IV (1/1)

Наконец он заметил зеленые стены дома и без труда поднялся на третий этаж, ведь косноязычный хозяин мало знал его и вряд ли понимал, что тот разыскивался. Раскольников также уверенно шел к цели как прежде, высматривая знакомую дверь, и долго искать ему не пришлось. Она оказалась не заперта, и заглянул внутрь он сразу, но не спеша и аккуратно, чтобы не напугать Соню. Видел он: сидит хрупкая фигурка на кровати, пред образом, молится. Он неловко отворяет дверь, привлекая тем самым её внимание, и тут же оборачивается она, полная надежды на лучшее. ?— Так ты искупил грехи…? Ты признался? Они разрешили тебе увидеться со мной? —?всё спрашивала она с мрачным восторгом, пока стоял Раскольников, словно немой, не смея ответить ничего. ?И что я отвечу? Что скажу ей? А скажу как есть, чего уж греха таить!? И ответил: ?— Нет, Соня… Большее. Я на свободе. Но не ожидал он увидеть её удивление. То, как смотрела она него с надеждой, резко переменилось недоумением, от которого им обоим стало неловко, неприятно в груди. ?— Как это.? ?— Нам надо уезжать! —?заторопился он, подходя всё ближе, медленными шагами. —?Поскорее, собирайся, прошу… Не оставлю я тебя тут! Но девушка лишь побледнела, в лице её читался испуг, разочарование, и сделалось Раскольникову больно от этого выражения, неприятно, и сердце его сжалось, будто в тисках. Неужели не понимает она его? ?— Значит… Ты просто сбежал? ?— Я не мог… Я не мог иначе, Соня. —?он подошёл ещё ближе к ней, пристально глядя на неё. —?я сказал, я ждал своей участи, но она такая горькая, я не мог просто так потерять свою жизнь! Но Сонечка словно и не слушала его. Она всё отстранялась от него, пятилась в страхе, вся дрожала. Но он не сдавался, продолжал: ?— Ну послушай же, Соня! —?голос стал его нахальнее. —?Ведь в жизни иначе не получается, не выживешь… Каюсь я в своем грехе, но что ж сотворит со мной каторга? Не хочу! Не хочу мириться с этим… Он схватил её за обе руки, крепко сжимая их, прижимая к груди своей эти тонкие пальцы, и все умолял её отчаянно: ?— Торопись, прошу… ?— Нет… —?она отшатнулась от него. А тот растерянно смотрел на неё, и уверенность, что была с ним всё это время вдруг сошла на нет. ?Она отказывается… Считает, что каторга правильнее… Но почему…? Почему ты так думаешь, Соня?? ?— Что ж за вздор! Разве не хочешь ты иной жизни? ?— Родя, так ты преступник вдвойне… —?её сердце стучало и замирало. —?и не потому, что сбежал… Ты ведь слово нам дал! Знала я, на что иду… В тот же миг заблестели её глаза, и выступили слёзы, потекли по щекам, обжигая их. ?— Я же ведь… Вместе с тобой хотела ехать… Я же… —?Сонечка всё запиналась, с каждой секундой содрогаясь все сильней и сильней. —?я же не думала оставлять тебя… ?— Так и ты не оставь меня! Пожалуйста, у нас мало времени… Вернулись к нему терзания. Ведь права она была… ?Права… Неужели права? И это моя цена? Идти, не замечая преград… Что же… Соня теперь моя преграда?? ?— Может, ничем не лучше была бы жизнь наша, но зато… —?она отчаянно смотрела прямо ему в глаза, вглядываясь в его душу. —?нам обоим было бы за кого держаться, даже там… ?Не может она без меня… Как и я не могу… Да что же это получается? Уж не снова ли…? ?— Скажи, разве можно… Можно было бы так поступить, зная, какой грех за тобой? Две души, Родя… Ты отнял две души! Разве ж можно так, Родя? ?Три я отнял… И твою душу, милая моя Соня, погубил я…? Склонил голову, оробел весь, вновь помутнел его разум, вновь это чувство одолело его, вновь мучать стало… ?— Разве можно убежать тогда от себя? От того, что ты сделал? От своей семьи? Раскольников, не издавая и звука, отпустил её руки, поминутно ослабевая. И снова ноги не держали его, стыдно и противно на душе, горько. ?— А разве не будет это преследовать тебя? Какими бы не были люди, не мы должны решать, кто из них будет жить, а кто увидит свет Божий… Он совсем растерялся. Не было уж в нём больше той храбрости, сменилась она нерешительностью, оробел, судорожно думая: ?Я выбрал это же… Выбрал… Нет мне пути назад, нет… Как же мне быть? Как же…? Вся уверенность его сошла на нет, стало даже тяжело дышать, ведь видел он теперь свою самую настоящую цену. ?Не каторгой или повешением угрожала мне судьба… Судьба человека, что идёт по головам… А нечто больным, чем петля на шее и сибирский мороз… Один ведь я останусь, совсем один, пока к цели своей идти буду! Ни коим сердцем нельзя мне принимать решения, нельзя… Должен быть бессердечным, хладнокровным, но не только пред убийством, но и…? Взгляд его вновь был направлен на рыдающую навзрыд Соню, и глаза его сами в один миг заблестели. ?Но и пред близким человеком…? Он упал перед ней на колени, закрыл лицо руками, и так тошно сделалось на душе, так мерзко… И смешалось всё у него в голове, и теперь не мог ни дальше пройти, ни назад отступить, отказавшись от плана своего.