Не отпускай меня. Часть вторая. (1/2)

Воскресенье официально становится моим любимым днем недели. Потому что мы бродим по городу плечом к плечу. Твое противостояние отошло на второй план, пусть ты и не начал вести себя полностью открыто. Но то, что ты сделал возле парка...

Я до сих пор ощущаю, насколько горячие у меня щеки. Ты так неожиданно принял решение после всего, через что заставил меня пройти, выявляя стороны моего характера, о которых я даже не знал. Я так старался казаться взрослым, а ты запросто вскрыл мою консервную банку серьезности и вытащил оттуда несдержанного юнца, который легко поддается эмоциям. Но мне кажется, что тебе так больше нравится.

— Что там с обедом? — неожиданно спрашиваешь ты, чуть подталкивая меня плечом.

Тебе гораздо проще разговаривать со мной. Как и мне. Мы становимся ближе с каждой минутой, и все мои сомнения и страхи постепенно отходят в сторону. Когда ты со мной, ничего больше не имеет значения. Удивительно, насколько ожидаемое мной чувство быть соулмейтом совпадает с реальностью. Все, что происходило до этого, сейчас кажется плохим сном, который исчезает из сознания с пробуждением.

— Так ты все-таки голоден, — смеюсь я.

— Теперь да, — отвечаешь ты довольным тоном.

Напряжение, витавшее вокруг нас вчера, исчезает полностью. Теперь все так, как оно должно быть, за исключением одного: дома тебя ждет друг, с которым тебе необходимо будет расстаться. Но сейчас эта проблема кажется настолько далекой, словно ее вовсе не существует. Ты так здорово разговариваешь, когда не притворяешься тем, кем не являешься. Твое лицо, оказывается, очень подвижное. Ты вопросительно хмуришь брови, задумчиво надуваешь щеки, одновременно поджимая губы. Ты щуришься и отводишь взгляд вверх, когда стараешься вспомнить слово. И твоя легкая улыбка, с левым уголком приподнятым немного выше, чем правый — самая лучшая, что я когда-либо видел в своей жизни.

Мы останавливаем свой выбор на симпатичном кафе у перекрестка. Оно кажется дружелюбным и ярким в свете пробудившегося солнца. Оттуда ты резервируешь номер в отеле неподалеку, и как только мы проглатываем поздний завтрак, то тут же отправляемся туда. По дороге мы практически не разговариваем, только идем очень близко друг к другу, а мое сердце стучит так отчетливо и громко, что ты должен слышать его. Весь Лондон слышит.

***

Через огромное окно льется солнечный свет. Кровать в нашем номере очень мягкая, ты тут же валишься на золотистые простыни, а я стою в нерешительности. По сравнению со вчерашним днем события развиваются настолько стремительно, что моих эмоций не хватает. Все происходит словно во сне, кажется, ущипни я себя, то тут же проснусь.

Проснусь с пониманием, что мое желание, что стремительно исполняется, так и не стало явью.

— Иди сюда, — зовешь ты негромко, но я не двигаюсь с места.

— Это похоже на сон, — озвучиваю я свои мысли, и ты невесело усмехаешься. Поворачиваешь ко мне голову, подносишь к губам запястье, и меня словно током бьет, настолько ясно я ощущаю прикосновение твоих губ к моему Имени.

Тело тут же бросает в жар, и я накрываю запястье рукой. Господи, ощущения непередаваемые. А ты продолжаешь оставлять на руке поцелуи, не спуская с меня пристального взгляда.

— Покажи мне Имя, — прошу я, несмело шагнув к кровати и опускаясь на ее край.

Ты послушно протягиваешь мне правую руку. Осторожно я прикасаюсь к твоей коже, тонким пальцам, чуть склоняюсь, рассматривая свой небрежный, едва понятный почерк. Таким почерком писались письма в девятнадцатом веке, мелкие буквы, вытекающие одна из другой, и только заглавные выделяются. Колин Красс. Последняя латинская ”эс” заканчивается долгой дугообразной линией под именем, словно подчеркивая его.

Так странно видеть его на твоей руке.

— Тебе оно нравится? — спрашиваю я, сам не зная почему. Ты не отвечаешь, только смотришь внимательно, с оттенком грусти в глазах. Так смотришь, что я жалею, что задал тебе вопрос. Ты так уверенно называл своего друга, которому задолжал обещание, ”любимым человеком”, что я на секунду забываю, что ты действительно ждал меня.

— Мне нравится, — выдыхаешь ты неожиданно, и мое сердце подпрыгивает.

Твое лицо совсем бледное. Насколько тяжело тебе далось решение принять меня?..

Я поднимаюсь под твой вопросительный взгляд и перемещаюсь на кресло у стены.

— Закрой глаза.

Сперва ты смотришь на меня с сомнением, но потом все же опускаешь веки. Что-то подсказывает мне, что рядом со мной ты не уснешь, а выспаться тебе необходимо. Не отрывая от тебя взгляд, я подношу твое Имя к губам, очень осторожно целую его. Ты шумно выдыхаешь, распахиваешь глаза и очень тихо спрашиваешь:

— Тебе обязательно сидеть так далеко?..

— Жизненно необходимо. Закрой глаза, Морган.

Ты снова повинуешься. Твои губы приоткрыты, веки трепещут. Теперь я не целую твое Имя, но мягко поглаживаю его пальцами, сперва едва касаясь, а затем немного плотнее прижимая к нему подушечки. Я вывожу каждую букву, повторяя твой почерк.

Сперва ты хмуришься, но потом твое лицо расслабляется, а дыхание выравнивается. И очень скоро ты начинаешь сопеть. Я не перехожу на кровать сразу же, потому что боюсь разбудить тебя. Едва слышно достаю свой скетчбук и делаю наброски, один за другим.

Я копирую твое лицо, на которое никак не могу насмотреться. Пряди твоих каштановых волос, спадающих на высокий лоб. Твой нос с горбинкой, по которому так хочется провести пальцем, чтобы понять его форму. У тебя отчетливо видны скулы, твои губы кажутся мягкими, податливыми. Их хочется целовать. Хочется ощутить их на своей коже. Во мне просыпается не желание, но нежность. Безграничная, настоящая нежность, она щекочет мое сердце, мне хочется окутать тебя ей как теплым пледом в морозный день, чтобы тебе никогда не было холодно.

Мне кажется, я могу простить тебе абсолютно все. Все ошибки, что терзают твою душу и причиняют мне боль — я хочу стереть их своими чувствами, чтобы ты ощутил то же самое.

Только через пару часов, когда твое лицо уже не выглядит слишком уставшим, а солнце медленно опускается за горизонт, окрашивая небо оранжевым цветом, я осторожно присаживаюсь на кровать и ласково провожу рукой по твоим волосам. Они действительно шелковые, такие мягкие, блестят в свете заходящего солнца.

Как я и думал, ты тут же открываешь глаза. И сразу произносишь мое имя, чуть хрипловатым, сонным голосом:

— Колин.

— Добрый вечер, — шепчу я. — Как спалось?

— Как долго я...

— Четыре часа. Хочешь кофе? Я закажу.

Ты протягиваешь ко мне руки, осторожно ловишь за плечи. Ты такой уютно расслабленный, теплый со сна, что грудь приятно сдавливает.

— Зачем ты позволил мне уснуть?

Твои пальцы поглаживают мой тонкий свитер, так тактично, что голова идет кругом.

— Потому что ты был уставшим.

— Это не важно, — твои руки перемещаются на мою шею, и я шумно вздыхаю от ощущения твоих прикосновений на голой коже. Только бы не пойти на поводу у своих желаний и не наброситься на тебя, как стервятник. Я не хочу ничего портить.

— Это важно. Мне важно, что ты выспался хоть немного, — шепчу я, улыбаюсь, а сам чуть не плачу.

— Знаешь лучший способ заставить меня заснуть? — спрашиваешь ты глухо. Кажется, твой голос пробирается мне под кожу ласковыми мурашками. Могу и я коснуться тебя?

Твой взгляд нежный, притягательный. Зрачки расширены в полумраке.

— Поглаживать твое имя?.. — мой голос дрожит.

— Почти, — ты тянешь меня вниз, на себя, — еще варианты?

Твои пальцы скользят вверх по шее, к затылку, твое лицо совсем близко. Левый уголок твоих губ соблазнительно приподнят, а пронзительный взгляд запускает в живот с десяток бабочек. Они щекотят меня изнутри, греют, напрягают мое тело, стягивают низ живота в приятный узел.

Твое теплое дыхание уже опаляет мою кожу. В голове суматоха, кавардак, смятение, я не могу думать, не могу отвечать тебе, только чувствовать растущее желание, совершенно не такое, как при моих фантазиях.

Оно настоящее.

— Совсем ничего? — ты приподнимаешь одну бровь, совсем немного, и все внутри вовсе плавится. Нежность рук, дразнящие касания, игривость голоса — я растворяюсь в тебе абсолютно, до последней мысли.

— Не... поделишься?.. — мои губы сухие, говорить сложно, дыхание сбивается.

Твои пальцы, зарывшиеся в мои волосы, надавливают еще сильнее, и вот я уже касаюсь своим носом твоего. По переносице расползается странное, колющее ощущение.

— Меня нужно обессилить, — шепчешь ты и совсем немного подаешься вперед, не целуя, но прикасаясь своими губами к моим, чувственно водишь ими по мне, словно примеряясь, давая мне возможность привыкнуть к этому дразнящему ощущению.

— Но ты... только что... — я говорю совсем тихо, едва приоткрывая рот, каждый раз задевая твои губы чуть сильнее. Дышать совсем трудно, не могу выразить себя словами, они все расползаются в опустевшей голове.

— Поэтому ты мой на всю ночь.

Да. Пожалуйста, да. Я твой. Твой на всю ночь. На каждую ночь. На всю жизнь.

Твоя вторая рука проскальзывает под ткань свитера, обжигая ранее никем не тронутую кожу, и я не в силах сдержать стон, который ты тут же ловишь, осторожно прихватывая мою нижнюю губу зубами, чтобы медленно пройтись по ней языком.

Мне остается только потеряться в давно желанных ощущениях. Как же часто я прокручивал его в голове, наш первый раз, как ярко представлял твои руки, касающиеся моего тела, чистого, подготовленного специально для тебя. Никем не тронутого.

Ты очень нежный. По интимному вежливый. В твоих движениях нет никакой спешки или жадности, хотя я чувствую, что ты дрожишь от нетерпения. Но ты сдерживаешься, наслаждаешься каждым моментом, прислушиваешься к каждому моему звуку, отзываешься на любое прикосновение. Я тоже сгораю от желания, но я слишком долго ждал этой сладости, чтобы просто давиться ей. Мне хочется баловать тебя, дразнить, показать через прикосновения, насколько ты любим. Как долго я тебя ждал.

Это больше, чем просто секс. Это не половая связь, не физическое влечение, не грязь из порножурналов Трева. Наши тела говорят, узнают друг друга, ведомые самой судьбой.

Мы горим вместе, мы признаемся друг другу, растворяемся в чувствах, и я понимаю, что ты — мой смысл. Ты единственное, что мне нужно для счастья. Все остальное по сравнению с тобой кажется постановочным, не настоящим, не требующим усилий.

В моей жизни станет пусто без тебя.

Я люблю тебя, Морган Харт. Я любил тебя еще до рождения, в материнской утробе, еще до осознания того, кто я есть. Люблю так сильно, что никаких слов на свете не хватит, чтобы выразить мои чувства правильно. Они слишком сильные, настолько, что даже мое сердце слишком маленькое, чтобы понять каждый их оттенок.

***

— Колин... Колин... — шепчешь ты, перемежая мое имя с легкими поцелуями в шею.

— М-м-м?..

Открывать глаза совершенно не хочется. Мне так тепло в кровати рядом с тобой. Я совсем изнежился в твоих руках. А ты продолжаешь раздразнивать меня.

— М-м, — мычу я протестующе, — перестань!

— Не могу уснуть. Полон энергии.

— Ты спал днем, а я нет. — Почему я должен быть ответственным за твою бодрость?

— Не нужно было меня укладывать, — замечаешь ты.

— Если бы я знал, что сейчас буду расплачиваться, не стал бы, — бубню я, за что получаю очередное провокационное касание губами.

— Почему ты не спал вместе со мной?

Я наконец-то разворачиваюсь в твоих объятиях и смотрю на тебя, стараясь держать слипающиеся глаза открытыми. Ты явно не собираешься дать мне отдохнуть, но я не сержусь, особенно учитывая искорки радости в глазах, что зажглись, когда я все-таки проснулся.

— Почему, как ты думаешь?

Я провожу пальцами по его каштановым волосам, касаюсь щеки, на которой уже прорезалась щетина. Какое счастье, что я могу. Что мне позволено прикасаться к тебе, когда я захочу, сколько захочу.

Ты мой, Морган Харт.

— Затрудняюсь ответить, — отзываешься ты. Угадывать тебе определенно не нравится.

— Я рисовал тебя.

— Хочу посмотреть, — тут же говоришь ты, но я только удобнее устраиваюсь в твоих руках, зарываюсь носом в твою грудь, наслаждаясь теплом и слабым запахом ментола.

— Угу...

— Колин. Колин, не спи. — Ты продолжаешь целовать меня. Уши, щеки, лоб — все, до чего можешь дотянуться, при этом прижимая к себе мое тело.

— Морган, у тебя есть выключатель?.. — Ты тихонько фыркаешь.

— С кем ты встречался до меня?

— Ни с кем, Морган, — отвечаю я сонно, — я ждал тебя.

Ты застываешь на секунду.

— Это правда?

— А ты мне не веришь?..

— Ты очень... умел для первого опыта.

— Умение применять теоретические знания на практике — это талант, согласен.

Ты не отвечаешь, только прижимаешься ко мне теснее, зарываешься носом в шею, чтобы примкнуть к ней губами.

— Давай немного отдохнем, — прошу я шепотом.

— С тобой мне не хочется тратить время на сон, — тихо отвечаешь ты. Мне приятно от твоих слов, настолько, что хочется расплакаться.

— Мне нужно в школу, а тебе ехать в неизвестном мне направлении.

— Бристоль, — признаешься ты, а сон мой как рукой снимает, — я живу в Бристоле.

— Это два часа пути, — говорю медленно, — и ты хотел ехать домой в таком состоянии?..

— Мне не впервой.

Откуда оно в тебе? Это наплевательское отношение к своей жизни? Как будто она и не нужна тебе вовсе. Это из-за того, что ты так долго меня ждал? Потому что живешь с человеком, которого не любишь?..

Как он относится к тебе, что ты считаешь нормальным так обращаться со своим здоровьем?

— Морган, ты ведь понимаешь, что меня это огорчает?

— Что конкретно?

— То, как наплевательски ты с собой обращаешься.

Ты смотришь на меня внимательно, ждешь продолжения.

— В моем приоритете твое здоровье, — тихо произношу, — физическое и душевное.

— Со мной все в порядке. — В твоей отрешенной интонации сквозит прохлада. Но я не собираюсь игнорировать твое поведение.

— Нет, Морган, не в порядке. Это — не порядок.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Спал по семь часов минимум. Нормально питался. Говорил, когда тебе что-то хочется, а не спрашивал, хочу ли я это тоже. Я буду рад, если ты начнешь делиться.

— Это все? — уточняешь ты мягко.

— Пока да. — Я бы сказал тебе пару слов о курении, но с нашей первой встречи ты не выкурил при мне ни одной сигареты.

— В таком случае, я могу начать капризничать?

Твой игривый тон будоражит мою фантазию. Неспешные, дразнящие прикосновения чутких пальцев отодвигают усталость на второй план, лишают доводов разума, и я снова ныряю в пучину ощущений вместе с тобой.

***

При расставании мы никак не можем наобниматься. Ты держишь меня крепко, то и дело оставляя поцелуи на моем лице. Все повторяешь, что это последний, что тебе пора ехать, а сам не в силах от меня оторваться.

Бабочки не только в моем животе. Они разлетелись по всему телу, нежно касаясь крылышками моих органов, что сжимаются с непривычки.

Когда я прихожу домой, родители даже не задают мне вопросов. Все понятно по моему довольному лицу. Я закрываюсь в комнате и визжу в подушку от неспособности сдержать эмоции. Улыбка не угасает на лице, уже щеки болят. Но на душе тепло. Солнечно, как вчерашняя погода. А потом я прыгаю за мольберт и рисую. Только тебя, в каждом мазке кисти выражая свои чувства.

Тем же вечером я впервые ощущаю, как приятно щекочет запястье, как волнами по телу проносится тепло. Ты нежничаешь с моим Именем, напоминаешь о себе, ты признаешься мне в симпатии. И я отвечаю тебе каждый раз.

А дальше льются бесконечные дни одиночества, настолько крепко переплетенные с счастьем, что вся компания сходится на том, что у меня ПМС. Я учусь, общаюсь с друзьями, хожу на занятия, рисую несметное количество картин, полностью отдавая себя процессу, особенно если на холсте акрилом вывожу твои очертания.

Но чем бы я ни занимался, с кем бы ни проводил время, я всегда скучаю по тебе. Думаю, как у тебя дела. Как проводишь дни. Не холодно ли тебе. Как отношения с коллегами на работе. Чем ты завтракал. Какую книгу ты читаешь перед сном. И пусть мы не общаемся вплоть до наших встреч, я с нетерпением жду тебя, чтобы задать все вопросы, сводить тебя в любимые места и провести с тобой незабываемое время вместе.

Постепенно я раскрываю тебя. Очень медленно. С огромным усердием. Ты признал меня, но о своем прошлом делишься нехотя, через силу. Но я и не настаиваю. Мы ведь решили начать новую жизнь. Вот мы и начинаем, создавая общие воспоминания.

Прогулки за руку, спокойные словесные перепалки, ставшие моими любимыми. С тобой даже спорить интересно. Молчать приятно. Моменты, когда ты поучаешь меня, раскрывая свой возраст, и те радуют до одури. Кажется, мы перешагали весь Лондон вдоль и поперек. Мы обедаем в ресторанах у Темзы, кормим животных, посещаем выставки и наслаждаемся обществом друг друга на все сто процентов. Мы целуемся часто, ты ловишь мои губы на каждом красном светофоре, заставляющем нас ждать, пока проедут машины. Ты даришь мне столько внимания и чувств, что на самом деле в новинку для меня, обращаешься со мной так бережно, что сердце сжимает от радости.

А потом я жду тебя. До скрежета зубов, до боли во всем теле, до головокружения, и ты всегда встречаешь меня утром субботы, чтобы провести со мной все выходные. Друзьям мои объяснения не нужны, они все видят сами, и только Грег иногда бросает мне комментарии, напоминающие, что не все так гладко.

Сперва я не слушаю его, как и Хло с Тревом. Первая твердит ему, что я на верном пути, второй отмахивается и приободряет меня, когда мы проводим время вместе. Трев часто расспрашивает меня о Моргане. И я с радостью делюсь с ним. Если Хло с Грегом не настолько заинтересованы в наших отношениях, то у нашего рыжего сектанта глаза горят каждый раз, когда я рассказываю о своих ощущениях. Иногда он грустно смотрит на свое запястье, и я понимаю, что ему тоже не терпится получить Имя.

Месяц проходит интенсивно и стремительно, на пороге каникулы, теплая погода все чаще радует своим присутствием и все люди вокруг кажутся гораздо более счастливыми, чем обычно.

Но шестого апреля моя иллюзия счастливых отношений впервые дает трещину.

Потому что твой ”друг” начинает омрачать мою действительность.

Если первые несколько недель выходные мы проводили исключительно вдвоем, то теперь он начал названивать тебе. Сперва два раза в день, а затем число звонков его телефона перевалило за пять, семь, одиннадцать раз, я точно знаю, потому что считаю.

Каждый раз ты поднимаешь трубку. Отходишь от меня на безопасное расстояние, чтобы я ничего не услышал, прижимаешь телефон к уху, стоя ко мне спиной. Один раз ты не успел отвернуться и, видимо, услышав что-то смешное, рассмеялся. Так громко и искренне, как никогда не смеялся со мной. Тогда я впервые ощутил острый укол ревности. И по моим венам заскользил яд сомнений.

Я не могу избавиться от ощущения, что он крадет тебя. Отнимает время, которое мне выделило само правительство. Которое мне выделяешь ты.

И это не просто беспокоит меня. Мне ненавистна мысль, что я зажат в рамках, а он вертит тобой, как ему заблагорассудится. Отвлекает, будто ему мало, что пять дней в неделю ты проводишь с ним в одной постели.

А мне противно. Но я не спрашиваю, потому что тогда разругаюсь с тобой. О чем вы говорите? Занимаетесь ли сексом? Целуешь ли ты его по утрам, как меня? Трогаешь ли так же нежно? Как ты с ним обращаешься, ценит ли он тебя?

У него ведь был соулмейт. Скажи, он хотя бы любит тебя?..

Эта сторона твоей жизни закрыта. И у меня нет к ней доступа.

Мириться с одной только мыслью об этом невозможно. Невыносимо. Потому что я становлюсь жадным. Мне хочется больше, а получаю я меньше. И только уставшее лицо, с которым ты приезжаешь ко мне, останавливает меня от разговора, что должен будет произойти рано или поздно. Ощущение, что мы застряли, стремительно разрастается. Наши отношения не развиваются. Мы топчемся на одном месте.

Но я терплю. Жду, как и обещал. Только не знаю, на сколько меня хватит. Червоточина в отношениях становится такой ощутимой, что мне тяжело игнорировать ту тьму, что она сеет в моем сердце.

А тебе, кажется, удобно.

***

— Что сегодня по плану? — Ты наклоняешься ко мне и оставляешь на губах приветственный поцелуй.

— Игра Тревора, — отвечаю я, — если ты не против посмотреть ее со мной.

— Баскетбол? — ты морщишь нос, заставляя меня хихикнуть:

— А после сделаем все, что ты хочешь.

— Хм-м-м... звучит заманчиво, — ты лукаво улыбаешься, наклоняешься ко мне, мягко целуешь в висок и шепчешь прямо на ухо:

— Потом тебе от меня не отделаться.

— Жду не дождусь.

Прежде чем я успеваю дотянуться до твоих губ, твой телефон громко вибрирует на бардачке. На стекле на долю секунды отражается незнакомое, улыбающееся лицо, но ты молниеносно хватаешь гаджет и выходишь из машины.

— Джей, я ведь просил тебя... — отвечаешь ты, быстро захлопывая дверь, так что окончания фразы я не слышу.

И слава богу. Потому что даже твой уставший голос не гасит рвущееся наружу раздражение. Он серьезно? Ты ведь только что приехал. Буквально минуту назад. Зачем он звонит?

Ситуация мне порядком поднадоела.

Почему он звонит тебе? Он не должен посягать на мое время с тобой. Нет, с моим появлением он вовсе не имеет на тебя прав! Что за беспредел? Таскается за тобой как попрошайка за добрым благодетелем, из жалости бросившему ему монетку. И ты это поощряешь. Даешь ему все больше, думая, что на этот раз ему будет достаточно.

Так же неправильно. Это не дружба, а извращенная зависимость. Токсичные отношения. Морган, они должны закончиться. У тебя ведь теперь есть я, а я тоже живой. Я сильный, но не железный.

— Ты в порядке? — Твой тихий голос выдергивает меня из мыслей, но не из настроения.

— Почему он звонит тебе? — спрашиваю бесцветным голосом. Ты не садишься обратно в машину, только стоишь, склоненный перед открытой дверью, смотришь на меня и молчишь.

Мы не говорим о нем. Хотя должны, но ты избегаешь этой темы так отчаянно, что невольно я всегда отступаю. Зачем?

Почему я позволяю тебе изменять? Принимаю твою игру на два фронта, пусть и со скрежетом зубов. А ты так ловко пользуешься моим терпением. Что будет, когда оно лопнет, Морган?..

А ведь оно обязательно лопнет.

— Ответить не хочешь? — уточняю я сухо. Скажи мне хоть что-нибудь.

От прежнего интима не осталось и следа. Между нами повисает неловкое напряжение. Я буквально вижу перед собой стену, за которую ты прячешься каждый раз, стоит теме коснуться... как ты зовешь его? ”Джей”? Сокращенно от Джеймса? Или Джейсона? Может, Джейми?

А он хитрый. Обставляет все так, что даже в его отсутствие я не в силах пробиться к части тебя, которую ты скрываешь ради него. Своими вечными звонками он постоянно напоминает тебе о своем существовании и твоем обещании. И в вашем уравнении, которое вы никак не можете решить, я — лишний.

Мне обидно.

Впервые вся тяжесть происходящего накрывает меня. Я смотрю на тебя совершенно другими глазами. Боже, а ведь я не лишний. Я та недостающая часть, которую все так долго ждали, что каждый успел подготовиться, кроме меня. Потому что я единственный, кто понятия не имел, во что он вляпывается. И моя неготовность переходит в гнев от бессилия. Если я чудом разбил твою защиту в самом начале, то он все еще там, в Бристоле, умело манипулирует тобой.

Я теряю тебя. Теряю каждый раз, когда в твоих мыслях Джей.

— Колин, именно сейчас?

— А когда, Морган? — Голос дрожит. Кажется, еще немного, и я попросту сорвусь. Но я сдерживаюсь. Потому что твое лицо приобретает такой утомленный вид, что спорить нет смысла. Ты словно пустой внутри, и это пугает меня, заставляет в очередной раз проглотить свое мнение и пойти на попятную.

Как мне достучаться до тебя? Когда, если ты постоянно не готов?

— Ладно. Потом, — выдавливаю я и отворачиваюсь.

Несколько секунд ты молчишь, а потом садишься обратно в машину.

Но атмосфера между нами не меняется. Она уже отравлена звонком и даже твоя рука, сжимающая мое колено, не влияет на нее.

Мне страшно, что ты можешь развернуться и уйти. Без лишних слов, когда тебе надоест разрываться между нами. Я представляю это так ясно, что мыслить логически не получается. Если он позовет, ты побежишь к нему, я знаю. Ты со мной только потому, что он разрешает. Он еще не против.

А что будет, когда он запретит тебе?..

***

Игра начинается довольно агрессивно. Команда из западной школы для богатеньких мальчиков никогда не отличалась хорошими манерами. Высокие, крепкие парни в зеленой форме, они постоянно пользуются лазейками в правилах, прикрывая свою жесткость, чем вызывают бурный протест с наших рядов болельщиков, и только поэтому судьи иногда обращают внимание на их мелкие нарушения. А так как им многое сходит с рук, травмы при играх с ними — частые явления. Особенным рвением выводить игроков из строя отличается игрок номер одиннадцать, Йонас Броуди. Наша сектантская компания не раз сталкивалась с ним вне сезонных игр, так как он предпочитает схожие с нами места отдыха. Обычно все начинается именно из-за Тревора, которого он терпеть не может, ведь играет он куда лучше, чем Броуди.

Сегодня наш темнокожий, вечно надменный недруг в ударе. То и дело перехватывает мячи, и только Трев, активно бегающий за ним по пятам, мешает ему зарабатывать очки. По лицу Йонаса видно, насколько он раздражен, в то время как Трев умело обводит его нападения вокруг пальца и с победной улыбочкой передает мяч своим игрокам, поднимая командный дух и вызывая бурные визги с нашей стороны болельщиков.

Счет 10:6 в нашу пользу. Публика ликует и улюлюкает по ходу игры, оглушительно свистят судьи, засчитывающие очки, Хло то и дело вскакивает со своего места, крича в сторону площадки то проклятья команде соперников, то поддерживающие кричалки своим. В руках у нее желтый, как цвет формы нашей команды, плакат, на котором красным выделяется имя Трева. Грег, сидящий рядом с ней, только напряженно смотрит на игру.

Все принимают участие вместе с игроками, и только ты сидишь расслабленно рядом со мной, со скучающим выражением на лице. Сперва я пытался объяснить тебе правила игры, но не получив никакого отклика, оставил попытки заинтересовать тебя баскетболом.

Только один раз ты обратился ко мне, и то лишь потому, что в начале игры Хло обернулась на нас и весело мне подмигнула.

— Твоя подруга? — уточняешь ты, а я только киваю.

Я никогда не рассказывал тебе о своих друзьях, хотя они знают практически все о тебе. Я бы очень хотел, чтобы вы узнали друг друга получше, но не собираюсь навязывать тебе их общество. Ты ни разу не проявил интереса к моей социальной жизни, словно даже связываться с моей повседневностью кажется тебе обременительным. Грустно, но я не настаиваю. Ты ведь уже взрослый, а мой круг общения ограничивается шестнадцатилетними детьми. И единственное, что отличает меня от них — твое имя на моем запястье.

Ты не знаешь, почему мы зовем друг друга сектантами. Почему Грегори является адвокатом дьявола. И почему из всех, кто вьется вокруг меня из-за моих успехов практически во всем, я выбрал именно их. Хотя я тоже уже предпочитаю не расспрашивать тебя о твоей жизни вне наших отношений. Ты скрываешь ее так же тщательно, как и своего ”особенного” друга.

Тебя даже в социальных сетях нет.

И это еще одна причина, по которой наши отношения открываются мне с неприятной стороны. Мы вместе, но далеко друг от друга. Я ощущаю твой расчет, чувствую нежелание объединять наши вселенные. Но если сперва ограничивать наши отношения двумя днями казалось мне великим счастьем и удачей, то теперь... теперь мне мало. Я достиг границы, за которую ты не собираешься пускать меня.

Возможно, на мне начинают сказываться его постоянные звонки. Я все чаще задумываюсь о реальности, в которой ты живешь без меня. По истечении сорока восьми законных часов ты отдаляешься от меня так же ощутимо, как и заполняешь мое одиночество своим присутствием, когда мы наедине. Иногда, особенно при физическом контакте, мне кажется, что все хорошо. Что ты достаточно открыт для меня, что мы действительно вместе.

Но это чувство растворяется, когда я смотрю, как неумолимо отдаляется твоя машина от моего дома. Навстречу жизни, в которой меня нет.

Ты как море. Волны мягко касаются моих стоп, они напоминают о себе, чтобы вновь исчезнуть в воде. И мне ни забрать тебя, ни унести, ни спрятать — я могу лишь довольствоваться маленькими моментами. Я не ухожу с берега, потому что волны важны мне. Но если я последую за ними, выплыву в твое море, то рискую в нем утонуть. Поэтому я стою на берегу, в вечном ожидании чуда.

— Колин, — твой голос возвращает меня из задумчивости в заполненный людьми спортивный зал. Я не реагирую, только вновь фокусируюсь на игре, где Трев рвет и мечет, грузно, но ловко маневрируя между игроками, отбивая от пола ведомый им мяч.

Ты наклоняешься совсем близко, твое дыхание щекочет мою щеку.

— Ты в порядке?..

Уже второй раз ты задаешь один и тот же вопрос, тем же тоном, словно репетировал его специально для меня. Только что мне ответить тебе на этот раз?..

— Просто задумался, — быстро отзываюсь я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно ровнее. Я боюсь, что могу взорваться. Что разозлюсь на тебя в очередной раз и все испорчу.

Трев передает мяч другим игрокам, блокирует Броуди, лицо которого настолько искажено яростью, что хочется его сфотографировать и вывесить в музее неудачников.

Твоя ладонь ложится на мое колено, сжимает его привычно, почти по-домашнему. Тепло и осторожно, привлекая мое внимание.

Твоего Джея ты тоже так касаешься?

— Что с тобой сегодня?

Не сегодня, Морган. Это всегда. Просто я только начинаю понимать причину моего недовольства. Осознаю свое бурлящее раздражение, подначивающее воображение. Я протестую. Я хочу ясности. Но если я вновь потребую ее от тебя, ты тут же отступишь, сбежишь, как испуганный кролик от лисы. И ты сам прекрасно это знаешь.

Тогда зачем спрашиваешь?

Мяч снова у Броуди. Тревор тут же ловко его перехватывает, с довольным лицом что-то бросает сопернику. Я думаю, как мне ответить тебе, но меня отвлекает новый поворот событий на площадке.

Как в замедленной съемке я вижу, как номер одиннадцать ставит Тревору явную подножку, как широко раскрываются глаза друга, когда он спотыкается. Броуди на этом не останавливается, он с силой толкает Тревора в плечо, отчего тот рушится наземь всем своим весом, и по всему залу раздается морозящий душу хруст.

Грег срывается с места еще до того, как тренер остервенело дует в свисток, он летит к стонущему Тревору, как будто от этого зависит его существование, распихивает членов его команды и наклоняется к лицу друга.

Мы с Хло подскакиваем практически одновременно. Молниеносно переглядываемся.

— Колин!

Ты пытаешься схватить меня за руку, но я уверенно выдергиваю ее, вместе с Хло кидаясь к столпившимся на поле игрокам. Моя злость сейчас гораздо сильнее благоразумия, и Хло замечательно меня понимает.

Я смотрю исключительно на Броуди, что уже поймал мой воинственный взгляд и стоит, выпятив грудь. Он выше, но не сильнее меня, хоть и выглядит устрашающе. Сынок богатого папочки, я преподам тебе хороший урок.

— А ну отсунься! — орет Хло сбоку, плечом отталкивая одного из рефери, который, как я понимаю, спешит меня остановить.

— Да как ты смеешь!.. Помогите!

Вот он, совсем рядом. Ухмыляется своими большими губами, чувствует себя сильным в окружении команды. Я перехожу с бега на быстрый, уверенный шаг, улыбка сама растягивается на моем лице.

— О, первый защитник на районе. Что, жить надоело?.. — Самоуверенные слова обрываются моим ударом, ведь он не ожидает такой силы от художника. Кулаком по челюсти, так, чтобы голова отдернулась, что и происходит. Броуди валится на землю, но практически тут же поднимается, а на меня уже налетает один из его дружков, но я ловко уворачиваюсь, подпихивая его ступней под зад и продлевая траекторию его прыжка, из-за чего он впечатывается в пол и жалобно стонет. Больше на меня никто нападать не решается, кроме самого Броуди, который уже остервенело рвется из рук подхвативших его товарищей по команде, просверливая меня ненавистным взглядом. Небольшую потасовку уже устранили взрослые, и только меня никто не решается трогать.

— Какого черта, придурок?! — скалится Броуди.

— Что, мало? — рычу я в ответ. — Ты подожди, это я тебе еще кости не ломал.

Я делаю шаг вперед, но на мои плечи падают твои руки, с силой удерживая на месте.

— Ты попал, понял?! — орет Броуди мне, не имея даже возможности стереть кровь с губы, на которую я с удовлетворением смотрю, спокойно стоя в твоих руках. — Я тебя порешу!

— Только попробуй, — ты сильнее сжимаешь мои плечи, громко отвечая вместо меня.

— Не влезай, — коротко реагирую я.

— Заткнись.

— Тебя это вообще не касается, — выплевывает Броуди тебе, наконец вырываясь, и я дергаюсь в твоих руках, но ты держишь крепко, хотя тоже напряжен. — Осторожней в темных подворотнях, Красс. Рисовать с поломанными костями неудобно.

Последнюю фразу он высказывает мне и тут же разворачивается, чтобы уйти. Теперь уже я расставляю руки в стороны, не позволяя тебе пойти следом.

— Не глупи, — говорю быстро, но ты все еще смотришь ему в спину.

— На себя посмотри. — В твоих словах еле сдерживаемая злость. Но ты отступаешь.

— Я подросток, мне можно.

После моих слов я взволнованно оглядываюсь. Большая, сгорбленная фигура Трева в желтой, пропитанной потом униформе, поддерживается с одной стороны Хло, с другой Грегом. Перед ними раскрывает двери школьная медсестра, и нервно семенят несколько учителей, включая тренера. Хорошо, что мама Трева не смогла сегодня прийти на игру.

— Поедем следом, — я уже делаю шаг в их направлении, но ты снова останавливаешь меня и разворачиваешь к себе.

— Поедем, — говоришь ты, — сперва успокойся. Там все равно слишком людно, а твой друг не один.

Я косо смотрю на него, но слушаюсь. Он отводит меня от площадки, от людей, в угол зала, кивает кому-то, кто направился было следом, чтобы нас не тревожили.

— Как рука? — Он прикасается к моему предплечью, но я раздраженно отдергиваю его. Болит, пульсирует, как еще? Уж точно не хуже, чем у Трева.

— До свадьбы заживет, — отмахиваюсь я мрачно.

— Покажи, — требуешь ты.

— Морган, я не девочка, — напоминаю я устало.

— Колин. — В его голосе звенит сталь.

— С ней все нормально.

— Колин Красс, либо ты слушаешь меня и показываешь костяшки своих пальцев на руке, которой ты рисуешь, либо я применяю силу и смотрю на них сам. Выбирай.

Я настолько удивлен твоим несдержанным раздражением, что молчаливо протягиваю руку. Кожа содрана, так сильно я приложил Йонаса, от чего ты хмуришься.

— С каких пор ты лезешь на рожон? — уточняешь ты сухо, а я смотрю на тебя во все глаза.

— А ты бы не полез? Ты ведь видел, что сделал Броуди!

— Это не повод махать кулаками. — Резкость в твоем голосе выводит меня из себя еще больше. — Оставь заботу о Броуди тренеру.

— Его, — я вырываю свою руку и указываю в сторону раздевалок, — никто не накажет.

— Его участь — не твоя проблема. Он свое еще получит, будь уверен.

— Он и получил. Сразу. От меня. Мгновенная карма.

— Колин, еще раз тебя прошу. Помогать друзьям хорошо, но нужно знать меру.

Я не могу поверить своим ушам. Что ты только что сказал?

— Да что ты, а я и не знал, — произношу я медленно, — хочешь углубиться в тему помощи своим друзьям?..

Твой взгляд становится напряженным. Да, ты ведь ненавидишь поднимать эту тему. Тебе же удобно вот так: и соулмейт рядом, и обещание держишь. А нужно всего лишь помотаться между городами немного.

Я ничего не могу с собой поделать. Вспышки гнева разъедают изнутри. Злость, рожденная негодованием и моей собственной алчностью, должна выходить наружу, хотя бы кусками. Прости, что на тебя. Но других виноватых я не вижу.

— Лучше учиться на чужих ошибках, — холодно отвечаешь ты.

— Да? — я улыбаюсь. — Не хочешь научить меня, как свои ошибки исправлять?

— Колин, зачем ты это делаешь?

— Делаю что, Морган?

— Зачем ты все портишь?

— Я порчу?! Я? Ты уже успел все испортить вместо меня! Мне нечего портить. Даже обидно.

Твое лицо делается холодным, взгляд — отстраненным. Это бы напугало меня, если бы так сильно не злило.

— Может, мне лучше вернуться домой? — уточняешь ты спокойно.

— Конечно, возвращайся. Тебя там уже заждались.

Ты хочешь повернуться и уйти. Но что-то останавливает тебя. Я, наверное.

— Тебя подбросить до больницы?.. — Твой голос сухой, как печенье. Кажется, надавишь — и раскрошится.

— Не нужно. Немного погуляю по темным подворотням, и скорая сама отвезет меня к Треву. Вместе с Броуди.

Ты открываешь было рот, но твой телефон вибрирует в кармане. Привычный, ненавистный мне звук останавливает тебя, а меня подхлестывает.

Я ухожу первым, зная, что ты ответишь. Не можешь не ответить. Это же он, Джульетка твоя. Или Ромео. Не знаю, кто сверху, и знать не желаю.

Иду быстро, рассерженными шагами рассекая коридор. Да, я делаю тебе больно. Да, я не фильтрую, что говорю. Да, ты все понимаешь.

Но раны, что мы наносим друг другу настолько глубокие, что с нормальной жизнью мало совместимы.

***

Дни моей вселенской обиды проходят за рисованием и периодическим посещением Тревора. Мы бываем у него практически каждый день, проводим час-два вчетвером, пока его мама не возвращается с работы. Тогда мы тут же прощаемся и уходим каждый своей дорогой.

Его мама, коротенькая полная женщина с фиолетовыми волосами, отличается веселым нравом. Она никогда не против нашего присутствия, но мы знаем, что она устает на двух работах, вытягивая семью в одиночку, поэтому стараемся не мешать ее отдыху.

Трев боготворит свою маму. Он даже устроился на подработку ради нее, только вот она, мягко сказать, не согласилась, чуть ли не за ухо вытащив его из автомастерской, куда его взяли в помощники. Она обосновывает это тем, что он должен учиться и нормально провести свои юношеские годы.

Комната Трева маленькая, но вполне уютная и чистая. Несмотря на своеобразную неопрятность, он не любит грязь. И, конечно, по всей комнате расставлены баскетбольные атрибуты: на полу два мяча, с которыми он тренируется, на стене медали, на столе три кубка, чем он крайне гордится, как и его мама. Под кроватью валяются кучи порножурналов, а на окне растет кактус, единственное растение, которое может выжить с его непосредственностью.

Обычно мы просто говорим на абстрактные темы, отвлекая Трева, который пока не может играть в свой любимый баскетбол. Изредка обсуждаем моего соулмейта, но говорить о тебе я не хочу. Обида, что копилась слишком долго и наконец-то нашла выход, не отпускает меня, а только разгорается из-за твоего поведения.

И я все равно люблю тебя. Люблю так же сильно, как и ненавижу.

— Знаете, чего мы давно не делали? — тянет Хло, привлекая наше внимание.

— Не напивались вдрызг, — мрачно угадывает Трев.

В последнее время его настроение оставляет желать лучшего. То ли сказывается отсутствие спорта, то ли он чувствует общий настрой.

Он очень старается выглядеть обычным собой, но у него мало получается. И особенно это беспокоит Грега. Несколько раз он пытался вызвать Тревора на эмоции, но тот только больше закрывается в себе, и нам это не нравится. Из-за его настроения, а точнее, его отсутствия, настроение портится у Грега, а из-за него — у Хло. У меня же в последнее время настроение всегда плохое, пусть причину и удается скрывать.

— Именно! Поводы и причины у нас есть, а никто даже не задумался нормально оторваться! Мне стыдно, дорогие сектанты.

— Когда напиваться? Лично у меня выходные заняты, — чуть подумав, я добавляю, — наверное.

Я так привык, что ты приезжаешь. Не зависимо от наших ссор, от моего неудовлетворения, ты все равно возвращаешься, исполняя свой долг передо мной. Но в этот раз я почему-то не уверен, что ты приедешь, как и в том, что все будет как обычно.

Мой маленький карточный домик рушится.

— Твой все равно если и приедет, то только в субботу, а в пятницу вполне можно выпустить своих демонов, — Хло кровожадно растягивает рот в улыбке, — нам всем это нужно.

— У Трева рука, — напоминает Грег, на что Хло только машет рукой:

— Рука, а не челюсть. Да и посмотри на него! В гроб счастливее кладут. Выйдем в темноту дьявола, будем сидеть, попивать себе спокойно и обсуждать наши грязные делишки.

— Ты? — я иронично приподнимаю бровь. — Ты будешь сидеть и спокойно с нами что-то обсуждать?

— Ну потанцую немного с Грегом, ты же Треву компанию составишь. Подепрессуете вместе.

Тревор резко вдохнул и закашлял так сильно, что все мы втроем одновременно потянулись к его спине, но он предупредительно поднял левую загипсованную руку, сломанную в двух местах, пресекая наш порыв.

— Ребят, чет я не очень хорошо себя чувствую.

— Трев, у тебя все точно нормально? — уточняю я, на что он только утвердительно кивает головой, прикрывая лицо.

Хло переглядывается с Грегом, а я смотрю исключительно на Тревора. С ним точно что-то не так.

— Выпивка в пятницу, я за, — улыбается он слабо, наконец-то поднимая на нас взгляд, — сорян, что я так. Серьезно чет башка раскалывается.

— Ты точно в порядке?.. — уточняет Хло.

— Блин, ну вы и паникеры, хуже, чем я.

***

Я признаю. Я устал.

Устал от самого себя.

От раздражения, которое испытываю. От своей жадности, от желания связать тебя и запереть в своей комнате, монополизировать и спрятать от всего мира, чтобы не зарились. Пульсирующий комок злости в сердце разрушает его, впитывает все хорошее и очерняет, заставляя меня желать тебя настолько сильно, что сил противиться не остается.

Я становлюсь жестоким.

Я буквально вдавливаю кисть в полотно, мои движения резкие, несдержанные. Грубость эмоций проявляется в портрете, резко вырисовывает твои черты, лишенные всякой нежности. Твои зеленые глаза с карей каймой смотрят холодно, властно. Выражение твоего лица не терпит никаких возражений, оно напоминает жесткого кредитора, пришедшего отобрать то единственное, что у тебя есть. Я хочу, чтобы ты смотрел на него так. Хочу, чтобы безжалостность, рожденная моей рукой превратилась в реальность, лишив твоего ”друга” любых привилегий.

Картинки в голове настолько желанные, что приносят темное удовольствие. Ты выбираешь меня, а его наказываешь за все попытки разделить нас. Правильно расставляешь приоритеты, бьешь по нему льдом голоса, не реагируя ни на слезы, ни на мольбы.

Мне плевать, как он выглядит. Все равно на то, что чувствует. Он заслужил это. Его соулмейт умер, а значит он рожден для того, чтобы страдать. И либо он учится сосуществовать со своей болью, либо прерывает свою жизнь самостоятельно. Но ему придется покинуть наш спектакль, потому что он лишний актер, что претендует на роль, уже занятую другим. Твой соулмейт — это я. Только я.

Его мне не жалко.

Громкий звонок телефона заставляет подпрыгнуть. Я поспешно тянусь к нему, откладывая кисти. Во весь экран мне улыбается Трев. Не успеваю я поздороваться, как он тут же переходит к делу.

— Кол, тут такое дело, — голос его необычайно взволнованный и тихий, что совсем на него не похоже, — в общем, можешь зайти?

— Я только что у тебя был, — замечаю я, прислушиваясь к его нервному смеху.

— Бро, да знаю я, но мне вот прям очень нужно. Сейчас. Вот прям щас. Блин, бро, прошу.

— Хорошо, я напишу Хло, может, они с Грегом снова зависли в караоке...

— Нет! — орет он неожиданно, а я резко отодвигаю от лица телефон.

— Ты должен мне новую барабанную перепонку, Трев, — шиплю я, потирая оглушенное ухо и на всякий случай держу гаджет в вытянутой руке.

— Прости, Кол, зуб даю не хотел, — капризно тянет он, — только приходи один, лан? Не пиши никому.

— Хорошо. Только переоденусь, — удивленно говорю я, перебирая возможные варианты случившегося. Тревор никогда не отличался особой оригинальностью просьб, он простой и честный, я бы даже сказал, беспроблемный. Конечно, трудности у него в жизни есть и не малые, но он либо не замечает их вовсе, либо сносит своим врожденным оптимизмом.

— От души, бро... спасибо.

Он отключается первым, но я еще несколько добрых минут не могу сдвинуться с места.

Я в ужасе смотрю на нарисованного незнакомца, что имеет твои очертания и наблюдает за мной бесчувственным взглядом родных глаз.

Это не добрый ты. Это кто-то совершенно другой.

Господи. Сколько же во мне ненависти?..

***

— В общем, я плохой рассказчик, — признается Трев нервно, как только я вхожу в комнату, — так что вот.

Он тянет ко мне руку, и я приоткрываю рот. На его распухшем, покрасневшем запястье, пока еще еле заметно, начали прорисовываться мелкие, острые линии, сухие и без лишних приукрашиваний. Хотя его едва видно, но я уже узнаю очертания имени, как и хорошо знакомый почерк.

Грегори Уэлш.

Я пораженно молчу.

— Ко-о-ол, че мне делать-то? — Он чуть ли не плачет, а я никак не могу осознать происходящее. — Он же мой бро, я его бро, это инцест какой-то! Ох, блинас, он убьет меня, если узнает. Ааа! Не жить мне теперь совсем, задушит во сне, ручаюсь!.. Без слов задушит, глаза свои выпучит, и каюк мне!

— Тревор! — прикрикиваю я, наконец обретая дар речи, и он тут же затихает. — Во-первых, просто дыши.

Он воспринимает меня буквально, начинает громко вдыхать и выдыхать воздух, словно разрабатывая свои мощные легкие, но краснота с его щек постепенно сходит, только слезы в глазах остаются.

— Во-вторых, поздравляю, — говорю я уже тише, — если ты его соулмейт, значит, и он твой. Не забывай.

Я улыбаюсь, но вполне понимаю Трева. Грегори. Наш Грег, наш молчаливый читатель человеческих душ, адвокат дьявола, эмо по жизни с хронической депрессией, пофигист со стажем, втрое тоньше Трева, на голову уступающий ему в росте — его соулмейт. Его настоящая любовь.

— Было бы с чем поздравлять, бро, — Тревор обреченно обрушивается на кровать, пряча лицо в ладонях, — как я теперь в глаза ему смотреть буду?!

— Как обычно, — я сажусь рядом, приобнимаю его за широченные плечи, — ты не обязан говорить ему сразу.

— Да как мне скрыть-то? — бормочет он. — Ты не представляешь, че у меня в башке творится. Жесть какая-то. Я по девчулям, Кол, а у него дружбан между ног висит, он вообще мой бро, чуть ли не лучший друг! Да как я... да мне!.. А он!..

— Тревор, — мой голос мягкий, я прижимаюсь к нему щекой, — это не важно. Я понимаю, как тебе трудно, но не паникуй сейчас, дай себе время. Ты знаешь, ранние Имена могут не проявляться одновременно.

— А если он знает?! — восклицает Тревор, отнимая от лица свои большие ладони, и я вижу крупные слезы, что уже катятся по пухлым, веснушчатым щекам. — Кол, а вдруг и у него тоже?.. А вдруг раньше?

Он резко поворачивается ко мне, в распухших глазах его застыл ужас.

— Он же постоянно свои побрякушки таскает, — шепчет он громко, — бро, может, он спецом запястья скрывает? И мое имя там? А ему противно?..

— Тревор, ты не прав. Даже если у него уже есть твое имя, посмотри, как он общается с тобой. С чего ему должно быть противно?

— Бро, я ж не тупица, — его губы поджимаются, кажется, он еле сдерживается, чтобы не заплакать в голос, — посмотри на меня. Я ж урод, мне можно без костюма на хэллоуин ходить. Могу в поле тусить, ни один ворон не сунется. Жирный, потный постоянно. Я стремный, Кол, у меня зеркало есть. Че во мне любить?

— Тревор, — я медленно отодвигаюсь от него, добавляю строгость в голос, — никогда не принижай себя. Ты такой, какой ты есть, и вовсе не урод. Каждый человек прекрасен. И тебя есть за что любить! Именно поэтому ты наш друг.

— Друг, — повторяет он, — я его друг, бро. И он мой тоже. Мы поэтому и друзья, что спать друг с другом не собираемся!

— Трев, друзья тоже могут влюбляться друг в друга.

— Да боюсь я любить его! — взрывается он, резко поднимается и начинает ходить по комнате, яростно размахивая руками. — Он же никогда не говорит ни черта! Ты хоть знаешь, как мне тяжело с ним общаться? По нему фиг поймешь, че его устраивает, че не устраивает, обидел ты его, не обидел, а ты меня знаешь, сказану че-нить не то, а он потом с месяц игнорит. Он молчит, свою музыку слушает, спрашивается, какого хрена тебе ”друзья”, если и так хорошо! А Хло, бро? Хло че делать? Они же друг другу...

Он не договаривает, только вздыхает тяжело, утирая слезы. И я прекрасно его понимаю. Мы оба знаем, что пусть они и наши друзья, но время от времени ”снимают напряжение” вместе. Мало того, Хло явно чувствует к нему больше, чем просто товарищескую симпатию. И привилегии их дружбы Треву точно не помогут.

— Трев, — начинаю я, но он машет руками.

— Да знаю я, Кол. Не совсем же дебил. Дебил, да, но не до конца. Мне просто... нужно было сказать, понимаешь? Ну, че я не один, знаешь, есть с кем...

— Поделиться, — завершаю я тихо и, подойдя к нему, обнимаю, потому что он плачет. Такой большой, всегда уверенно смотрящий вперед, крепкий снаружи, но мягкий внутри — Трев заслуживает хорошей жизни.

Ни с Хло, ни с Грегом поделиться он не может. Получается, сейчас я его единственный друг.

Я мысленно перематываю воспоминания. Если так подумать, Грег ведь всегда принимал сторону Тревора, не считая его интимных связей на стороне. Он зачастую оставался у меня, если Трев решал переночевать, и уходил вместе с ним, ведь им в одну сторону. А тогда, на баскетболе, он ведь не набросился на того ублюдка, а как ошпаренный побежал к Треву. И, к слову, только на шутки Трева он постоянно обижается.

Пазл складывается в моей голове, кусочек за кусочком, постепенно создавая полную картинку. Хотя я и не видел у Грега Имени, ведь он не снимал свои украшения даже на спорте, но...

— Трев, я могу остаться сегодня у тебя? — спрашиваю негромко, и он активно кивает. — Закажем твой любимый бигмак.

— С беконом и двойным сыром, — сдавленно отвечает он, — и картоху.

***

Мы разговариваем с Тревором каждый день. Я рассказываю ему все, что знаю, что чувствую, а он только задает вопросы и иногда вваливается в уныние, из которого я старательно и упорно его вытаскиваю. Если мы не видимся, то созваниваемся, и он ни капли не раздражает меня, потому что отвлекает от мыслей, что поглотили меня при рисовании. От темных чувств, разрастающихся в душе, что с каждым днем все сильнее желают вылезти наружу и проявить себя. Они настолько сильные, что я боюсь оставаться в одиночестве.

Иначе они заставят меня сделать то, о чем впоследствии я могу пожалеть.

А Тревор, кажется, постепенно смиряется со своим Именем и успокаивается. По крайней мере, к нему возвращается обычная непосредственность и жизнерадостность, что тут же сказывается на нашем сектанском сборище: мы больше шутим, смеемся, и только Грег иногда кажется недовольным. Я пытался осторожно прощупать почву, но он неприступен: отвечает коротко и односложно, а если я давлю сильнее, то и вовсе замолкает.

Пятница наступает на удивление быстро, хотя от тебя нет никаких вестей. Но ведь и от меня тоже. Я не трогаю Имя, не балую тебя теплыми прикосновениями, как обычно, но моя детская провокация не возымела желаемого результата, что злит еще больше.

— Стрэйдоги дьявольски хороши! — довольно восклицает Хло, когда мы усаживаемся за круглый столик у кирпичной стены. — Особенно их каверы на Нирвану, у Томаса такой голос...

Она театрально кладет руку на грудь и томно вздыхает. Сегодня она выглядит сногсшибательно. Темно-зеленые волосы отливают изумрудом в тусклом свете подвала, куда мы пришли на концерт новой группы, откровенный топ и кожаные штаны подчеркивают стройное тело, открывают внушительный пресс с проколотым пупком, где блестит металлическая жемчужина пирсинга.

Я тоже приоделся, правда, в более классическом стиле. Беспроигрышная черная рубашка и узкие джинсы — этого достаточно, чтобы приковывать взгляды к моей фигуре. Светлые волосы я уложил назад и перед выходом отметил, как хорошо я смотрюсь. Может, напиться сегодня и пообещать кому-то вечный комфорт? А потом буду доказывать тебе, что я должен держать данное мной слово и быть с человеком, которого я не люблю.

Только Трев с Грегом выглядят совершенно обычно. И если одежда Грегори идеально подходила темной атмосфере бара, то Трев в своей клетчатой спортивной кофте, с непослушными, прикрытыми кепкой рыжими волосами, а особенно загипсованной рукой тут же бросается в глаза, хоть и сидит тихонько в углу, стараясь казаться как можно незаметнее.

— Расслабься, — я легко подталкиваю его в плечо, — что будешь пить? Как обычно?

— Кол, я, наверн... — начинает он неуверенно, но я еще сильнее прижимаюсь к нему плечом.

— Да ладно тебе, один стакан не навредит. Клубничный дайкири?

— Пусть не пьет, если не хочет, — неожиданно выдает Грег, но вместо меня ему отвечает Хло.

— Нет уж, пьют сегодня все! Я думала, у нас только один убийца праздника, — фыркает она весело и манит меня пальцем, — мистер Красс, сопроводите меня, будьте так любезны, к барной стойке.

— С превеликим удовольствием, госпожа, — подыгрываю я и наконец отрываюсь от напрягшегося Трева, не сводя взгляда с недовольного Грега. Этим двоим не помешает провести время вдвоем, пусть для Трева, который под рукавом кофты еще и нацепил узкий напульсник, чтобы точно скрыть Имя, это и кажется катастрофой.

Он делает все, чтобы Грегори не заметил и, должен признать, у него неплохо получается. Только вот с тех пор, как он сломал руку, они ни разу не оставались наедине. Могу себе представить, что сейчас происходит в голове у Трева, я даже слышу сирены, обозначающие сигнал СОС. Но я не реагирую на его умоляющий взгляд и веду Хло под руку к бару.

Бар уже заполнен людьми, ждущих своих заказов, но мы с Хло пробиваемся вперед благодаря нашей примечательной внешности. Хло склоняется через темную, деревянную стойку, под музыку для разогрева, что становится все громче, пока на сцене устанавливают инструменты, кричит бартендеру названия напитков. Я мельком оглядываюсь назад, привставая на носочки. Трев и Грег сидят напротив друг друга, только Грег смотрит на сцену, а напряженное лицо Трева освещается светом от телефона. Нужно у него его отобрать.

— Пойдем, — кричит мне Хло и тянет из толпы, что еще больше разрослась у бара.

— А напитки? — Я следую за ней.

— Нам принесут, — отвечает она и лукаво мне подмигивает, — я договорилась!

Вот же сердцеедка. Удивительно, что она до сих пор ни с кем не встречается, хотя я более чем уверен, что претендентов хоть отбавляй. Но нравится ей наш Грег. Да, Грег, который предназначен Треву, что встречает нас по-настоящему счастливой улыбкой.

— А алко? — орет он.

— Сейчас будет, — отвечаю я, усаживаясь на стул рядом с ним. Хорошо, что друзья Хло придержали для нас столик. Когда мы пришли, все остальные уже были заняты.

— О, начинается! — взвизгивает Хло, и я обращаю взгляд на сцену, где уже собралась группа из пяти человек. Все в рокерском стиле, и только вокалист, по-видимому, Томас, вышел в обычной черной майке, на которой выделялась цепочка с серебряным крестиком.

Музыка на фоне медленно стихает.

— Привет, Лондон! — Его голос, наполненной энергией, разлетается по помещению и все присутствующие отвечают восторженными криками. — Буду краток, сегодня ПЯТНИЦА! А значит, время отрываться по полной программе!

Публика отвечает бурным положительным ором, все поднимают свои напитки, кроме нас, но я уже вижу бармена, с которым говорила Хло, спешащего к нам с подносом в руках. Боже, она что, заказала по три каждому?

Начинается все с басов и ударных. Я тут же узнаю оглушающую мелодию — Come as you are.* Перед сценой сразу собирается внушительная толпа любителей Нирваны, Томас начинает петь низким, хрипловатым голосом, что звучит невероятно сексуально. Гитаристы ударяют по струнам позже, перекрывая крики танцующих. Свет софитов меняется с синего на фиолетовый, гуляет по толпе прыгающих людей, и даже те, кто просто стоял поодаль с бокалами, с наслаждением кивают в такт песне. Как по мне, отличное заявление о себе.

— За нас, сектантов! — Хло перекрикивает музыку и поднимает стаканчик егермейстера с энергетиком, мы пьем с ней одно и то же.

Мы следуем ее примеру, только Трев все проверяет, не видно ли его запястья, от чего я пинаю его под столом. Хорошо, что Грег не замечает, так как смотрит только на Хло и периодически на меня.

Мы чокаемся, и я практически тут же осушаю свой напиток и беру второй.

— Эу, ты осторожно, давно не пили, — тут же реагирует Трев и старается отодвинуть от меня стакан, но я опускаю на его руку ладонь и слегка сжимаю.

— Все нормально, не переживай, — говорю я, широко улыбаясь, и бросаю быстрый взгляд на Грега. Тот не сводит глаз с моего прикосновения. Он ревнует. Точно ревнует. Он знает.

Бедный Трев.

— Вот это настрой! Не порти мне сектанта, Трев, твое влияние слишком хорошее, — весело смеется Хло, а потом хватает Грега под руку и силой стаскивает со стула, — давай, адвокат дьявола, время макабра!

Грегори выглядит недовольным, но послушно идет за Хло. На самом деле, нашему нелюдимому сектанту очень нравится танцевать, именно так они и сблизились с Хло, когда я привел ее в нашу компанию.

Перед тем, как они скрылись в беснующейся под музыку толпе, я заметил, как тяжело им вслед смотрит Тревор, медленно тянущий из трубочки свой дайкири.

— О чем вы говорили? — поинтересовался я, наклоняясь ближе к нему.

— Ни о чем, — он передергивает плечами, — то есть, вообще. Молчали.

— Ты смотрел в телефон, — напоминаю я, с наслаждением отмечая, как быстро по крови разносится алкоголь, — долго думаешь шифроваться?

— Пока могу, — бурчит он.

— А если он уже знает? — весело отвечаю я и делаю большой глоток.

— Блин, бро! — Глаза Трева наполняются паникой. — Нахрен ты меня ща напрягаешь?

— Да ладно, Трев, развеселись уже. Ну, он твой соулмейт, так это круто! Грег крутой, Трев!

— Я не крутой! И я не педик, бро!

— Не был! — смеюсь я и приобнимаю его за плечи. — Не волнуйся, я тебя научу! Смотри, опускаешь руку ему на...

— Да блинас! Кол, отвяжись!.. — Тревор суетливо отталкивает мои руки, а я хохочу, как ненормальный.

— Научишь чему?

Трев подпрыгивает от неожиданного громкого вопроса невесть откуда взявшегося Грега, который вновь устраивается на стуле напротив нас. А я только смеюсь, допивая вторую порцию и начиная третью. Я уже в том состоянии, когда хорошо от хмеля в голове, меня тянет танцевать и я поднимаюсь, двигаясь в такт музыке.

— Всему! — кричу я. — Хло там?

— Со знакомыми, — кивает Грегори. Ясно теперь, почему он быстро слинял с танцпола. Ну, мне же лучше, им с Тревором все равно нужно побыть вдвоем.

Я врываюсь в толпу танцующих, не запоминающиеся лица мелькают передо мной, я двигаюсь под музыку песни ”Dumb” удивляясь, как же сильно она подходит моему состоянию.

Мое сердце разбивается, а я все это время думал, что счастлив.

Какая-то девушка начинает тереться о мою спину, я поворачиваюсь к ней и вторю ее движениям. Она улыбается заманчиво, стреляет в меня игривым взглядом. Как бы я хотел, чтобы ты был здесь. Чтобы приревновал меня, забрал в свои объятия и танцевал вместе со мной так, чтобы все видели, кому я принадлежу.

Но ты сейчас спишь в объятиях чужого человека, который безобразно относится к тому, что у тебя уже есть я. Своими звонками он напоминает не тебе о данном обещании, а мне. Каждым гудком он говорит мне, что даже если ты со мной, в итоге ты всегда возвращаешься к нему.

Какой же я тупой. Обычная любовница. Твое выходное развлечение. Я же вижу, что тебе со мной хорошо, но не настолько, чтобы уйти от ”жены”.

Внезапная мысль ослепляет меня. Я останавливаюсь как вкопаный, и девушка начинает танцевать вокруг, пока ее не подхватывает более заинтересованный парень. Господи, и как я раньше об этом не подумал?

Вы же не расписаны? Морган, вы ведь не состоите в официальных отношениях?.. Но я не видел кольца. Но сколько людей носят обручальные кольца?

— О, какие люди, — раздается неподалеку, и мой рот изгибается в невеселой улыбке. Как кстати. Афроамериканские черты лица настолько вовремя появились передо мной, что руки зачесались с удвоенной силой.

— А что это мы одни? — сюсюкает он, приближаясь почти вплотную. — А где это наш папочка со страшными глазками?..

— Тебе же лучше, Йонас-с-с, — я растянул его имя, приоткрывая рот, громко обрывая последнюю ”сэ”. Взгляд его меняется, челюсть играет в нетерпении. Он ненавидит, когда его имя коверкают, и я продолжаю:

— Личико я тебе подправлю без свидетелей. Не так унизительно будет.

— Смотри, как бы сам в клоуна не превратился.

— Ну тогда чего мы ждем?

***

— Двое против одного? Ну-ну, — насмехаюсь я под враждебными взглядами Броуди и его дружка азиатской внешности. Я видел его пару раз в обществе Йонаса, ростом маленький, зато юркий. Но такие обычно силой не отличаются.

— Смело смотришь правде в глаза, Броуди? Одному со мной не справиться?

За помещением клуба, в который мы пришли, в уютной подворотне, где рядком стоят мусорные баки для стекла, никого кроме нас нет. Только музыка продолжает греметь из подвала.

— Да я с тобой и один разберусь, — шипит Броуди, сверкая глазами.

— А второй тогда для чего? — хихикаю я и закатываю рукава рубашки.

— Труп прятать, — отвечает азиат, делая пару шагов влево. Окружить решили? Ну посмотрим, как у них это получится.

Вместо ответа я делаю резкий выпад вперед, но азиат ловко уворачивается и толкает меня в спину. Вместо того, чтобы впечататься в стену лицом, я отталкиваюсь от нее руками и тут же разворачиваюсь и нагибаюсь, уходя от нападения Броуди. Его кулак рассекает воздух, в то время как я врезаюсь в его живот плечом и, судя по удивленному вдоху понимаю, что попал в солнечное сплетение. Но я не останавливаюсь и с разбега впечатываю его в стену напротив. В ту же секунду я отскакиваю, чтобы встретить азиата. Я ловлю его за руку, что стремилась к моему животу, и с силой отбрасываю его в противоположную сторону. Он падает на колени передо мной, выпятив пятую точку, по которой я тут же бью ногой.

— Ну что, Броуди, справились вдвоем? — я смотрю на Йонаса, что глотает воздух, сидя на асфальте. — А теперь давай расквитаемся за Трева.

Я с силой поднимаю его за грудки, оттаскиваю от стены. Он удерживается на согнутых ногах, но времени сфокусироваться я ему не даю. С размаха бью в глаз, так, что он отступает на несколько шагов и тут же хватается за больное место.

В мою ногу вцепляется рука и тянет назад с неожиданной силой, я поддаюсь гравитации и с вскриком падаю на землю, тут же чувствуя острую боль на ладони и правом запястье. Черт!

— Зараза, — рычу я, но в ответ слышу только отдаляющееся топанье. Азиат подхватил Броуди и тянет его за собой из подворотни.

— Трусы! — кричу я им вслед, отползаю к стене, чтобы прижаться к ней спиной и перевести дух. Голова немного кружится, взгляд еле фокусируется под градусом в крови, пока я рассматриваю ободранную ладонь и запястье. Твое Имя слегка поцарапано, ушибы горят. Только бы ты не почувствовал. Хотя наверняка почувствуешь и даже проснешься. У тебя такой чуткий сон, что я иногда лишний раз боюсь шевельнуться в твоих объятиях.

Словно подтверждая мои догадки, в кармане джинсов звонит телефон. Мелодия, поставленная только на тебя, вызывает приятный трепет и тяжелое ощущение одновременно.

Я достаточно долго вожусь с застрявшим в кармане гаджетом, но он упрямо продолжает звонить. Как мне тебе ответить? Спросить тебя? Легальный ли муж валяется в твоей постели, или же это просто обещание?

На сенсорном экране высвечивается твое спокойное лицо. Я сфотографировал тебя незаметно, пока мы кормили уток в одну из наших встреч. Не знаю почему, но твой задумчивый взгляд мне очень нравится. На этом фото ты кажешься расслабленным и довольным. Словно тебе и правда нравится проводить со мной время. Словно ты не хочешь возвращаться домой.

— Какие люди, — отвечаю я медленно, прижимая телефон к лицу.

— Ты пьян, — тут же определяешь ты. — Что случилось?

Твой голос встревоженный. Прости, что разбудил тебя.

— Слушай, а ты замужем? — Слова выскакивают сами, я даже подумать не успеваю, прежде чем их произнести.

— Колин, что ты несешь? — Я представляю перед собой твое нахмуренное лицо и меня тут же отпускает. Слава богу. Господи, хоть за это спасибо.

— Твое Имя саднит, — напоминаешь ты, — ты в порядке?

— Ничего страшного, просто упал.

— Где?

— В темной подворотне.

Ты замолкаешь на секунду. Догадался, конечно. Но у меня и в мыслях нет скрывать от тебя свою жизнь. Иметь врагов — нормально, и пускать руки в ход, если английского они не понимают, я тоже считаю нормальным.

— Я сейчас приеду, — говоришь ты быстро, — дождись меня.

— Ты приедешь завтра, Морган, — я закатываю глаза. Еще не хватало, чтобы ты ночью куда-то мчался.

— Колин, не спорь со мной.

— Хорошо, давай рассуждать логически. Что ты сделаешь, если приедешь? Поможешь мне подняться и отвезешь домой? Перестань. Я все равно победил, а они убежали.

— Они?.. — Ты повышаешь голос, но тут же говоришь тише, словно боишься разбудить кого-то. И я даже знаю кого.

Как же противно, что я это услышал. Хочется бросить телефон в стену напротив, чтобы разбить его вдребезги. Морган, это так мерзко...

— Не пугайся так, их было всего лишь двое.

— Назови мне адрес, — требуешь ты.

— Не назову, — отвечаю мстительно. — Иди спать. Тебя там явно ждут.

— Колин!

О да, иногда мне кажется, что выводить тебя из себя — мой скрытый талант. Но я подшофе, немного помятый и очень злой.

— Если ты сейчас же не послушаешь меня, я приеду, и уже ты будешь убегать! Назови мне хоть одну причину, по которой ты можешь спокойно отказывать мне...

Я слышу какие-то звуки со стороны, краем глаза замечаю направляющуюся ко мне тройку героев, во главе с разгневанным Йонасом. Очень кстати.

Я больше не вслушиваюсь в твою лекцию.

— О, подожди, похоже представление еще не окончено. Я сейчас вернусь.

Я отключаюсь до того, как услышу порцию ругательств в свой адрес. Зря ты мне позвонил, Морган. Подумаешь, имя поцарапал. Теперь как на иголках будешь. Спал бы себе спокойно. С ним под боком.

Я быстро поднимаюсь, разминая мышцы. Адреналин бежит по венам вместо крови, вперемешку с алкоголем и злостью. Звонишь, значит, беспокоишься обо мне, а голос приглушаешь, чтобы любовник не услышал. Замечательно. Дожили.

Сейчас точно будет весело.

Драться против двоих не сложно, особенно если только один из них играет в баскетбол, а второй добавлен просто так, для устрашения и отвлечения внимания. Против троих тяжелее, но возможно. Главное — не дать им время продумать ход. Особенно новому экспонату, который при ходьбе самоуверенно размахивает арматурой, более чем готовой к применению. Он выглядит гораздо старше меня, лицо противное, с толстым шрамом на подбородке, на голове даже намека на волосы нет. Приземистый, но крепкий, я таких видел только по телевизору, в программах о заключенных.

Они останавливаются в нескольких метрах от меня.

— Ну привет, — улыбаюсь я так широко, как только могу, — что, Йонас-с-с, один не смог, привел других? Замечательно, а то меня тут разозлили немного, вот думал, где пар спустить.

— Ты покойник, Красс, — выдает он. Глаз его заплыл и посинел, и выглядит смешно.

— Ну не сердись, Броуди. Иди сюда, я тебе второй глаз разукрашу, чтобы уравновесить, а то не эстетично макияж выглядит.

— Да что ты? А рисовать с переломанными руками хочешь научиться?

— Ты повторяешься, Броуди, — отмечаю я насмешливо, — что, угроз больше не осталось? Какая досада.

Они бросаются на меня вдвоем, активированные кивком Броуди. Шестерки, даже не интересно. Азиат, что участвовал в первой драке, старается обхватить меня и подставить под удар второго, уже занесшего арматуру над головой. Я вовремя уворачиваюсь, толкаю мелкое тело дружка Броуди вперед, но вот с траектории оружия второго ускользнуть не получается.

Металл задевает меня по плечу, проезжается по руке, обжигая, но я резко разворачиваюсь и ногой выбиваю ее из рук новоявленного лица, краем глаза замечая, что Броуди заносит кулак для удара.

Грег появляется абсолютно неожиданно и крайне вовремя. Так же, как и Тревор, который всем своим весом наваливается на нового участника драки и впечатывает его в стену напротив.

Грегори сцепляется с самим Броуди так яро, будто у него с ним личные счеты. Хотя, сдается мне, что именно так и есть. Он бьет точно и сильно, не оставляя ему даже шанса на защиту.

Мне достается азиат, который постоянно уходит от моих атак. Чувствую себя придурком, бегая за ним в попытке ударить, но он постоянно уклоняется и перемещается.

Я пропускаю момент, когда мой оппонент подбирает с земли арматуру. Но он летит не на меня, а к Грегу, замахивается, целясь ему в спину, чтобы остановить расправу над Йонасом.

Трев реагирует гораздо быстрее меня. С силой отталкиваясь от своего врага, он пулей летит к Грегу, но сам понимает, что прикрыть его телом все равно не успевает, поэтому в прыжке вытягивает вперед загипсованную руку, на которую и приходится удар.

Раздается треск гипса и болезненный рык Тревора, который пересиливает себя и второй рукой с размаха нокаутирует своего обидчика. Азиат валится навзничь, явно потеряв сознание.

Как в замедленной съемке, Грег оборачивается, отталкивая от себя чертыхающегося Броуди, что тут же падает на землю. Лицо Грегори удивленное и испуганное, брови нахмурены, рот приоткрыт — я никогда не видел у него такого выражения.

— Уведи его отсюда! — кричу я Грегу, потому что знаю, что он послушает. Потому что Тревор его соулмейт. Он знает, что нужно делать, чувствует, что именно важно.

Так он и поступает, хотя Тревор сопротивляется.

— Че творишь, Бро! — стонет он, но Грег только раздраженно толкает его вперед, в то время как я схватываюсь с оставшимся из участников драки, так как азиат в отключке, а Броуди только начинает приходить в себя. Грег хорошо постарался.

— А ты крепкий, — скалится лысый мне в лицо.

Мы вцепились друг в друга, как в танце, кто первый повалит кого на землю. Если он меня, то не избежать мне поломанных ребер. А если я его, то он отхватит от меня арматурой, которую принес.

— Это комплимент? — сдавленно рычу я в ответ, ощущая, как от напряжения по спине катятся капли пота. Мое опьянение как ветром сдуло. Я изо всех сил сопротивляюсь, хоть и понимаю, что он сильнее меня, а наше свирепое объятие, длившееся довольно долго, утомляет мое тело все больше.

— Почти, — выдавливает он и сдавливает мое плечо, от чего я стону от боли и в один миг оказываюсь на земле, придавленный оседлавшим меня соперником. Черт возьми! Мне действительно конец.

Я пытаюсь оттолкнуть его руками, превозмогая боль, но он впивается в мое слабое место так яростно, что в глазах темнеет от боли. Он ловит мои запястья своей рукой, вдавливает мне их в грудь, продолжая давить мое плечо.

— Ну что, красавчик, доигрался?

Его лицо искажается в победной гримасе. Я брыкаюсь изо всех сил, но он намертво прижимает меня к холодному асфальту и явно наслаждается моей безысходностью.

— Сломай ему руки, Стю, — с ненавистью выплевывает Броуди недалеко от нас.

— Обязательно, — обещает он и приближается к моему лицу практически вплотную, от него смердит смесью старого одеколона и пота, — с пальцев начнем? Или просто кисти? Слышал, что ты у нас художник...

Я упрямо молчу, не спуская с него взгляда.

— Стю! — неожиданно орет Броуди, но затыкается со звуком глухого удара. Сидящий на мне мужчина резко разворачивается к нему, как и я, только чтобы открыть рот в изумлении.

Ты вцепляешься в воротник Стю и с такой яростью скидываешь его с меня, что тот успевает только изумленно охнуть. Твое лицо раскрасневшееся, губы плотно сжаты, волосы растрепанные, будто ты только что поднялся с постели, и выглядишь ты настолько внушительным, что даже мне страшно. Твои движения мощные и грубые, времени на слова ты не тратишь, коленом бьешь поднявшегося Стю в живот, а как только он сгибается пополам, сцепленными руками ударяешь его по шее. Он падает на землю, и ты хватаешь его руку, чтобы вывернуть ее.

Я успеваю отползти к стене, наблюдая за жесткой расправой, только краем глаза замечая, как бедный Броуди, держась за бок, куда ему от тебя досталось, как можно быстрее сматывается из подворотни.

Раздается режущий слух хруст, и Стю жалобно стонет от боли. Ты ломаешь ему кости. Упер ногу в его спину и держишь вывихнутую руку, а я с ужасом понимаю, что звук принадлежал ключице. Видимо, именно этого ты и добивался. Ты отбрасываешь его руку и поднимаешь на меня взгляд.

— Колин Красс! — шипишь ты, и я понимаю, что теперь мне точно конец. Настолько злым я тебя еще не видел.

— Ты безответственный идиот! — Твое яростное рычание расходится с действиями. Ты подлетаешь ко мне, я вижу, как твои глаза быстро пробегаются по моему телу, в поисках возможных увечий. Не заметив ничего, что могло угрожать моему существованию, ты положил ладони на мое лицо. Такой взволнованный.

— Ты как?

— Плечо задело, а так нормально.

— Плечо?..

Ты опускаешь руки на мои плечи, не сильно сдавливаешь их и тут же отпускаешь, стоит мне зашипеть от боли.

— Мы едем в больницу, — говоришь ты безапелляционно.

— Морган, это максимум синяк! — слабо отзываюсь я.

— Не. Спорь. Со. Мной, — ты выделяешь каждое слово, а потом подхватываешь меня на руки, но не как принцессу, а под ягодицы, чтобы не трогать плечи.

— Морган! — вскрикиваю я, но ты только цокаешь, направляясь к своей машине. — Тревору досталось больше, чем мне!

— И что теперь? У него есть свой соулмейт.

— Ты знаешь?!

— Не трудно догадаться.

Ты выносишь меня из подворотни, курящие у входа в клуб рокеры смотрят на нас в недоумении. Твоя машина не припаркована у дороги, она просто брошена у тротуара. Ты опускаешь меня на землю возле пассажирского сиденья, бережно помогаешь мне забраться в салон, а затем захлопываешь дверцу с такой силой, что удивительно, как стекло не треснуло.

***

Усатый доктор секунду смотрит на нас с подозрением, а потом набирает в рот воздуха, чтобы произнести что-то, но вновь замолкает. Его палец водит туда-сюда с Грега и Трева на нас с тобой.

— Я так полагаю, что дрались вы между собой? — заключает он скептично.

— Не совсем, — слабо улыбаюсь я, — но почти.

Доктор понимающе хмыкает и уже обращается к Треву:

— Молодой человек, прошу за мной.

Тревор поднимается и следует в кабинет, прижимая к себе руку, которая, как показал рентген, сломалась в третьем месте. Дежурный врач посоветовал ему радоваться, что кость не сместилась и операция не нужна. Теперь ему снова наложат гипс.

Грегори сидит поодаль от нас, его лицо совсем бледное. Мне кажется, что они поссорились с Тревором, который, завидев нас в травматологии, даже не улыбнулся, а только мрачно кивнул.

Я жду своей очереди на рентген, отмечая, что кроме нас коридор абсолютно пустой. Ты восседаешь рядом, с тех пор как мы сели в машину, ты не проронил ни слова. Сидишь со скрещенными на груди руками и сверлишь взглядом стену. Атмосфера в помещении плотная, темная, тишина стоит такая, будто я на поминки пришел.

Ты, вероятно, устал с работы. Не поспал толком, сорвался в Лондон, ко мне, как только почувствовал, что я могу быть в опасности. Твои действия греют душу так же, как и вызывают неприятное ощущение вины.

Трев выходит из кабинета спустя добрых полчаса. Он неуверенно смотрит на нас, затем переводит взгляд на поднявшегося Грега.

— Мы пойдем, — говорит он негромко. Ты киваешь ему в ответ, а я только машу здоровой рукой. Они достаточно быстро удаляются, а из кабинета высовывается голова усатого доктора.

— Колин Красс?

Я поднимаюсь, иду к нему, но прежде чем последовать за ним, оглядываюсь на тебя. Ты сидишь, устало наблюдая за мной из-под полуприкрытых век.

***

В итоге, у меня простой ушиб и огромная гематома. Врач выписывает мне мазь, которую ты тут же покупаешь в круглосуточной аптеке, по пути в зарезервированный тобой номер. Мы с тобой не разговариваем, ты только выпытываешь у меня результаты рентгена и облегченно выдыхаешь, когда слышишь ответ.

Концерт ты мне закатываешь в номере. В том же, который ты снимаешь каждый раз с тех пор, как мы только начали с тобой встречаться.

— Когда ты говорил, что будешь гулять по темным переулкам, я не думал, что ты имеешь в виду буквально, — холодно чеканишь ты, возвышаясь надо мной, как учитель над нерадивым учеником, — ты хоть соображаешь, что делаешь?

— Ничего я не делал, — защищаюсь я, — мы пришли отдыхать, а этот хмырь первый ко мне подошел.

— И ты, конечно, не упустил возможности побыть в опасности? — Твой голос звучит так, словно ты сам сейчас сделаешь то, чего не успел Стю.

— Я не думал, что все так обернется, — бурчу я упрямо, — их вообще было только двое.

— И ты радостно побежал махать кулаками?

— Ну не убегать же от них!

— Ты вспыльчивый, как спичка!

— Тогда не нужно мной чиркать! — огрызаюсь я.

— Колин, это было опасно. Ты понимаешь? А если бы я не успел?

Осознание поражает меня, как гром небесный. На секунду весь мир останавливается, я смотрю на тебя и не верю, что передо мной действительно взрослый человек.

— Морган... а как ты успел? — неожиданно голова кружится. Между дракой и твоим звонком двух часов не было. Не могло быть, они не поместились бы.

— С какой скоростью ты ехал? — спрашиваю требовательно. От одной только мысли сердце каменеет, а кровь бурлит, как кипящая вода в кастрюле.

— Главное, что я успел, — отвечаешь ты сухо, и я взрываюсь, нападаю на тебя, словно собака, спущенная с цепи.

— Ты нормальный? Ты идиот? А если бы с тобой что-то случилось?!

— Ну не случилось же! — Твой резкий ответ подливает масла в огонь.

— Отлично. Просто замечательно. Тогда и со мной бы ничего не случилось!

— Тебе чуть не поломали руки! — ты повышаешь тон. — Колин, руки, твои руки, которыми ты рисуешь!

— Кости срастаются! — ору я вне себя. — А от смерти припарки не помогут! Ты мог разбиться насмерть!

Я весь дрожу. Запоздалый страх сковывает мое сознание, на глаза наворачиваются слезы досады.

— Не смей так поступать, — говорю сдавленно, — не смей бросаться своей жизнью, как вздумается! Тебе бог мозги дал не только для того, чтобы деньги зарабатывать!

— Если бы ситуация повторилась, я бы поступил точно так же.

— Не смей спасать меня! Я просил тебя не соваться!

— Тогда не смей влезать в неприятности! Я тоже просил тебя! Но ты ведь мою просьбу проигнорировал, так почему я должен слушать твои?!

— Ты меня вообще слышишь?!

— Колин, ты сам себя слышишь? Думаешь, что мне плевать? А если бы это был я? Ты бы не примчался ко мне на всех парах, как только почувствовал бы жжение Имени?!

Мне неприятно признавать, что ты прав. Но я не сдаюсь. Это разные вещи, ты не можешь их сравнивать!

— Это не одно и то же! Меня не убили бы!

— Но покалечили бы!

— Я не хочу терять тебя, Морган. Как ты не понимаешь?..

— А мне, думаешь, все равно? Что ты в беде, а меня нет, чтобы защитить тебя.

— А почему тебя нет, ты помнишь? — Мой шепот звучит отчаянно, гнев мой спадает, уступая место тоске. Она разбредается по моей душе, возвращаясь к самой первой проблеме, что разъединяет нас.

— Тебя нет, потому что ты с другим человеком, — отвечаю я за тебя, — потому что ты пообещал себя своему другу. Поэтому случилось то, что случилось.

Горечь моих слов обжигает. Ты смотришь на меня так болезненно, что я тут же закрываю свой рот. Что я творю?..

Только сейчас я вспоминаю, что хотел стать для тебя всем. А кем становлюсь сейчас? Злым, истеричным ребенком, выливающим свою злость на других и заставляющим тебя лишний раз волноваться, хотя проблем у тебя гораздо больше, чем у меня. Прости меня, Морган. За то, что я такой непутевый, нетерпеливый. За несдержанность и постоянные встряски, никак не похожие на обещанную мной тихую гавань.

Это ведь ты мечешься. Ты заботишься сразу о двоих. Но мне так больно, Морган. Так больно, что я совсем ничего не могу с собой поделать. А вдруг ты уйдешь от меня? А если ты предпочтешь более взрослого?..

— Прости меня, — шепчу я, а подбородок предательски трясется, — прости, пожалуйста, я не хотел...

Мои оправдания звучат жалко и неискренне. Потому что я хотел. Хотел задеть тебя как можно сильнее, ударить побольнее, чтобы ты очнулся. Я прячу лицо в ладонях, устыжаясь собственного эгоизма, своей темной стороны, что я неустанно тебе демонстрирую. Я уже забыл, кто я на самом деле. Все что я вижу — себя, принуждающего тебя повиноваться судьбе.

— Колин...

Твои руки привлекают меня к твоей теплой груди. Под моим ухом гулко бьется твое сердце. Как мы до этого докатились? Сколько нам еще переживать, чего мы с тобой ждем? Почему не можем спокойно обсудить все и решить, куда идти дальше?..

— Я понимаю тебя, — твои тихие слова, теплые объятия нарезают мое сердце тонкими ломтиками. Мне мало твоего понимания. Мало твоего тела. Двух дней недостаточно.

— Я не хочу делить тебя, — я вцепляюсь в тебя так, словно ты вот-вот исчезнешь, — Морган, прошу, давай поговорим?

Ты молчишь. Не слышишь меня, не воспринимаешь, я чувствую по напряжению, что сковывает твои мышцы.

— Ответь мне. Сколько еще ждать?.. — мои вопросы ведь справедливые? Я же не прошу у тебя неисполнимого. Мне не нужны звезды с неба. Мне нужен ты. Я просто хочу быть счастливым вместе с тобой. Но одному мне не справиться, меня не хватит. Уже не хватает. Я словно хожу по тонкому канату без страховки, как акробат в цирке.