31. Смерть (1/1)

Я стоял на корме и смотрел вниз. Винты поднимали морскую пену, тянущуюся белоснежным следом за кораблем. Мне было грустно. Воспоминания о далеких днях прошлого проматывались в голове так четко, будто это произошло вчера. Я вспомнил, как впервые поднялся на это судно в хорватском порту. Помнил, как меня все пугало и в то же время завораживало. Я был счастлив, что моя мечта сбылась. А потом умер тот моторист-филиппинец. Его звали Эд. Помню, как стоял у двери холодильной камеры, где лежал его труп, а потом поднялся сюда, на корму. Здесь я встретил Славу, и он сказал ту фразу про бездну.Это было около десяти лет назад, но воспоминания о тех событиях оставались по-прежнему яркими. Странно, но многие вещи, произошедшие намного позже, я помню хуже. Либо не помню вообще. Наверное, то, что происходит в молодости, запоминается лучше. Или, быть может, это еще одно подтверждение того, что время с каждым годом летит все быстрее. Просто не успеваешь ничего запомнить.Я стоял на корме и ковырял ногтем потрескавшуюся белую краску на верхней перекладине ограждения. Даже не верилось, что прошло десять лет, не верилось, что с тех пор все так изменилось. Когда я стоял здесь той далекой ночью, мне казалось, что все кончено. Я винил себя в смерти Эда. Но, на самом деле, тогда передо мной раскинулась целая жизнь. Тогда еще не было квартиры, жены, не было проблем. Я только начинал свой путь, не зная куда он меня приведет. Наверное, если бы я знал, то сделал бы то, от чего Слава меня предостерегал. Прыгнул бы в воду. Ведь, в итоге, что я получил? Зачем нужна такая жизнь?Сейчас, стоя на том же самом месте, я ощущал, что жизнь подошла к концу. Нелепо, да? И все же мне так казалось. Хотя к концу подошла вовсе не моя жизнь, всего лишь жизнь этого корабля. Пройдет пару месяцев и от него останется лишь груда металлолома. Больше не будет места, напоминающего мне о том, что когда-то у меня был выбор. Все исчезнет. Это судно?— часть моей истории. Наверное, и историй других людей, когда-либо работавших на нем. Каждый, кто когда-либо поднимался на борт, возможно, оставил на корабле частичку себя. А Эд и вовсе оставил здесь свою жизнь. Это грустно, но это часть истории.Мы направлялись в Бангладеш. В город Читтагонг?— место, ставшее последним пристанищем для многих кораблей.Полагаю, мало кто задумывался о том, что происходит с кораблями после того, как их срок службы подходит к концу. Однажды я встретил человека, который был уверен, что их затапливают. На мое утверждение о том, что это полная глупость он никак не отреагировал и остался при своем. На самом деле, никто не затапливает отработавшие суда, хотя бы потому, что это невыгодно и нецелесообразно. Их режут на металл.Судовладельческая компания продает судно в одну из стран третьего мира, где корабль утилизируют, а потом продают металлолом. Это бизнес. Так, например, Бангладеш, страна, куда мы направлялись, имела достаточно большой процент с экспорта стали, которую они получали в результате утилизации судов.Раньше, до того, как я узнал, как все это происходит, судоразделочная верфь представлялась мне аналогом судостроительной, за тем лишь исключением, что корабли на ней умирали, а не рождались. Потом я узнал, что такое бедные страны Азии и понял, что едва ли там может быть нечто подобное. Потом, я, конечно, узнал, как все происходит на самом деле.По сути, никакой верфи не было. Был только пляж. Суда своим ходом выбрасывались на берег. Потом с них снимали оборудование и все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Дальше корабль просто разрезали на куски. Работники верфи забирались внутрь корабля и, используя одну лишь газовую резку, превращали корабль в металлолом. Фактически, люди уничтожали огромные суда голыми руками. В это сложно поверить, но это так.Утилизация судов?— одно из самых опасных занятий, однако, для многих людей из бедных стран, это лучший способ прокормить семью, который они только могут найти. Эти люди готовы рисковать жизнью, ради пары долларов в сутки, что для них?— неплохая зарплата. Им все равно, то что на судоразделочное производстве ежегодно забирает жизни у десятков людей. Но у них нет выбора.Условия труда на верфи, точнее на пляже, ужасны. У рабочих нет никакой защитной одежды, у некоторых даже нет обуви. Если с одним из этих несчастных что-то случится внутри судна, существует огромная вероятность, что никто ему не поможет. И это лишь вершина айсберга. Я не упомянул такие моменты, как разбросанные по всему пляжу, острые остатки металлических конструкций. В любой момент на голову рабочему может упасть что-то, что непременно его убьет. И, конечно же, огромное разнообразие вредных веществ, начиная от мазута и нефти, и заканчивая какими-нибудь кислотными парами, появившимися во время разделки химовоза.Очевидно, что это вредило не только людям, но и окружающей среде. Однако всем было все равно. Утилизировать суда таким образом?— выгодно. Причем в выигрыше все. Судовладельческим компаниям не нужно тратить деньги на утилизацию, страны третьего мира получают металлолом и рабочие места. Зачем, в таком случае, организовывать безопасное производство? А что до людей и окружающей среды, то всем становится на них плевать, когда речь заходит о деньгах.Место куда мы направлялись?— судоразделочная верфь Читтагонга. Крупнейшее в мире предприятие по утилизации кораблей. Пляж, протяженностью более десяти километров. Раньше, я его видел лишь на картинках, слышал рассказы о нем. Но этого хватило, чтобы понять, это место?— ад на земле.Однако я совру, сказав, что переживаю за рабочих верфи. Плохо, конечно, что они вынуждены работать в таких опасных условия, но, по-настоящему, мое сердце обливалось кровью из-за судов, умирающих там.Мне было больно видеть это даже на картинках. Но я зачем-то согласился посмотреть на это в реальности.Огромные корабли, некогда покорявшие океаны, теперь стояли на берегу, в ожидании своей смерти. Их путь подошел к концу. Они больше никогда не отойдут от причала, больше не увидят море.Я понимал, что по-другому никак. Судно?— просто механизм, который однажды изнашивается и выходит из строя. Корабли чисто физически не способны вечно бороздить океаны. Это кощунство, но я все же приведу сравнение. Вот есть чайник, он работает пару лет, а потом ломается. Хозяин выкидывает его на свалку и покупает новый. Никаких сожалений. Все логично. С судами так же. Только вот суда, это не чайник.Наверное, было бы лучше, если бы корабли затапливали, как думал тот человек, которому я пытался доказать обратное. Они бы все также умирали, но обретали бы покой, навсегда оставаясь там, где им предначертано быть?— в море.Но этому не бывать.Когда Бангладеш показался на горизонте, я окончательно понял, что настал конец. Я пытался себя убедить, что ничего страшного не происходит. Что мы просто выбросим судно на мель, и на этом все закончится. Только вот легче мне от подобных утешений не становилось.Подходя к кладбищу кораблей, а иначе я это место назвать не мог, мы набрали скорость. Судно своим ходом должно было выброситься на мель. Очертания других кораблей на берегу становились все более четкими. Я стоял на мостике и просто смотрел. Мне хотелось зажмуриться, но я не мог отвести взгляд.Это было так больно. Видеть, как какие-то суда уже наполовину утилизированы, а другие лишь дожидаются своей очереди. И, главное, осознавать, что то же самое произойдет и с наших кораблем. С кораблем, на котором началась моя карьера, который значил для меня, как оказалось, намного больше, чем я раньше считал. Но, уверен, больно было бы, даже если я никогда не работал на этом судне. Даже если бы просто смотрел со стороны. Даже если бы не был моряком. По-другому быть не может. Нельзя равнодушно смотреть на то, как умирает нечто настолько великое и прекрасное, как корабль.Все ближе и ближе. Я старался смотреть только вперед, не по сторонам. Не хотел видеть другие суда, всем своим видом напоминающие о том, что это конец.Но это был конец.Толчок. Днище корабля село на мель. Это все чем-то напомнило мне умирающих китов, выбрасывающихся на берег. А, по сути, так и было.Если меня попросят назвать самый мучительный момент за всю свою жизнь, я назову этот.Я не помню, когда плакал в последний раз. Должно быть очень давно, еще в детстве. Слезы всегда казались мне чем-то непозволительным и даже позорным для мужчины. Однако в тот раз я не смог сдержать слез. Они просто потекли по щекам, и я даже не попытался остановить их. Это произошло в момент, когда корабль подал последний гудок. Прощание. Это длилось всего пару секунд, но мне показалось, что прошла вечность. Вечность, в которой не было ничего кроме этого отчаянного звука гудка и осознания неизбежности смерти.Из оцепенения меня вывела чья-то рука, сжавшая мое плечо. Я поспешил вытереть слезы и сделал вид, что все нормально. Хотя, я совсем не стыдился. Каждому члену экипажа, полагаю, было больно.Все закончилось быстро. Мы спустились с корабля на пляж. Уходя, я старался не огладываться назад. Пусть я расставался всего лишь с судном, мне казалось, что я оставляю на этом берегу часть себя. На миг я все же обернулся и сказал про себя: ?Прощай?. Да корабль, да, не живой человек, но я не мог не попрощаться.Очень скоро мы покинули пляж. Когда мы были уже далеко, я обернулся в последний раз и посмотрел на корабль. Он стоял на берегу, огромный, величественный, с достоинством отслуживший свою службу и готовый принять смерть.Возле судна я увидел ее. Девушку в белом платье. Она казалась такой крохотной по сравнению с кораблем. Она смотрела прямо на меня. Но мне было все равно, я замечал лишь судно. Окончательно попрощавшись с ним, я отвернул голову и больше не смотрел назад.Остаток дня, что я провел в отеле, я не мог прийти в себя. Лежал на кровати и смотрел в потолок, думая о том, как это ужасно?— смерть. Но как есть.Ничто не вечно.