Не отпускай меня. Часть третья, начало. (2/2)

Не отпускай меня Hurtful 409950K

Предыдущая страница Список Следующая глава

Сейчас мне кажется, что между нами выросла огромная пропасть. И тот, кто решится ее перепрыгнуть, рискует разбиться насмерть.

Хотя, сдается мне, я уже внизу.

***

Домой я не захожу. Папа редко выходит из себя. Но когда это происходит, мы с мамой стараемся держаться от него подальше. Он никогда не поднимает руку, но может сказать очень много нелестных вещей. В такие моменты границы вежливости у него стираются, любовь испаряется: он говорит, только чтобы ударить больнее. Мы не злимся на него, потому что знаем, что впоследствии он сам себя ненавидит за свои слова. Но не факт, что его совесть проснется в ситуации с тобой.

Ты подбрасываешь меня до караоке, куда мы иногда заскакиваем с друзьями. Излюбленное место Грега и Хло, они чуть ли не каждую неделю напрягают там свои голосовые связки, в отличии от нас с Тревором, кому медведь не просто наступил на уши, а очень удачно по ним потоптался.

Я замечаю, что Грег уже стоит возле входа, в черном пальто нараспашку. По покрасневшим щекам ясно, что ему холодно. Видно, что пришел раньше, а гордость закутаться в пальто не позволяет. Вот и стоит, как статуя, хотя и выглядит круто.

Его глаза тут же вцепляются в знакомую машину, и еще раньше, чем я начинаю возиться с ручкой двери, стараясь умудриться открыть ее левой рукой, Грег размашистым шагом подходит к машине и распахивает пассажирскую дверь.

Он смотрит на тебя, чуть кивает в скупом приветствии и подставляет руку, за которую я тут же хватаюсь. Мне кажется, ты хотел попрощаться со мной, да и пальцы твои сжимали дверную ручку, видимо, хотел открыть для меня дверь. Но ты не успеваешь ничего сделать: Грегори буквально вышвыривает меня из машины, а затем сам захлопывает дверцу.

Он даже обернуться мне не позволяет, вцепляется в шиворот моей толстовки и тянет ко входу в караоке. Позади я слышу рев твоего мотора, и он кажется мне раздраженным. Такое отношение обычно непредвзятого Грега мне не понятно, да и за тебя обидно. Ты и так натерпелся от папы.

— Выглядишь дерьмово, — вместо приветствия роняет Грег, стоит нам зайти в душное лобби. Он не ждет моего ответа, машет рукой в сторону кассира, увесистого рокера Тома с длинной неаккуратной бородой, который только кивает в ответ, и уверенно проходит дальше, по узкому коридору с несколькими белыми дверьми: каждая ведет в свою комнату с караоке. Все помещения имеют относительно хорошую звукоизоляцию, если что и слышно, то приглушенно и нечетко.

Неоновый свет настраивает на определенный лад, полутьма включает желание напиться, что при этом не гасит моего пессимистичного настроя. Я все еще думаю о тебе. Об отношении, с которым тебе приходится сталкиваться по моей вине.

Грег достает дубликат ключа и первым заходит в комнату фиолетовых тонах. Она выглядела бы как уборная клуба в приглушенном свете, если бы не огромный экран, на котором уже отображались наименования песен. Это личный список Грегори, правда, пару песен туда запихнула Хло.

— Так мы… петь пришли? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как наш адвокат дьявола снимает пальто и небрежно бросает его на угловой черный диван.

— А ты против? — Грег приподнимает брови и берет со стеклянного столика один из беспроводных микрофонов и пульт, тут же вдавливая пальцы в кнопки, выбирая композицию.

— Я думал, что ты хотел поговорить, — напоминаю я устало.

— Сейчас я хочу отвлечь тебя. Давай освободим твою душу.

— Я не хочу петь, — отзываюсь недовольно. Разве он не понимает, что сейчас мне не до веселья?

— Хочешь, — отрезает он и кидает мне микрофон. Словить его левой рукой не получается, поэтому, несмотря на все мои чудеса ловкости, он стукается о ворс ковра, издавая писклявый, мерзкий звук.

— Грег, я… — мои слова тонут в первых аккордах гитары знакомой песни. Грег сам наклоняется, подхватывает микрофон и всовывает мне его в руки:

— Пой! — кричит он, в темных глазах задор, на губах насмешливая полуулыбка, и я невольно подхватываю его настроение. Я знаю эту песню, и пусть начинаю поздно, но мне кажется, что я попадаю в ноты.

— Coming out of my cage

And I've been doing just fine

Gotta gotta be down

Because I want it all

Певец поет быстро, но я стараюсь успевать за белым шариком, который скачет по словам на экране, что сейчас нужно пропеть, выделяя их желтым цветом. Грег уже подпрыгивает рядом, кивает головой в такт ударным и яро подначивает:

— Громче!

— It started out with a kiss

How did it end up like this?

It was only a kiss

It was only a kiss

Я безбожно не успеваю за словами. Тороплюсь, стараюсь влиться в ритм, но не выходит.

— Чувствуй ее! Песню! Она напоминает мне о вас с Морганом! — орет Грег и прибавляет звук настолько, что больше я его не слышу.

Я кричу в микрофон со всей силы, и постепенно мне кажется, что я начинаю понимать, на что намекает Грег.

— Now I'm falling asleep

And she's calling a cab

While he's having a smoke

And she's taking the drag

Now they're going to bed

And my stomach is sick

And it's all in my head

But she's touching his chest now

Он до сих пор лежит с тобой рядом по ночам. Трогает тебя, ждет по вечерам, отбирает у меня, а мне так противно, что живот сводит. А тебе, Морган? Ты сказал, что хочешь уйти от него, но не знаешь как. А кто знает?

— He takes off her dress now

Let me go

And I just can't look

It's killing me

And taking control

Она действительно убивает меня.

— Jealousy

Turning saints into the sea

Swimming through sick lullaby

Choking on your alibi

But it's just the price I pay

Destiny is calling me

Open up my eager eyes

I'm Mr. Brightside

Ревность. Она захватывает абсолютный контроль над моими телом и разумом. Я так сильно ревную тебя. Давлюсь твоими оправданиями, но продолжаю фанатично верить в судьбу…

— Coming out of my cage

And I've been doing just fine

Gotta gotta be down

Because I want it all

Выползаю из своей клетки, притворяюсь, что все нормально. А сам хочу тебя всего.

— It started out with a kiss

How did it end up like this?

It was only a kiss

It was only a kiss…

Все началось с поцелуя. На этих словах голову прошибает яркое воспоминание о том, как мы впервые поцеловались. У парка, под аплодисменты окружающих, как ты кружил меня, такой же счастливый, как и я, а к чему все в итоге пришло?..

Второй припев я пою с особой силой. Впервые вкладываю всю душу в слова, которые даже не мной написаны, но передают то же самое. Грег прыгает рядом, извивается всем телом, словно он под кайфом от моего голоса, хотя я знаю как ужасно он звучит на самом деле. Но сейчас мне все равно, а его реакция только подстегивает.

Я не сразу замечаю, что он поет вместе со мной, с таким же надрывом и чувством не слабее моего. Как только последние ноты затихают, мы переглядываемся, как по команде. Уверен, мои глаза сейчас блестят не хуже, чем у Грега, а он буквально читает мои мысли и просто включает песню заново.

Мы поем ее несчетное количество раз, и нам не надоедает. Наоборот, в груди такая свобода, такой отрыв, какого я уже давно не испытывал, разве что в рисовании. И пусть петь у меня не получается, я отдаю словам всего себя, так же, как и сектант рядом со мной. Мы беснуемся вместе, летаем по всей комнате, поем по очереди, действуем как настоящая рок-группа, притворяемся, что играем на разных инструментах, прыгаем, толкаемся, и всю душу, всю скопившуюся злость и энергию мы выбрасываем в микрофоны.

Я словно вернулся в нормальную жизнь. В мою веселую беззаботность, где все было хорошо и будущее казалось азартным вызовом, а не могильным камнем проблем. И даже рука не кажется мне проблемой. Я словно забываю о тебе, хотя продолжаю говорить с тобой, при этом не страшась услышать ответ.

— Выглядишь лучше, — говорит Грег хрипло, когда мы оба валимся на диван, мокрые и вымотанные.

Песня продолжает играть на фоне, но мы уже не в силах петь. По телу расползается приятная эйфория, словно я наконец-то скинул с себя ту непосильную ношу, которую упорно везде таскал с собой.

— Чувствую тоже, — признаюсь я сипло, — спасибо.

Пусть это только временно и потом реальность снова отгрызет от меня половину, но сейчас мне хорошо. Настолько, что нестерпимо хочется разделить это чувство со всеми, кого я знаю. На ум тут же приходит улыбающееся лицо Тревора.

— Как там Трев? — спрашиваю сразу.

— Нормально, — отзывается Грег негромко, — скучает по тебе.

— Я тоже скучаю по нему, — признаюсь я. Грегори отвечает не сразу. Сперва молчит, наверняка думая, как именно мне ответить.

— Ты хоть раз позвонил ему, когда все закончилось?

Я удивленно смотрю на него. Мое хорошее настроение как ветром сдувает. Совесть колет сердце иголками, словно татуирует на нем вину. А Грег продолжает говорить своим тихим, глубоким голосом слова, которые я никак не ожидал от него услышать, ведь обычно он не влезает в чужие отношения.

— Ты хоть раз подумал, что он чувствует? Как ему пришлось? А ведь ты даже не извинился. Не позвонил ему, не сказал, что все в порядке.

Я молчу, впитывая каждое слово.

— Когда ты думал о нас? Просто так. Ты звал нас только потому, что у тебя и твоего соулмейта проблемы, а кисточки плохие советчики. Я говорю это не потому, что Трев мой соулмейт. А потому, что он хороший друг. И никто из нас по-настоящему Трева не заслуживает.

Я сглатываю. Он ведь прав. Со всем, что со мной происходит я… я совсем забыл о Треве. Я забыл о всех сектантах, хотя они всегда были единственными людьми, которые могли подорваться ко мне в любую минуту. Прийти и отогнать от меня любых врагов, любые кошмары. И если я их потеряю…

— Он еще ждет тебя, Кол. Чтобы ты сам сделал шаг. Уж это ты можешь. Ты ведь один из нас.

Слова Грегори буквально врезаются в мое сердце, как автомобиль на полной скорости. Мне казалось, что я остался один. Казалось, что мне постоянно нужно перед всеми оправдываться, что такого меня они не поймут. А Грег… он знает меня настолько хорошо, что только используя караоке, которое я недолюбливаю, сумел смахнуть с меня тяжесть дня.

Хло оставляет мне постоянные сообщения с подбадриваниями в ее стиле. Тревор до сих пор ждет, когда я соберусь поговорить с ним. И никто из них не ковыряется в моих проблемах с тобой, не только потому, что знают, насколько мне больно, а потому что им нужен я.

Им нужен я без тебя.

Трясущимися пальцами я достаю телефон. Как по команде, Грегори без лишних вопросов приглушает музыку.

Тревор поднимает сразу. Словно сидел у телефона и ждал.

— Бро? — его голос взволнованный, настолько искренний и участливый, что я с силой прикусываю губу, только бы не расплакаться.

— Трев, я дурак. Прости меня.

На другом конце провода слышится рваный вздох, от которого лежащий рядом Грег тут же напрягается.

— Не плачь, Трев, — прошу я, — я поступил подло, как последний придурок.

— Ага, — выдавливает он, — ты ща где?

— Иду к тебе, — отвечаю я быстро, а в груди аж сердце подскакивает, только сейчас признаваясь, насколько я сильно скучал по Тревору, — выходи встречать!

Я отключаюсь быстрее, чем он успевает хоть что-то ответить. Его дом от караоке недалеко, я тут же подрываюсь с дивана и смотрю на нашего адвоката.

— Ты со мной? — спрашиваю я Грегори, который не сдвинулся с места.

Он только медленно качает головой, прикрыв глаза.

Я быстро понимаю, что к чему. Грег не хочет, чтобы Тревор знал, что это он меня надоумил позвонить ему. Заставил вспомнить. От этого мне вдвое стыдно, но я также благодарен ему.

— Спасибо тебе… за все.

— Без проблем, — отвечает он негромко, — ты бы поступил так же.

Я замираю у двери. Нет, Грег. Не сделал бы. Даже не задумался бы. Я эгоист до мозга костей. Это Броуди мне хорошо объяснил.

— Может, ты не помнишь, — голос Грега звучит необычайно твердо, — но ты не просто так мой друг. До скорого.

Я знаю, о чем он говорит. И мне неожиданно слышать его слова, потому что мы с ним практически никогда не разговариваем о прошлом. Грегори закрытый человек, и размусоливать произошедшее ему не нравится. Либо проблема решена, либо с ней нужно жить — вот и вся его философия.

Удивительно, как пара скупых слов могут согреть душу. Несмотря на все, что произошло. Может, Грег просто слишком хорошо меня знает, возможно, даже лучше, чем я сам, но это с его помощью мне удается начать выполнять домашнее задание Броуди: не думать о чувствах к тебе.

Сейчас есть вещи поважнее.

— Я позвоню еще, — бросаю, прежде чем выскочить из комнаты караоке, даже не закрыв за собой дверь.

***

Я бегу что есть силы, словно опаздываю на выпускной экзамен. Сердце скачет в радостном нетерпении, и ни холодный ветер скупой на тепло весны, ни недовольные вскрики прохожих, между которыми я маневрирую быстро и ловко, как последний бегун, не могут стереть улыбку с моего лица.

У меня есть жизнь. Своя, никому не принадлежащая, которую я не обязан ни с кем делить. Жизнь, которой я живу и дорожу, и в нее входят люди, которых я не хочу потерять, в каком бы состоянии ни находился. То, что мне плохо из-за тебя, не отменяет того, что у меня есть свои счастливые уголки. Даже если раньше я их не замечал, они есть.

И теперь я обязан отдать им должное.

Когда Трев появляется на горизонте, в своей неизменной кепке, прикрывающей непослушные рыжие вихри, и машет огромными ручищами, я не могу побороть желание выкрикнуть его имя. Я бегу и улыбаюсь, как идиот, а он тоже переключается на бег, несется мне навстречу, как огромный бык на матадора.

— Кол, бро! — орет он сквозь слезы.

Люди удивленно оборачиваются на нас, кто-то крутит пальцем у виска, кто-то смеется, а мы с Тревором врезаемся друг в друга. Он обхватывает меня, сжимает в сильных, теплых объятиях, поднимает и кружит, зарываясь лицом в мою толстовку. Его куртка нараспашку, правый шнурок не завязан, и плевал он на свой гипс: все равно напрягает руку. Так спешил меня увидеть и так счастлив встрече.

Наш Тревор. Искренность в чистом виде. Самый несектантский сектант в истории человечества.

Я не могу перестать смеяться, хохочу как ненормальный, обвив руками его шею. С души словно свалился один из увесистых камней. Я счастлив, что он простил меня. Чувствую, что он не держит зла, что любит меня так же, как и прежде, что не отменяет моей вины и раны, которую я ему нанес.

Но я все исправлю.

— Че ж ты сразу не позвонил… Кол, я чуть не убился! — хнычет он, осторожно опуская меня на ноги. — Я так боялся, так скучал! Ты придурок!

— Прости, Трев, — я сжимаю его щеки руками, прижимаюсь лбом к его лбу, — прости-прости-прости… я тебя так люблю!

— Еще бы не любил, — его опухшее, раскрасневшееся лицо искажено отчаянием, — ты чуть меня с собой на тот свет не забрал! Я тя люблю, Кол, но так… но такое…

— Больше никогда, — обещаю я, — слово сектанта.

— А он?.. — Трев замолкает, словно случайно наступил на тонкий лед и тот треснул. По мне мигом проносится холодная дрожь, но я достаточно быстро беру себя в руки.

Тревор заслуживает правды, как никто другой. Грег и Хло понимают без слов, это им не нужны детали, да и лишний раз в душу не станут лезть. А Тревор другой. Что бы он ни сказал, как бы ни отреагировал: ему важно знать, что происходит у меня в душе. Он не успокоится, пока досконально не выпытает всю информацию и лично не убедится, что все хорошо. Он будет переживать вместе со мной, волноваться, прочувствует на себе все эмоции, но при этом не станет меня осуждать.

И я могу доверять ему.

— Я тебе все расскажу, — говорю я, беря его под руку, — за нормальным бургером.

— И картохой, — Трев утирает оставшиеся слезы и хмуро смотрит на меня, — и ты ставишь.

Наверное, я впервые ощущаю счастье быть прощенным. Даже если не заслуживаю прощения. Я ранил Трева, а он все равно волнуется. Не погряз в себе, не скапливал обиду, не зацикливался на своих эмоциях. Он не хочет давать сдачи.

Если бы только я мог быть таким же.

***

Я говорю с Тревором не только о Моргане. На удивление, мне не хочется о нем говорить, несмотря на то, что я только недавно пережил нашу встречу. Я слишком рад Треву. Он как глоток свежего воздуха, которого мне так не хватало.

Я спрашиваю о его чувствах, о маме, о Греге, чем он обескуражен.

— Да харэ менять тему, бро! — наконец взорвался он, и практически сразу все остальные посетители оборачиваются в нашу сторону, от чего Трев тут же рявкает:

— Мы не ссоримся! Это эмоции. Приятного всем аппетита!

Люди медленно отворачиваются обратно, видимо, потеряв дар речи. А я смеюсь. Ох, Трев, наша вишенка на токсичном пирожном, наш рыцарь, не страшащийся влезть ни в одну передрягу, только бы защитить каждого.

Моё настроение опасно скачет. Сегодняшний день вытряхивает меня наизнанку, но я не чувствую усталости. Скорее, счастье, сплетенное с лёгкой истерикой. Этот день похож на сон: полусказка, полуабсурд.

Но я осознаю себя. Здесь и сейчас.

— Я не меняю тему, — отвечаю я с улыбкой, — просто мне больше нечего тебе сказать.

Трев смотрит на меня испытующе, даже жевать перестает. Он выглядит забавно, когда пытается понять, что именно чувствует другой человек. Он так хочет заглянуть мне в душу, наверняка затем, чтобы найти нужные слова, но у него не получится. Он просто не создан для этого.

— Так после его, ну… возвращения, — начинает Тревор осторожно, — вы не помирились?

Его вопрос озадачивает. Теперь уже я стараюсь прочитать то, что происходит в его голове. Я точно помню, как зол он был в тот вечер, как готов был вытрясти из тебя всю душу. А теперь он говорит о примирении?.. Хотя это похоже на него. Излишне мягкий и добрый, всегда простит, если его попросишь. Прямо как меня.

— Здесь все сложнее, — говорю я со вздохом, — вся эта связь, реакции… я не могу отличить то, что чувствую сам, от того, что создало Имя. Понимаешь? Я даже не знаю, люблю ли его на самом деле.

Слова даются так просто. Они соскальзывают с языка до того легко, что за приоткрытый рот Тревора становится неудобно. Кажется, он шокирован моим признанием.

— То есть, ты не знаешь? — Трев смотрит на меня огромными глазами.

— Вот так.

— То есть… бро, но вы же соулмейты. Ты же всегда, с самого начала… Кол, ты по нему сох круглосуточно. А теперь… — он запинается, смотрит на меня ошарашенно.

Как объяснить ему, что я настолько запутался в происходящем, что толком не могу понять, что именно я чувствую? Как сказать так, чтобы наивный, мягкий друг меня понял? Между любовью и желанием любить есть огромная разница.

— А теперь не знаю, действительно ли я люблю его, — заканчиваю я за него.

Тревор совсем перестает есть. Откладывает бургер на поднос, чуть отталкивает от себя одноразовую тарелку с картошкой, отряхивает друг о друга пальцы. Эти движения как-то разом сбивают с меня всю легкость. Его губы начинают подрагивать, а в глазах появляются слезы.

— Трев?.. — я тянусь к нему, но он только качает головой, останавливая меня.

— Кол, я ради тебя… через такое прошел… а ты даж не знаешь, любишь его или нет?

Его надломленный, тихий голос бьет по ушам. Он такой другой, настолько не Трев, что я даже не знаю, как отреагировать. Он порывается встать, вероятно, чтобы уйти, но неожиданно останавливается, секунду решается.

— Знаешь, я еще злюсь на вас. Очень. На него особенно. Но… он не выглядит так… знаешь, ему не пофиг. Это видно. Знаешь, в тот день, когда я увидел его…

Он замолкает на полуслове. Его глаза наполняются ужасом, в понимании, как он проболтался. А я смотрю на него, растерянного и притихшего, и чувствую, как горло сжимает от раздражения.

— Когда ты его видел? — мой голос звучит холодно.

— Я не скажу.

Упрямые слова вовсе лишают меня самоконтроля. Мне что-то не договаривают. От меня что-то скрывают. Чувство, что меня держат за дурака, настолько разрастается в груди, подлость друга, что утаивает информацию о тебе, кажется такой несправедливой, что я не сдерживаюсь.

— Знаешь что, Тревор?! Если не говоришь всю правду, то не суй свой нос вообще в мою жизнь!

— Кол, харэ! Ты только о себе думаешь, да? Если бы не я…

Он не договаривает, потому что я перебиваю его. Пазл настолько быстро складывается в моей голове, молниеносно пуская импульс по всем нервным окончаниям: болезненный и неумолимый, лишающий барьера, что разделяет сознательную речь нормального человека от потока словесных ударов под напором гнева.

— Ах вот значит как. Бедный Тревор, через такое прошел, чтобы мою жизнь спасти. Так обиделся, что я заставил тебя мне обещание дать, что решил отомстить, да? Видел Моргана, а мне об этом не сказал? И что теперь, счастлив? Рад, что я единственный, кто ничего не знает?!

Я не осознаю, что творю. Рот работает быстрее, чем голова, хотя мозг успевает обрабатывать информацию, что поступает. Трев тоже в ярости. Он вскочил со стула, уже не обращая внимания на встревоженных вокруг людей и следивший за нами персонал, и заговорил:

— Мистер Броуди позвонил мне! Он всех нас проконсультировал, попросил не усугублять ситуацию! Не говорить с тобой о том, что может хоть как-то навести тебя о мысли о…

Он снова обрывает себя. Резко и с до того полным сожаления лицом, что это становится последней каплей. Я не могу поверить. Не могу поверить, что он умолчал. Не могу поверить, что он… что все они…

Осознание приходит сразу. Оно ввергает меня в абсолютный покой, холодный и колкий. Не знаю, как иначе назвать то, что испытываю. Может, мигающая эмоциональная лампочка в моем сердце наконец-то перегорела.

Я кидаю на столик десять фунтов и, прежде чем рвануть к выходу, спокойно бросаю:

— Сдачи не надо.

Трев так и не простил меня. Просто послушался Броуди, к которому я сейчас и направляюсь. Как же обидно. И за Трева, на которого я вылил все раздражение, но особенно за себя. Броуди, получается, всем написал? И поэтому мама с папой ведут себя так, да? Только вот встреча с тобой выбила папу из колеи и маска треснула. Наверное, он и тебе тоже мозги вправлял, чтобы сыграл с ними в «обмани Колина». Или это именно то, что вы обсуждали с папой?.. И ты не согласился, да? Или сыграл, что согласился?

Трев врать не умеет. Что он такого увидел? На какие мысли меня не хотят подталкивать? Почему, черт подери, я остаюсь за бортом своей же жизни?!

Я зол как никогда. Впервые не на тебя.

— Кол! — Тревор спешит за мной, но я только ускоряю шаг, подстегивая себя собственными мыслями. Я не собираюсь с ним разговаривать. Пусть и дальше слушает Броуди и не усугубляет ситуацию.

— Да Кол, стой! Зараза! — он настигает меня достаточно быстро. Хватает здоровой рукой за шкирку, толкает назад, приподнимает перед собой, как щенка. Я пытаюсь махать руками, но не особо получается: Трев держит крепко, прикрывается гипсом, чтобы я не попал по его лицу.

— Харэ немедленно! — рявкает он. — Кол, мы послали его!

Я не сразу понимаю смысл его слов. Продолжаю отбрыкиваться, как сумасшедший, как самый настоящий невменяемый. Может, я на самом деле слетаю с катушек?..

Тревор с силой толкает меня в сторону, прижимает к влажной стене и быстро, будто не успевает ответить до конца урока, тараторит:

— Нам звонил твой Броуди, и мы все сказали ему идти лесом, понятно? Мы не шваль какая-нибудь! Ты нам дорог, ты наш бро, Кол, мы тя столько лет знаем, ты совсем охренел?!

Я слушаю его, часто дыша, все еще сопротивляясь, но уже не так яро. Мне кажется, что я должен сопротивляться. Отчасти я понимаю, что он прав. Я понимаю, что снова поспешил. Ранил. Обидел, потому что непонятно откуда взявшийся защитный инстинкт гораздо сильнее меня. Мне кажется, стоит ослабить защиту, и он даст мне сдачи. Мне кажется, что все против меня.

Тревор, на удивление уверенный и резкий, продолжает удерживать меня, уже запыхавшегося. Глаза его горят от несправедливости и жалости, он смотрит на меня отчаянно и болезненно, но в то же время так, словно полностью понимает, что я чувствую.

— Мы же друзья, Кол… Мы же сектанты, ну… Я вижу, бро, я чувствую, как те плохо. И больно. Я знаю. Я те не врал, Кол, зуб даю.

Постепенно я узнаю в нем своего Трева. Любимого, доброго Трева, который все понимает, пусть и объясняется путанно. Я смотрю на него, прямо в глаза, сглатываю ком в горле и всхлипываю, произнося его имя:

— Трев…

Он тут же реагирует: отпускает меня, позволяет прижаться к себе, большому и теплому. Настоящему.

— Мне страшно, — шепчу я жалобно, от чего он вздрагивает, — мне страшно. Вдруг я и вправду сошел с ума?..

Мне так тяжело выдерживать реальность. Я совсем ничего не понимаю. Все вокруг странное, какое-то придуманное. Я устал напоминать себе, что это не сон. Что я в реальном мире, что я живу на планете Земля, в Англии, в Лондоне, где кроме меня тысячи других живых людей, а не заперт в собственном подсознании.

Кажется, я теряю его. Свой здравый смысл.

— Нет, Кол, нет, — говорит он ласково, — ты прост многое прошел. Те нужно в себя прийти, а ты… а тя все дергают. Я б тож с ума сходил, бро. Поэтому я, ну… не знал, как ся вести немного, и все же послушал Броуди… но он не прав. Только в одном прав.

— В чем? — спросил я, прикрыв глаза. Тихий лепет Тревора действительно успокаивает. Я поддался его голосу, представлял его маяком в океане. Свет, на миг появляющийся, на миг исчезающий, дает силы плыть дальше. Он означает, что земля есть. Что осталось совсем немного.

— В том, что люди с депрессией могут ранить. Неосознанно. И ты бьешь больно, бро, это да. Но я прощаю тя. Потому что ты мне дорог больше всех.

— А как же Грег? — улыбаюсь я и чувствую, что Трев на секунду замирает.

— Я… еще не решил.

Как я мог так поступить с ним? Снова. Огорчиться, что он не рассказывает мне чего-то, о чем Броуди мне даже думать запретил.

Словно читая мои мысли, Трев говорит:

— Я прост вернулся тогда, в тот день. Ты не позвонил, а я… не мог ждать, понимаешь? Увидел машину… но не зашел. А потом он появился и… Кол, в гроб краше кладут. Так что ты… подумай, лан?

Он говорил осторожно, аккуратно подбирая слова, словно всем телом прислушиваясь к моей реакции. Ничего такого он не скрывал. Никакого всемирного заговора не было. Он увидел только то, что я сам сделал.

— Я тебя не заслуживаю, — и это истинная правда. Я не заслуживаю ни одного своего друга. Но, вопреки моим ожиданием спора, Тревор просто отвечает:

— И я тя, бро, и я тя.

***

Я слышу мамины крики издали. Мы с Тревом переглядываемся: он смотрит на меня с изумленно изогнутыми бровями:

— Кол, ты это, точно сейчас зайти хочешь? Может, потом звякнем?..

Он переминается с ноги на ноги, а я буквально физически ощущаю, насколько ему неудобно. Но я сейчас знаю только одно: из всех людей на свете я не хочу отпускать руку Тревора. Поэтому я попросил его остаться сегодня со мной.

Сейчас я об этом сожалел. Стены родного дома кажутся чужими и неприветливыми, от мысли нахождения в пустой комнате, с аккомпанементом из родительской ругани, холодеет в желудке.

— Трев, я могу сегодня остаться у тебя? — спрашиваю я, чуть сильнее сжимая его пальцы. У него сломана левая рука, у меня искалечена правая — словно специально, чтобы мы могли держаться за руки.

— Конечно, бро, — улыбается он уголками губ, — с языка снял.

— Ты подождешь меня тут? — спросил я и, получив от друга утвердительный кивок, осторожно открыл входную дверь, тут же попадая на поле брани. Не знаю, почему я открыл ее так тихо: хотел ли я подслушать, или не хотел мешать. Никому не нравится, как их родители ссорятся, особенно из-за ребенка. А я точно знал, что причина — мы с тобой.

Их ссора доносилась из гостиной. Голоса становились то громче, то тише, словно перемещаясь по комнате.

— И посмотри, что теперь происходит?! Ты этого мерзавца не видела, чтобы сейчас осуждать меня! — стены сотрясаются от отцовской ярости. На секунду я вспоминаю состояние, в котором находился утром, когда все только начиналось. Как плохо мне стало и как быстро твоя близость успокоила меня.

— Ты серьезно, Гарри? Думаешь, ты тут самый умный, всех на место поставишь?! — мама кричит, и мне хочется зажать уши от того, насколько высокий у нее голос. — Он тебя раздражает, потому что ты такой же! И если бы ты не выбрал меня вовремя, если бы остался со своей Ирис…

— Но не остался же! — ревет отец так, что на секунду мне кажется, что он ударит ее. Хотя он никогда не позволил бы себе этого, я все равно бросаюсь вперед, буквально влетая в гостиную.

— Так и он выбрал Колина!.. — мама прерывается, когда видит меня на пороге. Секунду они с отцом смотрят на меня, разъяренные, потрепанные, тяжело дышащие. Кажется, они сперва не осознают, что это я, но как только в глазах мамы мелькает узнавание, а сразу за ним испуг, она быстро произносит:

— Колин, это обычная, совершенно нормальная ссора.

— Да, берем пример с вас с Морганом, — ворчит папа, на что мама закатывает глаза и снова поворачивается к нему:

— Знаешь что, Гарри? Давай начнем с себя, хорошо?

— Конечно с меня, это же я во всем виноват, — огрызается он и идет на меня, намереваясь выйти из гостиной.

Я отступаю в сторону, пропуская его, но в последнюю секунду окликаю его.

— Папа. Что ты сказал ему?

— Правду, — отец не просто не договаривает, но и уходит в другую комнату, громко хлопнув дверью, показывая, что развивать эту тему не намерен и никакие мои просьбы рассказать его не проймут. Глупо расспрашивать его в таком состоянии, но я не мог не спросить.

— Как ты, родной? — мамина рука накрывает мои плечи, разворачивает и притягивает к себе, обнимая. Я слышу гулкий стук ее сердца, чувствуют, как еще дрожат ее руки. Она всегда так реагирует на ссоры, иногда папа может разозлить ее так сильно, что ее буквально охватывает мандраж от клокочущего внутри гнева.

— Я нормально, — отвечаю я, чуть отстраняясь от нее, — сама как?..

— Милый, гораздо лучше, чем ты. Я даже не представляю, через что тебе пришлось пройти… — ее голос звучит расстроено. Кажется, спустя долгое время я вижу свою настоящую маму. Не нарочито спокойную, а эмоциональную и честную.

И от того, что она на миг забыла о том, что советовал всем Броуди, во мне рождается капелька нежности. Мне хочется позаботиться о ней, что я и делаю: осторожно подталкиваю ее вперед, веду к дивану и усаживаю.

Она послушно поддается, опускается и тяжело вздыхает, благодарно смотря на меня. Ее теплые руки находят мои, она аккуратно сжимает их, поглаживая кисти большими пальцами.

— Ссориться так сложно, — говорит она неожиданно. На губах ее играет грустная улыбка. Именно она заставляет меня присесть на корточки и опустить голову на ее колени, словно огорченный состоянием хозяина пес.

— Но даже несмотря на ссоры, я все равно люблю твоего папу. И знаю, что он любит меня, — продолжает она, ее руки отпускают мои и ложатся на мою голову. Она задумчиво перебирает мои светлые пряди.

— Просто иногда в это сложно поверить, — добавляет она после небольшой паузы.

— Откуда ты вообще знаешь, что ваша любовь настоящая? — Ее руки замирают из-за моего вопроса, отчего я тут же поднимаю голову и смотрю на нее. Я ни в коем случае не хочу обидеть ее или сомневаться в их с папой отношениях, но глядя в ее глаза, успокаиваюсь: она не выглядит расстроенной из-за моих слов.

Мне вспоминаются моменты, когда мы сидели с ней вот так в детстве. Именно такая атмосфера, спокойная и мягкая окутывала нас, когда разговор заходил о соулмейтах. Она гладила мою голову, улыбалась нежно, и рассказывала, сколько счастья приносит человек, чье Имя прорезается на твоей руке. Удивительно, что я не помню, как они ссорились тогда, может, они просто прятали от меня неурядицы в отношениях. Конфликты у них появлялись когда я начал становиться старше, и то они быстро разрешались.

— Я чувствую, Колин, — ласково произносит она, — это не понять головой. Здесь нужно довериться своему сердцу. А это тяжело — доверять. Особенно когда кажется, что твои чувства ненастоящие.

Ее слова достигают сердца. Я чувствую, потому что оно сжимается в отрицании.

— Но если то, что ты чувствуешь — навязано Именем? — спрашиваю едва слышно.

— Но если Имя — часть тебя, то как оно может быть навязано? — она прищуривается, медленно прикрывает глаза, — он сдавил Имя твоего папы. Так сильно…

Я не могу поверить, что ты действительно так сделал. Но теперь понимаю, почему папа не вышел за нами следом.

Мама прикасается рукой к своему запястью, пряча раздраженное Имя. Накрывает его ладонью, слегка поглаживая, словно успокаивая, и я представляю, как остро папа ощущает ее зов.

— Я испугалась за него, — произносит она одними губами, — так испугалась.

Она замолкает, будто поддаваясь своим мыслям, а я слышу, как с негромким скрипом приоткрывается дверь, за которой скрылся папа. Мне нужно оставить их наедине.

— Я останусь у Тревора, мам, — говорю я негромко.

— Не хочу, чтобы ты уходил, — отвечает она устало, — останься сегодня дома?

— Иди, — голос папы заставляет маму открыть глаза и посмотреть на него.

Он застыл в дверях и выглядел таким же уставшим, как и она, но уже гораздо больше похожим на обычного себя.

— Тревор ждет его снаружи, я уже помахал ему, — добавляет он и проходит в гостиную, кидая на меня тяжелый взгляд. — Колин, я хотел бы извиниться за сегодня. Я не должен был…

— Все в порядке, — быстро говорю я, стараюсь ободряюще улыбнуться, — я же все понимаю.

Перед тем как выйти, я оглядываюсь: на столе до сих пор стоят три утренние чашки, комната все еще наполнена неприятной атмосферой ссор и выяснения отношений. Только теперь уже папа опускается на колени у ног мамы, кладет руки на ее бедра и вглядывается в припухшие глаза.

Они действительно любят друг друга.

***

— Мама сегодня в ночную, — говорит Трев, открывая дверь. Меня встречает тихая, темная прихожая. Включив свет, друг скидывает с себя кроссовки, наступая на задники, не особо заботясь о развязывании шнурков. Я следую его примеру, хотя обычно обязательно бы нагнулся, чтобы снять обувь аккуратно.

— Хавки? — осведомляется Трев, шлепая в кухню и сразу заглядывая в холодильник, — здесь супчик есть и запеченая курочка. Хочешь?

— Нет, спасибо, — говорю я, усаживаясь на стул, пока он, мурлыча под нос незнакомую мне мелодию, накладывает себе на тарелку филе птицы и картошку, чтобы поставить в микроволновку. В последнее время есть мне не особо хочется, хотя дома я съедаю все, что дают. Мама волнуется, если видит, что у меня нет аппетита, а учитывая последние события…

— Ну и зря, бро, — тянет Трев, пикая кнопками на приборе, — знаешь, как вкусно, пальчики оближешь. А ты даж бургерес не похавал.

— Может, попозже, — отвечаю я, а сам чувствую, как меня постепенно омывают волны усталости. Наверное, я наконец-то расслабляюсь, раз богатый на события день дает о себе знать.

— Позже уже ниче не останется, — предупреждает он, хихикая.

— А как же диета? — подначиваю я, потягиваясь. Правая рука немного ноет, но я не придаю этому значения.

Трев смотрит на меня укоризненно и слегка обиженно тянет:

— Ну бро, ну курочка же диетическая. Это ж белок, не? Да и я в стрессе, ясно, так что отвяжись от меня.

У Трева есть особый талант: несмотря на все, что происходит между нами, он всегда ведет себя естественно. Честно говорит, что думает, никогда не скрывает и не прячет свои настоящие эмоции, у него просто не получается, как у того же Грега и Хло. Именно такого отношения мне и не хватало — неподдельного. Из-за этого стыд за свое поведение снова неприятно давит горло.

— Трев… спасибо тебе за сегодня. И прости, что я…

Тревор резко цокает, поднимая указательный палец вверх, останавливая мои извинения.

— Не, бро, ни слова. Я все секу, не тупой. Было и было, хрен с ним. Главное, что ща все нормас.

Раздается требовательный писк микроволновки, и Трев буквально подлетает к ней, доставая дымящуюся тарелку и с наслаждением вдыхая запах домашней еды. Он подносит ко рту тарелку и отстраняет ее с поцелуем, как французский шеф-повар, от чего я не сдерживаю смеха. И Трев улыбается, смотря на меня.

— Тогда го наверх, я за тобой.

Кажется, я не был в маленькой комнате целую вечность. Здесь ничего не изменилось: все те же награды, баскетбольные принадлежности, из-под кровати торчит обложка одного из его порножурналов, а на подоконнике одиноко стоит круглый кактус.

Единственное, что привлекает мое внимание — раскрытый журнал на его рабочем столе. Я вижу там обнаженные тела, но у меня занимает несколько секунд сообразить, что на черно-белом развороте изображены не мужчина и женщина, а мужчина и мужчина. Полуобнаженные, мускулистые, сексуальные, как и подобает глянцевому тренду, один из них чувственно проводил рукой по груди другого, указательным и средним пальцами поддевая темный сосок. Второй же уткнулся в его шею приоткрытыми в эротичном вдохе губами.

Моя челюсть медленно съезжает вниз, когда я вчитываюсь в заголовок статьи и подзаголовки с краю первой страницы:

«Эрогенные зоны: как понять, что заводит партнера»

«Чему и когда уделять внимание»

«Где остановиться, чтобы стало приятно»

«Дразнить или ласкать? Разница есть!»

«Какой звук — такой результат»

— Кол, ты бы хоть дверь придержал, блин…

Я не обращаю внимание ни на топот Трева, ни на его возню, ни на вскрик, когда он видит, перед чем именно я застыл.

— Блин, бро, отвернись! Не смотри!

Он паникует, втискивается между мной и столом с тарелкой на весу, старается загипсованной рукой закрыть журнал. И тут меня пробирает смех.

— Харэ ржать! — в его голосе столько стыда и смущения, а повернутое ко мне лицо такое красное, что я уже не могу остановиться: слезы выступают на глазах от порывов хохота, я уже пополам согнулся, держась за колящий от веселья живот.

— Что… — выдавливаю я сквозь хохот, — что ты читаешь, распутник?

— Я учусь! — защищается он, чуть не плача, что только усугубляет мою реакцию, я уже дышать не могу от смеха. Бедный, бедный Трев. Учитывая, что у них с мамой один ноутбук на двоих и он ни за что бы не полез за информацией по нормальным ресурсам, ему приходится учиться по невесть откуда добытому гей-журналу, в котором правды столько же, сколько и в порнофильме, где все стонут от удовольствия, как ненормальные.

Но в то же время это настолько мило, что единственное, чего мне хочется — чтобы на моем месте оказался Грег, поймав его с поличным. Интересно, смог бы он сохранить свой пресловутый покер-фейс?

В следующую секунду все мысли сбиваются влетевшей в меня подушкой. Я не удерживаюсь и падаю на пол, но продолжаю смеяться, за что получаю еще несколько раз.

— Ну ладно, ладно, — я прикрываюсь левой рукой, все еще хихикая, но уже стараясь отдышаться. Живот сводит от порывов хохота, все лицо в слезах. Я пробую успокоиться, но снова вспоминаю слова на страницах и серьезное, смертельно красное лицо Трева, и снова получаю подушкой.

— Ну Трев, ну прости, — смеюсь я.

Он стоит передо мной, все еще красный и очень расстроенный. Такой большой, чувствительный, напоминает мишку Тедди, такого уютного, что хочется обнять и не отпускать. Все-таки Грегори невероятно повезло. И думаю, он об этом знает.

— А как еще? — говорит Тревор, со вздохом опускаясь на пол рядом со мной. — Я же… совсем ни бум-бум. И это ниче не значит! Я прост… проверял.

— Во-первых, — говорю я, — отдай мне подушку. Она конфискована за ненадлежащее использование.

Я выхватываю объемную подушку и подкладываю себе под голову, устраиваясь поудобнее. Трев не смотрит на меня, обиженно уперся взглядом в стену. На лице его читалось выражение абсолютного поражения.

— Во-вторых, — продолжаю я, опуская руку ему на плечо и притягивая к себе так, чтобы он устроился на подушке рядом со мной, — тебе невероятно повезло, что твой лучший друг в курсе всех возможных тематик, касающихся занятий любовью между мужчинами.

— Бро! — Он стыдливо прикрывает руками лицо, но я продолжаю:

— Не знать — это нормально, Трев. Ненормально — полагаться на достаточно сомнительные источники, которые редко дадут хороший совет в первый раз. Понимаешь, здесь полагается, что ты уже знаешь основы, например, про чистки и…

— Не, я не могу, — Трев порывается встать, но я вцепляюсь левой рукой в его толстовку и упрямо тяну обратно. Его реакции забавляют меня, он настолько невинный, такой чистый, хотя его внешность твердит обратное. Он кажется грозным, грубым, даже озабоченным со всеми своими грязными шуточками про девственность.

— Что нет? Ты Грегу так тоже скажешь: «нет»? Не знаешь, что адвокату дьявола лучше не отказывать?

Мне хочется дразнить его.

— Я не собираюсь спать с ним! — упрямо рявкает Трев, на что я хихикаю:

— А кто, если не ты? Для чего тогда учишься?

— Кол, бро, реально. Харэ уже, не смешно.

— И мне не смешно. Смотри, я тебе все покажу, сперва выбираешь положение… — я нагло поворачиваюсь, закидываю одну ногу на его живот, от чего он ойкает, а рукой провожу по его груди, носом утыкаясь в шею, прямо как в журнале.

Он замер, будто прислушиваясь к своим ощущениям, а я тепло выдыхаю ему в шею, едва сдерживая смех. Видел бы нас сейчас наш адковат дьявола, прибил бы меня на месте.

— Кол.

— М-м?

— Мне противно.

— Мне тоже.

Теперь мы смеемся с ним вместе. Он скидывает с себя мою ногу, я возвращаюсь в исходное положение, и мы еще долго разговариваем о всяких пустяках. Постепенно успокоившись, Трев начинает задавать осторожные вопросы, на которые я честно отвечаю, говорю ему, что самое главное — доверять своей интуиции. Если у них дойдет до первого раза — а я лично ни капли в этом не сомневаюсь, — то лучшее, что можно сделать — это откинуть сомнения и страхи и уплыть по течению чувств друг к другу.

Я немного завидую им с Грегори. Самое начало отношений — это лучшее, что может быть. А зная их обоих я точно уверен, что их история станет незабываемой. Главное, чтобы они нашли путь друг к другу.

Мы засыпаем вместе, прямо на полу. Точнее, Трев засыпает первым, в то время как я еще лежу, погруженный в воспоминания.

Я думаю о первом разе. О незабываемых ощущениях, о том как я, преисполненный надежд, изучал твое крепкое, красивое тело. Как старался понять его, доставить удовольствие, выискивая самые чувствительные места. Ты смеялся тогда, постоянно перехватывал инициативу, медленно и неспешно наслаждаясь мной.

Было ли это искренне?

Я вспоминаю, как блестит твоя кожа от пота. Как волосы щекочут лицо, когда ты наклоняешься ко мне за поцелуем. Как приятна тяжесть твоего тела. Вместо общих воспоминаний, подсознание подкидывает детали, что я растерял за время наших ссор. Моменты, которые заставляли моё сердце трепетать и сжиматься от переполнявшей его нежности. Родинку под твоей лопаткой. Почему-то я совсем забыл о ней, хотя в первые разы не забывал целовать, так она мне понравилась.

Все, что происходило между нами — эта часть наших собственных чувств или самовнушение? Сознание отчаянно цепляется за мамины слова. Имя часть меня. Оно не может навязать мне то, что я ощущаю. Оно не способно решить, что важно мне, а что нет. Ведь даже не смотря на то, как я хотел тебя… я все равно не смог переступить через свою гордость.

Хотя какая гордость? Я столько раз делал тебе поблажки, настолько часто душил свои принципы, оправдывал твою несправедливость, даже жестокость по отношению ко мне, даже постарался смириться с присутствием Джея, я… я делал так много. А ты все равно ничего мне не рассказывал. А ведь это все, чего я просил. Всё, чего хотел — правды. Чтобы знать, ради чего я все это делаю.

Броуди прав. Я так хотел тебя, что в итоге создал из этой правды идею фикс. Я так гнался за ней, что мне стало плевать на наши отношения. Столько примеров я пересмотрел, а в итоге попался в ту же ловушку, что и другие. Но и ты сам подталкивал меня к ней, настолько упорно, что оступиться не составило особого труда. И пойми теперь, кто прав, кто виноват.

Как же все сложно.

Я медленно вздыхаю, прислушиваюсь к мерному тиканью часов. Больную руку немного колет, но не как обычно. Нежно, ненавязчиво. Это ощущение, словно перышком водят по оголенным нервам, которое я давно успел забыть. Словно ты играешь с моим Именем.

Я прикрываю глаза, представляя твои теплые пальцы, которыми ты очерчиваешь мой почерк у себя на запястье.

Я скучаю по твоему Имени на своей руке. Мне самому хочется мягко прикоснуться к нему губами, послать тебе мимолетную ласку, напомнить, что у тебя есть человек, которому ты нужен больше всего.

Но я даже не знаю, сможешь ли ты хоть что-то ощутить. Под бинтами больше нет твоего Имени, теперь там красуется грубая, сшитая вместе рана, которая скоро станет белесым, уродливым шрамом. Таким же, как и наши отношения.

Я так хочу все забыть. Всю боль, что ты мне причинил. Но как? Как мне простить тебя?

Я испытываю нестерпимое желание рисовать. Все мышцы сводит от необходимости снова сесть за мольберт, вооружиться кистью, открыть краски, вдохнуть родной аромат акрила. Безболезненно, свободно орудовать правой рукой, выплескивая на шершавый материал все чувства, весь непонятный шквал, разбавленный антидепрессантами, что, как наждачная бумага, пытался стесать мое сердце.

Мне кажется, что вокруг меня все рушится. Словно я стою в эпицентре смерча, в той полой части, где вихрь не трогает тебя, как в мультфильмах, и не могу понять, почему я еще жив. Как и то, как так получается, что несмотря на то, что с нами происходит, жизнь все равно идет в своем темпе. Все вокруг живут, занимаются своими делами, продолжают решать собственные проблемы. И даже мои родители, пусть им и страшно за меня, но они устраиваются перед телевизором, когда я ухожу в свою комнату, и зачастую из гостиной я слышу приглушенный смех.

Мне не обидно. Просто странно осознавать, что моя проблема для них не является поводом остановиться. Может, мне не хватает внимания? Может, я не страдаю, а хочу страдать?.. Ведь даже ты вернулся.

А я все никак не найду себе места.

Предыдущая страница Список Следующая глава