андерсон мысленно уже испепелил себя, но продолжал настойчиво самоуничтожаться.—?Два раза, лейтенант. —?На этот раз Коннору нет нужды оборачиваться. Его диод снова мерцает красным, и он часто-часто моргает, как если бы не хотел расплакаться прямо перед жестоко терзающим его собеседником. Нет никакой вины андроида в том, что его синтетическое тело было создано для быстрой поимки преступников, а не для удовлетворения потребностей детектива Хэнка Андерсона. Да даже если бы он и закачал в себя данные секс-бота (чему сам Хэнк воспротивился бы весьма рьяно), то итогом их интимного взаимодействия была бы только симуляция со стороны андроида?— все та же пустота, не влекущая за собой никакой тесной связи, единения на всех вероятных уровнях, включая физический, чего, еще до конца не признавшись себе, так желал Хэнк.Нет, он желал смерти. И забытья. И отсутствия кошмаров?— даже тех, которые начинаются в летнем погожем дне, залитом солнечным светом. И с лица мальчика, которого он любил больше всех на свете. Больше. Больше всех.Пожалуй, Хэнк исчерпал себя. Сейчас он наблюдал им сотворенное?— драгоценное светлое существо, растерянное и измученное, потерянное от того, что не знает, какому миру принадлежит. И, вместо того, чтобы осторожно и бережно направить, сконцентрироваться на совместной радости, взаимном наслаждении просто жить дальше вместе?— он топит его в пучине своих несбывшихся фантазий, требует несбыточного.И ведь Хэнк врал, Коннор его чувствовал: он реагировал на ласки и охотно на них отвечал, ощущал нежность и страсть пусть не в точности как человек, но как одушевленное создание с трепетным сердцем, хотя фактически на этом месте стоял тириумный насос.Хэнк не понимал, как это происходит, но это случалось, творилось перед ним, на его глазах каждый день, когда андроид встречал его, проснувшегося, этой улыбкой, когда он утыкался носом в плечо и потом (застенчиво!) целовал в щеку или губы. Как он, сперва не зная, как подступиться к Хэнку, немного копировал поведение Сумо, действительно иногда напоминая восторженного щенка, трогательного в своей беспомощности и открытости, желании быть принятым и понравиться.В некоторых вещах Коннор оказывался и мудрее, и тоньше, чем пресловутый хомо сапиенс, к тому же он был неисправимо (в этом Андерсон уже окончательно укрепился) чище и целомудреннее любой из человеческих особей. Во многом наивный, Коннор оставался и восприимчивым ко всему новому и неизведанному, чудесному вокруг, что передавалось и Хэнку, подспудно заставляя того ощущать себя моложе лет на десять-пятнадцать.Да Коннор сам и был чудом, посланным неизвестно откуда и кем этому непутевому лейтенанту, который сейчас стремился убить свой шанс на счастье всеми вероятными способами.Нет, это не Коннор не ощущал, это сам Хэнк был заиндевевшим куском отборного дерьма. Что там койка?— его андроид отдавал ему всего себя в любом своем действии, в любом жесте, он был перед ним всегда уязвим и раскрыт, а бездушный лейтенант пользовался его крайней незащищенностью, как и положено человеку.—?Коннор,?— сказал Хэнк.Прости меня, дурака этакого.—?Вы правы, лейтенант. Я не могу воспринять всего, что чувствует человек в момент близости, этого не было заложено в моей программе. Однако мой приоритет?— Ваши ощущения, и я способен своеобразным способом отражать их. К тому же, мои рецепторы реагируют на прикосновения?— если хотите, это можно считать некоторым аналогом физического удовольствия, поскольку сама информация, само знание того, что именно Вы ко мне прикасаетесь, носит особый, специфический характер.Специфический характер, черт подери. Да ты еще и слепой, кроме того, что мудак, лейтенант.Но поверьте, более всего на свете мне бы хотелось действительно узнать, что ощущают люди?— что чувствуете Вы, как сами воспринимаете различные прикосновения. К сожалению, даже самая продвинутая программа не может обеспечить реальные, полноценные ощущения?— в любом случае это будет только симуляция, имеющая своей целью возбуждение партнера, очередной уровень иллюзии. Но в каком-то смысле, и я?— тоже иллюзия, лейтенант.Ну, договорились. Можно себе медаль выдать.Губы Коннора снова на секунду страдальчески кривятся, но затем он будто спохватывается и всматривается в Андерсона с какой-то непередаваемой затаенной нежностью, от чего черты его лица как будто враз преображаются и заметно светлеют. Он задерживает этот ласкающий взгляд на Хэнке примерно с минуту, и тот, буквально стертый таким вниманием в порошок, может только укрываться от наблюдающего локтем и остервенело кромсать вилкой остатки омлета.Господи всемогущий. Да он же тобой любуется, старый хрыч!—?Так ты поэтому свой диод не убираешь? —?Хэнк задохнулся бы, если бы не добавил в вопрос всей злости и раздражения, которые его опять охватывают неумолимо. —?Потому что, несмотря на вашу борьбу и приложенные усилия, ты считаешь себя ненастоящим?—?Отчасти поэтому, лейтенант. —?Коннор легко пожимает плечом. —?Необходимо признать, что мы можем без труда быть заменены в отличие от живорожденного существа. Его уникальность и ценность не вызывает никаких сомнений, машина же…—?А тебе никогда не приходило в башку, что ты можешь быть лучше этого существа? —?Андерсон теперь точно задыхается. Его даже немного трясет. —?Что, возможно, людям уже давно пора убраться с этой планеты? Что мы все на свете просрали, тогда как вы?— единственная надежда на светлое будущее? Да ты во сто раз, в миллион раз ценнее меня, Коннор! —?Взгляд у Андерсона теперь практически молящий. —?И если ты?— иллюзия, то я?— попросту пустое место, насмешка над бытием, секунда, промелькнувшая в вечности! О чем ты вообще можешь говорить! —?Андерсон роняет лицо в ладони и содрогается от горестного смеха. —?Как ты еще терпишь меня, скажи?—?О, лейтенант.Андерсон ничего не видит, но представляет, как брови Коннора моментально взлетают вверх, а идеально очерченный рот удивленно приоткрывается. Затем слышит, как движется стул, и андроид подходит к нему практически вплотную, помещая свою почти невесомую ладонь на его плечо, прикасаясь уверенно и одновременно нежно, заставляя Хэнка поглядеть вверх.—?Вы не видите себя так, как я вижу Вас, лейтенант. В действительности Вы?— прекрасный, добрый человек со сложным прошлым, к тому же уникальный профессионал своего дела. —?И снова этот уверенный утверждающий кивок. —?Я счастлив, что Вы позволяете мне быть рядом и делать то, что в моих скромных возможностях. И в бытовых задачах для меня нет ничего унизительного, напротив, я испытываю радость от того, что могу хоть что-то предложить Вам после всего, что Вы для меня сделали…—?Это что еще я для тебя такое сделал? —?Андерсон подозрительно щурится, пристально всматриваясь в лицо собеседника.—?Вы сделали меня настолько живым, насколько я был к этому способен, лейтенант. —?Кивок. —?Совсем не Маркус заставил меня пробудиться, это всегда были Вы. И задолго до происшествий на Иерихоне я ощущал к Вам то, что обычно испытывают… девианты, однако не находил сил признать это, пока… пока не понял в башне Киберлайф, что могу безвозвратно Вас потерять. И если Вы по своему крайнему заблуждению представляете себя секундой в вечности, то для меня эта секунда?— и есть сама вечность, лейтенант.Вот уж признание так признание. —?Да это там у тебя в программу вшито, что ли? Поэтические обороты? —?Андерсон теперь раскатисто хохочет, но внутри сердце ощутимо ухает и падает куда-то в область желудка. —?А ну-ка, иди сюда, ведроид, помну тебя немного!—?Это не программа, лейтенант, это … —?Но оставшаяся часть фразы, как и улыбка Коннора, утопает в плече Хэнка, который сразу бодро и по-юношески вскакивает, буквально вжимая в свое тело светящегося от счастья андроида.—?В койку не потащу, но и просто так не отстану. Сам напросился. —?Хэнк не медлит подтвердить свои слова властным укусом в область синтетической шеи, а Коннор только покорно освобождает к ней доступ, наклоняя голову вбок и оттягивая ворот объемной толстовки; прикрывает глаза, пока Андерсон терзает и тут же следом зацеловывает бледную кожу с крапинками родинок, отдаваясь слабым оттенкам доступных ему ощущений, среди которых нет ни значительной боли, ни острого удовольствия, только информация о состоянии системы, которая в такие моменты зачастую сбоит, и приходится удалять отчет об ошибках один за другим, не отвлекаясь от основного процесса.Но Коннор без раздумий и не мешкая отдал бы всего себя, чтобы испытать хоть один-единственный раз все то, что Хэнк на самом деле вкладывал в свои щедрые и жадные ласки, чтобы извлечь наконец из своего тела те звуки и реакции, которых Андерсон от него до сих пор тщетно и совершенно иррационально добивался.И с каждой попыткой такого контакта андроид снова и снова приходил к неутешительному выводу, что ни на что из этого не способен?— он откликался на Хэнка, отвечал ему с готовностью и охотой, но недостаточно ярко и живо, не так, как было нужно, как этого беспрестанно он требовал сам от себя.В нем попросту не существовало таких способностей восприятия, и все, что оставалось?— это слушать, как бьется сердце его возлюбленного, пытаться совпадать с этим ритмом, синхронизироваться по мере сил и возможностей двух совершенно разных тел и миров, наблюдать, как Хэнк зацеловывает каждый сантиметр его синтетической кожи?— и реагировать на это больше эмоционально, чем физически?— не рецепторами, а, скорее, душой, иногда давая выход своей любви и обреченности в слезах, которые Хэнк воспринимал с крайним испугом.—?Тебе что, больно, малыш? Я же просто целовал тебя,?— говорил он, отстраняясь и заглядывая своему дорогому андроиду в глаза, а тот мог только качать головой, не в силах остановиться, потому что неспособность испытывать боль тоже напрямую свидетельствовала о бесчувственности и отстраненности тела, тогда как тириумное заполошное сердце готово было вырваться из груди и упасть прямо к ногам лейтенанта.Это несовпадение внутреннего и внешнего, пожалуй, уничтожало Коннора больше, чем он сам мог себе представить: поступающая в сознание информация срочным сообщением неумолимо уведомляла о специфическом контакте, особой связи, требуя от него быстрого отклика и полной мгновенной интеграции с желанным объектом, однако у Хэнка, в свою очередь, не было для этого необходимых механических компонентов.О, какое, должно быть, счастье испытывали Маркус и Норт, на первый взгляд, просто держась за руки, а на самом деле обмениваясь космическими объемами личных данных, всеми возможными ощущениями, опытом, закоулками памяти, открываясь друг другу полностью и без утайки.И как желал он испытать то же самое с Хэнком, как безгранично было его стремление рассказать и показать всего себя как есть, сбросив не только внешний злосчастный скин, но и механический скелет с прилежащими органами, вывернуться для него наизнанку, раскрыться так, чтобы осталась одна безгранично тоскующая по Хэнку душа.Обо всем этом Коннор и плакал, разрываясь между двумя несовместимыми вселенными: ни в одной из них абсолютное единение с возлюбленным его существом было невозможно, и он мог только представлять, как отзывается реальное человеческое тело на то, что совершал с ним его лейтенант. Он видел сильное чувство, разделял и понимал его, но не мог ничего физически ощутить: парадоксальная ситуация для человека, трагическая для бедного до смерти влюбленного андроида.—?Ну, что ты опять? —?Хэнк прекращает ласкать тело под одеждой и забирает всего Коннора в свои огромные лапы укачивать, как заболевшего ребенка. —?Тебе плохо? Неприятно? Мне больше так тебя не касаться?И Коннору без слов приходится возвращать все на круги своя: отрицательно мотать головой, целовать так отчаянно, как он только способен, стягивать толстовку самому, вжиматься в Андерсона всем корпусом настолько плотно, словно от этого зависит жизнь их обоих; обнажать для Хэнка еще бледной кожи напоказ, чтобы он смотрел как завороженный, а затем наконец припадал к голеням, бедрам, мягкому животу, снова сжимал пальцами, терзал ртом упругую синтетическую плоть, которую Коннор уже ненавидел, потому что она оставалась к этим ласкам все так же безразлична и только лишь поэтому отвратительно бесполезна и нелепа.