Часть 1 (1/1)
Мир Эдварда как будто напился вусмерть, позвал Нигму на брудершафт и затем разбился на тысячу дебильных историй, которыми полны книжные трупы. Карательный ноготь упёрся в него, прямо по сердцу ползали близкие глаза, - темные, под тяжелыми веками, все понимающие. За прожитый страх он готов был упасть на колени перед Крейном, но держался, храня высокую марку своей гордости. Зажми такому человеку рот - у него нос заговорит.От токсина надсердная скорлупа дала трещину, сердце выклюнулось на волю. Страх мохнатыми лапами теснил легкие; вот он подобрался к горлу, и Загадочнику теперь казалось, будто мозг его — это кусок мяса, который он поднял высоко на тарелке, спасая от хищных зубов. Крейн - пастырь ужаса, склонился над ним, и горячие жесткие пальцы стиснули подбородок Эда, принудили запрокинуть вспыхнувшее лицо. Корни его молчания ветвились, переплетались, всасывали в себя необходимые ему соки. Чужая смерть бродила по выкрашенным бледной масляной краской коридорам психиатрического отделения, шуршала прозрачными крыльями, хрипела, задыхалась рядом.-Взвой, - наконец прошептал Джонатан, мало-мальски сварганив улыбку. - Взвой, мой милый, как метель.Всё было зловеще повторно. Всё трепетало в какой-то саркастической улыбке Рока. Эдвард глухо застонал. На балюстраде захлопала крыльями дерзкая ворона, которая отбилась от стай, рассыпающихся бусами черного жемчуга в прозрачном небе. А ведь ещё недавно все предупреждения о том, что Крейн с лёгкостью запластелинил бы Эдварда в своих руках, казались лёгкими бабочками. Позолоченный мозг Нигмы просто отказывался воспринимать эту жестокую реальность, в которой руки Джонатана пробирались под его тюремную робу, мяли и прессовали. Ключ от двери болтался на тонкой шее, и время, просто выброшенное из жизни Нигмы, медленно тянулось. Место, где он обитал вместе со всеми своими фантазиями, жестоко предало его - разглядеть того, кто спасёт его, было невозможно, оставалось только выдумать. Скользящим взглядом обволакивал Крейн то, что осталось от Нигмы, ошмётки его гордости, остатки совсем неземной смелости. Голубые зрачки бесстрастно смотрели из под тяжелых дуг надбровий, и поцелуи Смоляного Чучелка были смачны, а укусы - деликатны.- Ничего личного, Эдвард. Я просто падальщик.
- Но я не мёртвый! - голос вышел тих и сипл, словно с бодуна. Сейчас бы он предпочёл беседовать руками. Ведь руки зовут, рассказывают, лукавят. - Я не мёртвый, Джонатан, я....Хлоп! Прозвучала пощечина в его правую щеку. И прежде чем он успел отвернуться, снова раздался звук пощечины — хлоп! Удары были несильные, но они имели такое же действие, как слабый окрик на лунатика. Эдвардзахлопал глазами с такой скоростью, словно надеялся, что если проморгаться, то соринка в виде нависшего над ним Джонатана исчезнет. Тщетно обшаривая мозги в поисках стратагемы, Нигма ожидаемо сообразил, что спасти его может только дальнейшее молчание. Это не значит, что он не готовил разумную ответочку на случай внезапного права голоса.
- Не поощрять странности, - буквально пропел Крейн и стремительно расстегнулся. - Выкорчёвывать. Тебя следовало бы погрузить в медикаментозную кому и доставать оттуда по мере надобности.
Не Пугало, а Смоляное Чучелко - истекающее елеем умащивания, негой сопереживательных интонаций, под которые одна душа ласково переваривает другую, щедро выделяя необходимые душевные соки участия. И только у Эдварда здесь была мимика как у глухонемого, и он быстро оказался в кольце быстрых жестов из сантиментов.
- Молчание так украшает твой заурядный рот, - промурчал Крейн. Ощущал ли он возбуждение? Эдвард чувствовал лишь то, как какие-то невидимые мягкие волны время от времени приподнимали его и, качнув, неслышно опускали на прежнее место. Эдвард сосредоточенно ухватился за стену, чувствуя, как Джонатан пристраивается к нему сзади.Стыдясь нестерпимо, но уже зная, что не спросить невозможно, Готэмский Сфинкс выговорил с трудом:- Ты - отец грехов?- Я лишь скромный призрак в его услужении, - лёгкий стеклянный смех. Внутри Эдвард туг, как чрево у рахитов. Топор из его мечты изгоняет любую ночную нежить, но только не ту, которая стоит над ним и трахает его в поджарое тело. Он входил и выходил из него, будто медленно-быстро чатясь по ступенькам - смазка в этом помогала.Руки, комкающие пол, попытка оргазма...Эдвард даст своей боли отстояться в стакане, выплеснет пену и выпьет. Его разговоры с Крейном всё ещё напоминали обезумевший светофор, заляпанный мигающими кругами и стрелами. Лишь Джонатан - доктор, а прочие - обречены.
- Вот теперь-то жизнь пойдёт без примесей, сплошным откровением, - усмехнулся Крейн, старательно изображая во взгляде нечто демоническое. Эдвард закатился в приступе смеха, утаскивающем за собою шаткое равновесие рассудка. - Ну-ну, прекрати душевный надрыв. Всё позади, всё кончено.- Кончено, - Эдвард всхлипнул, рыская взором по комнате в поисках ободрения посерьёзнее. В этот момент решалась его участь - Крейн простёр в его сторону ладонь, очищая до шёпота свою тёмную мантру, своё заклятие. - Джонатан, а ты кончил?
- Чтобы кончить презрением к тебе, надо было начинать с ненависти. - ладно, допустим он был готов простить его на ещё одну жизнь вперёд. Смоляное Чучелко убрал руку вон; так и висел в кабинете призрак его улыбки – странно и автономно, и день продолжался в блеске начищенной бляхи спешно застёгнутого ремня.