15. Heads will roll (1/1)
*** Эшли нетерпеливо рыщет по клинике. Пытается найти свою подельницу, подружку восьми месяцев. Это почти что ребенка выносить. Сдружились так, что не разлей вода. На сменах вместе, вместе прогорклый кофе из автомата в коридоре, вместе на пьянки после смены и на шоппинг в редкие выходные. Разница совсем крошечная. Эшли — врач, а Джой — медсестра, но это не так уж и важно. Они понимают друг друга с полуслова. Есть, о чем посудачить, кому кости перемыть, посоветовать, указать на ошибку, повздорить из-за лишней закорючки в диагнозе и вовремя не измеренной температуры. На то и есть друзья. Жизни спасать, в том числе, и друг другу. На седьмом этаже мало палат. Почти все не заняты. У одной на стуле вальяжно развалился молодой коп. Дрыхнет, поди, работы здесь ему нет уже много месяцев. Раньше тут было столпотворение, журналисты пронырливые, крикливые и жадные до сплетен почище самых старых медсестер, фанатики восторженные и больные, им бы в психиатрию заглянуть. На этих дверях оставляли проклятия и признания в любви, возлагали цветы, плюшевые игрушки, много всего такого, о чем Эшли сразу бы и не подумала в силу своей природной наивности. Ей почти тридцать, но она так и не может поверить полностью, принять, что этого пациента за дверью, этого зверя в человеческой шкуре нужно было не только спасти, оставить жить, этому научила медицинская школа, ладно уж, гиппократовы законы никто не отменял, но еще его можно было почитать, словно божество, словно гребаного Антихриста, умершего по грехам людским. А эти самые люди, те, которые ходят по субботам в церковь, носят аккуратные костюмы и делают ровные стрижки, те хорошие соседи за белым штакетником, верные мужья и жены, те, которые даже собак выгуливают на специальной площадке, отправились в паломничество за воскрешение своего дьявола. Джокера подстрелили месяцев десять назад. Очень плохо, в голову. Врачи буквально вытащили с того света, за волосы, вцепились. Кто-то отрабатывал гонорар, приплаченный бандой, кто-то не мог ослушаться Гордона — комиссару злодей был нужен только живым. Так или иначе, Джокер выжил. А его мозг — нет. И уже много дней он лежит в палате на седьмом этаже, подключенный к аппарату жизнеобеспечения, весь в трубках, словно в змеях. Надежды на то, что он очнется, нет, но Гордон продолжает настаивать, что нужно ждать, не верит старик, что клоун снова обманул, вывернулся из лап полиции, ускользнул в небытие. Известных родственников у Джокера нет, так что и перечить некому.Сначала паломники приходили толпами — священники проклинали, идолопоклонники возвеличивали. Джокер и раньше был заметной в Готэме личностью. Сейчас же превратился почти в поп-звезду. Подростки пробирались в палату, чтобы сделать селфи с врагом номер один. Активисты пытались несколько раз отключить его от машин. Его проклинали и любили, о нем снимали сюжеты, трубили газеты, он даже попал на обложку Готэм Таймс. Это еще раз доказывает, что мертвецы популярнее живых. При жизни Джокер был опасным преступником, живодером и злодеем. Его боялись и обходили стороной. В смерти он словно вступил в клуб ?28?, не хватало только начать производить сувениры с его изображением. Однако популярность недолговечна. Шли месяцы, Джокер не приходил в себя. И постепенно девочки-готы перестали оставлять охапки бордовых роз в коридоре, священники перестали крестить дверь, проходя мимо, а в крыле остался только один коп — для проформы, не для охраны. Всем было ясно, что Джокер больше не проснется.Эшли находит Джой на излюбленном месте раздумий — в палате маньяка. Это странно, но Джой как раз одна из немногих, кто приходит к нему до сих пор. Не потому что он ей нравится или еще что, просто в склепе спокойно. Так она говорит. Здесь она может выговориться и подумать обо всех своих проблемах в тишине. И одновременно с молчаливым собеседником. Это неприятно, но не странно. В больницах часто беседуют с коматозниками. Уровень стресса такой, что это лучше даже, чем напиться в баре. Джой стоит у окна, курит в форточку. Запрещено, конечно, но Эшли не сдаст её, да и обитателю палаты наплевать. Джокер лежит абсолютно тихо, как и всегда. Из потрошителя он превратился в безмолвного наблюдателя, предмет обихода, раздражающий, но не страшный.- Радость моя, ты что это грустишь? - спрашивает Эшли и обнимает подругу за плечи.Джой вздрагивает, поворачивается вполоборота, выкидывает в окно окурок.- Устала ужасно, - говорит, закатывает свои синие младенческие глаза, морщит вздернутый нос. Джой за тридцать, но выглядит она совсем девчонкой. Хорошие гены, - только мистер Джей и помогает сосредоточиться. Эшли усмехается, бросает взгляд на Джокера. Они придумали ему это прозвище давно, с подачи Джой. А та стащила из старых газетных вырезок. Так Джокера называла Харли Квинн, то ли подельница, то ли пассия, а может и все вместе. Кто-кто, а она пропала с радаров почти сразу. Ходили слухи, что некоторое время возглавляла банду Джокера, а потом ее и след простыл. Вроде бы отправилась за лучшей долей в Нью-Йорк. Но это все слухи, конечно. Точно лишь то,что Джокера она забыла быстрее, чем его почитатели из народа. - Давай после смены по пиву, - предлагает Эшли. Они часто так делают. Рядом с больницей есть неплохой бар — там можно и напиться, и забыться. Неплохая перспектива после десяти - одиннадцати часов на ногах.- Давай, всяко лучше, чем киснуть дома, - соглашается Джой.Они в последний раз смотрят на будто спящего Джокера. У него светлые длинные волосы, шрамы на щеках спрятаны под отросшей седой щетиной, крючковатый нос делает его похожим на Эбенизера Скруджа из рассказа Диккенса. Если не знать, то можно и обознаться. Он не похож на Чарли Мэнсона, вокруг него нет особенной зловещей атмосферы. Просто труп, овощ на веки вечные. Не страшный, скорее печальный. Это действительно немного успокаивает. Даже Джокер ведь смертный. *** Тем вечером Эшли и Джой изрядно напиваются в баре. Глубокой ночью Эшли еле усаживает подружку в такси. Она вырывается и чуть ли не угрожает — не хочет уходить. Избавившись от пьяненькой Джой, Эшли не к месту вспоминает, что забыла домашние ключи в своем кабинете в больнице. Чертыхается, матерится, на заплетающихся ногах и слишком высоких каблуках идет обратно.Ночная смена довольно спокойная. И это, конечно, везение. Обычно в больнице в любое время творится страшный бедлам. Скорая гоняет туда сюда, в приемное отделение поступают везунчики с повреждениями разной степени тяжести. Но в этот раз словно наступила передышка. В больнице тихо. Так не бывает.Эшли забирает ключи в кабинете, ждет слишком долго перед лифтом, кабина передвигается с первого по шестой слишком медленно. Оказывается, едет она на седьмой — кто-то оттуда вызвал лифт. Двери раскрываются, но никого нет. Эшли не по себе. Она не верит в знаки, тайные предзнаменования судьбы и все такое, но отчего-то сейчас пьяный мозг или интуицияей подсказывают, что нужно проверить седьмой этаж. Медленно и спокойно доходит до палаты Джокера. Останавливается. Коп Эрни дежурит этой ночью, спит беспробудно и сладко, аж похрапывает. Эшли кривится, очарование момента теряется. Надо меньше пить, и вот тогда не будет таких странных приходов. Она уже собирается уходить, когда вдруг слышит всхлип за дверью. Вся холодеет моментально, вытягивается в струну, задерживает дыхание. И ей бы разбудить Эрни, вызвать охрану, но вместо этого приоткрывает дверь, глядит одним глазом в щелочку. Увиденное заставляет волосы шевелиться на голове. Джой лежит на постели Джокера,свернулась клубком вокруг его тела, всхлипывает тихо, почти бесшумно, обнимает его за пояс, пьяно, но аккуратно, чтобы не задеть массу трубок и капельниц. Она не хочет повредить систему жизнеобеспечения.- Папочка, - еле слышно произносит Джой. Эшли не может удержаться. Она вскрикивает тонко и неестественно. Сопоставляет один и один. Получается два. Все эти месяцы она просто не замечала, не хотела видеть. Эшли лихорадочно думает, что ей делать дальше — бежать вниз, будить Эрни, звонитьв полицию - что именно? Пока она нещадно тупит, Харли Квинн соскакивает с кровати и молниеносно настигает подругу. Втягивает ее в комнату одним сильным резким движением, плечо хрустит, выходит из сустава, но на это наплевать всем. Эшли пытается закричать, но Харли зажимает ей рот ладонью. Крепко, словно металлическую пластину наложили. Эшли полощет руками по воздуху, пытается вдохнуть и одновременно вырваться, но ничего не выходит. А потом она чувствует холодную сталь на шее. Успокаивается моментально, затихает и лишь часто-часто дышит, пытаясь осознать эту новую извращенную реальность. В которой ее лучшая подруга — пассия Джокера. - Э-э-э, - протяжно всхлипываетХарли Квинн, думать о ней как о Джой больше не получается, - подруга, куда ты собралась? Так дело не пойдет. Как бы ты мне не нравилась, отпустить не могу, - Эшли так напугана, что соображать ясно не может, но все-таки замечает, что для психопатки Харли рассуждает почти что нормально.Она сажает Эшли на стул, привязывает запястья к подлокотникам, завязывает рот туго,сама присаживается на край кровати Джокера, просто смотрит и молчит. Ни тебе истории жалостливой и сумасшедшей о большой любви, ни пространных объяснений о попытках спасти главного злодея Готэма, ничего. Харли просто сидит устало, сгорбившись, прикуривает, затягивает в легкие спасительный табак. Эшли молчит по принуждению, теперь уже понятно, что охранника ей не добудиться. Харли и с этой проблемой справилась. Рассматривает свою треклятую подругу. Всегда казалось, что Джой слишком худая — ключицы рвутся из-под кожи ломаными линиями, ямочки на щеках кажутся провалами, словно какой-то хирург неудачно поработал, сделал её скулы карикатурно выделяющимися. Под глазами залегли тяжелые тени, синяки. Харли так устала, так заебалась. Это видно. Дергается, распрямляет вопросительный знак спины, бездумно гладит ладонью Джокера по бедру. Это привычка, себя успокоить и его тоже. Харли так устала, так заебалась. Но надежды не потеряла. И это тоже видно. А еще это значит, что у Эшли никакой надежды нет. Харли улыбается надменно, растягивает искусанные губы в стороны, раздвигает их механически, без желания и запала. Сейчас она больше всего похожа на своего монструозного любовника. Сейчас она — это он. Эшли особенно не успевает испугаться. Ей страшно, конечно, где-то глубоко на подкорке бьется мысль о том, как же все это глупо и нереально. Харли всаживает нож в яремную умело и быстро. Кровь течет тягуче и медленно. Эшли врач, она знает, через сколько умрет. И Харли тоже. Они смотрят друг на друга. Харли улыбается чуть теплее. - Мне очень жаль, - напоследок произносит подружка клоуна. Она вынимает нож из раны, чтобы кровь бежала быстрее, вкладывает в мертвую ладонь Джокера, елозит между пальцами, чтобы смазать собственные отпечатки, оставить его. Эшли теряет силы. Смотрит на бледного, неживого монстра, смотрит на Харли, которая собирает вещи, снова превращается в Джой. Все же ей не жаль.