Глава 17 "Праздник сбора урожая" (1/1)

— Не закрывай глаза!— Не могу! — Если ты будешь постоянно жмуриться — не успеешь сделать блок.— Я и так не успеваю! — Все потому, что ты обленилась! В детстве и то лучше получалось!— А-а! Хорошо, давай еще раз, я тебе покажу, "обленилась"! — Нападай!Уже битый час мы с Морьо бились деревянными мечами. Если можно назвать "битвой" час споров и махания "оружием". Все началось с того, что я, имея семерых братьев и будучи единственной дочкой в семье, с детства перенимала интересы мальчишек и вместе с ними играла во всякие мальчишеские игры, неподобающие "юной принцессе", какой желала меня видеть мама. Поездки верхом, стрельба из лука, фехтование и, наконец, драки. О, это золотое время до рождения Курво и близнецов, когда мы с Турко и Морьо целыми днями играли в сражения, отбивая друг у друга корону (увы, деревянную) и титул короля эльфов! И вот, когда мы совершенно случайно увидели "схватку" Тельпэ с сыном повара, нам вспомнились наши замечательные битвы, и, ведомые ностальгией, мы взяли в руки тренировочные мечи. Оказалось, что оба брата в этом искусстве ушли далеко вперед меня. Тогда Морьо добровольно взял на себя труд обучить меня, и уже неделю он пытался сделать из меня "пригодного воина". Я отдавалась занятиям со всем рвением и упорством, но в силу характера очень быстро раздражалась, если что-то выходило не так. Морьо тоже быстро раздражался, хотя и проявлял героическую выдержку и терпение.— Ты безнадежна! — не выдержал Карнистир через четверть часа.— Я запомню эти слова и повторю их тебе, когда ты сегодня будешь сочинять письмо домой. "Кена, помоги, я не знаю, что написать", — передразнила я далекого от сочинительства писем брата. — Нет, Морьо, прости, я безнадежна, иди лучше к Кано и проси его написать балладу о том, как ты не смог связать пары строк! Задетый за живое, Морьо вспыхнул и покраснел (что выглядело довольно забавно, учитывая оттенок его кожи), и могла бы завязаться перебранка, если бы не спешивший к нам слуга.— Прин... Мы синхронно обернулись, каждый думая, что обратились к нему.— Принц и принцесса! — "Эх, что за несправедливость!" — Ваш отец просит вас подойти к нему. Принц Феанаро говорит, это срочно.Решив не создавать неприятностей ни себе, ни отцу, мы поспешили в столовую, где Феанаро обычно проводил свои собрания. В большом зале с каменными стенами, частично скрытыми за гобеленами, деревянным полом и высоким потолком, с которого на цепях свисали литые бронзовые люстры со свечами (света из окон не хватало), большим камином, где практически никогда не погасало пламя, и длинным прямоугольным столом, за которым, когда мы с Морьо вошли, уже сидели четверо братьев и дедушка, Феанаро в нетерпении прохаживался взад-вперед. На скрип открываемых створок дверей все обернулись, но, увидев, что нас только двое, опять занялись своими делами. — Где этих рыжих Финвэ носит? — наконец не выдержал папа, по прошествии еще нескольких минут. Да, терпение не самое сильное его качество. Через мгновение двери снова открылись, и запыхавшиеся Амбаруссар вбежали в зал. Видимо, атмосфера мрачности и уныния, царившая в зале, их, прибежавших после игр с Тельпэ на свежем воздухе, обескуражила, и улыбки медленно сползали с их лиц. — Если я говорю "срочно", значит, это срочно! — отец обернулся к ним.Он стоял спиной к камину и казалось, что это от него идут языки пламени. Наверное, будь это так, он бы сейчас же поджарил своих младших сыновей, но он только вздохнул и сел на свое место во главе стола. По правую руку от него сидел король Финвэ, по левую — старший сын. Сразу за Майтимо — Куруфинвэ, после него — Морьо и Турко. За дедушкой восседал Кано, рядом я, а за мной быстро, чтобы лишний раз не нервировать Пламенного Духа, присели Питьо и Тэльво. Феанаро попросил меня принести свечи: кроме нас в зале никого не было. "Эх, что же я ему такого сделала?" — думала я, под дружное сопровождение взглядов с трудом таща массивный канделябр на шесть свечей. После позорного изгнания отец решил в знак протеста и отличия от остальных выдумать свой собственный стиль и все оформлять в нем... Канули в бездну тоненькие резные ставни и невесомая медная посуда. Теперь у нас все было массивное и тяжелое (сказалась еще и нехватка ресурсов на бедном минералами севере). Нет, я не жаловалась, все было по-новому, и такая грубоватая красота мне нравилась даже больше, чем все прошлое, чересчур легкое и воздушное, но конкретно этот тяжеленный подсвечник рушил все мое доброе отношение к "северному" стилю. Я со стуком опустила канделябр прямо перед отцом. Скептически и вместе с тем сосрадальчески смерив меня взглядом "женщина, она и есть слабая женщина", Феанаро поблагодарил и махнул мне рукой, что я могу сесть обратно. Этот взгляд оскорбил меня. Чувствуя закипающие раздражение и обиду, я подошла к своему месту, с непонятно откуда взявшейся силой схватила свой стул и за несколько шагов донесла и поставила его на угол между отцом и дедом. Сев и только потом осознав, что я сделала, я мысленно поздравила себя с тем, что веду себя как больные на голову пациенты Ирмо (на самом деле это просто проявлялась отцовская кровь). И опять все следили за моими действиями (больше смотреть было не на что). У Турко и Курво глаза выкатились из орбит, у Нельо и Амбаруссар брови взлетели на лоб, Кано наблюдал со спокойным видом, а Морьо — со скучающим. Немного обескураженный Финвэ обратился взглядом к сыну, но, увидев, что Феанаро только хмыкнул и спрятал улыбку, успокоился и не присвоил мне роли провинившейся. Я, увидев, что моя "выходка" воспринята отцом хорошо, ощутила превосходство и радость. — Итак, — наконец начал старший Куруфинвэ, — вы знаете, что утром наши дорогие надсмотрщики (он подразумевал Валар) прислали нам гонца (так он назвал владыку ветра Эонвэ). Так вот он от их имени сказал, что по милости "великих Валар" мне разрешено — то есть, разумеется, приказано, — Феанаро говорил со злобой и горечью в голосе и взгляде, — явиться к Таникветилю на праздник во славу Эру. По-видимому, они там собираются меня судить еще раз.Мы с Майтимо и Кано, не разделявшие убеждений папы, переглянулись. Нет, нельзя отпускать отца с таким настроением. Нужно будет переубедить его по дороге.— И поскольку выбора у меня нет, я явлюсь туда. Так как отец отказался ехать со мной еще при Эонвэ, я поеду один.— Что? — невольно вырвалось у меня, Питьо, Тэльво и Курво. У Курво, который боготворил отца и разделял его мнение во всем.— Не обсуждается, — отрезал Пламенный Дух."Я люблю папу, я правда люблю папу, и нет ничего страшного в том, что мы не увидимся с мамой и кузенами, что они не узнают Тельпэ и Лассеэль, что мы не сможем даже передать уже частично написанные письма Нерданель, Артанис, Финдекано, Илитару (ведь Феанаро не будет нашим почтальоном)", — утешала я себя, в то время как хотелось со всей силы ударить что-то или кого-то, разбить, разломать, разорвать, перевернуть ко всем балрогам этот стол и эти подсвечники, хотелось кричать от этой новой несправедливости.Кто-то что-то еще сказал или спросил, но я уже не слышала: все мои несчастья разом всплыли у меня в голове, и мне стало настолько обидно за себя, что на глаза навернулись слезы. "Только не зареветь в присутствии этого... этого... черноволосого демона с ледяным взглядом! Пусть идет к своим камням, раз они ему нужны, а я пешком пойду в Тирион!" — Подавляя поднимающиеся к горлу слезы и гнев, я со всей силы впивалась ногтями в ладони, сжав кулаки. Загремели отодвигаемые стулья, все вставали. Я как в тумане встала и пошла к дверям. "Не хочу плакать, я не такая слабая, не буду! Лучше дайте мне в руки дубину, и я сломаю эти стены и эти стекла!"— Вот видишь, тебе не придется помогать мне с письмом, — меня догнал Морьо. Наверное, он так хотел подбодрить меня и себя, но, увы, не вышло. — Плохая шутка, — ответила я, не глядя на него.Не помню, как я дошла до своей комнаты. Я подошла к кровати, думая, бросится ли мне на нее и рыдать в подушку, хотя слезы на глазах уже высыхали, или бить этой подушкой стены и пол. Тут я сквозь свои мысли услышала тихое поскрябывание в дверь. Я не ответила — поскрябывания продолжились, и послышалось скуление. Хуан? Я открыла дверь: под дверью сидел громадный серый волкодав и смотрел на меня умными темными глазами, чуть повиливая хвостом.— Ну, заходи, — я пропустила пса, закрыв за ним дверь. — Что ты? Тебя Турко послал? В мой скудный словарный запас звериного языка входило слово "нет", поэтому я поняла значение хуановского "гав". Хуан мог понимать язык эльдар и зверей и говорить на зверином, в этом смысле он был талантливее меня, да и не только в этом... Пес прошел и лег около кровати, я села на пол рядом с ним и начала гладить его по голове:— Будем сидеть и ждать, пока он не уедет? Хуан молчал и только несколько раз дернул хвостом.— Он не плохой, просто... упрямый и заносчивый. И импульсивный.Хуан лизнул мою руку. Он умеет успокаивать лучше всяких эльфов, чей язык я понимаю. — Ты думаешь, не надо отпускать его в таком состоянии? — уже не хотелось кричать и крушить, слезы тоже отступили. В конце концов, если Феанаро не натворит что-нибудь еще, то мы, возможно, все вернемся в город. Нужно ли мне это? Мы изменились, они изменились, прежней жизни не будет, да я и не сильно по ней скучаю. А что будет, если мы вернемся? Как мать и отец будут жить под одной крышей? Хотя нет, вообще не будут. А о чем нам теперь говорить с Артанис? Ладно, это мы придумаем на месте. А Илитар? Что он думает обо мне и думает ли вообще? Безвылазно сидеть здесь почти семь лет скучно, но впереди тоже не светит ничего интересного, даже если мы вернемся. Первое время, конечно, будет весело, а что потом — непонятно. Нужно съездить, посмотреть на них, хоть одним глазком. Увижу, и сразу половина вопросов решится! Лучше всего сейчас поговорить с отцом и настроить его на хорошие мысли. Если он будет в хорошем настроении, то, может, расскажет после поездки, что и кого видел. Я поднялась с пола.— Спасибо, Хуан, помог. Проводишь меня? Мы с Хуаном шли по коридору к покоям отца. Перед последним поворотом пес энергично завилял хвостом. Перед дверью в комнату Феанаро стояли Нельо и дедушка, разговаривая вполголоса. Увидев меня, они кивнули и продолжили разговор. Как я поняла, Майтимо спрашивал, почему дедушка отказался от возможности увидеть не только свой народ, но и свою семью. Меня раздражало спокойствие их речи. Не имея желания слушать их мерную беседу, я прервала их вопросом:— К нему можно?— Не знаю, на стук он не отвечает, — пожал плечами Нельо так, как будто его не касалось то, что происходило за этой дверью, хотя и он, и дедушка должны были беспокоиться об этом.— Там кто-нибудь есть? — С тех пор, как мы здесь, никто не входил.Мне стоило трудов не закатить глаза, и то, только чтобы не обидеть дедушку. Нет, серьезно: король нолдор и наследный принц стоят у дверей и не могут войти (видимо, боясь ярости или истерики Пламенного Духа), а вместо этого беседуют о чем-то!Я протиснулась между двумя колоннами-нолдо и решительно постучала в дверь — тишина. "Ну и ладно!" — я открыла дверь и зашла, тут же закрыв ее за собой, чтобы эти "трусишки" ничего не увидели. "Веду себя как ребенок", — промелькнуло в голове.Феанаро сидел за письменным столом, держа что-то в ладонях. На звук шагов он обернулся, закрыв это "что-то" руками, но, увидев, что этого всего лишь я, принял прежнюю позу. — Разве я разрешал входить? — Не запрещал же. — Если просить, чтобы я взял тебя с собой, можешь не трудиться.— Плохо ты обо мне думаешь! А я помочь тебе пришла, — я подошла ближе. Теперь я увидела, что у него в руках разорванное пополам золотое в рубинах ожерелье. Должно быть, он в припадке злости или еще чего-то сломал его.— Мне? Мне не нужна помощь, — Феанаро не смотрел на меня и казался погруженным в размышления.— И все же послушай. Валар пригласили тебя на праздник, чтобы примириться...— Не нужно мне их прощение! — отец сам не очень понимал, чье именно прощение ему не нужно: Валар или братьев.— ...А не чтобы тебя судить, — продолжала я, пропуская его слова мимо ушей. — Если ты явишься туда к ним как к тюремщикам, это только осложнит ситуацию.— Что же, они хотят, чтоб я пил и веселился с ними?— А ты хочешь ходить со злобным видом, словно тебе все ненавистно, на празднике, чтобы тобой потом детей пугали? Пламенный Дух молчал, перебирая пальцами камни ожерелья. Вдруг он так сильно надавил на камень, что тот выскочил и покатился по столу.— Лучше приди туда со спокойным достоинством, если не веселый, то доброжелательный, покажи всем, что изгнание тебя ничуть не ослабило. И, пожалуйста, не создавай конфликтов, ты и дедушка Финвэ заслуживают вернуться в свой город к своему народу, — говорила я, зная, чем задеть Феанаро.— Мой народ, народ отца, живет в счастливом неведении и рабстве... А ты предлагаешь мне быть доброжелательным!— В любом случае, если ты хочешь освободить их, то тебе надо вернуться! — я отчаянно использовала последний рычаг (а нет, есть еще сильмариллы, но о них лучше не упоминать: не хочу, чтобы меня постигла участь Мелькора). — А если ты будешь вести себя враждебно, то вероятность успеха станет меньше.Похоже, смысл моих слов наконец дошел до Куруфинвэ. Не уверена, что настроение его улучшилось, но ожерелье он больше не увечил.Мы проводили отца до ворот крепости. Феанаро вышел прямо в своей рабоче-повседневной одежде и даже снял с пальца перстень с рубином (все в рубинах, красных, как один из цветов его дома). Но оседлал лучшего жеребца: в отце боролось желание приехать на праздник непразднично-повседневно и тем самым посмеяться над торжеством и Валар и желание показать, что он всегда лучше всех. Феанаро выехал из своей крепости полный мучительных сомнений и мрачных дум. Его ожидала встреча с обидевшими и оскорбившими его Валар, с неприятными ему братьями и с женой, с которой у них не было никакого совместного будущего и которую он все еще, кажется, любил, но не терпел рядом. И зачем ему было туда ехать? Все, что ему дорого, осталось за спиной в холодном сером Форменосе, но Феанаро не могут связать его привязанности. Он идет вперед, и уже семья будет там, где он, а не он там, где семья. Пламенный Дух чувствовал необходимость вернуться в Тирион, к своему народу, народу, который будет его, а не единокровных братьев-захватчиков. Постепенно встречный ветер, честолюбивые мечты и планы о постройке давно задуманного памятника своей матери во весь рост вытеснили мрачные мысли из головы мастера. Однако, как только вблизи показались ворота на Таникветиль, лицо его приняло серьезное и суровое выражение. Он был словно дикий зверь, собравшийся и сосредоточившийся, готовый в любой момент ощетиниться и обнажить клыки. Празднество уже началось. Эльфы танцевали и водили огромные хороводы на холмах, в преддверье гор, у самого Ойолоссэ толпились радовались новому сезону два рода эльдар (телери предпочли остаться у родного моря), а также несметное количество майар, вдруг всех прибывших к своим господам и принявшим облик квенди. На общем фоне нарядных и веселых жителей Амана Валар выделялись еще большей красотой и аурой величия и могущества, как облако окружавшей их. Феанаро скривил губы в презрительную улыбку, издалека увидав танцующего со звездным народом Манвэ в облике статного высокого нолдо и нарядных, неизменно синих одеждах, а рядом с ним Йаванну в платье цвета созревшей ржи. Среди этого пестрого карнавала Феанаро в своей пыльной красной тунике с восьмиконечной звездой и черных протершихся на коленях штанах выглядел, если не жалко — жалко не позволяли ему выглядеть его гордые взгляд и осанка, — то гораздо менее впечатляюще, если только глава Первого Дома может не выглядеть впечатляюще. Основное средоточие знати и Валар было у самого подножья Таникветиля, туда-то Феанаро и направился.— Айя, Куруфинвэ! — первый к брату подошел, дружески протянул руку и улыбнулся Ингалаурэ. — Что ты, один прибыл на праздник?— Айя, Арафинвэ. Да, — с меньшим энтузиазмом отозвался Пламенный Дух, однако все-таки протянул руку: надо было выглядеть дружелюбным, да и младший Финвэ никогда не доставлял ему сильных неприятностей.Арафинвэ взял на себя труд подвести единокровного брата к Манвэ, по пути огораживая от любопытных, напирающих толпой, которую двум принцам нолдор, чтобы расчистить дорогу, нужно было непрерывно одарять предупреждающими сверкающими взглядами. По крайней мере так делал Феанаро, а златовласый сын Финвэ вежливо просил всех расступиться и посторониться. Не все глаза, обращенные к изгнаннику, выражали одно лишь любопытство: в некоторых взглядах читалась явная неприязнь, во многих — приятное удивление. Появление Пламенного Духа на празднике было сюрпризом, поэтому дружелюбно настроенные квенди и майар радостно здоровались с "изгнанником". Кроме простых эльфов, члены королевской семьи тоже не обделили родственника вниманием: две его сестры с мужьями и натянутыми улыбками сказали ему пару слов и спросили про их общего отца Финвэ, жены его братьев, многочисленные племянники Феанаро подходили поприветствовать дядю, особенным счастьем светились Артаресто (давний поклонник Великого Мастера), Инголдо (обладатель спокойного и великодушного нрава), а также Финдекано (знающий желание отца помириться с единокровным братом и ценящий свою дружбу с детьми Феанаро), но обе племянницы смотрели на него с опаской и недоброжелательно. Пока его вели к трону Манвэ, Феанаро шел, стараясь не слушать громкий шепот и не смотреть по сторонам, и на большинство приветствий отвечал неохотно. Однако стоило недалеко от него метнуться медно-рыжей голове, Пламенный Дух тотчас же против воли поднял взгляд и начал отыскивать привидевшиеся ему видение. Но именно в это время его довели до чертогов, на возвышавшихся на заснеженном пике, и Феанаро пришлось прекратить вертеть головой. Чертоги Манвэ и Варды представляли собой огромный зал, стены которого составляли колонны, образующие незамкнутый круг, а потолок — открытое небо с сияющими звездами. К самому залу, где и стояли рядом два трона, достаточно больших для неэльфийских обличий Валар, вела длинная каменная лестница, на каждой лестничной площадке — меньшие по размеру павильоны. Сейчас в главном зале-павильоне было светло: кроме звезд, золотые Лучи Лаурелина снизу освещали гору почти до самой вершины. Манвэ сделал знак музыкантам замолчать. Феанаро с равнодушным видом смотрел, как Вала взгромоздился на свой трон (и он и Варда уже успели принять свои обычные обличия). Сулимо все еще был немного взволнованный и как бы запыхавшийся от танцев.— Айя, Куруфинвэ! — поприветствовал Феанаро подоспевший Нолофинвэ.— Айя, Аракано, — ответил мастер, намеренно называя брата материнским именем, словно не желая признавать его права быть "Финвэ". Оба принца замолчали (один почтительно, другой — из необходимости) перед Владыкой Арды. Сам Манвэ, несмотря на то что вот уже несколько месяцев одолеваем беспокойством, вызванным исчезновением Мелькора, ничем не выдавал этого перед своими подопечными на сегодняшнем празднестве, и, хоть и был расстроен, что Феанаро все еще упрямится и явился в одиночку, но ничего не сказал об этом Пламенному Духу. Он, как и все, поприветствовал Куруфинвэ. От бдительного Сулимо не ускользнуло, что тот, когда отвечал на приветствие, назвал его не владыкой, не господином и даже не королем, а всего лишь Вала. Манвэ не стал заострять ничье внимание на словах Феанаро, а лишь сказал, что он желает, чтобы кончились междоусобные разногласия среди нолдор, поэтому призвал его, Куруфинвэ, раньше срока мириться с единокровным братом. Нолофинвэ, празднично одетый и сияющий жизнью и счастьем, подал брату руку:— Как я и обещал, я прощаю тебя и забываю все обиды. Пламенный Дух пожал ему руку из-за докучливой формальности примирения. Сейчас он не так ненавидел брата, как в тот день их ссоры, но так быстро забыть обиды он не мог. Нолофинвэ продолжал:— Хотя по крови я брат тебе лишь на половину, по духу я стану тебе истинным братом. — Феанаро чуть не улыбнулся от его слов, но пересилил себя и ничем не выдал нахлынувшего на него при этих словах презрительного веселья. — Отныне я буду следовать за тобой. И не будет между нами больше розни и печалей. Несмотря на все неуважение к единокровному брату, Феанаро был даже, кажется, тронут его словами и, немного подумав, ответил:— Я тебя услышал. Хорошо, пусть так и будет.Они все еще стояли, соединив руки, в неярком золотистом свете. Феанаро казалось, что все не так плохо, что все вокруг, даже Сулимо и Ноло, красиво, и вообще, ему много предстоит еще сделать замечательного и великого. Сердце Пламенного Духа, не злое, но зачерствелое, стало потихоньку отмерзать. Манвэ радовался, глядя на этих детей Илуватара, и только он хотел объявить, что ныне вражда между Домами должна быть забыта, и все изгнанники могут вернуться в Тирион, как вдруг к золотому свету присоединился серебряный — настал Вечерний Час Смешения Света. Владыка Арды замер, наслаждаясь мягкими потоками света и слушая усилившееся пение. Вдруг свет мигнул. По крайней мере, всем показалось, что на долю секунды Древа погасли. Потом еще раз. Никто не понимал, привиделось ли это ему, или он просто моргнул. Сомнения разрешились тотчас же: резко замерцали серебристые лучи Тельпериона, то становясь ярче, то исчезая совсем, и быстро, последний раз ослепительно вспыхнув, серебряный свет пропал. Прежде чем то же самое повторилось с Лаурелином, жители Валмара успели увидеть растерянные лица друг друга в неясном блеклом золотом свечении. Все, кто был на Таникветиле, сначала погрузились в темноту, потом почувствовали огромные волны энергии, выходящие из Древ и еще дававшие свет, но пропадавшие куда-то, так и не выйдя за пределы холма Эзеллохар. Свет от выходящей и теряемой энергии становился все слабее и слабее. Обитатели Валмара зачарованно глядели на последнее свечение. Последний раз что-то трепыхнулось, промчалось светлым ветром по материку, словно пытаясь сбежать, и пропало. Пропал не только свет, пропало все, что олицетворяло жизнь, и вместе с темнотой пришло полное безмолвие. Поначалу тишина настолько оглушила, что нельзя было слышать ни своего дыхания, ни чувствовать биение своего сердца. Наступила полная, непроницаемая для взглядов и звуков тьма. Феанаро стоял, смотря туда, откуда миг назад исходили последние волны светящейся энергии. Из-за этой темноты он чувствовал себя лишенным слуха и зрения, а поэтому — беспомощным и слабым. Впервые за долгие годы, а может, впервые в жизни Феанаро почувствовал себя слабым. Могущество и власть над собой и другими, которые он ощущал секунду назад, вдруг пропали. Теперь та его сила, его желания, даже его антипатии перестали что-либо значить. Вокруг была полная темнота, в этой тьме пропали все окружающие, потеряли значение все земные чаяния, в этой тьме растворился и сам Феанаро. В этой тьме не было ничего.</i>