темные земли (1/1)

Все юнцы когда-нибудь да грезили о собственной смерти. Финист любовно грел в сердце воспоминания, как средь мальчишек с окрестных дворов да сыновей отцовских ратников не раз хвастал, как однажды погибнет в лихом бою, который воспоют во всех концах Белогорья, а то и далече. Он, конечно, сам был мальчишкой, но порой приходил к мысли, что прошедшие годы лишь укрепили его стан да вложили невиданную силу в руки, но не изменили его самого. Дворовые мальчишки вырастали и расцветали завидными юношами, сильными, смелыми и горячными. Дворовые мальчишки в конце концов находили своих суженных и оказывались готовы добровольно променять свою горячность на их покой: ведь когда человек предписан небесами, любой пожертвует для него что угодно.Пока друзья, познавая собственные головы и тела, отлучались в город или за заставу к речке, Финист не щадил себя в многочасовых тренировках и уже к концу своего двенадцатого лета давал фору доброй половине городских ратников. О нем судачили, снисходительно качали головой и в мнимой учтивости сетовали, как, мол, несчастна его суженная; как много страданий приносит той таинственной девчушке каждый день чувствовать очередной синяк или ранку поверх только-только заживших ссадин.Сам же Финист чужой боли не ведал: ни натруженно гудящей спины после долгого сенокоса, ни стоптанных ног, ни даже мимолетного укола об иглу или веретено. Вверенный его сердцу человек, должно быть, украл проворность у матерой молодой кошки, подчинил, подобно орлу, полные ветров небеса. Он ничего не боялся, никогда не ранил себя. Или попросту не существовал.В начале осознавать собственное невольное одиночество было невероятно страшно. Все мальчишки вокруг него однажды начинали чувствовать, как их руки и ноги порой подсекает, но без видимых ран, как колючие травы оставляют на телах невидимые порезы, как в пальцы впиваются несуществующие занозы, и постепенно сами приходили к пониманию, что и их суженным не в радость постоянные вспышки боли от чужих ушибов. От этого чувства не было лекарства, ни единым мечом не разрубить эту связь. За две зимы старые друзья обрели осознание чужой хрупкости и важности беречь себя ради другого человека, и только Финист оставался в томительном неведении, с каждым днем все сильнее видя, как отдаляется от всех, кто его окружает.Одиночество исключительности смыкало хладные пальцы на его горле чернильными ночами, пряталось под корнями высоких деревьев, следило из каждой полуденной тени. Люди видели в нем упрямого мальчишку, одаренного, достойного восхищения, но не видели, как дремучая тоска и страх следовали за ним попятам. Со временем он привык к ним, как обычные люди привыкали к боли, смирился и сделал собственную непохожесть смыслом жизни. Ведь если не причинишь боли другому, границ допустимого нет.Мальчишки росли сильными и смелыми воинами, Финист, взращенный одиночеством, рос непобедимым. Мальчишки, балансируя на грани отрочества с юношеством, грезили о путешествиях в далекие земли, где их суженные, томимые ожиданием встречи, ожидали бы их в оконцах с расписными ставнями. Финист грезил военными походами, чудными созданиями и той самой смертоносной сечей, что воспоют бродячие гусляры в своих сказаниях. Было ли это обыкновенным бегством от удушающей несправедливой действительности или попыткой всеобщей любовью компенсировать отсутствие самого важного в жизни человека, он не знал, а со временем и вовсе перестал думать об этом.Со временем его узнали и полюбили, упрямый мальчишка вырос в храброго героя, но одиночество никуда не делось. Финист запер его глубоко в себе, но порой оно нашептывало ему, и жестокие слова копьями вонзались в сердце, достигая самых сокровенных глубин, где еще жил прежний растерянный мальчонка. В такие минуты он ощущал всю ту боль, что могла бы испытать его суженная: она едким оцепенением струилась по венам, выжигала внутри зловещими письменами проклятие и клялась, что в этот раз уж точно не оставит его более никогда. Финист болел собственной исключительностью, но именно она сделала его собой. Именно она показала через бесконечную вереницу падений, ссадин и вывихов, как двигаться в бою, как целиться по мечущейся мишени, как сталью в натруженных руках обрывать чужие жизни. Именно она позволила простому мальчишке стать Ясным Соколом и воспела славу о его подвигах чужими устами.Финист Ясный Сокол был героем, и никакие суженные были ему не нужны. Каждая девица встречала его лучезарной улыбкой и очаровательно рдела, стоило ему ей ответить. Любая была бы готова последовать за ним, была бы готова обмануть саму себя, но это было совершенно не то, что нужно. Финист не думал о любви конкретной, осязаемой, той самой, что бьется с сердцем под кожей, что заставляет раз за разом терпеть боль и волноваться о ком-то далеком и незнакомом, но уже родном и нужном. Для счастья ему хватает того, что есть, да грез о будущей героической смерти. К чему дорожить собственным дыханием и пульсом, когда тебя готов оплакивать весь мир?.. Пожалуй, лишь бы к неминуемой кончине совершить побольше подвигов.Спустя столько лет и моральных усилий, спустя целое осознание того, что он никогда не сможет стать таким же, как все, а значит?— хоть в чем-то он должен быть лучше, Финист оступился, и весь его хрупкий мир, застывший в во времени, кубарем полетел в бездну, стоило в городе появиться давным-давно оплаканному сынку Муромцевому. Вместе с ним вернулись и Финистовы бесы, хладные и мерзкие, готовые уничтожить всё, что тот с таким рвением выстроил за прошедшие годы.