Глава 54 "Дочь Феанора" (1/1)

Прожив в Хартуме и порадовавшись его чудесам год, я поняла, что вновь возвращаюсь к тому состоянию, которое в Гондоре толкнуло меня на игру в ученика, несущего своим учителям свет знаний. Я не ожидала, что Восток окажется каким-то идеальным местом, способным излечить меня от тоски, но то, с чем я столкнулась здесь, развеяло мои иллюзии о скоро возможном мире между народами Средиземья. Несмотря на тесные связи с западными людьми и активный обмен товарами, жители Хартума не спешили пускать западные ценности в свою культуру. Мои переводные стихи шли на ура и развлекали молодежь, но периодически мы совершенно не понимали друг друга. Дело было в таких фундаментальных противоречиях, как отношение к Врагу. Килиан сочувственно глядел на меня, но не переставал напоминать, что испокон веков Восток и Запад воевали за разные стороны. Все в Средиземье говорили мне, чтобы я просто жила, не думая о прошлом и будущем, но меня с детства учили другому. Хотя никогда не подразумевалось, что я стану королевой (да я к этому и не стремилась, это стало мечтой Артанис), моя ответственность распространялась далеко за пределы моего немаленького семейного круга. Я часто от нее бежала. Да ведь даже останься я в лагере в тот день, не пойди я за водой одна, не позволь себе отмахнуться от опасности, моя жизнь сложилась бы по-другому. Итак, сбежав от возложенных на меня с рождения обязанностей, я начала вмешиваться в то, от чего я гораздо дальше, чем от всех перводомских конюхов и целителей. А мне раньше казалось, что мы и с ними живем в разных мирах. Вернувшийся Демар принес мне вести из Ривенделла, Элли и Ингвар — из Минас Анора. Все — смутные эльфийские предупреждения о нестабильности мира и надвигающейся опасности. Я решила не срываться опять с места, разрываясь между всем, что я хотела, а остаться в Хартуме подольше и хоть в каком-то деле продвинуться дальше начала. И прожив в Хартуме еще три года, я начала задумываться, что, может, не только я такая умная, но и Галадриэль, и особенно Элронд тоже хотели бы видеть Средиземье немного другим. Только они осознали тщетность попыток перевернуть мир. Как бы то ни было, окружающие меня в Средиземье люди не переставали мне напоминать, какая у эльфа долгая жизнь, поэтому я решила, что за столь короткое время рано отказываться от надежды. Я в конце концов дочь Феанора или кто?Однако за это время один раз вернуться на Запад мне пришлось. Элли и Ингвар, накопив некоторые средства от удачных сделок с жителями Хартума, решили создать семью и пожениться в Минас Аноре. Я думала, что отвыкну от совсем других лиц, одежд, манер, ритма жизни, но вернувшись в столицу Гондора, я поняла, что четыре года — действительно, не так много для эльфа. Малкир закончил Академию и теперь работал там, готовясь в будущем стать учителем. Должно быть, дела у него шли в гору. Он был полон энтузиазма, и даже подрос и возмужал, что я не преминула заметить, когда обняла его. В остальном он изменился мало и от моих слов очень смешно засмущался. Нимродель же выглядела, наоборот, такой же слабой, как когда мы нашли ее в лесу. Несмотря на все ее старания, жизнь в шумном человеческом городе ей не подходила. У меня сжалось сердце, когда Малкир рассказал, как он и Келантар убеждали ее, как она стала работать в Академии, потому что поверила моей идеи и хотела мне как-то помочь. Вечером после церемонии мы с Нимродель в красивых платьях с бокалами вина примостились на террасе четвертого яруса. — Я очень благодарна тебе за то, что ты сделала. Знаю, это было нелегко, — начала я. — Мне было полезно взглянуть на жизнь с новой стороны, даже люди оказались не такими страшными, как я думала, — чуть усмехнулась Нимродель, — иногда было даже… весело. — Да уж, мне Малкир писал о ваших приключениях, — прыснула я, вспоминая одну забавную историю с учителем Аванотом. — Но я тоже чувствую, — продолжила я серьезно, — что атмосфера в городе меняется не в лучшую сторону. Я уехала, потому что не знала, как реально повлиять на ситуацию. То, что вы делаете, это потрясающе. Будь я причастна к вашей работе, я бы так вами гордилась! — у меня на миг загорелись глаза, но я вспомнила про то, что хотела сказать, — но я вижу, какой ценой тебе дается каждый шаг к успеху. Ты не должна себя принуждать… — Каждый в этом мире делает и то, что ему нравится, и то, что ему не по душе, — прервала меня Нимродель, — все сталкиваются с трудностями и учатся переступать через себя. Я долго избегала этого, живя в уединении среди лесов. — А Амрот? — осторожно спросила я, накрыв ее руку своей.Нимродель поджала губы и не ответила. Я предприняла еще одну попытку сказать ей, что у нее есть возможность уйти на запад или хотя бы пожить в гаванях, среди родичей, но твердая духом Нимродель подала мне пример, как не бояться трудностей и не отступать. На следующий день я тайно проникла с ней в Академию, чтобы в лаборатории встретиться с Келантаром. Только встретившись с учителем, я поняла, как мне его не хватало. К сожалению, он держался довольно холодно, видимо, мои поступки все еще казались ему дикими.— Здравствуй, учитель.Келантар чуть дернулся. И прошелся по мне быстрым внимательным взглядом.— Здравствуй, госпожа Кенамиэн. Верно я к тебе обращаюсь?Он не постарел за это время, да и я не изменилась, но все же мы с трудом узнавали друг друга. Я предприняла еще одну попытку вернуть прежнюю непринужденность общения. — Верно, — я чуть улыбнулась. – Малкир и Нимродель рассказали мне о ваших успехах… Отвары по эльфийским рецептам пользуются популярность, а на твоих занятиях ученики отвлекаются от военной пропаганды, когда Малкир станет учителем, он наверняка к тебе присоединится, в смысле, тоже будет авторитетом для молодежи, — от ничего не выражающего взгляда Келантара я смутилась и начала нести какую-то чушь. — Торговля налаживается? Он злится на меня? Считает глупой? Сказать, что мне жаль, что я его обманывала, или не стоит к этому возвращаться? Эру, сколько еще мне надо прожить, чтобы знать, когда что говорить!— Да…Мне хотелось закричать, что я сейчас тоже занимаюсь важным делом, но я пересилила себя. Нимродель права, мы учимся переступать через свои желания. Да и я делала это все не ради его одобрения. Я надеялась, что, когда я вернусь в следующий раз, мы поговорим получше, но для этого я тоже должна работать.Келантар кивнул и, будучи слишком воспитанным, чтобы выпроводить меня, собирался уйти сам. Мне не хотелось так прощаться. — Ты не одинок в своих делах и чаяниях, господин. Разочаровавшись в одном, — я говорила о себе, — не теряй надежды, и с поддержкой других ты выполнишь достойное намерение. Раз я ничего больше не могла сказать как человек, я решила оставить ему очередное, может быть, бесполезное эльфийское напутствие. Келантар чуть усмехнулся.— Всего доброго, госпожа. Береги себя. Почему беречь? Пока мы с Нимродель думали, что можно и пожертвовать своими прихотями ради ?великого дела?, Килиан вновь почувствовал симпатию к эльфийке и намекал на свое ?право на счастье?. То, что Нимродель отказалась от немедленного воссоединения с Амротом ради чего-то, что стало для нее важным, и что все бросать ради Килиана она точно не будет, Килиана не смущало. На меня он смотрел вообще, как на врага, особенно, потому что я предлагала ?дурацкий? (всё его цитаты) вариант выхода из положения, при котором он останется здесь, а я одна вернусь на Восток. Я, конечно, чувствовала свою вину, за то, что ему приходится всюду со мной таскаться. Но еще я сильной интуицией Нерданель чувствовала, что Килиан своих чувств не понимает и не в Нимродель его счастье. Я не могла это ему сказать, но иного выхода, как увезти его с собой, я не видела, потому что с тем, чтобы Элронд прислал мне другого ?охранника?, Килиан тоже был категорически несогласен. Еще был Демар, которого поездка к Элронду и даже встреча с Агламером ничему не научила. А если даже и научила, он решил проигнорировать здравый смысл и продолжал смотреть в мою сторону. Элли и Ингвар пока оставались обустраивать дом в Минас Аноре, с Сирконом и Нарсой мы тоже почти не виделись. Глорфиндель ни разу не дал знать о себе. Я скучала по нему и Эарнуру, который в этот раз был не в городе. Короче говоря, тяжесть созданных мной проблем мне приходилось тащить на собственных плечах. Должно быть, все это привело к тому, что на обратной дороге в Хартум, пока мы пересекали злосчастные болота, я заболела. Всех это несказанно удивило: хваленое эльфийское, тем более аманское здоровье. Конечно, я сама этого не ожидала, но, зная свою чувствительность ко всякой духовной грязи в ослабленном состоянии, просила моих спутников скорее перейти болота и вернуться в Хартум. Спутники же, я думаю, из лучших побуждений, начали спор о том, куда меня лучше отвезти: все-таки в Хартум или обратно в Минас Анор. Из-за этого мы задержались на болотах и болезнь усилилась. Меня несколько дней бил озноб и виделись разные неприятные мороки, в голове у меня, как спасительный маяк, был один четкий образ — моя кровать в моей комнате в Хартуме. Я все представляла, как мы доедем, я лягу на нее, перестанет трясти, открою окна и впущу в комнату запах цветов. Я ослабла и похудела к тому моменту, как это, наконец, случилось. Но через полторы недели после прибытия в ставший таким близким сердцу восточный городок я полностью выздоровела. Все это время Демар каждый день носил мне новые букеты и выдумывал истории о каждом цветке, чтобы развлечь. Позже я узнала, что именно он убедил Килиана продолжать путь, как я и просила. Ладно, вообще Демар все-таки изменился, то ли сам по себе, то ли после встречи с Элрондом, стал мягче и реже срывался на людей вокруг. Однажды, пока я еще лежала в постели, он вдруг сказал мне: — Не надо меня бояться, госпожа Кена. Мне от тебя ничего не нужно. Давай будем друзьями, мне кажется, так нам обоим будет проще. Так, неожиданно для себя, я начала обретать в Демаре друга. Мы плохо понимали друг друга, но были вещи, которые только мы могли понять, будучи окружены людьми ?не своего круга?. И я, и Демар чувствовали этот диссонанс и старались от него избавиться, находя поддержку в наших странных отношениях. Демар был из высокого рода и жил дольше других людей, поэтому он почти не постарел за еще шесть лет нашей наполненной мирными трудами жизни. За это время Васак, сын одного из основателей Хартума, превратился из мальчика в юношу и начал считать наш домашний театр — детской забавой. За это время у Морисы, реже приезжавшей сюда, появились несколько морщин и чуть раздались бедра. Она каждый раз окидывала Демара огненным, а меня ледяным взглядом. Я была почти уверена, что они в конце концов будут вместе, и не раз говорила Демару, что он потом будет на себе волосы рвать, что упустил столько времени. Демар мне не верил. За это время у Элли и Ингвара родились двое детей. Они жили в Минас Аноре, Ингвар возил товар в Хартум и обратно. Но у него не было чутья торговца, поэтому, когда дети чуть подросли, Элли начала ездить сама. Мы виделись редко, но я все еще была очень рада ее компании. Она приносила мне вести из Гондора, рассказывала, что знала, про Эарнура (вот уж кто точно не менялся). Нарса сдержал данное когда-то обещание, и мы начали выезжать дальше за пределы Хартума сначала на север, потом на восток и чуть-чуть на юг. Местность там была почти не заселена, но я собирала редкие, не растущие уже западнее лекарственные травы, слушала голоса птиц, чье пение больше походило на древний язык всех зверей, чем то, что я слышала в Средиземье раньше. Мне нравилось так жить, несмотря на неувязки с Морисой и Буколем, на подростковый возраст Васака и периодические стычки с Килианом, который хотел бы вернуться в Минас Анор, а то и вовсе тосковал по Ривенделлу. Но с каждым годом становилось все неспокойнее. Это уже чувствовали не только мы с Нимродель, но и Нарса, и даже Демар. Демар за время нашей жизни в Хартуме доехал до Гаваней Кирдана только еще один раз и рассказывал, как на обратном пути, при переходе через горы и мертвые болота, еле унес ноги от шайки орков. Он рассказывал нехотя, но считал своей обязанностью держать меня в курсе, за что я была ему благодарна. Элронд прислал мне полное тревог письмо, но, как бы это ни звучало, рычагов давления у него на меня особо не было. Глорфинделя он не прислал, Гэндальф меня в лягушку превратить не обещал. Я не понимала, как все-таки Элронд меня воспринимает: обычно мне казалось, что он меня недооценивает, поэтому и все время волнуется, но иногда, видимо, он забывал, что я не прошедший все ужасы этой земли Майтимо и не переступивший через свою сущность Кано, что мне не помешала бы поддержка. Вместо поддержки, к сожалению, письма Элронда дарили мне только новые беспокойства и вместе с чувством вины развивали паранойю. Эти же крамольные мысли он пытался внушить и Демару, но тот, открыв свое сердце для дружбы со мной, стал глух к доводам одного из мудрейших эльфов Средиземья. Я не хотела бросать эту землю. Кто-нибудь с острым глазом и злым языком, например, Льяц, сказал бы, что я постоянно бегу. Сбегаю от привязанностей, потому что боюсь вновь все потерять. Сейчас я чувствовала, что рано или поздно опасность выживет меня и отсюда. Во время болезни мне часто снилось, что меня убивают. Но смерть означала лишь скорое воссоединение с близкими, по крайней мере, так мне казалось. Однако откопанное мной на несуществующем болоте кольцо налагало — мое любимое слово — ответственность. Я не могла позволить ему попасть не в те руки. Хартум потихоньку менялся, людей становилось больше, его слава росла как на западе, так и на востоке. Как-то я уехала на несколько месяцев на северный берег моря Рун, а когда возвратилась, увидела в городе десяток новых торговцев. Когда в Хартум начали приезжать новые люди, я старалась больше не чудить и вообще скрывать свою сущность. Но были и те, кто, зная или догадываясь обо всем, не внушали мне доверия. Буколю было наплевать, что думают о Враге здешние люди, и в этом была честность: он занимался своими делами и без предрассудков оставлял другим людям их дела. Но я долго чувствовала, что именно он может меня сдать. Кому? Пока было неясно, но чем дольше мы жили, тем тревожнее становилось.Путь через Мертвые Топи теперь точно был для нас закрыт. Я была уверена, что мне стало плохо не только от скопившейся старой темной силы, но и от новых врагов. Что-то собиралось в Мордоре, и через наши плохо охраняемые земли всякая нечисть могла решить сократить путь. Теперь уже некоторые, несмотря на стабильную прибыль, боялись ехать в Хартум. Когда пошли слухи, что в двадцати милях к северу от Хартума видели орков, город и вовсе переполошился. Было решено собрать боевой отряд. Васак, несмотря на уговоры родителей, почувствовал, что это его шанс проявить молодецкую удаль. Алех и Нарса, как внимательные и бдительные, тоже присоединились. Я строго посмотрела на Килиана, чтобы он не рванул один разминать косточки, а взял меня с собой. За мной, несмотря на уговоры, увязался Демар. Настоящей силой (ну кроме нас с Килианом) были полтора десятка быстрых и ловких выходцев с востока, многие из которых не так давно прибыли в Хартум. Орков мы услышали издалека. Мы с Килианом и Нарсой переглянулись: одной шайкой здесь явно не обойдется. Васак хотел сразу идти к первой группе врагов. Сначала старшие пытались его вразумить, что так поступать неразумно, мы не знаем, как именно они передвигаются и насколько быстро готовы прийти друг другу на помощь. Когда Васак не захотел слушать, Килиан приподнял его за грудки над землей и убедительно объяснил, что он хоть и надежда нового поколения города, в сражении ни разу не был, так что пусть слушает опытных товарищей. Когда в нашу сторону отправилась первая группа орков, мы быстро напали на них из засады и окружили. В темноте эльфийский взор легко различил слабую броню и плохое вооружение. Они только собирались под крыло мощного покровителя, как я и думала. Ребята разделались с ними очень быстро и тихо, как и со второй группой. Но с каждым днем их становилось больше, шли и нападали они все более слажено. Мне тоже пришлось вступить в сражение. Наконец пришел час, когда уже не мы окружали, а окружили нас. К счастью, мы были у кромки леса и в лесу с малоподвижными орками драться было гораздо проще. У меня была секунда на раздумья, хотя думать было не над чем: надо было защитить мальчишку Васака. Куда полез, дурачок? Я оттолкнулась от дерева, перепрыгнув сцепившегося сразу с тремя крупными орками Килиана, и приземлилась перед Васаком, парировав удар, который он не успел заметить. Откинув орка и перерубив ему плечевое сухожилие, я еле увернулась от стрелы. Мы не рассчитывали, что орки будут готовы палить из луков совсем рядом со своими. Видимо, в этом и было наше различие. ?Как жаль, что я не умею отбиваться от стрел, как Глорфиндель!? — успела подумать я, уворачиваясь благодаря инстинктам и таща за собой Васака вглубь леса. Отряд отступал, отчаянно отбиваясь, но все новые силы орков поддерживали атаку с воздуха. В лесу, среди спутанных веток и корней мы были недосягаемы для стрел, но все еще окружены. Мы держались довольно долго, уже два раза мой меч опускался, нанося смертельные удары. Все, кроме меня и Килиана были сильно измотаны, но что хуже, отчаяние прокралось в сердце неопытных воинов. Энтузиазм Васака поутих, когда стрела попала ему в плечо. Я натянула перчатки, чтобы кровь не попадала на кольцо. Нам так долго не продержаться… Я чувствовала ободок на своем пальце, но не могла отделаться от слов Элронда о вездесущей опасности. Ладно, если использовать кольцо не для нападения, а для защиты… Я обратилась к кольцу и лесу, моля скрыть нас от врагов. Лес охотно откликался на голос кольца Земли. Он зашелестел листьями, встряхнул ветками, заерзал корнями, пугая птиц и отвлекая орков. Я послала осанвэ всему нашему отряду, приказав не бояться и вести себя тихо. Ну да, конечно, чужой голос в голове совсем не заставил их волноваться. Как и ползущий по телу мох. К счастью, мои спутники были, должно быть, слишком обескуражены происходящим, чтобы закричать и себя выдать. Орки, потерявшие нас, начали суетиться и кричать, бестолково бегая по лесу. Мы выждали, пока основная масса отойдет подальше, и ушли. Они забрали с собой лошадей и припасы, так что обратно мы шли долго, приходилось отвечать за лечение раненых, добычу пропитания и воды, стоять в дозоре, пока люди отдыхали. Они платили мне привязанностью и уважением, которого у восточных воинов добиться было сложнее. Воины по моей просьбе держали язык за зубами, мы говорили, что я помогала в исцелении ран. Я не придала этому особенного внимания, но по городу пошли слухи, и известного, умудренного опытом целителя, недавно приехавшего в Хартум, задело, что славу лекаря получила какая-то девчонка. Хабеш-Махан был великим восточным мудрецом, которому были известны секреты жизни и смерти, подвластны силы природы и людские сердца. Слава о его подвигах, передающаяся из уст в уста, облетела обширные земли Востока и Юга, дошла даже до предательского города Хартум. Долго этот город вызывал неодобрение Хабеш-Махана, все-то там люди делали не так, жили не по старым заветам, променяли древнюю мудрость на западные деньги. Хабеш-Махан совсем не удивился, когда до него дошли вести о страшной болезни, поразившей город. Поделом им, говорил Хабеш-Махан, однако, будучи самым великодушным из всех великих восточных мудрецов, он согласился на уговоры основателей города и почтил проклятое место своим присутствием. Да-да, город погряз в грехе, конечно, ничто уже не может его спасти, но Хабеш-Махан сотворит чудо и избавит запутавшихся детей Востока от кары небесной. Все это Хабеш, взявший себе приставку к имени Махан, что означает ?великий?, с прискорбием сообщил Мехаку, чью жену также поразил недуг. Основатель города находился едва ли ни в смятении, ведь и судьба его сына, ушедшего с отрядом защищать Хартум, тоже была неизвестна. Хабеш-Махан про себя усмехался, как же легко ему сдался этот возгордившийся город. Правда, Мехак что-то говорил о том, что у них есть свой целитель, разбирающийся в эльфийских техниках, но Хабеш-Махан пропустил это мимо ушей и принялся за свои тайные практики. Хабеш-Махан был выходец из маленькой деревушки в сердце востока. С детства его, слабого телом, дразнили и обижали все, кому он попадался на глаза. Но он был далеко не такой дурак, чтобы смириться с клеймом неудачника. Немного фантазии, упорства и везения помогли ему создать образ чудотворца, а когда загорелый лоб покрылся морщинами, — великого мудреца. Ведь к чудотворцам с возрастом обязательно приходит мудрость и величие! То, что он понятия не имел, почему и чем заболели жители Хартума, Хабеш-Махана совершенно не смущало. Главное, чтобы не отыскалась какая-нибудь дурацкая, банальная причина, которая бы разрушила его историю о небесной каре. За десять дней Хабеш-Махан, которому судьба вновь благоволила, ведь часть жителей начали чувствовать себя лучше, обрел в городе авторитет. Он и думать забыл об опасности разоблачения, вкушая плоды своих ?чудес?, когда из похода вернулся побитый отряд вместе с тем самым ?целителем?. Целителем оказалась западная девчонка. Хорош целитель, думал Хабеш-Махан, вон сама идёт без царапин, а весь отряд — побитый. Однако, в городе девчонку встретили с радостью, возлагая и на неё надежды на избавление от болезни. Девчонку представили и Хабеш-Махану. Она была настолько наглой, что не выразила почтения, она даже о нем раньше не слышала. Ну ничего, эта молодежь вообще ничего не знает о том, кто имеет реальную силу в этом мире. И все бы ничего, но девчонка, Кена понимаете ли, начала расспрашивать горожан о том, как долго это происходит, с чего началось, какие симптомы. Более того, стала с умным видом качать рыжей головой и строить какие-то теории, смущая умы жителей Хартума. Наконец, проявив крайнее неуважение к труду и мастерству Хабеш-Махана, она спросила у самого Хабеш-Махана, как именно он исцеляет город. Тайные техники мудрецов востока Хабеш-Махан, конечно, ей показывать не стал: такое не понять, не пройдя путь десяти лун, не прожив десять лет отшельником в пустыне и не победив десять песчаных духов. Девчонка странно посмотрела на Хабеш-Махана и отправилась к озеру. Через три дня (не десять!) она вернулась и сообщила, что вода в озере загрязнялась темными тварями, собиравшимися на берегу, и с рекой отрава текла в город. Но она, видите ли, разобралась с чудовищами, рядом с которыми человек жить не может. В городе все удивились, но поверили самозванке Кене, а не Хабеш-Махану. Самозванку стоило поставить на место, и Хабеш-Махан выступил с речью, предупреждая недалеких горожан об опасности повторения болезни и призывая изгнать из города западные порядки и западных людей. Горожане смущались, но выгонять никого не торопились, а, когда ещё через три дня (Хабеш-Махан считал эти злополучные дни) вода стала чистой и город начал выздоравливать, Хабеш-Махана и вовсе стали забывать. Хабеш-Махан был великодушным мудрецом, и, если бы девчонка хотя бы проявила должное почтение, он бы и пощадил ее, но есть границы, которые переходить нельзя. Хабеш-Махан изготовил медленно действующую отраву и на праздновании незаметным движением подлил самозванке в чашу. Хабеш-Махан точно рассчитал дозу и готовился уже на глазах у всех свершить чудо (спасти ее простым противоядием), но несказанно удивился, когда ни через день, ни через два, ни через три симптомы никак не проявились. Тогда Хабеш-Махан рассудил, что самозванка, видимо, сама себе приготовила лекарство, и решил подлить ей зелье уже собственного изобретения, чтобы в этот раз без его помощи точно не обошлось. Хабеш-Махан всегда гордился не только своими познаниями в целительстве и умением завоёвывать доверие, но и своим тихим кошачьим шагом. Хабеш-Махан долго оттачивал это умение и был вновь несказанно удивлён, когда его, почтенного мудреца, за шиворот схватила сильная рука и втащила в дом, куда он собирался под покровом ночи внезапно проникнуть. Воин, который постоянно ошивался рядом с самозванкой, звучным голосом сказал что-то на незнакомом языке, состоящим, как успел различить великий восточный мудрец с разносторонними интересами, в основном из гласных.Хабеш-Махан оценил его мощную фигуру, меч на поясе и яростный взгляд, обращённый на него, и понял, что ничего хорошего эти слова не предвещают. Хабеш-Махан поднял глаза, и понял, что если его не прикончит этот силач, то это сделает кто-нибудь другой из сидевших в зале отступников: мужчина с серьезным лицом и тяжёлым взглядом, (?точь в точь западная статуя!? — подумал Хабеш-Махан, хотя никогда на западе не был и статуй не видел), восточный воин с оранжевыми глазами, непринужденно расположившийся на подушках и с интересом поглядывавший на Хабеш-Махана, или, наконец, сама девчонка, сидевшая между этими двумя с блокнотом в руках (наверняка писала рецепт яда, которым отравит Хабеш-Махана). Ох, бедный, бедный Хабеш-Махан, и чем он заслужил такую печальную участь? Хабеш-Махан потихоньку попятился назад, но вновь был остановлен сильной рукой и вытолкнут на середину комнаты. — Килиан, ну довольно, — сказала самозванка на местном языке. Подмазывается? Самозванка пригласила его сесть напротив нее и начала с ним говорить. Воин, ворча, принёс ему чашку и налил из общего кувшина ароматный напиток. Хабеш-Махан усмехнулся про себя: тоже хотят его отравить? Ничего, у него с собой его самое сильное противоядие, такими уловками его не проймёшь. Но время шло, хуже не становилось, подозрительно — только лучше. Воин больше не буравил его взглядом, а устало пил вино и смотрел в окно. Западный мужчина со вздохом принёс Хабеш-Махану плед, когда тот, продрогший от страха, дрожал. Хабеш-Махана убивать не собирались и даже не говорили о его поступке, говорили о восточных городах, девчонке были интересны их традиции. Хабеш-Махан расслабился и под конец расхрабрился, так что заврался совсем, слушая звонкий смех самозванки. Воин с оранжевыми глазами его периодически возвращал на землю: ?Ну уж совсем-то не ври, дед?. С наступлением рассвета западные воины ушли спать, а девчонка печально сказала Хабеш-Махану, что, хотя город каждый день подвергается новой опасности, ей бы хотелось его защитить. Много хороших людей с Востока и Запада приложили немало усилий, чтобы его создать, и сейчас самое время объединиться для защиты от общего врага. Оранжевые глаза воина засветились, и он отвел Хабеш-Махана спать и думать о словах девочки.Орки шли мимо, шли на юг, в Мордор, по уже протоптанной черной тропе. Берег моря Рун всегда был ?своим? местом для слуг Мелькора и Саурона. Нам не нравилось, что они продолжали там собираться, им не нравилось, что мы их разгоняли. Мне пришлось задействовать кольцо уже дважды в битве, и второй раз, когда мы с Килианом столкнулись с варгами, мне пришлось просить травы, чтобы оплетали им ноги, пока Килиан стрелял. Мы чудом справились, и я чувствовала, что в третий раз чуда не случится. Мы отбивали наш берег моря Рун, когда оно все же случилось. Не все жители Хартума считали, что, сражаясь с орками, мы поступаем правильно. Многие их них вполне оправданно опасались мести темных сил, которые не оставят в покое предателей. Нас вновь было немного. Орки оттеснили нас к самой воде, я сражалась и мечом, и кольцом, но силы были неравны. Вдруг через крики и лязг мечей я услышала то ли осанвэ, то ли голос, разносившийся над всем берегом так четко, слово кто-то говорил у меня над ухом. Призвав Варду, золотой всадник показался из леса, внося смятение в и так нестройные ряды орков. Он легко орудовал мечом и быстро расправлялся с врагами. Я глубоко вздохнула и облокотилась спиной на камень, наконец дав телу отдых. Наши воины тоже были поражены, но не были готовы только из-за моего ?это друг? опускать оружие. Сражения очень изменили жизнь людей, большинство из которых никогда раньше этим не занимались, и они становились недоверчивы. Наконец золотой воин расправился с остатками орков и подъехал к нам на своем белом коне. Я, кряхтя, поднялась и вышла вперед. — Я надеюсь, ты просто проезжал мимо и решил нам помочь? — выдала я не самую умную фразу, не зная, как именно себя вести.Глорфиндель слез с коня и подал мне левую руку, в правой он все еще держал окровавленный меч. Я улыбнулась и, взяв его за руку, представила нашему отряду. — Командир, прости, что потревожили тебя, — Килиан быстро прошел через толпу и поклонился. — А мне ты никогда не кланяешься, хотя я вообще-то тоже… — Ты — тихо, — оборвал Килиан своего ?командира?.Глорфиндель произвел большое впечатление на жителей Хартума. Однако ему были рады не все. Увидев эльфийского воина, способного разгромить несколько отрядов орков, некоторые начали выступать, что мы только приближаем свою гибель, предавая Властелина. На помощь неожиданно пришел Дедушка Хабеш, выступивший с новой речью, призывая сплотиться перед лицом тех, кто готов разрушить все. Да и мне казалось, каким бы ни был человек, он не мог долго недолюбливать Глорфинделя. Он стал местным героем. Девчонки хихикали и спрашивали, мой ли он жених, причем ладно бы только девчонки, но этим же вопросом задавались мои друзья Демар, Нарса и Алех. Вечером после сражения у нас с Глорфинделем состоялся неприятный разговор. Я целый день работала переводчиком и все объясняла Глорфинделю, так что с непривычки устала и хотела скорее лечь спать. — Мне кажется, не стоит дальше откладывать разговор, — словно читая мои мысли, сказал Глорфиндель. — А мне кажется, есть множество более приятных и даже полезных вещей! Например, я могу дать тебе тетрадки, ты за ночь подучишь местный язык. Мне, правда, придется смириться с тем, что исчезнет хоть что-то, что я знаю лучше тебя, но так и быть, пользуйся моими драгоценными записями. — Есть немало вещей, которые ты знаешь лучше меня, — с улыбкой произнес Глорфиндель, я скептически хмыкнула. — Я не знаю эльфов, которые бы так преуспели в установлении контакта с Востоком, и очень горжусь тобой.Глорфиндель говорил серьезно. Видеть его в стенах нашего маленького восточного дома, сидящим, скрестив ноги, на подушке, было так странно, хотя я не раз видела это во сне. Я, не успев себя одернуть, прикоснулась рукой к его плечу, почти ожидая, что светящееся тело рассыпится и я проснусь. Глорфиндель мягко накрыл мою руку своей, я дернулась, но, повинуясь его взгляду, села рядом. Глорфиндель продолжил: — Думаю, ты понимаешь, почему я пришел сюда. Шайки орков, стаи варгов стягиваются в Мордор. Хоть ты и не все переводила, мне ясно, что даже здесь намерения у людей очень разные. В Мордоре лишь темные духи, они не могут призвать армии, подобно своему властелину, но есть люди, которые пойдут за ними сами и поведут других. Не ровен час, с востока потянуться служители темных культов, хорошо вооруженные и очень опасные. Та сила, которой ты обладаешь, очень скоро привлечет внимание призраков-кольценосцев. — Кольценосцев? То есть это они, — я вздрогнула, вспомнив того, кто в Форносте звал Эарнура на поединок. — Опять с открытым разумом? — Лаурэфиндэ был недоволен. — Я доверяю тебе, вот и не закрыла, что такого? — Если ты постоянно используешь кольцо, тебя просто отследить. Если кто-то из слуг Саурона проникнет в твой разум, им даже не придется с тобой сражаться! — Я использую кольцо, — сказала я после глубоко вдоха, — потому что хочу защитить то, что для меня важно. — Если ты все силы отдашь на укрепление отношений между людьми Запада и Востока и останешься здесь, то подвергнешь их еще большей опасности. То, что эту землю защищают не только люди, заинтересует врага. — А кто ее будет защищать, если не мы? Я не могу просить об этом Элронда или сестру, да и они скажут то же самое, что и ты, а Гондору сейчас самому есть о чем позаботиться. — Ты не сможешь защитить эту землю, — жестко сказал Глорфиндель. — Я пришел, чтобы тебя забрать. — И какой план? Сидеть в Ривенделле? — прошипела я. Не ссориться все же не получится. — Можешь вернуться в Минас Анор. — А остальным что делать? — Это их решение. Часть людей, вероятно, пойдет с нами, остальным… лучше вернуться в родные места. — Люди живут слишком мало, если на то, чтобы победить назгулов уйдет ни одно десятилетие, они забудут все! — Кена, — неожиданно мягко произнес Глорфиндель, кладя руки мне на плечи, — не всегда все складывается так, как мы того хотим. Мне жаль, но нам всем приходится с этим сталкиваться, — перед моим мысленным взором появилась Нимродель. — Мы должны защищать то, что нам дорого, но мы должны и трезво оценивать ситуацию, выбирать, что важнее, сохранить свою и чужие жизни или дать светлой идее стать страшной легендой. Я попросила Лаурэфиндэ дать мне несколько дней. Он опять, опять, опять был прав. Должно быть, я ходила очень понурая, потому что все то и дело спрашивали, все ли у меня в порядке. Все было не в порядке, да и не только у меня, но и у них тоже, но они этого еще не понимали. Или все же немного понимали. Мехак, как один из основателей города, собрал в своем доме большой совет. Я была очень удивлена, что они осознают, что помощи им пока ждать неоткуда. Предлагали и нанять восточных воинов, славящихся своей безжалостностью, и передвинуть город на более безопасную территорию, и даже заключить сделку со слугами тьмы. Как бы ни убеждали друг друга взволнованные жители Хартума, все это были не решения: восточным воинам не понравится, что город ведет тесное общение с Западом, это же не понравится и кольценосцам, даже выслушай они предложение, а безопасной территории, такой, чтобы поддерживать торговлю, не существовало. Глорфиндель за несколько дней не пытался выучить язык и Килиан, я уверена, им не говорил, что тот предлагал, но в итоге на собрании Мехак с тяжелым сердцем пришел к выводу, что это сейчас единственный вариант. Глорфиндель ждал нас на крыльце дома, вокруг него вились местные дети и какие-то бабочки. — Мы расходимся, — сообщила я ему. — Город… перестанет существовать по решению жителей, а не слуг тьмы. За две недели все жители Хартума собрали свой скарб и начали разъезжаться. Я удивлялась, все происходило так легко. Для людей десять лет — не такой уж и маленький срок. Но Демар объяснил мне, что в жизни торговца нет места постоянству, перемены — неотъемлемая часть их существования. Многие завидуют их ?беспечной жизни?, но, когда перемены не радостные, с этим остается смириться, ведь это тот путь, который они сами избрали. Незадолго до сражения, в котором нам помог Глорфиндель, в город, чудом избежав дорожных опасностей, прибыла Мориса. Я заметила, что в последние дни Хартума что-то между ней и Демаром изменилось. Я знала, что Демар не пойдет дальше на восток. Он вообще хотел вернуться на крайний Запад, может, даже в гавани Кирдана. Еще он объяснил мне, что в жизни человека не всегда есть место переменам к новому, иногда время для перемен к старому. Человек живет совсем не так, как эльфы, срок его жизни ограничен, как и силы, поэтому он живет быстро и ярко пока молод и ищет мира, когда стареет. Я хмыкнула: вот Дедушка Хабеш явно утихомириваться не собирается. Но в Демаре была сильна западная высокая кровь, сближавшая эльфов и людей и передающая младшим Детям Эру тоску по Западному морю и закату. Во мне была сильна кровь Феанора, которая гнала к новому и неизведанному, пока мое солнце еще было высоко. Солнце Глорфинделя зашло, в его мире был вечный полдень, и ему приходилось окунаться в воспоминания о прошлой жизни, чтобы понимать мои чувства. Когда я готовилась сказать Лаурэфиндэ, что не поеду с ним обратно, я гадала, увижу ли я ярость на его лице. Но эти эмоции Глорфиндель, похоже, тоже оставил в прошлой жизни. Он, правда, не считал мое решение обдуманным. У меня на языке вертелись слова о том, что у него нет права мне запрещать. Но он, явно пытаясь воздействовать на меня, сказал, чтобы я в таком случае отдала кольцо. Я одновременно и ожидала, и не ожидала такой подставы от главнокомандующего Ривенделла. Подумав, я сняла с пальца кольцо и протянула ему: — Если продержишься с ним до утра, я отдам его тебе.Утром мы прощались с Демаром. — Что ж, вот и пришло время нам идти каждому своей дорогой. — Удачи тебе на твоем пути. Я рада за вас с Морисой, береги уж ее, она это заслужила. — И тебе удачи, — кивнул Демар. — Когда я увидел Глорфинделя, я осознал то, о чем всегда догадывался: какая разница между мной и им и как от меня далеко твоё сердце. Тебя тоже ждет счастье, вдохновляйся моим примером, иди к нему и не смей думать, что ты его не достойна.Мы с Демаром мало говорили про Финдекано, и я удивилась, что он вспомнил о нем сейчас. — Обязательно передавай привет Кирдану и расскажи… — Да знаю я, знаю, все расскажу, собирайся уже, через час Мехак уезжает, а ты тут все болтаешь!Я пошла собираться с мыслями перед встречей с Глорфинделем, но меня нагнала Мориса: — Я ждала десять лет, — начала она, и я напряглась, — и за эти десять лет ты сделала то, что я не смогла бы за всю жизнь, — я чуть не подавилась воздухом, слыша от Морисы такие слова, — ты успокоила его сердце. Теперь оно открылось мне, и я его сберегу. — Будьте счастливы, — только и смогла сказать я.Она быстро полезла в карман и сунула мне в руку тонкий металлический браслет. — Десять лет мое сердце было неспокойно и я злилась на тебя, теперь я отпускаю злость, — Морисе не хватило воздуха, чтобы закончить, и ее голос дрогнул, — этот браслет я отдаю тебе в знак примирения, чтобы не оставалось между нами неразрешенных вопросов и тебя не тянуло к новой встрече. Отдай его тому, на кого будешь злиться, и помни, что все проходит. После этой встречи у меня в голове все еще больше смешалось, и, когда я вернулась домой (я всю ночь без сна гуляла по большому саду Мехака) и увидела завянувшие в нашем саду и на окнах цветы, я даже не поняла, в чем дело. Лаурэфиндэ опустив голову сидел на единственной оставшейся лавке (мебель мы отдали) и задумчиво крутил в руках кольцо. Как я и догадывалась, они друг другу совсем не подошли. — Видишь ли, дорогой Глорфиндель, ты, хотя и вернулся из Амана сюда, ты принадлежишь тому миру больше. А кольцо земли неразрывно, теснее, чем остальные кольца, связано с землей Средиземья. Ему нужна горячая кровь, оно знает естественную смерть и знает рождение жизни, потому что это обычный ход вещей здесь. Тому, кто не живет среди людей и не видит земную жизнь в разных ее проявлениях, оно только навредит. Я не раз доказала, что готова работать с ним, и пока его потребности совпадают с моими желаниями, позволь мне сохранить его. — Ты точно дочка Феанора, — вдруг усмехнулся Глорфиндель, но смех вышел невеселым, — говоришь как он. Я начинаю понимать, почему Элронд отпустил тебя… Для меня с тех пор, как я вернулся, верное понимание жизни было важнее просто жизни. Но мне очень не хочется, чтобы ты проходила через боль смерти и Мандос, по крайней мере пока. Я не могу взять кольцо с собой, меня по нему сразу же отследят, и силы мои не бесконечны. Но ты должна знать, что странствие не принесет тебе счастья, — принял последнюю попытку отговорить меня Лаурэфиндэ, — люди уходят слишком быстро и никогда не смогут тебя понять. Тебе придется пробиваться через их недоверие, мириться с дикостью, с тем, что они выбрали сторону тысячи лет назад. Мне неприятно об этом говорить, но то, что случилось с Карантиром… — я вспыхнула, Глорфиндель, смотря мне в глаза, продолжал, — просто будь осторожна. Если окажешься в смертельно опасной ситуации, оставляй разум холодным, доверяй инстинктам, у тебя с ними связь сильнее, чем у меня, и они могут помочь. Не забывай про эльфийскую интуицию и дружественных духов. Держи разум закрытым, не выдавай врагам и недоброжелателям своих эмоций, не позволяй им видеть, что они преуспевают…Глорфиндель дал мне на прощание тысячу наставлений, потом чуть меньше повторил Килиану, и с тяжелым сердцем нас отпустил. Хорошо, что это все-таки был Глорфиндель, который сам подвергал меня опасности, чтобы чему-то научить, а не кто-то из моих братьев или кузенов, которые бы просто схватили и утащили с собой. Тот Восток, что я видела в Хартуме, был вовсе не Восток. Это я поняла, когда мы пришли на Восток настоящий. Здесь не то, что я, но все жители Хартума были чужаками, изгнанниками, с которыми не хотели иметь дела. Даже те, кто знали Мехака, Алеха, даже дружелюбного Нарсу раньше, не спешили восстанавливать дружеские связи. Мы бы совсем упали духом, если бы не Дедушка Хабеш. Он, когда я почти раскисла, по секрету мне рассказал, что великим был не с рождения, пробивался из грязи. Он помогал нам сносить тяжести жизни отшельников, но был уже стар, и это не могло продолжаться долго. Когда он был уже совсем плох, а я сидела рядом с ним и сдерживала слезы, он сказал: — Не раскисай, девочка! После моей смерти титул Махан перейдет к тебе, говори всем, что ты моя ученица, — я слабо улыбнулась, Дедушка Хабеш закашлялся, но продолжил, — когда я увидел того золотого эльфа, я почувствовал, что есть в мире силы, о которых человек знает так мало. Верь в свои силы, Кена, и пусть моя история станет тебе примером.Дедушка Хабеш умер на следующую ночь. Килиан договорился с Васаком и Нарсой, чтобы они похоронили тело, не показывая мне его.Мы продолжали держаться вместе. Когда умер Дедушка Хабеш, мы жили в довольно большом восточном поселении. Оно слабо контролировались Харадом, и, понимая, что защищать их никто не будет, люди здесь были осторожны, недоверчивы, даже недоброжелательны. Но к нам постепенно привыкали. Я гордилась Васаком, он, продолжая дело постаревшего отца, взял на себя роль нашего ?предводителя?. Но, видя его рассвет, я не могла смириться с закатом Алеха и, тем более, Нарсы. Женщины из Хартума, хотя и привыкли ко мне, с завистью смотрели, как я остаюсь молодой. Я старалась не обращать на это внимания. Я дружила с детьми Васака, Нарсы и Алеха, и с детьми других торговцев из Хартума, к нам прибивались даже местные. Я уставала меньше, могла лечить детей, и это возвращало мне симпатию окружающих. С близнецами Нарсы я была ближе всех. Мальчик Гюнеш и девочка Гурай. Им было четырнадцать, когда в них проявились те же силы, что и у отца. Я убедила жену Нарсы, что способности следует развивать, потому что они помогут детям защитить себя. Нарса учил их слушать пустынные земли, песню ветра и брать силы у рассвета, я учила их сопротивляться вторжению в разум и, что мне казалось более важным и практичным, целительству. Гурай росла красивой девушкой, и многие молодые мужчины поселения начали на нее заглядываться. Ей не был интересен брак, ей нравилось общество брата, и открыть свое сердце еще одному мужчине она была не готова. Гюнеша несколько раз вызывали на поединок, но он раз за разом одерживал победу. Многие их невзлюбили, и меня вместе с ними. В остальном мы жили довольно спокойно, люди привыкают ко всему, причем довольно быстро. Через семь лет нашей жизни в этом поселении вся недоброжелательность проявлялась в бытовых мелочах. Они медленно отравляли мне жизнь, но у меня было много противоядий: старые друзья; Килиан, разбивший уже пару носов, когда кто-то посмел меня оскорбить; дети, о которых я заботилась с ранних лет, подрастали, и в большинстве своем их сердца оставались мне открыты. Но однажды и наша мирная, наполненная бытовыми склоками жизнь была потревожена.Мне как-то приснилось, что на обратном пути из Хартума, когда несколько повозок пробирались через Мертвые Топи, из тьмы вышли две тени. Убив часовых и первых проснувшихся перепуганных людей, они вытащили из палатки Буколя. Его лицо виделось мне сильно побледневшим, маленькие глаза казались большими, в них плескался страх. Одна из теней схватила его и одной рукой подняла над землей. Они спрашивали, кто защищал Хартум. Буколь беспомощно дрыгал в воздухе ногами, и, когда темная рука сжалась вокруг его горла, обещал все рассказать. Я проснулась с быстро бьющимся сердцем, но успокоила себя и не придала сну значения, забыв одну из заповедей Глорфинделя. Через четыре года с запада в поселение пришли несколько человек и майа. У людей было превосходное вооружение, на их коже сияли золотые узоры. Жители поселения испуганно перешептывались, говоря о самых опасных воинах Харада. Майа был мощного телосложения, но я не ощущала в нем сильной духовной энергии. Все погрузилось в молчание, когда всадники въехали в поселение. Жители спешили как можно быстрее скрыться в домах. Мы с Килианом спрятались в подвале, где обычно скрывались, когда в город приезжали люди из Харада за данью. Каждый раз, спускаясь в этот подвал, я представляла себя деревом, которое ураган нагибает к самой земле. Но дерево было молодое и гибкое, и после того, как ураган стихал, оно выпрямлялась и росло дальше. Я кусала до крови руки и обещала себе, что скоро я дам урагану бой. Кровь Феанора не могла без боя.В подвале было пыльно и душно, земля скрадывала звуки, и, если бы не эльфийский слух, мы не могли бы различить, что происходит в селении. Когда я услышала крик и узнала голос, я было рванулась наверх, но Килиан, приложив все силы, скрутил меня и сел сверху. Действо происходило совсем рядом, снаружи дома. Мои верные Гюнеш и Гурай пытались выпроводить незнакомцев. — Повторяю вопрос, — звучал низкий голос, внушавший мне отвращение, — где девчонка, которую мы ищем? Если тронешь свой меч, мальчишка, то я сверну шею этой красотке. А может, сначала развлекусь с ней у тебя на глазах.Гурай дергалась, вырываясь. Гюнеш схватил меч, но тут же получил стрелу от одного из людей, скрывавших лица за черными повязками. Килиан навалился на меня всем телом и умоляюще прошептал на ухо: — Я сейчас пойду и разберусь с ними, слышишь? Умоляю, сиди здесь. Я справлюсь. Меня всю трясло от ярости. — Послушай, господин, — вмешался старейшина поселения. — Я знаю, о ком ты говоришь, позволь проводить тебя. Майа бросил Гурай на землю рядом с Гюнешем, и довольно пробасил: — Веди, старик. — Нет, — хрипло произнес Гюнеш. Звякнул понимаемый меч. — Надоедливый мальчишка!В мгновение Килиан отпустил меня, в три прыжка выбрался из подвала и отбил еще одну стрелу, пущенную в Гюнеша. Килиан просил меня сидеть здесь, но скрываться не было смысла, ведь старейшина уже указал им на дом. Я также быстро выбралась из подвала и встала рядом с Килианом, который сокрушённо покачал головой. — А, смотрите, кто нашелся. Неужели решила спасти своих друзей? Жаль тебя расстраивать, они все равно умрут, а ты пойдешь с нами. — А ты знаешь, умник, кто я? Ты каким образом меня с собой забрать решил? — Твой длинный язык тебе не поможет, девчонка, — прошипел майа, но я его перебила. — Чей ты прихвостень, а? От кого прячешься за балахоном кольценосцев? Не хотел служить Валар, а теперь в подчинении у призраков людей?Один из воинов с молниеносной скоростью натянул лук, но Килиан успел отбить стрелу прямо перед моим лицом. — Стоять! — рявкнул майа, — я не давал приказ стрелять! — И с дисциплиной у вас проблемы. Тебя даже простые смертные не слушаются? Могу тебе только посочувствовать, должно быть непросто…Майа схватил меня за горло прежде, чем Килиан успел отреагировать, но я была готова к его выпаду, не зря же его провоцировала, и кинула ему в лицо горсть опилок, в которых я смогла высвободить энергию, чтобы они загорелись. Майа взвыл и вмиг отпустил меня. Не дожидаясь, пока он снова схватит Гюнеша или Гурай, я выпалила: — Что, слабо тебе сразиться со мной? Один на один, докажи мне, что ты не пешка в руках простых людей. Лицо майа покраснело, он поднял на меня глаза, в которых светилась чистая ярость. Он пообещал, что мне конец, а я усмехнулась и, стараясь, чтобы никто не видел, как у меня дрожат колени, жестом пригласила его на перекресток, где было больше места, чем между домами. К моему везению он пошел первым, и я даже не получила удар в спину. Мы встали друг напротив друга, я, рассматривая его внешним и внутренним взором, лихорадочно пыталась понять, кому он служил раньше и чем с ним бороться. Он сам ответил на мой вопрос, превращая выжженную землю у меня под ногами в песок. Я потеряла равновесие и упала. Хотелось сжаться, потому что я ощущала вокруг его силу, грубую, злую энергию. Пока я думала, как хорошо было бы, чтобы он сам куда-нибудь делся, он напал на меня, пронзая бок коротким мечом. На мгновение все как будто застыло, я чувствовала холод металла и разливающуюся по телу ледяную волну. Боль затуманила сознание, и, если я и раньше не следила за боем с должной внимательностью, то теперь у меня не было шансов. Разочарованно цокнув языком, майа откинул меня ногой, вытаскивая меч. Я пронзительно закричала от боли, в рот (и наверняка в рану) посыпался песок. Все звуки сливались в один, я смутно слышала, как кричали близнецы и Килиан. Думай! Еще один удар, но у самого майа нога поехала по песку, и удар пришелся в плечо. ?Если он попадет в бок или в живот еще раз, я потеряю сознание и все будет кончено? — подумала я. Я, очевидно, уже точно не смогу победить его грубой силой. Балрог, надо было сначала хотя бы попытаться уломать его состязаться на Песнях Силы! Тело горело, я не могла собраться с мыслями, чтобы осознанно воззвать к кольцу. Для всего нужна была концентрация, даже для того, чтобы отползти от нового удара, но сейчас сконцентрироваться на чем-то, кроме боли, я была неспособна. Я чувствовала, что майа надоело со мной играться. Он схватил меня за волосы, как только что держал Гурай, и приставил к моему горлу свой клинок. Я инстинктивно сжалась, рана опять отозвалась жгучей болью. Майа что-то сказал про то, чтобы заносчивая слабачка прощалась с жизнью. И вдруг хватка на моих волосах ослабла. Я в удивлении подняла глаза и увидела, как майа застыл, покачнулся и рухнул. Мне на лицо упал солнечный свет. Теплые лучи, последнее, что я увижу в жизни. Но, к моему удивлению, то, что победило майа, не спешило меня убивать. Наоборот, меня аккуратно обняли чьи-то руки и хриплый от волнения голос Килиана говорил что-то успокаивающее. Перед тем, как потерять от боли и шока от внезапного спасения сознание, я заметила группу неизвестных мне людей. Перед темнотой в сознании осталась мысль, что они мне почему-то не понравились.Я несколько раз просыпалась, было темно, я старалась сконцентрироваться на тусклом свете свечей, чтобы отвлечься от боли. Килиан и Гурай сидели со мной, и я не могла нарадоваться, что все же передала близнецам свои знания целительства. Кто бы меня стал лечить, те новые люди? Точно! Я испуганно дернулась, вспоминая, что кто-то неведомый спас меня от сильного майа. — Так, Кена-Кена, не дергайся, — быстро произнес Килиан в ответ на мое движение. — Хочешь пить? Я устала помотала головой. — Где Гурай? — Вышла к Гюнешу, полчаса назад она дала тебе эти ваши обезболивающие отвары.Я хмыкнула: Килиан путешествовал со мной столько времени, но оказался совершенно невосприимчив к секретам целительства. В палатке стоял сильный запах розмарина, который почти заставлял вновь провалиться в сон. Я попросила Килиана дать мне еще молока с куркумой, он скептически на меня посмотрел, протягивая стакан. Я в три глотка выпила все, хотя Гурай намешала эту дозу на всю ночь. Я не просила у Килиана объяснений по поводу тех, кто победил майа, ночью, понимая, что не могу ничего воспринимать. Несмотря на то, что я пила много облегчающих боль и снимающих воспаление снадобий, состояние все равно было ужасным. Когда я не спала, лежала в полубреду и обещала себе больше не идти ни на какие героические поступки. Причем ладно бы это сработало, а так я просто дала ему себя избить… Когда мне стало легче и я решила все же выяснить, что произошло, неизвестные люди сами решили к нам наведаться. Я слышала, что они пришли, но Килиан преградил им путь, тогда я послала ему осанвэ с просьбой их пропустить, потому что я буду мучаться догадками и страдать. Я удивилась, что это его убедило, хотя, возможно, дело было в чем-то другом.В дом вошла молодая женщина, одетая по-восточному, но резко отличавшаяся от всех местных. Я вспомнила, что именно ее я и заметила, но ее образ все время ускользал от меня. Ее лицо с резкими чертами, торчащие в разные стороны короткие красноватые волосы, ухмылка и странные глаза. В них как будто искрились молнии. Ее одежда была похожа на костюмы местных воинов, у пояса висел короткий меч, а кожа открытых рук тоже была в золотых узорах. На голове у нее была красная повязка. Именно повязку, растрепанные волосы, взгляд и ухмылку я и запомнила. — Ну здравствуй, — произнесла она чуть хриплым низким голосом, подошла к моей кровати и изучающе меня оглядела. Я ничего не ответила, подумав, что, возможно, и не стоило Килиану ее сейчас пускать. Сбежав от одного майа, я попала в лапы к другому. Женщина пока с любопытством и презрением оглядывала наш домик. Ее взгляд упал на стул, на котором висела уже отстиранная Гурай моя рубашка: — Ой, а это что у нас тут? — Не трогай! — Ой-ой, а что мы так нервничаем? Знаешь, это вредно в твоем положении. Ну что ты так недружелюбно смотришь? Я тебе, между прочим, жизнь спасла, ты у меня в долгу, — майа расплылась в коварной улыбке. — И не только тебе, но и твоим ребятам. Более того, я сохранила тебе твое кольцо, вернее, не совсем, — майа достала из кармана кольцо и якобы задумчиво начала его рассматривать. У меня внутри все кипело от злости. Как они могли отдать ей мое кольцо? Знаю, что силы не равны, но все же! Может, мне так плохо, потому что я без рубашки, да еще и не чувствую биение жизни на своем пальце? Но если я дам ей почувствовать, что ей удалось меня вывести из себя, Глорфиндель решит, что я забыла вообще все, чему он меня учил. Я проверила, закрыт ли разум, и постаралась подумать о чем-то спокойном. Перед глазами предстало спокойное море в утренней тишине. Я удивленно открыла глаза: — Что ты делаешь так далеко от воды? Мы обе удивились моему вопросу. Майа хмыкнула: — Лучше бы ты вовремя догадалась о природе этого несчастного бывшего прихвостня Йаванны. Впрочем, тебе бы это все равно не помогло. Зачем вообще такому слабому эльфу кольцо? — Не говори, что ты головорез и охотник за драгоценностями. — Хм, забавно, что ты даже сейчас и даже со мной такая дерзкая. Ну, будем знакомы, — произнесла майа, что-то для себя решив, — здесь меня называют Кохира. Я как раз пришла в вашу деревушку в поисках чего-то интересного. Можешь гордиться, Кена, вы мне показались интереснее посланцев из Мордора. Я не собираюсь тебя туда вести, — сказала она, предупреждая мой вопрос, — по крайней мере, пока. — Что значит, вести меня? — я нахмурилась. — Я же сказала, ты у меня в долгу, поэтому я беру тебя и кольцо с собой. — Куда это, балрог тебя подери? — рыкнул Килиан. — Куда захочу, мой дорогой, — Кохира вновь хищно улыбнулась. — А ты не брыкайся, козлик, не заставляй меня опять применять силу. Довольная собой Кохира ушла. Килиан со злости швырнул в стену кувшин с водой. Я устало откинулась обратно на подушки. Килиан, так же устало вздыхая, сел на пол и облокотился на мою кровать. Во что я его опять втянула? А ведь были люди, которые меня любили... Я сама от всех ушла, спокойно могла бы вообще с Лоссот остаться. То-то скажут мне Васак и Нарса, когда вернутся… То, что происходило, не нравилось никому из тех, кто когда-либо испытывал ко мне симпатию, но остановить Кохиру никто был не в силах. Многие местные, правда, были очень рады, что я ухожу. И так меня винили в том, что я воспользовалась их гостеприимством, а теперь их накажут те, кто придет за мной следом. Особенно выступать, правда, никто не решался: аура Кохиры и ее хищные повадки заставляли смельчаков проглатывать языки. Раньше мы были просто изгнанниками, теперь стали пленниками. Я точно дочь Феанора: стремление к повышению статуса на лицо.