Не отпускай меня. Часть первая. (2/2)

Поэтому правительство делает все, чтобы убедить людей в правоте судьбы. В то, что Имена, проступающие на их руках, действительно принесут счастье. Сейчас многие в это верят, встречают предначертанных судьбой и действительно находят счастье, совсем как мои родители.

Но не все. И одна из причин — позднее проявление Имени. Когда человек учится жить один или разделяет свою жизнь с другим, когда привыкает к своей повседневности и не собирается ее менять, внезапно появившееся Имя воспринимается с ужасом. Но здесь двоякая ситуация: один из соулмейтов может до сих пор желать встречи со вторым. Чтобы учесть желания двух сторон, правительство обозначило минимум общения, который не может быть проигнорирован, если вторая половина желает встречи.

Так произошло и у нас с тобой. Гуляя с тобой по парку недалеко от моего дома, что достаточно надежно спрятан от людских глаз, я все не могу перестать думать над словами Грега.

Правильно ли я поступаю, игнорируя желания Моргана, даже зная, что чувства ко мне будут более настоящими, чем те, что у него сейчас? Ведь недаром проявляются Имена на наших запястьях. Мысли роятся в моей голове, и я никак не могу избавиться от них. Я знаю, что Морган мое счастье, потому что полностью осознал и признал его, как соулмейта. Но отчего он настолько упрям? Неужели тот человек настолько для него важен? Важнее, чем личное счастье?..

Я стараюсь успокоить свое сердце, но смутное предчувствие все никак не оставляет меня.

Весеннее небо по-прежнему хмурое. Тропинка, по которой мы идем, узкая, поэтому я шагаю впереди, вглубь маленького парка без скамей. Он похож на лес, этот парк. Деревья по обе стороны, только начавшие зеленеть и раскрывать свои почки, кустарники, трава, что еще не восполнила свои цвета силой солнца. Ни одной машины не слышно вдалеке.

Я веду тебя к месту, которое открыл для себя в прошлом году. Еще немного, и мы выйдем на поляну, которую пересекает заброшенная железная дорога, поросшая травой. Сейчас там еще нет цветов, но летом здесь все пестрит яркостью красок. И именно тогда я хотел бы вернуться сюда с тобой вместе. Чтобы насладиться красотой, будучи парой. Настоящей.

Я останавливаюсь у маленькой арки, сплетенной из веток двух деревьев, словно обозначая вход в сказочный мир.

— Мы пришли, — говорю негромко и оборачиваюсь на тебя. — Хочешь зайти первым?

Ты киваешь, в глазах слабый интерес. Я отодвигаюсь в сторону, пропуская тебя вперед, и ты выходишь на поляну, прямо к железной дороге и застываешь, рассматривая увиденное.

— Я нашел это место, когда гулял в поисках вдохновения, — тихо говорю я, останавливаясь рядом с тобой, практически касаясь рукава твоего пальто. — Я не знаю, кто это сделал, но знаю когда и почему.

По обеим сторонам от дороги стоят две каменные статуи. Выражения их лиц нечитабельны, по бокам они поросли мхом, но тела их выточены из камня настолько искусно, что удивительно, почему они еще не в музее.

Они стоят напротив друг друга, мужчина и женщина, но головы их повернуты в противоположные стороны. Она смотрит на север, он — на юг. Но каждый из них держит вытянутую руку над путями, едва соприкасаясь запястьями, соединяя свои Имена.

— Несколько веков назад, когда знать шла против силы Имен, отрицая наличие соулмейтов, как сейчас мы называем Предназначенных Сердцу, потому что им невыгодно было отдавать дочерей и сыновей людям низшего класса, — я говорю неспешно, вспоминая, как рылся в интернете в попытке найти о них информацию, насколько мне важно было узнать их значение.

Я делаю шаги к статуям, встаю между ними, и ты тоже приближаешься. Только твой взгляд направлен не на статуи, а на меня.

— Она, — я накрываю рукой холодный камень, — юная дочь герцога, которой только исполнилось семнадцать. А он — простолюдин, тридцатидвухлетний мужчина, зарабатывающий на жизнь семьи выточкой камня. Они и встретиться не могли, не говоря уже об отношениях в ту эпоху. Дорога символизирует жизнь. Их отвернутые друг от друга головы — выбор. А касание рук — судьбу.

— И что же с ними произошло? — спрашиваешь ты, не отводя от меня внимательных глаз.

— Его держала семья, которой он дорожил. Ее — правила высшего общества и жених, которого она полюбила. Оба игнорировали свои проявившиеся Имена, отдав предпочтение тому пути, что они сами выбрали. Никогда не взаимодействуя друг с другом в реальной жизни, оба постепенно начали сходить с ума. В итоге он повесился, а она бросилась из окна. Я не знаю, почему это не упоминается в учебниках истории и не ставят в пример, но если не веришь мне — можешь залезть в городские архивы, потому что в интернете я тоже практически ничего не нашел.

— К чему ты ведешь?

— Игнорировать судьбу — не выход. В итоге ты причинишь боль не только своей настоящей половинке, но и людям, что окружают тебя.

Я дышу как можно спокойнее, выдерживаю твой тяжелый взгляд. Мне самому не нравится эта история, Морган, я знаю, что ты воспринимаешь ее как дешевый шантаж. Но я не могу не поделиться ей.

— Ты пытаешься заставить меня поверить, что я твоя настоящая судьба? — Твой голос звучит сухо, насмешливо.

— Я пытаюсь защитить нас обоих, — отвечаю я резко, — и я хочу быть счастливым и сделать счастливым свою вторую половинку. И это совершенно нормальное желание!

— Нормальное желание, — эхом повторяешь ты и звучишь настолько уставшим, что все во мне сжимается.

— Я ждал тебя, Морган. Я хотел встречи с тобой так же, как ты хотел ее избежать. И это несправедливо. Почему только ты должен быть выигрышной стороной? Ты так хочешь, чтобы было по-твоему, а почему не может быть по-моему?

Ты делаешь несколько шагов вперед, останавливаешься передо мной, такой высокий, уверенный. Теперь я задираю голову, чтобы продолжать смотреть в твои глаза.

— Мне двадцать восемь лет. У меня есть любимый человек и планы на будущее. — Твои слова бьют больно. И я ничего не могу поделать с этой болью, никак проглотить. Пока ты не продолжаешь:

— А теперь появился шестнадцатилетний юнец, который требует от меня стать счастливым вместе с ним. Да еще и связанный со мной судьбой.

— Я не понимаю тебя, — сипло говорю я.

— Это обоюдно, — ты приподнимаешь бровь.

Ты так близко. Настолько, что я не могу нормально думать. Обоюдно то, что мы не понимаем друг друга, или чувство, которое нас объединяет?.. Ты ведь тоже ощущаешь, правда? Прямо сейчас, стоя почти вплотную ко мне, ты ведь хочешь прикоснуться ко мне? Даже при наличии любимого, даже учитывая свои собственные решения, ты ведь чувствуешь это?..

В груди болит, но это приятная боль. Ноющая, размеренная, какая-то правильная. А ты разглядываешь меня внимательно, скрупулезно, словно запоминаешь каждую деталь моего лица, чтобы потом воспроизводить в памяти.

Мне хочется податься вперед. Уткнуться лицом в твою грудь.

Зачем ты стоишь так близко?..

— Я не могу поверить, что тебе только шестнадцать, — я вздрагиваю от твоего шепота. Он звучит с таким сожалением, словно ты, как и я, все это время ждал меня. Но ведь так и есть. Именно это ты и имеешь в виду, Морган?..

Я правильно трактую твой взгляд? Застывший, болезненный. Как долго ты меня ждал, что сейчас смотришь так? С вопросом, где же я все это время был? С укором, что ты двенадцать лет прожил без меня.

Соулмейты во многом схожи. Даже если сперва не видят друг в друге ни капли общего.

— Я немного припозднился, — я понимаю, что губы мои дрожат от обиды, — ты уж прости. Так получилось.

— Я не могу его бросить, — говоришь ты больше себе, чем мне.

Нет. Нет-нет-нет, только не снова, только не он. Прошу!

— Не бросай, — я в ужасе от собственных слов. Видит бог, я не хотел их говорить. Но я не смог их удержать, потому что иначе ты бы снова оттолкнул меня. Я вру сам себе, убеждая тебя, что так можно. Только бы ты дал мне шанс. Всего один. Только бы остался со мной.

— Ты уверен?.. — ты соглашаешься так быстро, что сперва мне кажется, что ты играешь со мной злую шутку. Но такой взгляд невозможно сыграть, нельзя подделать. И я тут же чувствую укол совести. Что я делаю? Вместо того, чтобы завоевывать тебя по-настоящему, сам же кидаю себе подачки?.. Нет, я не должен врать. Только не тебе.

— Я не уверен, Морган, — отвечаю честно, — даже больше, я этого не хочу. Но мы можем попробовать.

Ты поджимаешь губы. Это твоя привычка, когда ты глубоко задумываешься. Когда не знаешь сразу, что ответить.

Осторожно ты поднимаешь руку, но замираешь в миллиметрах от моего лица, а я еле удерживаю себя, чтобы не податься вперед. Боже, если ты передумаешь… если сейчас ты снова взбунтуешься, мое сердце не выдержит.

— Можно?..

— Нужно, — выдыхаю.

Я едва удерживаю облегченный стон, когда твои холодные пальцы касаются моей щеки, скользят вниз, поддевают мои губы, опускаются к шее. Я закрываю глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Словно круги на воде от легкого касания, по моему телу расплывается щемящее тепло. Грудь словно наливается свинцом, сладко немеет, а сердце стучит все быстрее, громче.

Ты сводишь меня с ума. И я тебя тоже. Я знаю. Я чувствую. Вижу. И не смей убеждать меня, что это не так. Все правильно.

— Колин, я не могу.

Твоя рука исчезает, а я резко распахиваю глаза. Ты делаешь шаг назад, прячешь глаза.

— Почему ты не можешь? — я чуть не плачу. — Морган, зачем ты отталкиваешь меня?..

— Потому что я обещал ему, — твой голос меняется, вновь становится решительным и сухим. Строгим, как раньше.

— Зачем ты ему обещал?

Мой вопрос повисает в воздухе. Быстрыми шагами ты направляешься обратно к арке из ветвей, оставляя меня в одиночестве. Все тело горит. В голове путаница, в душе бардак. Я думал, что понимаю, что происходит, но я уже ни черта не понимаю.

— Держись, — шепчу я себе, — держись. У тебя почти получилось. Ты на верном пути.

Нет, у меня ничего не получилось. Я поспешил, я все испортил, поддался порыву, разрешил ему и тем самым оттолкнул. Нет, ты сильнее физического влечения. Гораздо старше, сдержаннее. И ты «обещал». Ждал меня, и все равно «обещал».

Я не знаю, кто он, и чем он подкупил тебя.

Но я уже ненавижу его.

***

Я и не знал, что сердце может быть таким тяжелым.

Всю дорогу в машине мы молчим. Тишина настолько гнетущая, что даже радио включать бессмысленно — только хуже сделаем. Я все думаю, как же мне поступить. Как привлечь тебя, как доказать, что я не кусаюсь? Что я не ошибка и не предательство.

От собственных мыслей больно.

Ты останавливаешься у моего дома. Родительской машины нет, субботними вечерами они всегда выбираются куда-нибудь вдвоем, посвящая время исключительно друг другу.

— Зайдешь на чай? — я уже знаю ответ, но все равно спрашиваю. Мне не хочется уходить вот так.

— Не думаю, что это хорошая идея.

Но я все равно не выхожу из машины. И ты не прогоняешь меня. Терпеливо ждешь, когда я сам решу, что достаточно.

Ты вообще ждешь, что я закончу все первым. Но я упрямей чем ты, Морган.

— Ты дурак, — говорю тихо.

— Я знаю, — отвечаешь ты мрачно.

— Хорошо, что знаешь.

И вновь повисает молчание. До звона в ушах, до мурашек по телу. От него не избавиться пустыми фразами, оно поглотит их и растворит, словно ничего никогда и не было сказано.

— Я не хочу уходить, — неожиданно признаюсь я.

— Колин… — начинаешь ты, но я перебиваю.

— Почему мы не можем попробовать? Мы имеем на это право!

— А если бы я дал тебе слово, и нарушил его?..

Сперва я не нахожусь с ответом. Но потом резко вытягиваю руку вперед, впечатывая ее в руль, от чего ты вздрагиваешь. Твое имя, уже зарубцевавшееся, отражается в твоих глазах.

— Вот твое слово. Целых два. Твое обещание выгравировано на моей руке. И ты исполнял его, я видел! Ты так же хотел встретить меня, ты ждал, и не смей этого отрицать!

— Я ждал семь лет, Колин. Потом мне уже было не до ожидания.

— Прекрати оправдываться! — я повышаю голос. Срываюсь, хотя это последнее, чего я хотел на нашем первом свидании.

— Есть вещи, которые нельзя получить, — отвечаешь ты сурово.

— Да что ты? Например, чужого соулмейта?

Я никогда не вел себя так отвратительно. Куда подевалось мое терпение? Мое решение стать для тебя понимающей, тихой гаванью? Но сейчас я только вывожу тебя из себя, нарочно надавливая на больное место, потому что ты имел неосторожность показать мне его.

— Я предупреждал тебя, — твой голос дрожит.

— А его ты предупредить не подумал?!

— Он нуждается во мне!

— Больше, чем я в тебе? Больше, чем ты во мне?!

— Больше, — глухо произносишь ты, — мы вместе с самого детства, это не так просто.

Вот оно что. Он не просто человек со стороны. Он твой друг с детства. Но если ты ждал меня… и при этом он был рядом, а вместе вы только пять лет, то что случилось, когда тебе было двадцать три? Не может быть, чтобы его Имя тоже не проявилось. Это невозможно.

— Что произошло? — требовательно спрашиваю.

— Это не твое дело, — отрезаешь ты, но отступать я не собираюсь.

— Как раз таки мое! Я имею право знать!

— Это не моя тайна, чтобы делиться ей, — твой голос непоколебим, но я слишком зол, чтобы обращать на это внимание.

— Ах, так это еще и тайна? Великий секрет, который нас разлучает? И мне его знать, конечно же, не обязательно?

— Замолчи, — твои руки так крепко сдавливают руль, что костяшки пальцев белеют.

— С чего бы это? Давай я лучше поотгадываю, — в моем голосе столько яда, что хватит на двоих таких, как ты, — вы решили не бросать друг друга, пока имена не проявятся у обоих. Нет? Ну ладно. Его соулмейт оказался ублюдком и ты решил продолжить традицию? Тоже нет? Становится все интереснее.

— Я клянусь, если ты не перестанешь…

— То что ты сделаешь? Ударишь меня? Если тебе от этого станет лучше, почему бы и нет. Не получается давить морально, дави физически, правильно. Только я и тут не промах, ты уж извини. Так что, я продолжаю угадывать?..

Ты резко поворачиваешься ко мне, в глазах ярость, граничащая с бессилием.

— Это так ты хотел сделать меня счастливым?

— Так ты же отказался, Морган! Ты отказался от меня!

— Я никогда, — ты чеканишь каждое слово, наклоняясь ко мне, словно я могу не расслышать, — не отказывался от тебя!

— Не отказывался? Тогда что за дурацкие обещания? Что, не отказывался, но в карты проиграл?! Где его соулмейт?! Не умер же он!

Ты словно замираешь. Твой рот приоткрыт, но ты ни звука выдавить не можешь.

А я наконец-то понимаю масштаб проблемы. И тоже молчу, уставившись на тебя.

Я не верю. Нет. Я отказываюсь это понимать.

Но голова моя работает до обидного идеально.

Соулмейта твоего друга больше нет, а ты обещал ему не оставлять его. Зная, что у тебя даже не проявилось Имя, ты дал ему обещание, нарушать которое не собираешься. Другу детства. А заодно сделал его своим любовником.

— И зачем было скрывать? — выдавливаю я. — Чтобы я подольше помучился?.. Стало стыдно, потому что сам себе свинью подложил?..

— Колин, — выдыхаешь ты и закрываешь глаза.

Я вижу, что ты измотан. Так же, как и я. Во мне вообще никаких эмоций не остается. Я просто смотрю на тебя и не могу поверить.

— Какой же ты предатель, — говорю ровным голосом, — знаешь, мне ведь действительно жалко твоего друга. Но тебя мне жаль еще больше.

Я хочу открыть дверь и уйти из машины, оставив тебя мучиться одного. Но не могу пошевелиться. Прирос к тебе взглядом, а на сердце ничего, кроме грусти.

— Ладно, — вздыхаю я, осторожно прикасаясь к твоему плечу. Ты приоткрываешь глаза, смотришь на меня странно так, вымученно. Ну и родная душа мне досталась.

— Взбодрись немного, придумаем что-нибудь, — медленно говорю я и пытаюсь улыбнуться, правда, знаю, что не выходит. Губы трясутся. Но не от слез или гнева. Просто так. Не хотят они тебе улыбаться.

— Мы?.. — тихо роняешь ты. Обреченно так. Даже обидно. Думаешь, что я тебя брошу, или надеешься на это?

— А ты предпочитаешь справляться один? Ну хватит тебе. И так залез по самое не хочу.

Как он к тебе относится, Морган? Твой друг, что до сих пор позволяет тебе выполнять свое безрассудное обещание. Как он отреагировал на твое проявившееся Имя? Кто он вообще такой? Как выглядит, какой у него характер? Насколько он на самом деле близок к тебе? И насколько сильно ты привязан к нему, что отталкиваешь меня так рьяно? Ты ведь сейчас на пределе.

Столько вопросов. Ни одного ответа.

Я легонько похлопываю плотную ткань твоего пальто и отнимаю руку, чтобы открыть дверцу машины и выбраться наружу. Прежде, чем захлопнуть ее, я обращаюсь к тебе:

— Завтра. В полдень, возле парка Сент-Джеймс. Договорим уже там, а заодно и уток покормим.

— Я могу заехать за тобой, — голос бесцветный.

— Нет, спасибо. Завтра я доберусь своим путем. — Ты киваешь. — Езжай, Морган. Отдыхай и… подумай обо всем. Увидимся.

Я отхожу от машины, смотрю за тем, как медленно она выруливает, выезжая с улицы, чтобы скрыться от моего взгляда. Вечерний ветер становится сильнее, небо темное, желтоватые фонари уже освещают нашу улицу. И я наконец-то перевожу дыхание.

Есть такой момент, определенная черта, за которой не существует эмоций, насколько бы тяжелой ни была проблема. Переступая ее, мы перестаем воспринимать ситуацию эмоционально, хоть и не можем избавиться от навязчивых мыслей. Сейчас я ощущал именно это. Минимум чувств. Максимум размышлений.

— Бро-о, мне так жаль, — я подпрыгиваю от неожиданности и резко разворачиваюсь. Они что, за живой изгородью сидели?..

Передо мной, переминаясь с ноги на ногу, стоит Трев, а чуть позади, уже более непринужденно, Грег.

— И много вы слышали? — интересуюсь я сухо. Мне неинтересно, на самом деле.

— Так как ты орал, слышали мы практически все, — отвечает Грег вместо Трева, который совсем смутился, — мы решили подождать тебя здесь, в случае чего.

— В случае «чего»? — я выделяю последнее слово слишком едко.

— Кол, ну блинас, ну прости, это все я виноват! — Тревор, кажется, сейчас заплачет. — Я думал, если че, чтоб заступиться, ты ж говорил, первые два дня вы не это… ну… ты решил не заходить далеко, а он подозрительный чел и… не знаю. Твои родаки свалили… Прости. Я не хотел подслушивать.

Его детская искренность успокаивает поднимавшееся в душе раздражение. Я знаю, что они мои друзья, мне просто… стыдно. Я так сильно хотел казаться взрослым, подходящим своему соулмейту, а в итоге заистерил у тебя в машине, как капризный ребенок, не получивший конфетку. Да еще, получается, перед ними.

— Кол, ты свалился в выгребную яму, — говорит Грег безжалостно, — но мы на твоей стороне.

— Да, бро, мы с тобой в этом дерьмище! И вонять будем вместе! Ща как обниму! — Тревор в два шага настигает меня и сгребает в крепкие медвежьи объятия, от которых пахнет потом и слабым оттенком мускатного одеколона.

Я вытащил из тебя ответы клещами. Заставил тебя раскрыться, изнасиловал морально приступом ярости и теперь жалел. Что я в итоге получил? Оправданную угрозу потерять тебя навсегда. Потому что ты идиот, Морган, ты дурак, слишком добрый и верный.

Я вцепляюсь в объятие Тревора так сильно, как только могу, вишу на нем, зарывшись носом в шею и судорожно пытаюсь дышать, роняя непрошеные слезы на капюшон его оранжевой толстовки.

***

— Итак, что мы имеем.

На моей большой интерактивной доске на стене невнятным почерком Хло провозглашалось: «Морган Харт и его дьяволы». Она прибежала практически сразу, как только Грег скинул ей сообщение в общий чат. Теперь, выслушав полностью мою историю, она стояла перед нами, сидевшими на кровати, с черным маркером в руках. Расположение духа у меня прескверное, но Трев закинул руку на мое плечо, заставляя находиться в реальности, за что я благодарен. Я не хотел детального разбора ситуации, но вовремя подошедшая Хло вправила мне мозги, сказав, что оставлять меня наедине с собой и унынием никто не собирается.

Тревор задирал руку и пробасил:

— Морган Харт ждал Кола семь лет!

— Верно, — соглашается Хло. На доске появляется горизонтальная линия, с отметкой твоего теперешнего возраста в самом конце. Посреди линии она рисует кружок, мелко подписывая его: «время ожидания соулмейта семь лет».

— Что дальше? — она деловито смотрит на Грега, который словно нехотя произносит:

— Вместе со своим «другом» они уже пять лет.

— Если округлить, — вставляю я, сам не зная зачем.

— Это не важно, — отрезает Хло, — значит, сейчас ему двадцать восемь, отнять пять, получается, что в возрасте двадцати трёх лет у его друга погибает соулмейт и Морган дает ему «клятву верности».

Она быстро пишет под первым кружочком свое словосочетание, от которого мне противно, и лицо мое кривится, но Трев ободряюще сжимает мое плечо.

— От двадцати трех отнять семь, получается, с возраста согласия он не мог дождаться, когда проявится твое Имя. К сожалению, на тот момент его дорогому соулмейту было только четыре года и оправдать его ожидания он не мог.

— Я не понимаю, зачем ты обращаешься к математике, — уныло вставляет Грег.

— При знании хронологии можно разобраться в правильности происходящего, — самоуверенно отвечает Хло, — теперь я могу сказать, что наша жертва в подростковом возрасте была под стать Колу: вселенские мечты о настоящем соулмейте, за которые он держался, пока не появился его неудачливый друг.

— К чему ты ведешь? — спрашиваю я резко.

— К тому, мой агрессивный соратник, что вы со своим соулмейтом очень похожи. Если его поведение было такое же, как и у тебя, то что он видит в тебе? Именно! Те семь лет ожидания, счастья и веры, а при том, что он связал себя обещанием, встреча с тобой, который напоминает ему о лучших временах, причиняет и много боли.

— Это и без цифр понятно, — Грег поднимается, протягивает руку Хло, и она с сомнением отдает ему маркер, — я предпочитаю обращаться к сухим фактам. Факт первый: Харт тебя ждал семь лет, а остальные пять пытался привыкнуть к новой жизни, что не отменяет его ожидания. По природе люди стараются обманывать себя, но даже при самовнушении на подсознательном уровне они знают правду. Он хотел увидеть тебя, иначе не приехал бы.

— Но это заняло долбанный месяц, бро, — восклицает Тревор и по его голосу понятно, какую огромную работу он проделывает в голове, чтобы не отстать от полета мыслей Хло и Грега, — почему он тогда ниче не сделал сразу? Он нашего Кола чуть с ума не свел!

— Хороший вопрос, — Трев зарделся от похвалы друга, — на это у меня есть два предположения. Первое — он был в шоке, что Имя проявилось. А второе — он сам ждал Кола.

Я таращусь на его мелкий почерк на доске, стараясь понять смысл его слов, в то время как на лице Холлидей расплывается лукавая улыбка понимания.

— Ждал, надеясь, что Кол взрослый и независимый герой, способный взять свое и спасти его из ада, куда он имел неосторожность спуститься…

Я не понимаю.

— Он начал разговор с того, что не останется со мной, — я хмурюсь, стараясь собрать мысли в кучу.

— Думай, у тебя же не три извилины Тревора, — подгоняет меня Хло, а Грег и Трев одновременно произносят ее имя, один возмущенно, другой скептично, но она не обращает на них внимания, — он приезжает к шестнадцатилетнему подростку, у которого полные штаны от счастья при виде своего альфа-самца. И о чем же он тогда подумал?..

Ее голос вкрадчивый, намекающий. Она хочет, чтобы я понял сам.

Ты подумал тогда, что я обуза, потому что соулмейт тебе уже был не нужен. Разве не так?..

Нет, не так. Не так. Тогда, на поляне возле статуи, ты почти сдался. Ты говорил со мной по-настоящему, не скрывая эмоций, как обычно это делаешь. Словно ты хотел уйти от обещания, обойти его, потому что… потому что на самом деле не прекращал меня ждать. О боже, я понимаю. И сегодня в машине ты сказал, что никогда не отказывался от меня. На словах да, а по-настоящему — никогда. И то, как устало ты выглядишь, с каким бессилием на меня смотришь, словно я не могу сделать то, чего ты хочешь. Словно я не смогу вытащить тебя.

Господи боже. Ты так ждал, что я окажусь сильнее и влиятельнее, чем шестнадцатилетний ребенок, что я заявлюсь к тебе сразу, как ты почувствуешь Имя, что собью спесь с твоего паразитически-настроенного друга, пять лет накладывающего лапы на человека, который на самом деле его не хочет. Ты так ждал, что я вдребезги разобью сделанное тобой обещание, а не просто обижусь на тебя. Поэтому ты не хотел говорить мне? Потому что не хотел делать мне больно и признавать, что ждешь помощи, что она нужна тебе гораздо больше, чем мне самому. Но я оказываюсь школьником, и ты автоматически почувствовал ответственность за меня. Я — бремя, которое делает тебе еще больнее.

— Мне кажется, он догнал, — уверенный голос Трева совершенно неожиданно вытаскивает меня из урны вины и самобичевания.

— Согласен, — поддерживает Грег.

— Ну, и что ты будешь делать теперь? — Хло улыбается ярко, пальцами откидывая прядь зеленых волос с лица. — Я предлагаю поменять заголовок с «Морган Харт и его дьяволы» на «Колин Красс и сила его возмездия».

***

Несмотря на серую погоду, в парке Сент-Джеймс много людей. Я сижу на одной из скамеечек возле Темзы. Забрался на нее с ногами, упирая свой небольшой альбом в колени и быстро зарисовывая окружавших меня людей. Это одно из заданий, которое мне порекомендовал учитель с курсов — улавливать выражения лиц, за несколько минут зарисовывать секундную эмоцию, при этом учитывая черты лица увиденного человека. Сперва задание нервировало, но потом начало успокаивать меня. Часто я находил себя на уроке, зарисовывая своих одноклассников. Так я справляюсь с напряжением.

Я пришел на час раньше, чтобы меньше волноваться и подумать о втором и третьем фактах, оглашенных Грегори на нашем внеплановом собрании.

Факт второй — тебя держит друг, у которого умер собственный соулмейт, и ты даже дал ему обещание, что никогда не оставишь его. Как сказал Грег, это сильно пошатнуло твою психику, потому что ты дал слово, которое не можешь сдержать априори. Ты пошел против себя, своей веры, своих желаний, принципов и чем больше времени проходило, тем больше ты свыкался с ситуацией, и тем дальше я для тебя становился. Подсознательно в тебе сидел страх, что я появлюсь и тебе придется расплачиваться, что сейчас и происходит. И ты рвешься на две половины. Одна — твой бедный друг с обещанием в своих руках, держащим тебя как поводок. Вторая — я, который связан с тобой судьбой, и которого ты ждал.

Думая об этом сейчас, сердцу становится больно. Я представляю себя на твоем месте, и ощущения ужасные.

Факт третий — я твой соулмейт. У меня есть все права видеться с тобой. Я обладаю силой вернуть тебя, хотя Хло упомянула, что это не простой путь. Но я могу, потому что наша связь гораздо глубже твоего обещания. Покорять твое сердце, медленно, осторожно, шаг за шагом развязывать узел, который ты затянул. И у меня есть все шансы.

Мешают только мой возраст и твоя жалость.

— У нее нос картошкой, а ты нарисовал с горбинкой.

Я вскрикиваю и чуть не падаю от неожиданного замечания, но твои крепкие руки удерживают меня, но отпускают, как только усаживают обратно.

— Ты меня испугал, — жалуюсь я, закрывая скетчбук.

— Я не хотел. Ты не исправишь ей нос? — он говорит настолько буднично, словно и не было разговора в машине. Как будто ничего не произошло.

— Нет, я уже забыл, как она выглядит, — вру я и поднимаю голову, чтобы увидеть тебя.

Ты стоишь надо мной, смотришь устало. Под немного покрасневшими глазами залегли темные круги. Ощущение, что ты не спал.

— Я помню, — отвечаешь ты.

Да, память у тебя действительно хорошая. Жаль, ты помнишь не совсем то, что нужно.

— Тебе важно, чтобы я ее перерисовал?

Ты пожимаешь плечами.

— Морган, ты вообще спал? — наконец озвучиваю я свою мысль. Если ты не спал, после всего эмоционального напряжения вчера, то за руль я тебя не пущу.

— Пару часов.

— Ты водишь самую быструю машину из всех, что я видел за свою сознательную жизнь, я абсолютно не знаю, куда ты уезжаешь после встреч со мной и как много времени проводишь за рулем, и при этом ты плохо спишь. Ты нормальный? — мой голос звучит раздраженно, но я не могу ничего с этим поделать. Не знаю, как твой друг потерял своего соулмейта, но тебя я терять не собираюсь.

— Волнуешься за меня?.. — Я замираю, заметив в глазах слабый отблеск улыбки. Даже отвечаю не сразу.

— Волнуюсь.

— Мне скоро тридцать.

— Мои поздравления. Только вот возраст не делает людей более умными.

— Как мило с твоей стороны сообщить мне об этом.

— Просто, видимо, ты не знал.

Ты фыркаешь нашему маленькому словесному сопротивлению. Совсем немного уголки твоих тонких губ приподнимаются, и ты переводишь взгляд на Темзу, пока я таращусь на тебя во все глаза. Ты сегодня другой. Более открытый, разговорчивый. Такая малость, а я уже вне себя от радости.

И все же ты должен отдохнуть.

Я прячу альбом в сумку, взамен доставая пакетик с хлебом, а заодно проверяю время на телефоне. Половина двенадцатого. Ты пришел на полчаса раньше.

— Мы действительно будем кормить уток? — ты приподнимаешь бровь.

— Ну да. Ты что-то имеешь против животных?

Мы подходим ближе к воде, где люди уже подкармливают своих пернатых братьев, и идем вдоль, в менее людное место.

— Не имею. А ты, как вижу, очень их любишь.

И снова он меня удивляет. Интонации другие. Менее сухие, более искренние. Это вчерашний разбор полетов так на тебя повлиял? То, что я знаю?

— Ну, собаку бы я не завел.

— Много возни? — И снова она. Улыбка в твоем голосе.

— Много возни, — утвердительно киваю.

— А кого бы завел? Кота?

Я поднимаю на тебя взгляд, но ты не смотришь на меня. Только вперед. На деревья, здания за ними, траву, но не на меня. Сердце прыгает в груди от твоих вопросов. Это ведь хороший знак, Морган? Ты тоже принял решение? Обдумывал его всю ночь, вместо того, чтобы спать? Стоп. Медленно и осторожно, Колин. Медленно и осторожно.

— Кота бы завел. А ты? — я тоже хочу знать. Хочу, чтобы ты отвечал мне.

— Я никогда об этом не думал.

— Только не говори, что у него аллергия, — слова вырываются до того, как я успеваю прикусить язык. Я не хотел вспоминать его. Правда, не хотел.

Ты меняешься в лице, едва уловимо, но достаточно, чтобы я заметил. Закрываешься. И не отвечаешь. А я ругаю себя на чем свет стоит.

Мы останавливаемся у раскидистого дуба, почти вернувшего свою пышную листву. По его стволу мечется белка, привлекая твое внимание. И ты снова заговариваешь.

— А белок ты тоже кормишь? — Я явно слышу интерес. Боже, тебе действительно хочется услышать ответ. Узнать меня ближе.

— Представь себе, — я вытаскиваю из сумки второй пакет, только с орехами, и протягиваю тебе, задевая локоть, — вот, покорми. Только они наглые, совсем уже ручные.

Ты принимаешь пакетик из моих рук, аккуратно разворачиваешь его длинными пальцами. Твои руки движутся ловко, быстро. Справившись с узелком, ты набираешь пригорошню орехов и кидаешь в траву. Белка замирает, а потом стрелой бежит вниз, подбирать угощение. А ты улыбаешься. Легко так, приятно.

— Смотри, белочка! — женщина поблизости указала маленькой девочке лет пяти на траву.

— Ой, она куфает! А фто она куфает?

— Она кушает орешки, — отвечаешь ты мягко и протягиваешь им прикормку, — вот, покорми. Она будет тебе благодарна.

Мое сердце сжимается от этой сцены. Ты совершенно другой, чем мне сперва показалось. Ты не глупый, не упрямый, а действительно добрый. Добрый настолько, что готов разменять себя, только бы помочь всем и каждому. Даже если тебя не просят. А уж если просят…

Я сглатываю тугой комок, застрявший в горле. Так нельзя. Нельзя быть хорошим для всех, это нужно запретить законом.

— Скажи спасибо! — строго напоминает мама, улыбаясь тебе.

— Фпафибо, дядя! — тут же реагирует кучерявый человечек, тянется к кулечку и тут же запускает в него свою маленькую пятерню. А ты возвращаешься ко мне и уткам, которые уже подплыли к берегу в ожидании угощения.

— Ну вот, ты отдал ей все орехи. Аттракцион «покорми наглых белок» временно закрыт на ремонт за неимением орехов, — тихо смеюсь я.

— Кормить одному их неинтересно, — замечаешь ты и наши глаза встречаются.

Ты смотришь на меня спокойно, с каким-то приниманием. И я чувствую, как горят щеки, а поэтому смущенно отвожу взгляд, унимая сердце. Вау. Ты флиртуешь со мной. Нет, мне явно кажется. Или не кажется?

Ты точно Морган?..

— Утки ждут, — напоминаешь ты, заставляя меня поспешно развязать мешок с хлебом. Я беру немного заранее скрошенного хлеба, а пакет протягиваю тебе. Но, вместо того, чтобы забрать его, ты отодвигаешь его край одной рукой, и запускаешь туда вторую, касаясь моих пальцев своими через пластик, и я чуть не роняю пакет, вовсе смутившись.

За время наших действий у берега собирается уже с добрый десяток разноцветных созданий. Мне очень нравятся рыжие утки, с зеленой холкой. Они меньше обычных, но очень милые. На них я и концентрируюсь и хлеб довольно быстро заканчивается в моих руках.

А потом я смотрю на тебя. Твое лицо такое расслабленное, хоть и уставшее. Ты ведь хочешь быть вместе, Морган? Хочешь попробовать построить настоящие отношения, не основанные на обещаниях из жалости? Иначе ты не давал бы мне столько знаков. И я решаюсь.

— Ты ведь знаешь, что очень привлекательный? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как прицельно ты подкидываешь кусочки хлеба уткам, стараясь попасть перед каждой отдельно, тем самым накормив их поочередно. — И слишком добрый.

Обычно ты не отвечаешь на мои комплименты, пропускаешь их мимо ушей, хотя я знаю, что тебе приятно. Ты сам не замечаешь, как легко можно ориентироваться по твоему лицу, которое, как тебе кажется, ты держишь за непроницаемой маской. Но твои глаза говорят куда больше, чем ты можешь представить. Но сейчас ты все же реагируешь.

— Думаешь?

— Вижу, — поправляю я и широко улыбаюсь.

Ну и пусть. Ничего, что все происходит так медленно. Мама права. Нам некуда спешить, я дам ему время привыкнуть, столько, сколько потребуется. Я стану для него тихой гаванью, где он сможет отдыхать от повседневной суеты и быть тем, кто он есть.

Хотя твое отторжение и неприятно, но ты ведь не собираешься держать оборону вечно?.. По крайней мере, ты даешь мне это понять.

— Ты ошибаешься, — говоришь ты тихо, и дыхание мое перехватывает. Я перевожу внимание на уток, чтобы не стеснять тебя своим взглядом и не спугнуть ощущение, что ты вот-вот откроешь мне что-то личное, что станет первым полноценным шагом, который ты сделаешь мне на встречу.

Но ты молчишь. Я медленно считаю до двадцати, не позволяя себе снова заговорить. И мое терпение вознаграждается:

— Я не настолько добрый, как ты думаешь. Мое отношение к тебе — наглядное тому подтверждение.

Я слышу сожаление в твоем голосе. Оно едва заметно, проскользнуло случайно. Но это греет душу лучше любых слов о любви, которые сейчас казались бы неестественными и наигранными.

— Ты не прав, — медленно начинаю я, старательно подбирая слова, ощущая на себе твой взгляд, — ты действительно поступаешь не как джентльмен, но я вполне понимаю тебя. Я ведь…

Я замолкаю. Говорить становится сложнее, чем я думал. Слезы подступают к глазам, но я старательно смаргиваю их, позволяя себе паузы, чтобы не расстроить тебя еще больше. Дыши, Колин. Голос ровнее, спокойнее. Подключай свою голову, не позволяй сердцу отпугнуть его своими чувствами. Медленно. Осторожно.

— Я ведь ничего о тебе толком не знаю, — наконец договариваю я, — как ты жил. Что чувствовал. Через что тебе пришлось пройти. Кого ты… любил.

Ты молчишь, только смотришь на меня очень внимательно.

— А я еще чужой тебе человек, пусть и соулмейт, — скрыть горечь полностью не удается, — и я не могу сразу требовать от тебя того, что ты не готов мне дать. Но я буду ждать, Морган. Я буду ждать тебя. И когда ты будешь готов, я приму тебя с открытым сердцем. Просто знай это. Ты… ты не один.

Несколько томительных минут проходят в тишине. Только голоса гуляющих и всплески активных, довольных уток нарушают ее.

— И ты называешь меня добрым?.. — в твоих словах ни тени сарказма.

— Да, — говорю уверенно. — Я не добрый, а сильный. Сильнее, чем тебе кажется.

— И упрямый, — добавляешь тихо.

— Что есть, того не отнять.

— Нда уж.

На этом наш разговор затухает, но оставляет атмосферу если не комфортную, то немного уютную. Я закрываю глаза, расслабляюсь, наслаждаюсь своим временем вместе с тобой. А потом я чувствую легкое касание твоего плеча. Ты не прижимаешься, не давишь, просто немного задеваешь и остаешься стоять рядом со мной, а мое сердце защемило от нежности.

Ты сделал шаг. Боги, ты все-таки его сделал.

Я хочу быть полностью честным с тобой. Открытым. Доверять тебе, как себе самому. Но в первую очередь я хочу, чтобы ты сам это ощутил. Почувствовал, как хорошо со мной. Как приятно, когда есть человек, который всегда поддержит и не бросит, насколько бы ужасной ни оказалась ситуация.

***

— Ты голоден? — спрашиваешь ты, как только мы выходим из Сент-Джеймского парка.

Жизнь кипит вокруг, а небо, кажется, становится менее хмурым, редкие, едва заметные лучи спрятанного за серыми облаками солнца находят щели, чтобы коснуться земли.

— Пока еще нет. А ты?

— Тоже, — быстро отзываешься ты. — Куда хочешь направиться?

Почему-то я не верю тебе. Такое ощущение, что ты снова подавляешь свои естественные желания, даже не ради меня, а просто так, по привычке. Потому что только так ты все время живешь.

— Я передумал, — бурчу я, и твои брови ползут вверх, — нужно перекусить.

— Я действительно не голоден, Колин, — ты так просто разгадал меня. Но я тоже не промах.

— Чем докажешь?

— Ты как ребенок.

— Теоретически я и есть ребенок.

Ты подходишь совсем близко, прямо как тогда, на поляне, и мне становится неудобно от твоего взгляда. Он какой-то… мягкий? Теплый? Очень далеко от того холода, которым ты щедро одаривал меня вчера.

— Только теоретически? — осведомляешься ты вкрадчиво, и по всему телу проходит приятная дрожь.

— Хочешь проверить?.. — смотрю на тебя смело. Моя уверенность в себе растет с каждой секундой, когда ты ведешь себя так. Не отталкивая и не закрываясь от меня.

Я ожидаю любого ответа. Холодного, сухого, даже смешного, но я жду, что ты пойдешь на попятную. И никак не ожидаю услышать одно единственное слово, что мгновенно переворачивает мое содержимое наизнанку.

— Хочу.

Во рту мгновенно пересыхает. Я смотрю на тебя во все глаза, и никак не могу уловить подвоха в твоих словах, на которые ты, кажется, ждешь ответа, потому что внятно повторяешь:

— Я хочу проверить.

Ты как английская погода. Одеваешься тепло, ожидаешь дождь, а выходит солнце. Как лотерейный билет, никогда не знаешь, повезет тебе или нет. Но все равно покупаешь, потому что надеешься на чудо, пусть каждый раз и разочаровываешься.

— Колин?.. — ты напоминаешь о себе совсем тихо, я едва тебя слышу, а твое застегнутое пальто касается моего дождевика.

Ты — загадка для меня, Морган Харт. И чем больше мне кажется, что я подбираюсь к ответу, тем более запутанной она становится.

— Морган, — начинаю я негромко, голос мой сиплый, — ты же не оттолкнешь меня сегодня?

Ты молчишь, словно подбирая слова. Или принимая решение. Или взвешивая уже принятое. Ты так долго молчишь, что я уже жалею о своем малодушном вопросе. Да, мне страшно. Если мы станем настолько близки, а ты снова поднимешься на дыбы, сбрасывая меня, то как мне быть? В один раз я попросту сверну себе шею, если с глупой бравадой сяду на того же коня снова.

— Я не хотел отталкивать тебя.

Твоя фраза кажется не завершенной. Поэтому я договариваю за тебя:

— Просто так получилось?

Ты медленно закрываешь глаза, соглашаясь, и мои брови сдвигаются к переносице. Ты ломаешь себя, Морган. Я чувствую, что тебе и хочется, и колется, просто хочется сейчас гораздо больше. Ты ведь пожалеешь потом, загнобишь себя до полусмерти.

Так это работает? Вся связь с родственной душой. Таково это, быть соулмейтом? Принимать чужую боль как свою собственную, думать о другом в первую очередь, делая его главным приоритетом, даже если не хочешь этого? Понимать его по тем крошкам информации, которые находишь сам, а не слышишь, ведь зачастую слова расходятся с действительностью. Читать его взгляд. Видеть душу в глазах, даже если он нарочно старается ее спрятать.

Мы и двух дней не провели вместе. А я уже зависим от тебя. Я уже понимаю, что не смогу жить без тебя. Даже если и смогу, моя жизнь никогда не станет полноценной, она будет однобокой, одинокой, серой, и я ничего не смогу с этим поделать. Она просто станет неправильной без тебя.

Ты ведь тоже понимаешь? Не можешь не понимать.

Я делаю шаг назад, ты смотришь с непониманием. Но я улыбаюсь, в приветственном жесте склоняю голову и протягиваю тебе ладонь.

— Добрый день! Я так полагаю, вы — Морган Харт? На моей руке только что проступило ваше имя. Отныне вы — мой соулмейт, моя вторая половинка, за которую я беру ответственность. Обещаю любить вас, потакать вам, баловать и никогда не отпускать. Не желаете ли начать свою жизнь с чистого листа? Сегодня прекрасный день для перемен к лучшему!

Ты смотришь так удивленно, что я начинаю смеяться.

Я жду его, первого, настоящего прикосновения.

Улыбка слабо трогает твои губы, а глаза теплеют, растапливая мое сердце. Ты галантно склоняешься передо мной, отводя одну руку назад, а второй придерживая пальто.

— Приятно познакомиться, Колин Красс. Я принимаю ваше предложение, но смею предупредить, что путь может быть долог и тернист. Вы готовы к нему?

— Я был готов всю жизнь, мистер Харт. Опасностью меня не напугать.

— В таком случае, мистер Красс, — в твоих глазах играет лукавство, ты сжимаешь мою ладонь крепко, но тут же тянешь на себя и ловишь в объятия, — предлагаю скрепить наш союз прикосновением более прочным, чем рукопожатие.

Ты целуешь меня. Целуешь так, что не только сердце, вся жизнь во мне замирает, хотя ты просто накрываешь мои губы своими. Твое сердце бьется громко, твой запах обволакивает меня, и я жалею, что между нашими телами так много слоев одежды. Хорошо, что ты держишь меня, потому что мои ноги подкашиваются.

Я слышу удивленные голоса людей вокруг. Вероятно, на нас показывают пальцем. Осуждают. Ты отрываешься от меня, смотришь в глаза голодным, раззадоренным взглядом, словно гипнотизируешь. Ты держишь меня только одной рукой, за талию прижимая к себе, а вторую задираешь, оголяя запястье, и открыто демонстрируешь толпе мое имя.

И вокруг раздаются аплодисменты.

Я прижимаю руки к лицу, стараюсь спрятать эмоции на лице, а их там целый шквал, кажется, мое сердце сейчас разорвется, лопнет от счастья. А ты подхватываешь меня на руки, заставляя вскрикнуть, и кружишь среди толпы радующихся за нас зевак.

Я в сказке. В фильме. В книге. Где угодно, но точно не в реальном мире.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Слишком волшебно.